Если  бы  те  ребята,  что  "зарядили"  меня
"втемную", хотели разбить мне башку, она бы давно разлетелась как гнилой
орех. Пока им это не нужно. Им нужно, чтобы я думал. И - действовал.
   - Да? И как же вы собираетесь действовать? По их сценарию?
   - Пока. Вопросы "что делать" и "кто виноват" оставим на потом.
   - А что будет потом?
   - Суп с котом. Или ничего не будет.
   - Олег, ну раз вы понимаете, что вас запустили живцом,  зайчиком  для
борзых...
   - Милая барышня, запомните простую  истину:  чтобы  увлечь  погоню  в
пропасть, нужно бежать впереди.

Глава 19

   Коридоры следственного управления ГУБОПа ни пышностью, ни  строгостью
не поражали.  Стены  дежурного  цвета,  ряды  дверей.  И,  как  в  любом
заведении подобного рода, неуют: словно здесь взялись делать ремонт,  да
так и не доделали.
   По лестницам  сновали  умеренно  озабоченные  казенные  дядьки  самой
разной  расцветки  и  наружности;  казенные  тетки  занимались  чаем   и
бесчисленными бумажками.  Следственное  управление  -  оно  и  в  Африке
состоит из бумажек, цифири, сейфов и кипятильников. Включенные  мониторы
компьютеров в редких кабинетах выглядят как телевизоры в красных уголках
больниц: светят, но не греют.
   Лейтенант Настя скрылась в недрах  пропускной  и  объявилась  уже  не
только с пропуском, но и с принадлежащим мне документом типа "папир". На
который "вахтер" взглянул лишь мельком, вперившись взглядом в прелестную
девушку в звании лейтенанта.
   Искомый кабинет находился на третьем этаже. Здесь все было  по  чину:
предбанник с секретаршей и компьютером, двойная  дверь,  одна  -  обитая
хорошим дерматином под  кожу,  с  отливающими  тусклой  нездешней  медью
шляпками гвоздей, вторая - из ценной породы дерева.
   Стол в кабинете тоже был старорежимный, с приставной длинной  тумбой.
За столом восседал Крутов, озабоченно склонив  седую  коротко  стриженую
голову и вперив в нас пристальный внимательный взгляд.
   - Без приключений? - только и спросил он.
   - Без них, - ответила Настя. Крутов кивнул,  провел  меня  в  дальний
конец кабинета, усадил.
   - А где же дверь в искомое помещение?
   - Обойдешься.  Задашь  все  необходимые  вопросы.  Следователь  будет
деликатно курить.
   - А адвокат?
   - Дронов, ты совсем зачах в той Америке. Какой адвокат, если служивым
нужно создать видимость работы и предъявить  вдове  ничего  не  значащие
фото?
   - Так решила Тамара?
   -  Так  решат  в  "Континентале".  И  правильно  решат.   Тамара   же
согласилась приехать именно для того, чтобы  помочь  найти  убийц  мужа.
Никакого адвоката с ней не будет. Охрана останется за  дверями.  Вернее,
один охранник. Ты продумал вопросы?
   Хм... А чего их продумывать? Серьезно меня волнует только  один:  жив
Дима или нет?
   - Да.
   - Хорошо. У нас еще минут семь. - Крутов посмотрел на часы,  потом  -
на Настю:
   - Посидишь в предбанничке за  секретаршу.  И  со  всем  вниманием  на
телохранилу.  Судя  по  всему,  парень  квалифицированный,   из   бывшей
"девятки", ну да береженых Бог бережет. К тому же это наша территория, а
не банка "Континенталь".
   Пошли.
   Крутов и Настя вышли. А я остался  один  в  массивном  начальническом
кабинете, стараясь прикинуться мебелью. И мне это  удалось:  появившийся
через минуту высокий и худой как жердь следователь прошел  за  стол,  не
сразу меня заметив, а увидев, кивнул:
   - Воскобойников Олег Иванович.
   У меня чуть было не выскочило: Дронов, но я вовремя поостерегся. Лишь
почти церемонно поклонился в ответ.
   Если Воскобойникову что и не нравилось, виду он не показал: отношения
рабочие с Круговым у него, видно, сложились давно и неформально, да и не
принято в конторах совать нос в чужие оперативные разработки.
   Раз дал согласие побыть "манекеном  прикрытия",  то  и  отыгрывай  до
конца.
   Дверь открыла Настя с видом заправской секретарши,  пропуская  вперед
худенькую, одетую во все черное женщину.
   Тамару я не сразу узнал: ее роскошные волосы были коротко  острижены,
и - они были седыми.
   Не замечая меня, Тома подошла к столу, присела за приставную тумбу  и
уставила на следователя огромные темно-карие глазищи.
