й.
   Хорошо сказано: "Думай". По-генеральски. Некоторые  наивно  полагают,
что разница, скажем, между полковником и генералом всего в одно  звание.
Фигушки. Как говорил покойный Скалозуб, дистанция огромного размера.  На
всю длину лампас.
   Генерал - это нечто почти фольклорное. "Он был  титулярный  советник,
она - генеральская дочь..." Или: "Что я голым скакал, что я песни  орал,
а отец, говорил, у меня - генерал!" И жена  генерала  -  это  не  просто
женщина, а генеральша!
   - Над чем задумались, Олег Владимирович?
   - Комплексую, Настасья.
   - Чего?
   - Вот уже и седой вашими стараниями, и пенсне надел, аки "интеллигент
собачий", а люди - в генералах. Почему такая несправедливость?
   - Игорь Петрович очень умный.
   - Да? А я, выходит, очень глупый?
   - Олег Владимирович, хотите по секрету?
   - По женскому? Весь внимание.
   - Игорь Петрович на самом деле вас очень ценит. Чрезвычайно.
   - Еще бы! Не ценить такого молодца! Умный, красивый, в меру упитанный
и в очках!
   - Я не вполне точно выразилась. Игорь Петрович считает вас не  просто
умным, а... Как он когда-то  выразился,  вы  из  тех  редких  птиц,  без
которых людям не выжить.
   Признаться,  я  несколько  растерялся  от  такой  ее   откровенности.
Приятно, конечно, тем более что  умереть  от  скромности  мне  точно  не
грозит, но...
   Культивировать собственную значимость - это загнать себя  в  угол.  А
история нас учит: у Грозного появляется Малюта, у Сталина - Лаврентий, у
Горбачева - Раиса Максимовна.
   - Милая барышня, он шутил.
   - Крутов?
   - Ну. Когда мы были молодыми и чушь прекрасную несли...
   - Что?
   - Пардон. Это из песни. Так вот: мы с Игорем Петровичем занимались  в
драмкружке. При Театре юного зрителя. Причем Крутов играл  в  постановке
шелудивого розыскного волка, а я, как водится, горнего орла. С  тех  пор
он и сохранил по отношению ко мне некоторый комплекс неполноценности.
   - Комплекс чего у Крутова? - подняла девушка брови.
   - Ее. К тому же в английском языке звук "А" ему никогда не давался...
Тут и корова закомплексует!
   - Дронов!
   - Да?
   - Вы все же ужасный балабол!
   - Это я от застенчивости. Такая красавица,  да  еще  и  лейтенант!  Я
представил вас в мундире на нагое тело и...
   - Олег Владимирович!
   - Да?
   - Кругов прав: займитесь своим прямым делом.
   - Каким?
   - Думайте. А я приготовлю вам кофе.
   - Нам, Настя.
   - Хорошо. Нам. ??... И почему даже хорошенькие девушки  уверены,  что
думать - мое основное занятие? А помечтать? Ну да... Мечтать не  вредно.
Как и думать. Но иногда поздно. Надеюсь, мне пока не поздно.
   Думай. Над чем? Все дело в том, что... Обозрев свою жизнь за  крайние
пяток  лет,  могу  лишь  искренне  вопросить:  ну   и   что?   Рисковал,
подставлялся, упирался, и - что? Богатые - богатеют,  бедные  -  гундят,
молодые колют иглы в вены с таким остервенением, как будто  это  обещает
им Царствие Небесное... А чем нас  радует  пресса?  Очередные  угольщики
бессменно и безнадежно голодают, общежитие будущих инженеров-оборонщиков
повально торчит на  игле,  в  общежитии  будущих  педагогов-воспитателей
сифилюга бродит шальной волной,  как  призрак  коммунизма  по  Европе...
Похоже,  даже  молодым  окружающий  мир  опротивел  до  самой  последней
степени.
