вное -  не
внешний вид, а суть, душа!
      "Интересно,  где  она у пельменей?"  -  подумала  я  и
взялась  за  телефон. Как там Никитка? Может, принести  чего
надо, лекарства, еду.
      Услыхав  мой  вопрос  о здоровье  Федулова,  медсестра
неожиданно сказала:
     - Сейчас Дмитрия Кирилловича дам, он как раз дежурный.
      В  трубке  послышалось шушуканье, и  знакомый  молодой
голос осторожно поинтересовался:
     - Кто спрашивает о Федулове?
      -  Виола  Тараканова, его учительница,  если  помните,
Дима, я была у вас, Никиточка пришел в себя, вот...
     - Федулов скончался.
     Я чуть не выронила трубку.
     - Когда?
     - Время смерти семнадцать десять.
     - Но.., как же? От чего? Он же пришел в сознание...
     - По телефону таких справок не даем.
     - Погодите, Дима, - заорала я, - вы ведь дежурите?
     - Да.
     - Сейчас я приеду.
      - Хорошо, - спокойно согласился врач, - подниметесь на
третий этаж в 323-ю комнату.
      Чувствуя, как из глаз начинают горохом катиться слезы,
я выскочила на проспект и тормознула машину.
      Долгие  годы,  проведенные  в  нищете,  приучили  меня
считать  не  только рубли, но и копейки. Даже при теперешнем
устойчивом  материальном положении я не способна  отказаться
.b прежних привычек. В частности, никогда не пользуюсь такси
или  бомбистами, мне и в метро хорошо: тепло, уютно и пробок
нет. На тех, кто злобно орудует локтями, я просто не обращаю
внимания.  И  потом,  скажите, ну где я  еще  могу  спокойно
почитать,  дома?  Не  смешите меня, в этом  проходном  дворе
никогда нет покоя. Но сегодня я не могу трястись в подземке,
потому что из глаз все время льются слезы.
       Дима   мрачно   сидел  за  столом,   где   возвышался
электрочайник, в углу шелестел газетой другой парень в белом
халате.  Скользнув  по  мне ленивым  взглядом,  он  не  счел
необходимым поздороваться и вновь уткнулся в "Мегаполис".
      -  Почему  он  умер? - тихо спросила  я.  Дима  тяжело
вздохнул:
     - Отек легких.
     - Из-за чего?
      -  Много  причин.  Долго  лежал,  началось  воспаление
легких. Организм ослаблен, травмы тяжелейшие...
     - Но он пришел в себя! Врач развел руками:
     - Такое случается.
     Мы замолчали. Слезы опять потекли у меня по щекам. Дима
встал  и  вышел. Я тупо сидела у стола, разглядывая  чайник,
недоеденный торт, булку и крупно нарезанную колбасу.  Другой
врач, развалившись в кресле, спокойно листал газету. За  все
время он не произнес ни слова.
      - Выпейте, - велел вернувшийся Дима и сунул мне в руки
стаканчик с остропахнущей коричневой жидкостью.
     Я покорно проглотила лекарство и спросила:
     - Где он?
     - В морге.
     - К нему нельзя?
     - Нет.
     - Но...
     - Нет!
      -  Ему, наверное, страшно среди трупов, - пробормотала
я.
      -  Он  мертв,  - жестоко сказал Дима, -  тело  отдадут
родственникам.
     - Его мать умерла, отец в тюрьме, а бабушка в больнице.
Я могу забрать ребенка?
     - Зачем?
     - Его же надо похоронить! Дима встал.
     - Нет, вам не отдадут.
     - Но...
     - Существует предписанная законом процедура.
     - Но...
     - Ступайте домой.
     - Послушайте...
      - Нам не о чем разговаривать, - сухо ответил доктор  и
буквально выставил меня за дверь.
