едатели, у подсудимого
возникают вопросы. Первое: если гонца за мной послал все-таки Ральф,  то
чего он от меня хотел? Отношения у нас сложились ровные,  добрососедские
(в одном городе все же жили, причем он - мэр), но  не  более  того.  Его
щедрые  предложения  о  возможной   государственной   службе   и   более
комфортабельном жилье я отклонил; был у него на виду и следовал  советам
старших  товарищей  -  отдыхал,  сиречь  бегал,  плавал,  встречался   с
красивыми девушками.
   Мы питали друг к другу сдержанное уважение.
   Возможно, он решил опереться на меня в критическую минуту, потому что
никому не мог доверить собственной жизни? Все может быть. Жаль, у самого
Ральфа уже не спросишь.
   Второе:  зачем  ко  мне  в  "жигуленок"  подсели  две  красотки?  Чье
поручение они выполняли, и в чем оно?
   Может, конечно, и случайность,  но  после  картины  "Мэр  с  пулей  в
переносице" и этюда "Сыщик,  изучающий  вещественное  доказательство"  в
случайности мне верится слабо.
   Третье: на чьей стороне Кузьмич?
   От этого сакраментального вопроса, похоже, зависит моя жизнь.  Вернее
- от правильного ответа на него. То, что приморские мафиози узнают,  чьи
пальчики на бутылке, и без содействия Кузьмича, -  козе  понятно.  Не  .
такой человек Ральф, чтобы  не  расставить  людишек  по  нужным  местам.
Вопрос в другом: как скоро они это узнают.
   И еще один - ждать ли мне пули только от верных соратников мэра и его
"доброжелателей" или еще и от милиции - даже без оказания  сопротивления
при аресте? Уф! Вроде все. Господа присяжные, осталось риторическое.  "А
судьи кто?" Не знаете? Вот и я тоже. А очень хочется.
   На бегу действительно хорошо думается. Жаль только,  что  о  бренном.
Надеюсь, размышления не прибавили мне  лишних  морщин  -  как-никак,  на
встречу с блондинкой я настроен. Другого конца от этого клубочка у  меня
пока нет. Хе, насчет конца - это я смело...
   По берегу я обогнул треть  городка.  Вряд  ли  лицам,  жаждущим  меня
повидать, придет в голову искать в другом конце  Приморска.  Хотя  чужая
душа - потемки.
   Особенно ночью.
   Отдышавшись, прохожу мимо пляжных домиков  и  поднимаюсь  по  улочке.
Темно.
   Думаю, меня  вполне  можно  принять  за  добропорядочного  семьянина,
возвращающегося в лоно супружества от заезжей пляжной красотки.  Эрос  -
это...
   Домыслить не успеваю.
   - Стоять!.
   В спину мне упирается ствол.
   - Руки вперед.
   Протягиваю. Две дюжих тени выныривают из придорожных  кустов,  жестко
сводят руки, и я чувствую на запястьях сталь наручников.
   - Порядок.
   Это - кому как. Ну да на войне - как на войне.

Глава 8

   Я забыл в гордыне, что любая машина бегает на  порядок  быстрее  даже
такого незаурядного спортсмена, как я. Особенно ежели машин несколько  и
расставлены они в нужных местах.
   Меня жестко, но корректно заталкивают в черную "волгу", двое  битюгов
втискиваются по бокам, а тот, что так любезно приставлял ствол  к  моему
натруженному хребту, усаживается рядом с водителем.
   Парни молодые, крепкие, собранные и похожи  на  новенькие  серебряные
доллары одной чеканки. Их начальник - на бывший в употреблении червонец:
невзирая на короткую стрижку, высокий лоб активно переходит в лысину.
   Ни вежливостью, ни разговорчивостью они не отличаются. Что  делать  -
работа такая. Один бесцеремонно  лезет  мне  под  куртку  и  вытаскивает
револьвер, другой, тем же манером, страшный  самопальный  тесак.  Нож  с
интересом рассматривают оба.