   Ну а то, что происходит во власти и вокруг нее, я если и понимаю,  то
даже опасаюсь формулировать. Без того тошно.
   Так что все промелькнувшее "житие  мое"  укладывается  в  простенькую
русскую поговорку: "Бодался теленок с дубом". А может, и хорошо,  что  я
не дуб? Наверное.
   Жаль только, что не экскаватор. С вертикальным взлетом. А  то  бы  мы
посмотрели, кто кого перебодал бы!
   Впрочем, сослагательное наклонение применительно к собственной  жизни
употребляют  только  придурки.  Этак  любую  жизнь  можно  превратить  в
сплошное несчастье,  стоит  только  начать  вспоминать,  что  ты  в  ней
упустил. Лучше - думать о том хорошем, что  действительно  было.  Это  и
есть праздник, который всегда с тобой.
   Думай. Над чем? Кто и почему меня подставляет? Ответов пока -  воз  и
маленькая  тележка.  Видимо,  приезд  Димы  Круза  ко  мне  не   остался
незамеченным. Как и его интерес к Покровску. Вопрос:  это  его  интерес,
интерес банка "Континенталь", интерес господина Шекало  лично  или  тех,
кто стоит за ним?  Чьи  интересы  пересеклись  или  оказались  задеты  в
неведомом мне Покровске? Какая  роль  отведена  мне?  Если  просто  меня
хотели бы убрать, то застрелили  бы  безо  всяких  фокусов  с  подставой
убитой девчонки. Зачем они это делают? Кто - "они"?
   Как там в студенческом эпосе неизвестного мне автора?
   "Эйк лежал в ванне и ловил глюки. Глюки ему не нравились, в них  было
мало секса. Последний глюк был  особенно  противный.  Эйк  посмотрел  на
стрелки кумметра.
   Кумметр показывал двадцать мовсесянов.  Эйк  открыл  газету  "Суровая
правда" и начал интуичить. Проинтуичив пару парсеков, он снова посмотрел
на   стрелки   кумметра:   кумметр   показывал   двадцать    мовсесянов.
"Дрюм-дрюм-ту-ту!" - грязно выругался Эйк и заколебался".
   Дрюм-дрюм-ту-ту. Ни один  из  поставленных  вопросов  не  решить  без
детальной проработки и ознакомления с ситуацией. Ни один из вопросов  не
решить, не выяснив, жив ли Дима Крузенштерн. Круг.
   Круг - самая одинокая фигура.  Состоящая  из  бесконечного  множества
бесконечно малых прямых, замкнутых в бесконечности. Круг, или,  как  его
обозвали бы математики, окружность - символ сознания и мироздания, как и
вечности. Ибо  бесконечно  малые  прямые  -  это  точки,  стремящиеся  к
исчезновению. Вот такая вот  странность:  он  есть  и  его  нет.  Мираж,
ставший колесом. Колесом истории, фортуны, мироздания. Кругом бытия.
   М-да... "Эйк лежал в ванне и ловил глюки. Глюки ему не нравились... А
в это время из звездолета вышел робот по кличке Железный Чувак".
   - Кофе готов. - Настя появилась с подносом и поставила его на столик.
   Присела в соседнее кресло.
   Нет, зачем красивые девушки с  замечательными  веснушками  на  милом,
чуть вздернутом носике становятся лейтенантами, мне не  понять.  Красота
сама по себе столь редка, что место ей  в  музее.  Вернее,  на  подиуме:
терпеть не могу краеведческих музеев, где под запыленным стеклом бережно
хранится, скажем, носовой  платок,  в  который  сморкался  проездом  сам
Николай Гаврилович Чернышевский! Ничего в такой  экспозиции  нет,  кроме
провинциального чванства: дескать, не в одних столицах творится история!
С  последним  я  согласен,  но...  В  музеи  порой  идут  люди  работать
"старичками" и "старушками". От возраста  это  никак  не  зависит.  Зато
живут долго, как черепахи!