      Еле-еле  передвигая ноги, я двинулась  к  выходу.  Как
назло,  путь  лежал  мимо палаты, где еще недавно  находился
Никита. Сама не зная почему, я открыла дверь, увидела пустую
кровать,  выключенную  аппаратуру.  Не  мигали  разноцветные
лампочки,  не бегал по экрану зеленый зайчик. Я  рухнула  на
abc+,  опустила голову на матрас и зарыдала в голос.  Ну  за
что?  Почему?  Чем  провинился  маленький,  чистый,  светлый
ребенок? Есть ли бог на свете?
     - Ну-ну, не убивайся так, - раздался тихий голос, и чья-
то легкая рука коснулась моего плеча.
     Я подняла голову и сквозь пелену слез увидела старуху с
ведром, шваброй и тряпкой.
     - Не плачь, - сказала она, - глядишь, и обойдется!
     Я достала носовой платок, высморкалась и сказала:
     - Что же тут может обойтись? Умер ведь Никитка...
     - Ты ему кто?
     - Учительница.
      - Учительница... - повторила с удивлением бабуся, -  а
плачешь, как по родному. Вот дела, из родственников-то никто
и не пришел.
     Чувствуя жуткую усталость, я пробормотала:
      - Мать его убили, бабушка в больнице с инфарктом, отец
в тюрьме, только я и осталась. А мне теперь тело не отдают.
     Слезы вновь полились из глаз. Нянечка поставила ведро.
     - Ой, горе, да успокойся!
      Но  со  мной первый раз в жизни приключилась истерика.
Вся  усталость бесплодно прошедшей недели, все отчаяние, все
разочарование и весь ужас от того, что никак не  могу  найти
ни  денег,  ни  Кристины, нахлынули на меня разом.  Утираясь
рукавами  свитера,  отбросив  в  сторону  абсолютно   мокрый
платок,  я  рыдала  и хохотала одновременно,  чувствуя,  что
сейчас упаду в обморок.
     - Свят-свят-свят, - забормотала старушка и брызнула мне
в лицо грязной водой из ведра.
     Капли, попавшие на щеки, неожиданно отрезвили меня... Я
последний раз размазала свитером по лицу слезы и сказала:
     - Где тут можно умыться?
     - Пошли, - велела бабка.
      Ухватив неожиданно цепкой рукой, старушонка проволокла
меня   до   небольшой   комнатки  с   душевой   кабинкой   и
рукомойником. Кое-как я попыталась привести себя в порядок.
      - Звать-то тебя как? - поинтересовалась нянечка, видя,
как я расчесываю волосы.
     - Виола.
     - Красиво, - одобрила бабка, - а я Елизавета Сергеевна,
баба Лиза.
      -  Очень  приятно, - пробормотала я, чувствуя,  как  в
горле ворочается горячий ком.
      Баба  Лиза посмотрела на меня, потом, словно решившись
на что-то, вздохнула и сказала:
      - А ну шагай за мной, только вот что... Язык за зубами
держать умеешь?
     - Я не болтлива.
      -  Ну  и  хорошо,  накось, надень  быстренько.  И  она
протянула мне синий халат и косынку.
     - Зачем?
      -  Надевай,  говорю,  и ничему не  удивляйся,  поняла,
покажу  тебе  кой-чего,  а то прямо сердце  переворачивается
глядеть, как переживаешь.
     - Вы хотите отвести меня в морг?
      -  Типун  тебе  на язык и на задницу,  -  рассердилась
старуха,  - в другой корпус пойдем, через галерею. Ну,  бери
ведро, швабру...
     - Да зачем?
     - Не пустят тебя, а так, скажу, сменщицу новенькую учу,
поняла?
     - Нет.
      -  Ладно, пошли, там разберешься, - загадочно ответила
бабулька.
      Мы  прошли  по  коридору, спустились на  первый  этаж,
прошлепали  по  длинному, жутко холодному узкому  помещению,
потом опять поднялись наверх...
