чка и со всей силы шандарахнула битой по заднему колесу "Мерседеса".
     Послышался звук, который обычно издает открываемая бутылка с шампанским. Из бензобака вылетела пробка и шлепнулась около моих ног. Назар сунул "пистолет" в открывшееся отверстие, я молча наблюдала за процессом заправки.
     Старт происходил уже по знакомой схеме. Сначала прыжок назад, потом вперед.
     - Отчего вы так странно начинаете езду? - поинтересовалась я, пока девочка изучала кучу гаек, вывалившихся из "мерса".
     - А у него первая скорость через заднюю включается.
     - Да? И тормозите как-то ненормально, жмете на ручник, потом ногой дергаете.
     - Ну.., ерунда.., просто тормоз не сразу схватывает, - начал было объяснять Назар, но тут Лизок крикнула:
     - Пап, тут что-то непонятное.
     Мы вылезли из "персика". Девочка держала в руках довольно длинный, грязный болт. Назар нахмурился:
     - Это чего? Не знаешь?
     - Нет, - покачала головой дочка, - такого еще ни разу не вываливалось.
     - Может, оно и ерунда, - протянул мужчина, - "персик" завелся нормально.
     - Эй, Назар, - спросила толстая тетка, выглядывая из окошечка с надписью "Касса", - что случилось?
     - Да вот, - пояснил Назар, - деталь выпала. Теперь мозгую, откуда она отвалилась!
     - Брось!
     - Ты, Клава, глупости не советуй, - укоризненно заявила Лизок, - где мы к "персику" запчасти найдем? Забирай, пап, поехали, человек-то торопится.
     - Бросьте, - не успокаивалась Клава, - не ваша она.
     - А чья?
     - Тут недавно "Москвич" заправлялся, из него вылетела.
     Лицо Назара просветлело, широко размахнувшись, он зашвырнул болт в канаву.
     - Ну и слава богу, садитесь, девки.
     Кашляя, чихая, выпуская из выхлопной трубы облака то черного, то белого дыма, судорожно вздрагивая и лихорадочно трясясь, "персик" весьма быстро домчал до таблички с надписью "Мирск".
     - Во, - сообщал Назар, - конечная, поезд дальше не пойдет, вылазьте, граждане.
     Я вышла на заросшую сорняками дорогу.
     - Можно попробовать дальше проехать, - предложила Лизок.
     - Нет, - помотал головой Назар, - на днище сядем.
     - Не надо, я пешком дойду, - улыбнулась я и протянула дядьке три розовые бумажки.
     - Потом расплатитесь, - сказал он, - когда назад привезу, мы вас тут подождем, на пригорке.
     - Но я могу задержаться на час, два...
     - И что?
     - А вам тут стоять?
     - Торопиться некуда, - заверила Лизочек, - у меня каникулы начались, а магазин с продуктами круглосуточный, успеем потратиться.
     - Твоя мама будет беспокоиться.
     Лизок заморгала.
     - Это вряд ли. Она умерла.
     - Прости, пожалуйста.
     - Ничего, - кивнула Лиза, - ее машиной сшибло. Мы с папой вдвоем живем. Вы не торопитесь, папа спать ляжет, а я радио послушаю. Эй, стойте!
     Я обернулась. Девочка протягивала мне куртку из плащовки с капюшоном.
     - Наденьте, - велела она, - а то простудитесь.
     Я натянула на себя ветровку и побежала в Мирск.
     Уж не знаю, как выглядело местечко тогда, когда Сергей привез сюда Соню, но сейчас тут вполне можно было снимать фильм под названием "Земля после нашествия инопланетян". По бокам единственной улицы тянулись развалины домов, тут и там валялись ржавые останки каких-то механизмов, колеса, ведра, непонятные, изогнутые в разные стороны трубки... Внезапно показалась избенка, вполне крепкая, жилая, на окнах болтались занавески, на крыше торчала антенна.
     - Здравствуйте, - закричала я под окнами, - есть тут кто?
     Дверь распахнулась, показалась голова, повязанная серым платком.
     - Чего надо?
     - Красноармейская улица, дом восемь где?
     - Вниз иди, к лесу.
     - Далеко?
     - А до конца.
     Я продолжила путь, по дороге попалось еще несколько обитаемых домов, но хозяев не было видно, может, они, испугавшись мелкого, моросящего дождя, попрятались в избах.
     Наконец дорога уперлась в опушку. Я завертела головой в разные стороны. Где же нужный дом? Справа одиноко торчит остаток кирпичной стены, слева навалена куча бревен. Чуть поодаль, правда, виден крепкий дом. В полной растерянности я топталась между развалинами...