   -  Рэмбо,  -  презрительно  хмыкает  правый  "близнец"  и   добавляет
нецензурное слово, которое умеренно интеллигентный обыватель поймет  как
"ненормальный", все остальные - в меру воображения.
   - Поехали, - по-гагарински командует старшой, и  машина  устремляется
по  знакомым  городским  улочкам.  Похоже,  я   догадываюсь,   куда   мы
направляемся.
   Профессионализм ребят сомнения не вызывает, и я искренне  жалею,  что
совершенно упустил из виду организацию, столь популярную в  былые  годы.
Рыцари "щита и меча". Госбезопасность. Или - как их теперь...
   По легкомыслию я недодумал, что инкриминируемое мне деяние, а  именно
- преднамеренное убийство пред-седателя горсовета - подпадает под статью
об   особо   тяжких    государственных    преступлениях,    а    именно:
террористический акт. Миленькая ситуация: здешняя милиция ищет  меня  по
обвинению в убийстве,  а  то  и  в  двух,  местная  мафия  горит  жаждой
отомстить за смерть шефа, другая мафия  тоже  намылилась  поскорее  меня
шлепнуть и похоронить концы, для госбезопасности же я вполне могу  сойти
за  сомалийского  шпиона,  обезглавившего  город,  чтобы  самому  занять
вакантное местечко и выведать секретную технологию консервации кильки  в
томате...
   Популярность моя в Приморске куда выше, чем у Майкла Джексона в ихних
Штатах, - чтобы мне так жить! Материально, конечно.
   Подпираемый могучими плечами, я чувствую себя достаточно уютно - даже
в "браслетах". Очень хочется сдаться этим немногословным и надежным, как
"берлинская стена", ребятам, выпить нагретую в кармане бутылку коньяка -
и каяться, каяться, каяться...
   Мешают две веши.
   Во-первых, корпоративное высокомерие. Я же все-таки морской офицер!
   Во-вторых, безопасность сия - тоже  местная,  а  потому  действия  их
непредсказуемы - поди знай, кто здесь с кем повязан и как.
   К тому же печать в последние несколько лет так постаралась, что нужно
большое волевое усилие, чтобы  обыватель  мог  поверить  в  бескорыстие,
чистоту помыслов и неподкупность "меченосцев", особливо в таком  злачном
городке, как Приморск. О себе, грешном, я уже молчу. Ибо верю  только  в
то, что вижу.
   Например, Леночка - натуральная  блондинка,  это  без  балды.  И  как
морской офицер да еще и старший  преподаватель  и  будущий  национальный
академик я не могу заставлять девушку ждать столько  времени.  Любовь  -
это...
   - Давай по окружной, так быстрее.
   То, что ребята едут совсем не на местную Лубянку, я заметил давно. Но
исправлять их оплошность из скромности не стал.
   Какая-нибудь конспиративная хата или особнячок?  Вот  блин!  Если  бы
рабочий, маящийся в малосемейке, знал, сколько в  его  областном  центре
таких конспиративных лежбищ, где натруженные  опера  инструктируют  свою
агентуру из проституток, продавщиц, манекенщиц и челночных бортпроводниц
в самой доступной для них форме - мальчик сверху, девочка  -  снизу,  то
потерял бы столько слюны от зависти и возмущения, что восстановить  оную
не смогло бы даже полоскание полости рта медицинским спиртом! Так  и  ел
бы всухомятку!
   Машина тормозит у трехэтажного многоквартирного домика. Значит,  хата
здесь.
   Конечно, с ребятами поговорить  хочется:  но  что  нового  могут  они
сообщить?  К  тому  же  со  временем  у   меня   туго.   Они,   конечно,
профессионалы, ну да против курицы и гусь профессионал... А  я  -  птица
Додо.