   А  женская   красота...   Она   преходяща,   недолговечна,   уязвима,
трогательна и неуловима, как музыка, как  дуновение  ветра,  как  легкая
дымка летним теплым днем... А мужики... Ее-то они как раз чаще  всего  и
не замечают.  И  делятся  на  коллекционеров  и  эстетов.  Коллекционеры
вылавливают бабочек да накалывают на булавки; эстеты рассуждают и думают
о символах, а не о людях.
   - Олег, кофе остынет.
   - Не успеет.
   Отхлебываю, пододвигаю к себе телефон:
   - Защищен?
   - Да. Технари "чистят" здесь все два раза в день.
   - Как Маленький Принц вулканы?
   - Вулканы?
   - Ну да. Маленький Принц чистил вулканы. Чтобы они не  разорвали  его
планету. Впрочем, мы все этим занимаемся. И ты, и Крутов, и я, грешный.
   - Где-то я слышала...
   - Это Экзюпери.
   - Ну да. У меня и книжка есть. Я даже пыталась ее прочесть. Но  дошла
только до слоненка в удаве. И мне стало страшно. И жалко слоненка. Вот я
и не стала читать дальше.
   Я рассмеялся:
   - Аналогично. Я начинал Экзюпери и в десять лет, и  в  двенадцать.  И
тоже закрывал на слоненке. Прочел только  в  двадцать  два,  когда,  так
сказать, окреп физически и морально.  Впрочем...  Я  до  сих  пор  боюсь
змейку, которая ужалила Принца. И  еще  мне  жалко  Лисенка.  Странно...
Слова "жалить" и "жалость" похожи.
   - Вы о чем, Олег?
   - Теперь уже сам не знаю.

Глава 17

   И что теперь? Чтобы хоть как-то прояснить ситуацию, нужно  звонить  в
"Континенталь". Впрочем, в свете новых  веяний  и  назначения  господина
Лаврентия Шекало это может быть чревато. Хотя чего бояться в этой жизни,
кроме мух? А мухи - это маленькие птицы! Только умнее.
   Ну да! А кто умнее  мух  и  прочей  летучей  твари?  Конечно  Николай
Николасвич Кулдаков! Я познакомился с ним в  позднем  отрочестве,  через
Круза:  они  вместе  занимались  то  ли  в  радиомодельном,  то   ли   в
электротехническом кружке. Вообще-то, несмотря на  убойную  фамилию,  он
был классическим маменькиным  сыном:  рыхловатый,  веснушчатый  и  шибко
умный. Да и прозвище у него было вовсе не Кулдак, а Ника.
   Даже не прозвище - уменьшительное от Николай с  легкой  руки  матушки
пристало к нему пожизненно, хотя Ника уже  после  двадцати  до  красноты
злился, когда его именовали именно так. Но что поделать, Ника, он Ника и
есть.
   Как-то он пришел к Димке в гости, попаять что-то там  жутко  умное  и
коротковолновое, уходил вечером, и угораздило его нарваться на нашенских
мальчуганов, Кишку и Злыдня. Ника  легкую  такую  проверку  на  вшивость
профукал полностью, и быть  бы  его  холеным  щекам  битыми,  да  Димара
вовремя вышел на балкон втихарика от предков выкурить заныканный бычок -
выскочил, вопрос разъяснил.
   У меня, по правде сказать, душа к Нике Кулдакову не сильно лежала, но
впоследствии я философически отнес сие к отроческому максимализму, когда
трусость является наименее простительным недостатком, а крепкие кулаки -
наиболее предпочтительным достоинством. Дима меня убедил не все  рождены
бойцами,  и  при  заячьей  душе  мозги  могут  быть  золотыми   и   даже
бриллиантовыми. Он - учен, ему - виднее. В тот  же  "Континенталь"  Ника
Кулдаков был пристроен по  Диминой  настоятельной  рекомендации,  быстро
выдвинулся и занял пост начальника технического отдела, ставшего  вскоре
именоваться пышно: компьютерный центр. Вот  его-то  номер  я  и  набрал.