      Баба  Лиза  открыла дверь. Сидевший на  стуле  пожилой
охранник спросил:
     - Чего, Лизавета, все носишься?
      -  Охо-хо, - в тон ему ответила моя провожатая,  -  ни
сесть,   ни   отдохнуть.  Знакомься,   Михалыч,   новенькая,
Виолеттой кличут. Вот, веду хозяйство показывать.
     - Давай, давай, - велел секьюрити и закрыл глаза.
      - Шагай, - подтолкнула меня в спину бабулька. Мы пошли
по бесконечным коридорам. Баба Лиза уверенно поворачивала то
направо, то налево, оставалось лишь удивляться, как  нянечка
не  путается  в лабиринтах. Кругом стояла тишина,  очевидно,
больные дети уже спали. Редкие медсестры не обращали на  нас
никакого внимания. Звякая ведрами, мы добрались до маленькой
двери в самом конце отделения. Баба Лиза приоткрыла ее:
     - Смотри.
      Я  посмотрела  в  щель и выронила  ведро.  На  большой
железной  кровати, укрытый хорошим, даже красивым одеялом  в
новом пододеяльнике, на большой подушке в безупречно чистой,
крахмальной  наволочке  мирно  лежал...  Никитка.  Лицо  его
выглядело посвежевшим, а палата была намного лучше  прежней,
хотя тоже оказалась набита аппаратами.
     - Это кто? - шепотом спросила я, опускаясь на ведра.
      -  Дед Пихто, - ответила баба Лиза, закрывая дверь.  -
Чего расселась, пошли в каптерку, там и поговорим.
     - Почему он не в морге?
     - Туда живых-то не возят.
     - Значит, Кит не умер?!
      -  Дошло  наконец  до Якова, что Матрена  безрукая,  -
невпопад сообщила старуха.
     - Так он не умер?
     - Видела же, спит себе тихонечко.
     - Но зачем тогда Дима мне соврал?
      -  Ты  давай двигайся, - зашипела нянечка, - а  то  не
ровен час пойдет кто!
      На  мягких, подгибающихся ногах я пошлепала  за  бодро
бегущей  вперед бабкой. Обратный путь показался бесконечным.
Наконец  Елизавета  Сергеевна  втолкнула  меня  в  крохотную
комнатенку, где в одном углу стояли швабры, веники,  бутылки
с "Белизной" и другими дезинфицирующими средствами.
     - Садись, - приказала она.
     Я плюхнулась на колченогую табуретку.
     - Объясните, что происходит.
       -   Слушай,  -  сказала  баба  Лиза,  -  чистое  кино
приключилось.
      Где-то около трех часов дня Никите стало хуже, и  врач
принял   решение   снова  подключить  ребенка   к   аппарату
искусственного  дыхания. Ничего ужасного  в  этом  не  было,
Никита  тяжелый больной, а для них характерны  такие  скачки
физического состояния.
     С мальчиком проделали все необходимые процедуры, доктор
ушел,  медсестра тоже, а бабе Лизе велели быстренько  вымыть
пол в палате.
      Елизавета Сергеевна приволокла ведро и швабру. Она всю
жизнь  работает  в  этой больнице санитаркой.  Живет  рядом,
имеет  комнату в коммуналке, семьи нет... В общем, за долгие
годы  при медицине баба Лиза научилась обращаться с больными
получше  некоторых  медсестер, особенно молодых,  у  которых
пальцы трясутся, когда надо укол сделать или катетер ввести.
А  бабе  Лизе  господь  подарил  золотые  руки,  все  у  нее
получалось  легко,  главное  же, безболезненно,  вот  только
образования  не  имелось, но Елизавете Сергеевне  достаточно
было  поглядеть на ребенка, чтобы сказать, уйдет ли  тот  из
клиники  живым  и  здоровым.  Никита,  несмотря  на  тяжелое
состояние, не показался нянечке безнадежным. На его лице  не
было  печати  смерти, и добрая старушка,  искренне  жалевшая
всех ребят, даже обрадовалась, что Федулов явно поправится.