   Автомобиль остановился. У меня  есть  секунда  -  пока  не  открылась
дверца.
   Делаю легкий вдох, закрываю глаза и сталью наручников давлю ампулку в
кармане.
   Отсчитываю десять секунд. Еще пять  -  контрольных.  Открываю  глаза.
Воздух чист и свеж,  никаких  посторонних  запахов.  Ребятки  спят  сном
праведников и оклемаются к исходу ночи,  не  раньше.  Как  сказал  поэт,
"трусы и рубашка лежат на песке, никто не плывет по опасной реке...".
   Пошарив в карманах праведников,  нахожу  ключ  от  наручников,  затем
перетаскиваю парней одного за  другим  в  небольшой  садик  за  домом  и
укладываю рядочком. Симпатичные ребята. Но супротив сенегальского шпиена
- жидковаты.
   Заодно возвращаю свой тесак и  "пушку",  а  также  заимствую  "пээмы"
оперативников - три ствола лучше, чем ни одного.
   Уезжаю не сразу. Тщательно обследую салон в поисках "маячка"  -  нет,
все чисто. Ну а внешний "маячок" таким волкодавам вряд ли кто присобачит
безнаказанно. Но бдительность - она и в Африке  бдительность.  А  потому
поиски продолжаю и под рулевым колесом открываю нишу, в коей  безмятежно
покоится аналог израильского "узи". Эх, гулять, так гулять...
   Разворачиваюсь - и по газам.
   На машины мне сегодня везет, - неказистая служебная "волга"  скрывает
под капотом мощь трех  "мерседесов".  Что  ж,  тайная  служба  -  и  для
автомобиля служба.
   Качу прямо в центр городка.  В  таком  "затаренном"  авто,  с  такими
номерами я ощущаю себя Лаврентием Палычем,  потерявшим  бдительность.  А
потому чуть не тараню желто-блакитный милицейский  "уазик",  выскочивший
из переулка под мою горячую руку. Сослепу он попытался было увязаться за
мной,  но,  разглядев  номера,   постеснялся.   Как-никак   старшой   на
удостоверении сфотографирован в майорских погонах, значит,  шишка,  судя
по всему, немаленькая.
   Улица  имени  Железного  Маршала  в  квартале  отсюда.  Пора  и  ноги
поразмять.
   Город блокирован плотно - это и  милицейские  патрули,  и  шатающиеся
парочками "отдыхающие", бездарно изображающие из себя  пьяных.  Прохожих
немного: всех уже облетела весть о безвременной кончине Крестного  папы,
и  народ  предпочитает  смотреть  телек  дома,  дабы  не   попасть   под
перекрестный огонь "великосветской"  разборки.  Потому  -  проезжаю  еще
полквартала,  останавливаюсь  во   дворике,   засовываю   скорострельный
гэбэшный автомат за пояс брюк сзади и, элегантно хлопнув дверцей,  ухожу
в ночь. До Ленкиного дома дворами - рукой подать.
   Две  таблетки  безендрина,  что  я  заглотал  в   машине,   действуют
прекрасно.
   Чувствую себя бодро, а главное - вижу в темноте как кошка. Хотя  и  в
черно-белом варианте.
   Неясные предрассудки мешают шагать прямиком в квартиру шестнадцать  и
звонить в дверь, как все люди. Выбираю путь более романтичный. Захожу  в
крайний подъезд и забираюсь на последний этаж  -  четвертый.  На  каждом
пролете - по четыре двери. Значит Леночкина квартирка - угловая,  только
с другой стороны дома.
   Дверь на чердак закрыта от честных  людей  -  открыть  висячий  замок
можно гвоздем.
   К моей радости - на чердаке пусто.  Судя  по  всему,  молодежь  летом
предпочитает пляжные лежаки. Голубиного помета тоже нет - хозяйки  сушат
здесь белье и  от  назойливых  птиц,  похоже,  избавились.  Надеюсь,  не
варварскими методами.