Подвиги Рембо от него я требовать не стану, а вот кое-какую информацию -
пожалуй.
   - Вас слушают, - раздается в трубке женский голос, похожий  на  скрип
ножа по стеклу.
   - Мне нужен Николай Николасвич.
   - Извините?
   - Кулдаков. Директор компьютерного центра.
   - Кулдаков у нас давно не работает. Уже год.
   - Да? И где он работает?
   - Я не знаю. Может быть, мы сможем вам помочь? Вы по какому вопросу?
   - По личному. У меня кобель неповязанный, у него - сучка породы "грэм
магиструм". Каурой масти.
   - Это банк.
   - Очень приятно.
   Вешаю трубку, не дожидаясь коротких гудков отбоя, - меня  это  всегда
нервирует. Набираю домашний Ники. Трубку берут после восьмого гудка.
   - Вас внимательно слушают, - вещает вежливый голос.
   - Вероника Матвеевна, это Дронов.
   - Кто? Дронов? Разве вы не уехали?
   - Я уже приехал.
   - И где вы были?
   - В Штатах.
   - О, мой Ника ездил в Штаты, по работе, и мог бы  возглавить  здешнее
представительство   довольно   крупной   фирмы,   название   я    теперь
запамятовала, и что же? Эта его ненормальная...
   Ненормальной мама Кулдакова называла любую женщину,  имевшую  счастье
связать себя с ее сыном.
   - Эмма?
   - Эмма? Нет, Эмма ушла к Конецкому. Вы же помните, Олег, что это была
за девица! Но не успела эта непутевая Эмма отстать от бедного  мальчика,
так что вы думаете? Его тут же окрутила некая Наталия, весьма молодая  и
весьма эксцентричная особа. И где бы, вы думали, они сошлись? На  фирме!
Служебный роман с секретаршей, вы можете себе это представить? Ника ее и
называет на странный манер:  Натали.  И  эта  потаскуха,  я  вам  скажу,
совершенно запустила Николеньку! Вы же знаете, с его желудком  есть  все
эти гамбургеры... Она ничего не желает готовить! Я была у них, и  -  что
же? Вместо  нормальной  еды  Нике  приходится  кушать  эту  отраву,  эту
копченую осетрину из пакетиков! Там же консерванты! Я вам  скажу:  чтобы
хорошо  жить,  нужно  хорошо  кушать,  а  хорошо  кушать  можно   только
приготовленное... Но разве эта мерзавка хочет что-то слушать? Разве  она
может заботиться о моем сыне? Вы можете  себе  представить,  Олег,  Ника
поправился, нет, скорее погрузнел, и полнота  его  какая-то  нездоровая!
Когда он жил дома...
   - Вероника Матвеевна, я могу ему позвонить?
   - Нике?
   - Да.
   - Конечно. А вы помните Голембиовских?
   - Голембиовских?
   - Ну да, они ведь были наши соседи по даче. Вы же бывали  с  Димой  у
нас на даче?
   - Пару раз.
   - Ну, тогда вы не можете не помнить Голембиовских!
   - Возможно... Но смутно.
   - Ну как же, Стасик  Голембиовский  был  красавец  мужчина,  он  даже
немножко ухаживал за мной, но Кулдаков, я имею в виду Николая Карповича,
никогда не ревновал меня к Стасику, к  Стасику  вообще  невозможно  было
никого ревновать, он  был  такой  обходительный,  но  ревновать  к  нему
женщину не имело смысла, вы меня понимаете? Так вот, его  отец,  Вацлав,
он был тогда уже очень старый, вернее, выглядел таким, а что вы  хотите,
двадцать лет сталинских лагерей? Его взяли  туда  прямо  изо  Львова,  в
тридцать девятом, но, несмотря на это, он всегда выглядел как  настоящий
пан и очень любил, когда его так и называли: пан  Вацлав.  Он  хотел  на
старости лет съездить на родину, в Краков, но  вы  же  помните,  сначала
этот Валенса с "Солидарностью", потом Ярузельский с  военным  режимом...