   - У вас ко мне вопросы? - спросила она тихо и покорно.
   Олег Иванович  вдруг  как-то  замялся,  закашлялся  даже,  проговорил
что-то вроде: "Да у меня, собственно..." - и послал мне  скорый  и  злой
взгляд.
   Тамара  обернулась,  какое-то  время  всматривалась,  надела  большие
квадратные  очки...  Ее  бездонно-карие  глаза,   укрупненные   линзами,
смотрели теперь на меня, она меня узнала, уголки  губ  поползли  куда-то
вниз, как у ребенка, потерявшего родителей и встретившего вдруг  кого-то
из их друзей, на глаза набежали слезы, с ее губ не слетело ни звука,  но
я успел прочесть по ним:
   "Олег... Диму убили..."
   Потом она тем же автоматическим движением сняла очки, спрятала лицо в
ладонях и заплакала, горько и беззвучно.
   Воскобойников  глянул  на  меня  выразительно,  взялся   за   графин,
наплескал воды, но Тома даже не взглянула на стакан. Я подошел, обнял ее
за плечи, чуть помедлил, произнес:
   - Диму действительно убили?
   Тамара мигом подняла глаза, и  я  увидел  в  них  вдруг  ту  безумную
надежду, какая случается с людьми во сне, когда они видят близких живыми
и веселыми и чувствуют невероятное облегчение,  что  никакой  смерти  на
самом  деле  не  было,  а  был  дурной  сон...  Пусть  это  продолжалось
мгновение, но я успел обозвать себя последним подонком и сволочью...
   Тамара все поняла;  глаза  ее  наполнились  слезами,  но  она  сумела
повторить твердо:
   - Диму убили, Олег.
   По-видимому, лицо мое тоже изменилось; последняя надежда, которая  не
умирает никогда, угасла; я не  чувствовал  больше  ничего,  кроме  тупой
усталости, кроме дикого, кромешного оцепенения...
   Тамара оказалась сильнее: она успела пережить; или -  женщины  вообще
сильнее мужчин? Перетерпела слезы, спросила:
   - Спрашивай, Олег. Спрашивай все, что тебе нужно.  Я  отвечу.  -  Она
замкнулась на мгновение, но снова сумела справиться с собой, произнесла:
   - Я знаю, зачем тебе... Я отвечу.
   Тут пришлось собраться мне.
   - Тебя охраняют или контролируют?
   - "Континенталь"?
   - Да.
   - Я не знаю.
   - У него были трения с Шекало?
   - Не знаю, Олег. Дима никогда не говорил о  своих  делах.  Он  нас  с
девочками берег.
   - У него не осталось никаких записок? Или - в компьютере...
   - Ребята из Диминого отдела забрали все. Я помолчал. Дима -  молодец.
Его жене действительно ничто не угрожает как  раз  потому,  что  она  не
знает ничего.
   "Он нас берег". И все же я должен был задать этот  вопрос,  и  я  его
задал:
   - Ты чувствуешь себя в безопасности?
   - Да, - тихо произнесла Тамара. И добавила едва слышно:
   - Я никому не нужна.
   Я поцеловал ее в щеку, прошептал:
   - Нужна. Вашим девочкам, друзьям, всем.
   - Ага, - отрешенно кивнула она. - Я пойду. Мне пора. -  Тихо  сказала
"до свидания" безучастному следователю, привстала и снова упала на стул,
будто без сил. Заговорила едва слышно, но скоро, словно  боясь,  что  не
хватит сил:
   - Была пятница. Дима обещал вернуться  пораньше,  часа  в  четыре,  и
провести  остаток  дня  с  нами.  Тем  более  мне   всю   неделю   жутко
нездоровилось,   меня   мучили    кошмары    ночами,    словно    что-то
зеленовато-коричневое надвигалось и надвигалось, и окутывало щупальцами,
и стягивало грудь, и мешало дышать...  Он  обещал  прийти  пораньше.  За
завтраком был весел, рассказывал  что-то,  смешил  девчонок.  А  я...  я
сидела как в  воду  опущенная,  но  переборола  себя.  Дима  и  так  был
обеспокоен моим состоянием, настаивал на  докторе,  но  я  отказывалась,
говорила,  объясняла  все  это  затянувшимися  женскими   недомоганиями,
которых на самом деле не было. У нас должен был быть ребенок, но  теперь
не будет никогда, у меня случился выкидыш, мальчик погиб, это  наверняка
был бы мальчик, Дима так хотел  сына...  Он  и  не  узнал,  что  я  была
беременна второй месяц, я не хотела ему говорить  раньше  времени,  пока
сама не была уверена...