   Перехожу на другую сторону дома и через слуховое  окно  выбираюсь  на
крышу.
   Эх, простор! Нравятся мне сталинские дома: и  жить  в  них  уютно,  и
чердаки  служат  обитателям,  и  крыши  -  с  художественным  парапетом.
Каменные "кегли" выглядят надежно, каменный козырек за ними -  тоже.  На
краю крыши произрастает корявая березка.
   Судя по всему, я как раз  над  окнами  искомой  квартиры.  Там  свет,
звучит довольно громкая  музыка  и  слышны  голоса.  Мужские.  Прав  был
Шекспир: "О женщины, вам имя - вероломство".
   Но я же все-таки приглашен! А потому смело перешагиваю через  парапет
и зависаю на козырьке прямо над Лсночкиным балконом. До балкона ноги  не
достают, и если просто разжать руки, то рискую промахнуться и проскочить
до самого  асфальта.  Но  и  висеть  на  пальчиках  удовольствие  не  из
приятных. Есть люди, получающие от этого кайф,  -  я  не  из  их  числа.
Поэтому  начинаю  двигать  мышцами  спины  и   легонько   раскачиваться.
Возможно, седея от страха.
   Хоп - и я довольно неловко падаю на  балкон.  Замираю.  Нет,  особого
шума  не  наделал.  Музон  в  квартире  орет  довольно  громко,   да   и
приглашенные,  надо  думать,  заняты  чем-то  настолько  приятным,   что
расслышать неясный шум где-то за  окном  просто  не  в  состоянии.  Окно
зашторено неплотно,  и  я  заглядываю  в  просвет,  движимый  нездоровым
любопытством.
   Картина пикантная, но... странная.
   Леночка стоит посреди комнаты в туфлях, трусиках и короткой  сорочке.
Лицом к окну. Одного парня я вижу у дальней стены, другой, видимо, стоит
у ближней, разглядеть его мешает штора. Третий - спиной к окну,  я  вижу
его силуэт, и Лена смотрит именно на него.
   - Теперь сорочку, - приказывает он. Девушка повинуется.
   - Теперь трусики. - Парень говорит все это ленивым и усталым голосом.
- Умничка. Сядь в кресло.
   Девушка  неловко  пятится,  не  сводя  глаз  с  парня,  и  падает   в
подставленное кресло.
   - Не так.
   Девушка сидит, вцепившись руками в подлокотники.
   - Ребята, ну пожалуйста...
   - Ну?..
   Девушка расставляет ноги и кладет их на подлокотники кресла -  словно
на приеме у гинеколога. Двое парней привязывают ее  шнуром,  фиксируя  в
таком положенин.
   - А теперь поговорим.
   Признаться,  я  явился  сюда  за  тем  же.  Поговорить.   Ибо   много
неясностей. И пока не вмешивался, озадаченный. Кого удивишь в наше время
"группешником" с элементами садомазохизма? Народ  начитался  маркиза  де
Сада, Мазоха, старичка Фрейда и поехал крышей. "Удовольствие, получаемое
от удовлетворения дикого  инстинкта  неконтролируемого  "эго",  является
несравненно более сильным..." - далее по тексту. Похоже, Зигмунда няня в
детстве все-таки уронила, и не раз.
   Впрочем, не больнее,  чем  няня  Карлуши  Маркса.  И  тот,  и  другой
построили для людей по "клетке", в которой материя,  понятно,  первична:
только по Карлу ничтожный человсчишка гоняется за наживой и  тем  движет
вперед историю, убивая более слабых и неразворотливых, а по Зигмунду  он
делает то же самое, только в погоне за юбками (или брюками). И  Маркс  и
Фрейд отказали человеку в главном - в достоинстве, в свободе  воли.  Шаг
вправо, шаг влево - побег, прыжок на месте - провокация...
   Мысли эти проскочили мельком: так всегда - ни бумаги  под  рукой,  ни
ручки.