Кошмар, что творилось! Вы помните?
   - Вероника Матвеевна, я...
   - Да, вы правы, речь не  о  них.  Но  у  Вацлава,  кроме  Станислава,
имелась еще и дочь, Оленька, когда вы были детьми, она была  еще  совсем
малюткой, крохой, но  посмотрели  бы  вы  на  нее  теперь!  Преподает  в
консерватории, вращается в приличном обществе и не замужем. Нет, и у нее
есть свои недостатки, но у кого их нет?
   Ольга, по крайней мере, может держать  себя  в  обществе,  играет  на
фортепиано и умеет готовить, представьте себе! А эта Натали?  Разве  она
пара Нике? В конце концов, он не стриженый  новый  русский,  он  человек
интеллигентной профессии... А  в  такой  профессии  карьера  мужа  часто
зависит от такта жены,  от  умения  создать  ему  условия...  Ему  нужна
достойная партия, и Ольга мне представляется  как  раз  такой.  Но  Ника
ничего не желает слушать, ничего! Может быть, вы его убедите,  Олег?  Вы
женаты?
   - Нет, но я...
   -  Это  поветрие  среди  современной  молодежи.  Просто  поветрие.  И
называется "гражданский  брак".  Как  будто  мы  с  отцом  Ники  жили  в
церковном. Отец Ники, если вы  помните,  был  заместителем  председателя
райисполкома, и позволить себе венчаться тогда - это  означало  погубить
карьеру! А сейчас? Все стоят со  свечками,  и  это  похоже  на  выездное
заседание парткома в церкви! Вы не находите?
   - Вероника Матвеевна, я по делу, мне Нужно спешить...
   - В этом беда  всех  в  наше  сумасшедшее  время.  Вы  думаете,  Ника
проявляет хоть какую-то  внимательность  ко  мне  после  появления  этой
Натали? Да я не видела его целую вечность!  Нет,  он  знает,  что  я  не
одобряю его выбор, но разве это повод, чтобы забывать мать?
   - Вероника Матвеевна, вы не могли бы дать мне его новый телефон...
   - Телефон?
   - Да. Номер телефона.
   - Они с Натали живут где-то на Сретенке, но я там не бываю. И никогда
туда не звоню. - Я представил, как Вероника Матвеевна  обиженно  поджала
губы. - Эта девица, она... А впрочем...
   - Вероника Матвеевна, он, по-видимому, сейчас на работе...
   - Да, да... В свое время мы тоже работали, но разве мы забывали своих
родителей? Вы по-прежнему работаете в банке?
   - Нет.
   - Ника тоже уволился. Я просто счастлива, что мой Ника  оттуда  ушел!
Вы же знаете уже эту ужасную историю с Крузенштерном?
   - Да.
   - Да-да, я помню, вы же дружили... Ни  для  кого  теперь  нет  ничего
святого.
   Человеческая жизнь ничего не стоит! И они еще ругают прошлое застоем!
Когда Николай Карпович Кулдаков был председателем  райисполкома,  ничего
подобного произойти не  могло!  Наше  поколение  было  ответственным.  А
сейчас? Взорвать автомобиль посреди бела дня! Это кошмар!  У  меня  даже
случился приступ! Я вам скажу, пока банком руководили Иноземцев,  Гридин
и Крузенштерн, это было солидное заведение для  состоятельных  людей!  А
что теперь? Этот Шекало... Его  никто  не  знает  в  Москве,  но  вы  же
представляете себе этих провинциальных выскочек, выдвиженцев... Их  и  в
прежние годы хватало, но раньше они подчинялись хоть каким-то  правилам,
а теперь... Я даже говорить не хочу ни о чем!
   - Вероника Матвеевна, а где Николай работает теперь?