      Одним  словом, она вошла в палату и сразу  сообразила,
что тут что-то не так. Аппарат искусственного дыхания, когда
работает, очень противно гудит, у бабы Лизы всегда от  этого
равномерного  шума начинается головная боль. Но  сегодня  он
молчал,  а  Никита  лежал сине-серый... Елизавета  Сергеевна
бросила  взгляд  на  механические  легкие  и  увидела,   что
штепсель вынут из розетки.
      Забыв  про артрит, давление и больные ноги, баба  Лиза
кинулась за врачами.
     Поднялась суматоха. Потом Никиту переложили на каталку,
прикрыли  простыней  и увезли, а в отделении  объявили,  что
Федулов скончался. Но Лизавета Сергеевна знала, доктор  Дима
соврал,  жив парнишка. А потом в больницу пришел симпатичный
молодой парень и попросил нянечку рассказать про штепсель  и
розетку... Выслушав ее повествование, он сказал:
     - Елизавета Сергеевна, припомните, никого в коридоре не
встретили?
     - Нет вроде, - растерялась бабка, - ну дети ходили...
     - А из посторонних?
     - Кажись, никого. И тут парень заявил:
      -  Подумайте,  это  очень важно,  вы  вошли  в  падату
буквально  через  минуту  после того,  как  кто-то  выдернул
штепсель!
      -  Что ты, - замахала руками нянька, - у нас подобного
не бывает!
      - Федулова хотели убить, - пояснил парень, - очень вас
прошу,  если  вспомните вдруг что, сразу позвоните.  И  еще,
ради безопасности мальчика мы объявили его умершим, так  что
уж, пожалуйста, никому ни гугу. Кстати, а как вы догадались,
gb. Никита жив?
     Баба Лиза усмехнулась:
      - Поработал бы с мое в больнице, тоже бы понял. Его по
коридору  Дима вперед головой вез, да еще сам, трупы  у  нас
сестры или санитары убирают.
     - При чем тут голова? - удивился парень.
     - Так мертвых вперед ногами отправляют!
     - Да?
     - Завсегда, ты, видать, не болел.
     - Не пришлось, слава богу.
      - Значит, запомни. Живого всегда вперед головой везут,
медики люди суеверные, даже в лифте пробуют развернуться!
      Она замолчала. Я лихорадочно пыталась сообразить,  что
делать.  Потом вытащила из сумки снимок, на котором беспечно
смеялась Лена.
     - Ну, посмотрите, не было здесь такого мужика?
      -  Ой, так это же мастер. Приходил в палату к мальчику
чего-то  чинить. Я с ведром вхожу, а он как  раз  оттуда,  с
чемоданчиком и в спецовке, - подскочила баба Лиза.  -  А  ты
кто?
      -  Не  пугайтесь,  -  тихо  ответила  я,  -  я  правда
учительница Никиты, только ищу сама того, кто убил его мать.
Вот она, слева.
      -  Красивая  была,  -  с жалостью вздохнула  Елизавета
Сергеевна. - А молодая какая, прямо девочка! Вот  беда,  вот
беда!
     Домой я бежала, не чуя под собой ног. Монте-Кристо! Нет
никакого  сомнения, это он убил Лену... За что?  За  деньги!
Господи,  он  бандит!  Узнал от кого-то,  что  у  Лены  дома
огромная  сумма, и ограбил! Да только полмиллиона  не  нашел
или  не  смог  сразу утащить... Что-то не так  получается...
Ладно,  ясно  одно.  Эта  сволочь,  называющая  себя  именем
благородного  графа,  столь ловко  отомстившего  всем  своим
врагам, этот мерзавец совершенно точно знает, где Кристина!