   Философ так и не разродится во мне, виной -  обстоятельства:  тяжелое
детство, деревянные игрушки, скользкие подоконники...
   Зато есть пистолеты. Выбираю "лжеузи" и наган. Происходящее в комнате
совсем не походит на секс, даже извращенный. Я понял, что показалось мне
странным с самого начала, - взгляд девушки. В нем застыл не просто страх
- ледяной ужас. Когда жертва не способна сопротивляться никак. Наверное,
такой взгляд у кролика в клетке питона.
   Парень за шторой делает шаг вперед, и  теперь  я  вижу  его  спину  и
голову. Он в  белом  халате.  Тоже  мне,  Айболит  гребаный...  Один  из
подручных  приносит  ему  раскаленный   металлический   прут.   Поднимаю
револьвер и тщательно прицеливаюсь.
   Дурашка, похоже, он мнит себя вершителем судеб, - а ведь если сделает
еще шаг к девушке, его мозги окажутся на ковре.
   - Ты же теперь не будешь врать? Ты ведь скажешь правду?  Всю  правду.
Всю.
   Из кармана мини-Мюллер достает... кошачью  лапу.  Приставляет  к  ней
раскаленный прут - запах горелой шерсти слышен даже мне.
   Похоже - парень слинял из больницы. Психиатрической. И халат стибрил.
   Остывший прут он бросил. Подручный принес ему новый.
   - У тебя такие красивые ноги... Ты так  сексуальна...  А  что  будет,
если этот прут...
   Гуманность победила. В больных стрелять нехорошо.  Их  нужно  лечить.
Шоком.
   Договорить он не успевает. Толкаю дверь и тихонько  материализуюсь  в
комнате. Наган в правой руке - на хлопчика у стены, "узи" - на  Айболита
и подручного.
   - Положи железку на пол,  -  шепчу  я.  -  Только  очень  медленно  и
оч-ч-ень аккуратно.
   Где-то я читал, что  с  психами  надо  задушевно,  по  возможности  -
ласково.
   - А теперь отойди к стене.
   Он видит  лицо  своего  напарника  и  судя  по  всему  понимает,  что
дергаться не стоит. Правильно понимает - даром что сумасшедший.
   Парень оборачивается, взгляд  его  встречает  сначала  зрачок  "узи",
потом он видит меня... и на глазах начинает сереть.  И  если  он  сейчас
хлопнется в обморок - помочь ему нечем. В куртке, в кармашке на  молнии,
запрятана аптечка на многие случаи жизни, вот только нашатыря - нет.
   Наш пострел везде поспел!  Айболит  не  кто  иной,  как  "подлипала"!
Мастер разговорного жанра. Перебитая переносица придает ему бывалый вид.
Я-то, грешный, надеялся, что он в северных краях золотишко моет на благо
державы... Выводы комиссии, как говорится, заставляют задуматься...
   Щелчок я услышал поздно, дернулся в сторону. Но нож был направлен  не
на меня. Хлопчик-инкогнито у стены, прикинувшийся  ветошью,  метнулся  к
Леночке.
   Скрыться за девушкой он не успел, - я выстрелил раньше -  не  целясь,
на движение.
   Наган сработал по-сталински однозначно. Парня  бросило  на  пол.  Шея
пробита.
   Парень замер. Конец. Финита.
   Писатели придумали -  чтобы  застрелить  человека,  нужно  преодолеть
рубеж.
   Наверное, да. Но только - потом;
   И я, наверное, напьюсь. Но - потом.
   Да и некогда что-то там преодолевать!
   Подручный Айболита бросается  на  меня,  -  двигаю  плечом,  рукоятка
револьвера разбивает парню лицо, он падает. Щуплый в белом халате  замер
у стены. Засовываю "узи" за пояс, вынимаю  из-под  куртки  жуткого  вида
нож. Шагаю к стене. Глаза "доктора"  широко  раскрыты,  он  открывает  и
закрывает рот, беззвучно, как рыба. На его  брюках  проступает  обширное
мокрое пятно.