     - Вы кого-то ищете? - кто-то тихо спросил за моей спиной.
     Я обернулась, вполне симпатичная женщина в резиновых сапогах и ярко-красной куртке стояла на дороге, опираясь на лопату.
     - Да, - обрадовалась я, - дом номер восемь по Красноармейской.
     - Вот он, - ткнула тетка в сторону руин, - развалился.
     - Давно?
     - Ну.., может, год тому назад, полтора, точно не скажу.
     Я растерялась. Если изба рухнула двенадцать месяцев назад, Яна никак не может сидеть в подполе, - Вы ей родственница? - поинтересовалась тетка.
     - Кому? - автоматически спросила я, осматривая кучу бревен, потемневших от времени.
     - Олимпиаде Михайловне. Хорошая женщина была, царство ей небесное.
     - Вы знали ее?
     - Конечно, - усмехнулась женщина, - она меня на свет принимала. Олимпиада Михайловна работала акушером-гинекологом в Козюлине, в больнице. В прежние годы автобус регулярно ходил, впрочем, напрямик, через лесок, недалеко бежать. Да и Мирск тогда совсем другим был, дома крепкие, людей полно, свиноферма стояла, коровники, колхоз работал, "Заря коммунизма". Олимпиаду тут все любили, она никому в помощи не отказывала: давление там померить, банки поставить. Хоть и гинеколог, да все умела. А еще наши бабы к ней бегали с болячками и рожали при ней. Поговаривали, что тетя Липа и аборты делает, но это точно не знаю. Правда, деньги у нее водились, но она не жадная была, всегда в долг давала. Вот Яна у нее противная выросла.
     - Вы и Яну знали?
     - А то! Вместе в школу бегали, я, правда, на два класса постарше, но у нас в Мирске школа малокомплектная была, учились мы в ней до пятого класса, все, от первоклашек до старших, сидели в одном зале, учительница по рядам ходила и каждому свое задание давала. А в старших классах в Брусково бегали. Яна очень нос задирала и врала много.
     - Ну что, например?
     Женщина скривилась.
     - Фантазия у нее через край била. Классе в третьем она мне раскрыла "страшную" тайну, дескать, тетя Липа ей не родная мать. Родители Яны космонавты, им нельзя было ребенка иметь, а они родили и Олимпиаде отдали. "Вот вырасту, - врала Янка, - отправлюсь в Москву, найду их и заживу королевой. Буду каждый день платья менять, торты есть и на "Волге" ездить". Я своей маме рассказала, та к тете Липе сбегала, похоже, Янке оплеух за вранье надавали, она с тех пор больше глупости не болтала, только иногда, если ее кто обижал, шипела: "Папе своему пожалуюсь!", но никто ей не верил, конечно. Какой отец! Тетя Липа не скрывала никогда, что родила вне брака девочку, замужем-то она никогда не была.
     - Скажите, Яна сюда не приезжала?
     - Ну, раза два-три. Может, убили ее, - предположила собеседница, - все, унесло, словно щепку потоком, ни разу к тете Липе на могилу не пришла, памятника не поставила, там только одна табличка. Вот поэтому и думаю, что убили ее. Все-таки нормальная женщина мать так не оставит, не по-божески это!
     - Нет, Яна жива, - пробормотала я, - думала, честно говоря, ее тут застать. Значит, она не приезжала недавно, вы точно знаете?
     Женщина хмыкнула:
     - Да уж куда точнее. У нас в Мирске событий никаких не происходит, любой человек из города любопытство вызывает. Вы вот сейчас по улице прошлись, так теперь станут полгода обсуждать, во что одета была, к кому заявилась, о чем разговаривала. Ко мне придут, расспрашивать начнут.
     - Да я никого не встретила, только в одну избу и постучалась!
     Собеседница мягко улыбнулась.
     - Это вам только кажется, а из-за занавесок столько глаз глядело! В Мирске скрыть что-то трудно.
     И потом: ну приехала Яна, и что? Изба развалена, куда ей деваться? Ко мне бы пришла, чаю попила. Кстати, хотите горяченького?
     - Спасибо, - лязгнула я зубами.
     - Холод-то какой после жары наступил, - посетовала женщина, ведя меня к маленькому, но крепкому домику, - сейчас все в огороде померзнет. Ну просто беда.