   Девочек отвозили в школу чуть позже; Дима поцеловал нас, как  всегда;
не знаю, что на меня нашло, я  вдруг  стала  говорить,  что  плохо  себя
чувствую, что, может быть, он не поедет сегодня  в  банк...  Он  чмокнул
меня в нос, сказал, что приедет даже раньше, чем обещал, проведет только
одну встречу и отменить ее у него нет никакой возможности...
   Он гладил меня по голове и смотрел встревожено, мне еще стало стыдно,
зачем я допекаю его своими никчемными страхами, он  ведь  жутко  уставал
последнее время, особенно несколько дней..
   И я сдалась. Отпустила его. Господи, ну зачем я это  сделала,  зачем?
Нужно было орать, биться в истерике, лишь бы он никуда не ехал!  Никогда
себе этого не прощу!
   Он вышел. Гриша Ларин, ты его знаешь, подал машину.  Мы  с  девочками
выскочили на балкон, помахать ему. Он улыбнулся, отсалютовал нам  рукой,
сел,  захлопнул  за  собой  дверцу.  Гриша  запустил   стартер.   Машина
тронулась, проехала всего ничего, метр  или  два,  и  -  превратилась  в
факел! Я стояла оцепенев от ужаса, инстинктивно прижав девчонок лицами к
себе... Взрыва я даже не услышала... По-моему, я кричала, а может, и  не
кричала...  Почувствовала  вдруг  дикую  боль  внизу  живота,  осела  на
ступеньки  и  услышала  только,  как  Маринка,  младшая,  спросила  меня
испуганно: "Мама, а где папа?"
   Дальше я не помню ничего. Совсем. Потом кто-то мне  сказал,  что  это
была бомба с дистанционным управлением.
   Тамара замолчала, словно силы разом покинули ее. Она посидела  так  с
полминуты, молча легонько пожала мне руку, встала и направилась к двери.
У самой двери обернулась:
   - Ты найдешь их, Олег?
   - Да.
   Тома кивнула, вышла, неслышно притворив за собой дверь Какое-то время
я сидел без движения. Автоматически нащупал  на  столе  чужие  сигареты,
закурил, не чувствуя ни вкуса,  ни  крепости.  Перед  глазами  расцветал
взрыв,  словно  сатанинский  цветок,  оставивший  вдовой  очень  хорошую
женщину и сиротами двух девочек. Бомба с  дистанционным  управлением.  А
ведь заказчик - не просто сволочь, он  редкая  сволочь,  он  позаботился
(или потребовал?), чтобы автомобиль взорвался там же, на  лужайке  перед
домом, на глазах близких, и не только жены, но и маленьких деток.
   Я прикурил новую сигарету от  бычка.  В  голове  крутилась  сказанная
Тамарой фраза: "Я никому не нужна".  Эта  фраза  будет  крутиться  в  ее
голове снова и снова, и она  будет  ночами  беззвучно  выть  в  подушку,
одиноко и обреченно... Сто ночей, двести, тысячу? И в снах ее Дима будет
живой и веселый, любимый и любящий, и еще не  раз  и  не  два  ее  глаза
станут зажигаться  безумством  надежды,  отказываясь  верить  тому,  что
видели воочию. Ибо надежда  не  умирает  никогда.  Она  лишь  угасает  и
постепенно становится призрачной, как едва уловимый ветерок...
   Истлевшая сигарета обожгла пальцы, одним движением я затушил  окурок.
Поднял  глаза:  рядом  со  мной  на  приставной   тумбе   сидел   следак
Воскобойников, держа в руках наполненный почти до краев стакан.
   - Друг? - спросил он.
   - Да.
   - Выпей. Тебе нужно.
   - Водка?
   - Она.
   Стакан я прикончил в три глотка, закурил  новую  сигарету  и  остался
безучастно сидеть на стуле. Как вошел Крутов, не услышал.
   - Поговорили? - спросил Игорь. Я кивнул.
   - Выяснил, что хотел?
   Я попытался сосредоточиться: что-то нужно спросить у Крутова. Ну да.
   - Игорь, ты мог бы узнать, с кем должен был встречаться Крузенштерн в
день гибели?
   - Уже пытались. Выяснить не удалось.
   - Угу, - безучастно отреагировал я.
   Крутов пристально посмотрел на меня, сказал:
   - Вот что, воин. Тебе отлежаться надо. Сейчас лейтенант отвезет  тебя
на тихую квартиру, и там...
   - Игорь, я...
   - Не перебивай. Водки там валом.  Напьешься  и  отоспишься.  Я  скоро
появлюсь.
   Вот тогда и решим, что делать дальше. Согласен?
   Я был согласен.
   Настя прикоснулась к моему плечу:
   - Пойдемте, Олег Владимирович?