                          Глава 28

      Увидав  меня  в прихожей, Аким поднял  палец  вверх  и
провозгласил:
      -  Хорошая жена не бегает до ночи по улицам, когда муж
болеет!
      -  Олег  дома?  -  удивилась я.  Из  ванной  вынырнула
Томуська с грелкой. Услыхав мой вопрос, она тихо ответила:
     - Привезли в шесть.
     - Привезли? Кто?
     - Шофер, на машине.
      Я  понеслась в спальню. Похоже, дело совсем  плохо,  у
Олега  на работе никогда не допроситься автомобиля. Впрочем,
сейчас  многие милиционеры, поняв, что нечего  надеяться  на
государственный    транспорт,    обзавелись     собственными
кабриолетами. Одно время им даже давали талоны на бензин, но
потом  перестали... У МВД вечно нет денег, а еще удивляются,
что  в стране разгул преступности. Ну скажите, каким образом
несчастный мент на рассыпающихся на ходу "Жигулях" 1990 года
"k/ca*   способен  догнать "БМВ", выпущенный  в  1999  году?
Значит, Олегу совсем нехорошо, если его привез шофер...
     - Тише, - шикнул Филя, услышав мое тревожное: "Ну как?"
- Он спит, снотворное ему уколол.
     - Болит, да?
      -  Похоже, что очень, - вздохнул ветеринар,  -  а  все
потому,   что  безответственный  человек.  Разве   можно   с
радикулитом  на  работу бегать? Вылежать требуется  дома,  в
тепле, минимум неделю. Это и ежу понятно. Вон, Юрка говорил,
у  Олега  в  кабинете  стол у окна  стоит  и  жутко  дует...
Конечно,  он  и  будет болеть все время. Иди,  Вилка,  попей
чайку, устала небось после работы.
     Я пошла по коридору и вновь налетела на Акима.
      -  Безобразие,  - занудел свекор, -  столько  бабья  в
квартире,  а  хлеба никогда нет, что же нам,  масло  на  сыр
мазать? Давай, Виола, топай в булочную.
      -  Уже  поздно, папа, - осторожно возразил, выходя  из
комнаты, Филя, - небось все закрыто и темно...
     - Ничего, - быстро ответила я, - у метро круглосуточный
супермаркет, только скажите сразу, что еще купить.
     - Вот, - старик сунул мне в руки список, - действуй.
     Я, одеваясь, не утерпела:
     - Сами же недавно так красиво повествовали, что женщина
должна  домашнюю работу делать: готовить, стирать,  а  мужик
обязан продукты притаскивать. Почему сами не сходили?
     Аким посинел.
      -  Это  в  нормальной семье, а не в караван-сарае!  Я,
между  прочим, сегодня суп варил и стиральную машину  гонял,
так что тебе за жратвой шкандыбать!
      Я  вздохнула. Тесное общение, даже дружба с  Ленинидом
наложила  отпечаток на словарный запас свекра.  "За  жратвой
шкандыбать". Раньше он не позволял себе подобных  выражений.
Ну-ка  посмотрим, что тут написали. Так, молоко, сыр, масло,
колбаса, яйца, кефир, хлеб... Бутылка водки!!! Однако,  Аким
дает.  Значит, сначала папенька поил свата пивом,  а  теперь
они повысили градус!
      -  На  водяру  перешли, - не утерпела  я.  -  Сорт  не
указали, ну и к какой марке душа лежит? "Гжелку" желаете?
     Аким из синего стал фиолетовым.
       -  Я  не  пью  совершенно,  а  уж,  как  ты  изволила
выразиться,  водяру вообще не употребляю. Просто безобразие,
до чего отвратительно изъясняется нынешняя молодежь!
       Я  почувствовала  легкую  тошноту.  Хорош  словесник,
напомнить  ему  про  то,  как  он  только  что  послал  меня
"шкандыбать  за жратвой"? Нет, пожалуй, не стану,  а  то  до
утра прозудит.