     В чистенькой, опрятной кухне она усадила меня за стол, налила пол-литровую кружку светло-желтой, замечательно горячей жидкости и предложила кусок хлеба с маслом.
     - Давно в город за конфетами не ездила, - пояснила хозяйка, - вот и нету сладкого, но, если сверху, на масло, сахарный песок насыпать, очень вкусно получается!
     Я улыбнулась.
     - В детстве я проводила лето в деревне, и бабушка часто давала мне такое "пирожное". Давайте познакомимся, меня Виолой зовут.
     - Валя, - приветливо ответила хозяйка.
     - Не тоскливо вам тут?
     - Так я только на лето приезжаю, - объяснила Валя, - детей вывожу, носятся целый день на воздухе, никакой дождь им не помеха. Посажу все, соберу, в банки закатаю и домой, в Москву. Мирск у нас теперь вроде дачи. Далеко, правда, зато все свое, и земли полно, сей не хочу, никто сотки не считает. Я вон себе тети-Липин огород прихватила, под картошку его распахала. Муж, правда, сердился, говорил: "Вот Антонина приедет и задаст тебе, налетит, наорет..." А я ему в ответ: "Она сюда сколько лет нос не кажет..."
     - Кто это, Антонина? - прервала я ее.
     - А сестра тети Липы, - ответила Валя, - только ей больше по жизни повезло, в город переехала, в Козюлино, небось до сих пор там живет, она моложе тети Липы лет этак на шесть, а может, и больше, я точно не знаю. Они с тетей Липой не слишком ладили, Тоня злая, прямо как Яна...
     Я удивилась.
     - Злая?
     - Ага, - кивнула Валя, - знаете, ей жутко повезло у Олимпиады родиться. Все удивились, когда тетя Липа родила, да так внезапно. Утром моя мама увидела, что во дворе коляска стоит, ну и не утерпела, пошла спрашивать: что за младенец, откуда взялся...
     Олимпиада спокойно улыбнулась:
     - Я родила.
     - Ты? - мать Вали схватилась за забор рукой. - Когда?
     - А неделю назад.
     - Это когда к тебе Тоня приезжала?
     - Точно, я ее к родам вызвала.
     - Но ты же беременной не казалась, - никак не могла успокоиться соседка.
     - Значит, плохо смотрели, - усмехнулась Олимпиада, но потом сжалилась над растерянной матерью Вали и объяснила:
     - У меня вес большой, живот всегда торчит, грудь объемная, надела платье пошире - никто ничего и не заметил.
     - Кто же отец?
     - Молодец с большой дороги, - отмахнулась Олимпиада.
     Как ни старались потом жители деревни, так и не узнали, кто же папа Яны. Но отсутствие доброго, любящего отца никак не сказалось на ее судьбе. Яна всегда была одета лучше всех в деревне, имела самые замечательные игрушки и книжки, у нее был велосипед и, неслыханное дело в Мирске, свой собственный телевизор, стоявший в ее комнате.
     Олимпиада никогда не ругала дочку. Та таскала охапками двойки, но мать лишь улыбалась.
     - Ничего, деточка, школа не показатель, получишь аттестат, пойдешь в медицинское училище, затем в институт, станешь акушером, продолжишь династию.
     Но Яна вовсе не собиралась учиться на врача, ее не привлекала перспектива всю молодость тухнуть над учебниками. Девочке намного больше нравилось бегать на сеновал с местными парнями.
     Валя завидовала Яне до зубного скрежета. Во-первых, не было никаких шансов явиться на танцы одетой лучше, чем Яна. Та носила красивые туфли производства Чехословакии, платья, выпущенные в ГДР, у нее даже имелись джинсы, самые настоящие, американские. Олимпиада разрешала Яне пользоваться косметикой и не хваталась за крапиву, увидав у нее в руке сигарету. А Таня, мать Вали, чуть не прибила свою дочь, когда та попыталась намазать губы.
     Яне купили магнитофон, Валя могла лишь мечтать о подобной игрушке, у Яны был фотоаппарат...
     - Нечего ей завидовать, - шипела Таня, - Липа хорошо зарабатывает, не чета мне! Лучше уроки учи, дура!
     За этой филиппикой следовал крепкий тумак. Валя стукалась лбом о стол и, глотая слезы, бормотала:
     - Ну и везет же некоторым, а она еще мамой недовольна.
     Яна и впрямь росла грубой, практически не слушалась Липу, могла нахамить соседям.
     - Распустила девку, - шептались бабы.