   - Ну ты и засранец! - Делаю еще шаг и бью его ладонью в  лоб.  Парень
припечатывается к стенке и сползает вниз, на пол. - Отдыхай, голубь.
   Поворачиваюсь и иду к девушке. С ножом в руке.
   - Нет! Нет! - Лена рвется на привязи, не сводя глаз с лезвия. Похоже,
она уже не понимает, что происходит или даже не узнает меня. Истерика. С
маху влепляю  ей  пощечину.  Еще.  Девушка  обмякла,  заплакала  сначала
навзрыд, потом тише, всхлипывая,  как  маленький  ребенок.  Я  перерезаю
шнур.
   Девушка подбирает ноги, прикрывается руками:
   - Не смотри на меня, не смей... Не смей... Пожалуйста...
   Отворачиваюсь. И тут - слышу музыку. Магнитофон, оказывается,  так  и
продолжал работать. И сейчас звучит чистая и невыразимо грустная мелодия
из "Крестного отца".
   Я понимаю, почему люди сочувствуют им. И дону Кор-леоне, и его  сыну.
Они играли в страшные мужские игры... И убивали... Но не унижали. И - не
брали заложников. Оставались людьми чести.
   Воевали мужчины. Женщины оставались дома. Рожали детей. И - молились.
   Бросаю девушке платье.
   - Одевайся. Уходим.
   - Куда?
   - На кудыкину гору.
   - Я... Мне... - Она пытается что-то сказать.
   - Потом.
   Полутрупы в углу начинают шевелиться. Накрепко связываю их  веревкой,
для  верности  пристегиваю  к  батарее   заимствованными   у   "органов"
наручниками.
   - Гады, гады!.. - Железный прут обрушивается на лица Айболита  и  его
дружка.
   Перехватываю девчонку поперек талии и оттаскиваю. Как-никак пленные.
   - Пусти! Ты знаешь, что они... Ты знаешь...  Девушка  рыдает,  крепко
обхватываю ее за плечи и  прижимаю  к  себе.  Тело  ее  дрожит,  Леночка
всхлипывает, чуть подвывая, как бездомный щенок...
   Нащупываю в кармане коньяк. Как раз  и  ей,  и  мне.  Девушка  делает
глоток, еще. Похоже, ей лучше.
   - Га-а-дость какая...
   - А меня уверили, что нектар. - Делаю  три  длинных  глотка  и  прячу
бутылку.
   Для пьянства время еще не пришло. - Пора.
   Телескопический объектив приблизил напряженное лицо Дронова.  Щелкает
затвор.
   Он подтягивается, взбирается по гребешку крыши. Затвор снова щелкает.
Потом  в  объективе  -  балконная  дверь  квартиры  шестнадцать.   Дверь
приоткрыта, штора отдернута. Объектив приближает лицо убитого, - и снова
щелкает затвор.
   - "Первый", я "седьмой", прием.
   - "Седьмой", я "первый".
   - Докладывайте.
   - Временно объект был утерян. Сейчас снова контролируется.
   - Реакция объекта?
   - Штатная. Объект вышел на ситуацию  "Западня-3"  и  отреагировал  по
варианту "Зомби".
   - Завершите ситуацию.
   - По штатной схеме?
   - Да.
   - Есть.

Глава 9

   Я сижу на козырьке крыши, обхватив рукой архитектурное  излишество  в
виде кегли. Леночка сгоряча вышла со мной  на  балкон,  но  вернулась  -
захватить кое-какие вещи и документы. Ветерок пахнет  морем,  и  родятся
стихи:
   Как горный орел на вершине Кавказа. Ученый сидит на краю унитаза...
   Ученый - это я. И судя по дерьму, в которое я  вляпался,