   - Он директор. Предприятие называется "Контекст", и я вам скажу,  это
весьма респектабельное предприятие с совместным капиталом. Если  бы  еще
Ника не связался с этой мерзавкой Натали! Вы же знаете Нику, он красивый
и благородный мальчик из хорошей  семьи,  и  любая  вертихвостка  готова
затащить его в постель и женить на себе! Притом совершенно  наплевав  на
его здоровье, забывая, что мальчику нужна прежде  всего  забота!  Вы  же
знаете, как теперь это делается у нынешних девиц...
   - По-моему, так делалось во все времена.
   - Ну уж нет! В наше время...
   - Вероника Матвеевна, Николай сейчас, я думаю, на работе.
   - Ах да. Вам нужен номер телефона. Записывайте.  -  Она  продиктовала
номер. - Только сразу должна вас предупредить: это  телефон  секретарши,
этой длинноногой пигалицы... Что до меня, то я Нике вообще не звоню, под
ее влиянием он стал совсем груб, да и... Сначала  слышишь  ее  визгливый
голосок, потом... А однажды Ника меня натурально  отчитал!  Дескать,  не
нужно ему звонить, он уже вырос из коротких  штанишек  и  обходится  без
слюнявчиков! Разве можно так говорить с матерью?
   Кажется, Вероника Матвеевна загрустила, ушла в себя, потеряв запал  и
инициативу в разговоре; я поспешил воспользоваться этим,  чтобы  вежливо
окончить бесконечное:
   - Спасибо, Вероника Матвеевна. Я ему дозвонюсь.
   - Да-да, Олег... - отозвалась Вероника Матвеевна, продолжая  горевать
о своем. Вздохнула:
   - И напомните ему, пожалуйста, что в понедельник день рождения Гоши!
   - Обязательно напомню. До свидания. Кладу трубку и долго тупо  взираю
на телефонный аппарат.
   - Еще кофе? - сочувственно спрашивает Настя.
   - Угу. И какао с чаем. И можно без хлеба. Анастасия, у  вас  в  каком
компьютере база данных?
   - Во всех.
   - Тогда заводим генеральский.
   Через  минуту  я  уже   высветил   фирму   "Контекст".   С   дежурной
характеристикой.
   Впрочем, мне совершенно по барабану, кто держит в "Контексте" "крышу"
и с кем  проводит  свободное  от  контекстуальных  занятий  времечко  ее
соучредитель, гражданин Нидерландов Леопольд  Ленц.  В  нынешних  фирмах
антураж и содержание нередко не просто  не  совпадают,  но  противоречат
друг другу. Если я что и почерпнул, так это  информацию  к  размышлению.
Торговля компьютерами и программами. Таких по Москве - тысячи.
   Набираю номер.
   - Фирма "Контекст".
   - Это Наташа?
   - Да-а.
   - Будьте любезны, Николая Николасвича.
   - Кто его спрашивает?
   - Дронов.
   - Минуточку.
   Голос у "этой мерзавки  Натали",  так  раскормившей  Николя  копченой
осетриной, оказался вполне мелодичным, с легкой характерной хрипотцой  и
спокойной игривостью светской стервы, знающей себе цену; но и увидеть ее
мне тоже любопытно. До встречи с этой милой  барышней  Ника  предпочитал
дам-с не моложе сорока пяти - всеведущая материнская  забота  сыграла  с
ним эту шутку.
   - Олег? - Голос Ники в трубке звучал  испуганно-озабоченно.  Или  мне
показалось?
   - Он самый, собственной персоной. Почему так неуверенно?
   - Ты откуда звонишь?
   - Из центра.
   - Из какого центра?
   -  Тайного  масонского  клуба  "Зеленые  панталоны".  Имени   и   под
руководством Юстаса Алексовича Штирлица.
   - Шутишь...
   - Хочу скрасить тебе жизнь.
   - Ты вроде был за границей...