     Один раз Катя Феоктистова, которую Яна, пересекая глубокую лужу на велосипеде, обрызгала с головы до ног, решила устыдить девицу и пришла к Олимпиаде скандалить.
     Липа выслушала претензии, а потом заявила:
     - Ты, Катя, лучше за своим сыном приглядывай, который день пьяный ходит.
     - Зато людей не пачкает, - завизжала Феоктистова, - а твоя-то! Ваше развратница.
     Олимпиада насупилась:
     - Немедленно извинись перед Яной.
     - С какой стати?
     - Она не развратница.
     - Б..., она и есть б...! Вечно с парнями обжимается.
     Липа встала и взяла пальто.
     - Эй, ты куда? - растерялась Катя.
     - Пойду к тебе домой, - сообщила Олимпиада, - раз ты мою дочь оскорбляешь, то я твои тайны беречь не обязана. Расскажу, как в прошлом году делала тебе аборт, когда ты забеременела, только не от мужа, а от тракториста Лени.
     - Не надо, - испугалась Катерина.
     - Тогда извиняйся, - твердо сказала Олимпиада.
     Историю эту, давясь от смеха, рассказала Вале Яна, которая всегда подслушивала, подглядывала за матерью и была в курсе всех ее дел.
     И такую замечательную маму Яна не любила. Она регулярно устраивала Олимпиаде скандалы, орала, топала ногами и пугала ее.
     - Поеду к Тоне жить, брошу тебя и уйду!
     - Значит, Яна вовсе не голодала в детстве? - воскликнула я.
     - Голодала, - затрясла головой Валя, - да у них на столе чего только не было! Икру ели, и не на праздник!
     - И оборванкой Яна не ходила?
     - Никогда. Вот хамкой была.
     Я в растерянности поковыряла пальцем клеенку.
     - Знаете, мы дальние родственники Олимпиады.
     - Я поняла уже, - кивнула Валя.
     - Так вот, моя племянница приезжала в Мирск после смерти Липы и обнаружила Яну одну, в нетопленой избе, в ужасной старой жакетке. Девушка пожаловалась, что голодает, мерзнет...
     - Что? - вытаращила глаза Валя. - Ну прямо офигеть, не встать! Липа умерла в больнице, инфаркт с ней приключился. Только ее положили, Яну Тоня к себе увезла, когда же Олимпиада умерла, Антонина избу сначала заперла, а потом, спустя месяц, все мало-мальски ценное увезла. Дом она продать хотела, да кому он нужен. Яна у нее жила, ходила на занятия в училище медсестер, так-то вот, а уж где потом работала, не знаю. Она в Мирск очень редко приезжала.
     Может, когда ваша племянница заявилась, Яна как раз тут была, за чем-нибудь приперлась! Мебели хорошей и занавесок уже не было, люстры тоже, холод небось в доме стоял, изба-то не топлена давно, вот она и накинула одежонку, в которой наши бабы на огород ходят... Ой, я вспомнила!
     - Что? - оживилась я.
     - Так про кацавейку! - завела Валя. - Я дома сидела, чаи гоняла, на улице мороз стыл, жуть. А нам еще свет вырубили. Сижу, значит, свечку жгу, книжку читаю. Тут дверь распахивается и вваливается Яна, такая расфуфыренная, куртка красивая, сапожки замшевые.
     Валя, естественно, угостила подругу чаем, потекла беседа. Яна пожаловалась, что Тоня, у которой она сейчас живет, совсем сошла с ума.
     - Ну прикинь, - возмущалась девушка, - велела мне сюда ехать, в мороз, угадай зачем?
     - Не за картошкой же, - улыбнулась Валя.
     - Кому она нужна, - скривилась Яна, - может, конечно, тут, в деревне, и хорошо всякие овощи сажать, только мы, городские, лучше в магазине купим.
     Валя хотела было ехидно поинтересоваться: "И давно ты городской стала?", но промолчала, а Яна, прихлебывая чай, продолжала жаловаться.
     - Ваще сбрендила! Велела в доме, на чердаке сундук найти, в нем какие-то шмотки, очень ей нужные!
     Пакет с детской одеждой. Я говорю: "Тоня, холодно!"
     А она: "Нет, поезжай, очень срочно надо". Ну и пришлось по морозу переть!
     Налившись чаем, Яна вздохнула:
     - Пойду в грязи рыться.
     - Возьми мою плюшку, юбку и валенки старые, - предложила Валя, - а то измажешь красивую одежду.
     - Твоя правда, - кивнула Яна и переоделась.