      Натянув куртку, я подумала секунду и завязала  длинный
черный  шарф.  Странная,  однако,  погода  на  улице!  Вчера
термометр   показывал  ноль,  а  сегодня  минус  пятнадцать.
Москвичи  еще  не успели перестроиться, и кое-кто  бежал  по
обледенелым улицам с непокрытой головой... Но мне не хочется
мерзнуть,  поэтому  в  придачу  к  шарфику  прихвачу  еще  и
варежки, Томуськины, из овчины.
      -  Вилка, - велел Филя, - дорогую водку не бери, самую
/`.abcn проси.
      - Думаешь, Аким отравится? - хмыкнула я. Филя поморгал
глазами, потом робко улыбнулся:
     - Нет, отец водку не пьет, это для Олега.
     - Он тоже "беленькую" не употребляет, - удивилась я.
       -   Компресс  ставить,  -  пояснил  ветеринар,  -  на
поясницу...
     - Понятно, - вздохнула я и побежала на проспект.
      Между прочим, воспитанный Филипп мог бы сам предложить
сгонять  в магазин! Но нет, он даже не пошевелился,  увидав,
что  я собираюсь выходить на улицу. Да, "хорошее воспитание"
Акима дало буйные всходы...
      В  супермаркете,  кроме  меня,  был  еще  только  спин
покупатель: пьяноватый мужик неопределенного возраста.
     - Давай ханку, - прохрипел он продавщице и, увидав, что
та  протянула  руку к бутылке под названием "Исток",  гневно
добавил:
      - Офонарела? У рабочего человека-то нет денег на такую
штуку, вон ту доставай!
      Получив поллитровку, украшенную блеклой этикеткой, он,
пошатываясь, выполз на улицу.
      -  И мне такую же, - сказала я. Девчонки, стоявшие  за
прилавком, оглядели мою куртку, шарфик...
     - Не берите, - тихо сказала одна, - это чистый самогон,
вот для таких и держим.
     - Компресс поставить надо, спиртовой...
      -  А, тогда конечно, - вмешалась другая девчонка, - но
пить не советуем. Ой, Танька, смотри!
      Сквозь  огромное стеклянное окно, словно в  гигантском
телевизоре,  можно  было наблюдать немое кино.  Вышедший  из
магазина алкоголик поскользнулся на обледенелом тротуаре  и,
пытаясь сохранить равновесие, замахал руками. Упасть  парень
не  упал,  но с ним произошла другая катастрофа. Вожделенная
бутылочка  выпала,  угодила  прямиком  на  чугунную   крышку
канализационного люка и, естественно, разлетелась вдребезги.
       Алкоголик  застыл  над  местом  трагедии  Я  невольно
хихикнула,    даже    скульптура    великого    Микеланджело
"Оплакивание Христа" не выглядит столь впечатляюще. На  лице
парня  отразилась истинная мука, потом он  сорвал  с  головы
вязаную  шапочку, швырнул ее на лед и затопал  ногами.  Губы
его  шевелились, но звук не долетел в магазин через  толстую
витрину...
      -  Представляешь, что он говорит! - хихикнула одна  из
девок.
     - Да уж, горе у парня, - добавила другая.
     - Новую купит, - сказала я.
      -  Не сегодня, - заржали продавщицы. - Он, бедняга, из
карманов  всю  мелочь вытряс, мы ему даже  пятьдесят  копеек
простили! Ну и беда у него, вон как убивается!
       Я   стала   оглядывать  ряды   банок.   Так,   возьму
консервированную кукурузу...
      -  Ой,  смотрите,  чего удумал,  смотрите!  -  заорали
торгашки.
     Я обернулась и обомлела. Пьяница, встав на четвереньки,
ab ` b%+l-., как собака, пытался вылакать водочную лужу. Мне
стало  противно,  ну  до чего же может  докатиться  человек!
Отвернувшись от омерзительной сцены, я стала набивать су