     Красивую куртку, сапожки, брюки и пуловер - все дорогое, отличного качества она оставила у Вали, на себя нацепила рванину, которую дала ей подруга, и отправилась возиться на чердаке.
     Больше Валя Яну не видела. Когда часы пробили одиннадцать вечера. Валя испугалась. Ей неожиданно пришло в голову, что подруга детства могла упасть, сломать ногу и теперь лежит одна в избе и зовет на помощь.

Глава 17

     Схватив фонарь, Валя побежала к Гостевым. Но в доме никого не было. В полном недоумении Валя вернулась домой. Получалось, что Яна уехала в Козюлино прямо в вещах, в которых Валя возится на огороде, в "плюшке" и старой юбке, а красивую куртку, сапожки, брюки и пуловер бросила.
     На следующее утро местная продавщица Нюра растрепала, что вчера в Мирск заявилась незнакомая девица на такси. Она спрашивала у Нюры, где находится дом восемь.
     - Живут же люди, - вздыхала Нюра, описывая незнакомку, - молодая совсем, а в шубке из норки, шапочка такая же, сумка кожаная. А уж пахло от нее!
     Закачаться. И собой хороша, прямо картинка!
     Незнакомка дошла до дома Гостевых и исчезла в избе. Назад она вернулась вместе с Яной, одетой самым диковинным образом: в плюшку и рваную юбку.
     Красавица обнимала Яну, а та плакала. Нюра чуть не вывернула шею, глазея на происходящее. Парочка влезла в такси и была такова.
     - Больше она сюда не заявлялась, - сказала Валя, - ее вещи вместе с сумкой я в шкаф спрятала, так и висят до сих пор.
     - Можете показать? - тихо спросила я.
     Валя кивнула и ушла. Минут через пять она вернулась, неся красный пуховичок, брючки, пуловер и торбочку на длинном ремешке.
     - Вот, глядите.
     У брюк и свитера карманов не было. В пуховике нашелся билет на автобус и смятый носовой платок, в торбочке лежала расческа, пудреница, губная помада, сборник анекдотов "Про это" и письмо. Я повертела в руках конверт. Адрес был написан четким, округлым, "учительским" почерком. "Козюлино, улица Бондаренко, дом 2, квартира 8, Гостевой Яне".
     - Вы читали письмо? - спросила я.
     Валя, слегка покраснев, кивнула.
     - Думала, вдруг чего важное...
     Я вытащила из конверта пожелтевший лист бумаги и увидела одну строчку, напечатанную на пишущей машинке. "Уважаемая Я. Гостева, в качестве утешительного приза вы получаете книгу "Как стать красивой". Надеемся, вы опять примете участие в наших акциях". Внизу стояла малопонятная закорючка.
     - Валя, отдайте мне сумку.
     - Берите, - пожала она плечами, - мне без надобности. Куртку прихватите?
     - Нет.
     - Мне она тоже ни к чему.
     - Отдайте кому-нибудь.
     - Так чужая вещь.
     - Думаю, Яна давным-давно позабыла про эти шмотки, - вздохнула я, - можете спокойно ими распоряжаться.
     Валя помяла рукав пуховика.
     - Нет, - наконец сказала она, - пусть еще повисит. Не умею чужими пользоваться.
     Лизочек и Назар мирно играли на заднем сиденье в карты.
     - Знаете, где в Козюлине улица Бондаренко? - спросила я.
     Папа с дочкой переглянулись и засмеялись.
     - А то, - ответила Лизочек, - мы на ней живем, во втором доме.
     - Надо же! - обрадовалась я совпадению. - Мне как раз туда, в квартиру восемь.
     - К Антонине? - удивился Назар.
     - Вы ее знаете?
     - Конечно, всю жизнь рядом, - пояснил мужчина, - она с Ниной, моей женой покойной, в одной больнице работала. Нина-то медсестрой была, и Тоня тоже. Общались по-соседски, рублишек до зарплаты друг у друга перехватывали. Тоня побогаче нашего жила, одна, без семьи. Правда, она потом дочку своей покойной сестры пригрела, а та сбежала и адреса не оставила.
     - Антонина, наверное, переживала, искала девочку?
     - Да нет, - выкручивая руль, ответил Назар, - не слишком убивалась. Не родная она ей.
     - А где сейчас Антонина?
     Назар глянул на часы.
     - Дома небось, если не на дежурстве.
     - Она еще работает?
     - Почему же нет? Не такая еще и старая. Тоня теперь сиделкой служит, нанимается к тем, кто сам за родственниками ухаживать не может