   Как я проходил по  коридорам,  через  пропускной,  как  усаживался  в
автомобиль, я помнил скупо. Голова - то ли от водки,  то  ли  вообще  по
жизни - плыла;  я  смутно  регистрировал  частицей  сознания  улицы,  по
которым двигалась машина, - мы катили от центра А  в  голове  продолжала
настойчиво биться одна фраза: "Диму убили, Олег".  И  еще  я  видел  тот
самый расцветающий сатанинский цветок взрыва.
   Настя  вела  автомобиль  спокойно  и  уверенно,  и  я  позволил  себе
расслабиться, отметив только, что мы выехали за Москву. Откуда  появился
встречный "КрАЗ", не заметил ни я, ни Настя. Он выехал вдруг,  а  шедший
чуть позади и на обгоне джип неожиданно прибавил и закрыл для нас  левую
полосу. Коробочка была почти классической, но размышлять  об  этом  было
некогда. Девушка вцепилась в руль,  не  зная,  что  предпринять.  "КрАЗ"
летел навстречу, как  бронепоезд  "Лошадь  Ильича"  в  светлое  прошлое;
подумать,  во  что  превратится  "фолькс"   от   такого   вот   лобового
столкновения, не осталось ни  времени,  ни  настроения:  одной  рукой  я
ухватил руль и резко вывернул его вправо. Автомобиль слетел  с  шоссе  и
закувыркался в невысокий откос. Настя ударилась носом о руль и  потеряла
сознание, заливая кровью стекло. Я основательно  приложился  лбом  и  на
какие-то секунды отключился.
   Машина замерла колесами вверх.
   Очнувшись,  услышал  осторожные  шаги  по  щебенке.  Девушка  лежала,
привалившись ко мне;  на  виске  ее  пульсировала  жилка,  я  облегченно
выдохнул: жива. Удар  в  основание  носа  столь  болезненен,  что  Настя
потеряла сознание от шока.
   Шаги  приближались.  Одним  движением  вынул  из-под  куртки  девушки
двенадцатизарядный "ПММ"; пистолет был на боевом  взводе,  мне  осталось
лишь  сбросить  флажок  предохранителя,  что  я  и   сделал.   Те,   что
приближались, шли молча.
   Замерев и прикинувшись беспомощной ветошью, я ждал.
   - Странно, что у них бензобак не рванул, - произнес один.
   - Дебил, бензобаки легко взрываются только в киношках: там  каскадеры
стараются.
   - Боря велел замочить этого шустрика, - снова подал голос  первый.  -
Польем бензином и запалим?
   - Погоди. Загляну: может, он вместе с девкой  уже  того...  Да  и  на
девку указаний не было - пусть живет. Да и что ведено:  все  сделать  по
уму, технически, чтобы комар носа не подточил.
   - Ну а я про что? Полыхнет, и - гори оно огнем! Тебе  чего,  горючего
жалко?
   У нас в багажнике еще две канистры, запас.
   - Дебил. Девка откуда? Из РУБОПа. Факт? Факт. Свои, если  она  сгорит
начисто, землю рыть будут? Будут. А если  мы  на  месте  ДТП  пионерский
костер учиним, они что, в несчастный случай поверят? Фигу.
   - Да им нас сроду не сыскать!
   - Сыскать не сыскать... Ведено все сделать путем,  мы  и  сделаем.  -
Башмаки терли щебенку уже у самой машины. - Ты покуда все ж  крышечку  у
бензобака-то отвинти: одно дело - кострище от нашей канистры,  и  совсем
другое - свой бензобак. Это всякий мог  забыть  прикрутить,  вот  она  и
полыхнула...
   - Да нет здесь никакой крышечки...
   Я замер. "Велено сделать все путем". Ве-ле-но. Тепло. Самое лучшее  в
нынешней  ситуации  -  стереть  напарника,   что   поглупее,   а   этого
рассудительного хорошенько прокачать на предмет: "Кем ведено?" Тут  даже
не  нужно  засовывать  ему  в  задницу  раскаленный  прут:   перспективы
оказаться в руках бравых рядовых из РУБОПа после того, как мужичок  едва
не угробил красавицу лейтенанта, будет вполне довольно, чтобы  направить
его воображение в  правильное  русло.  И  ответ  на  свой  вопрос  я  бы
непременно получил. Вот только... Как бы тепло не превратилось в горячо:
сколько пареньков осталось в джипе - неведомо.
   Пряча ствол под полой стильного крутовского пиджака, направил  его  в
сторону двери и, прикрыв веки, состроил на лице гримаску типа  "дебил  в
отключке".
   И  вовремя.  Квадратная  рожа  рассудительного   нарисовалась   прямо
напротив: мужик не поленился встать на четвереньки и заглянуть в салон.
   - Ну че там? - спросил его напарник.
   - В отрубе. Но живой. А вот девка, кажись, приложилась насмерть.  Все
стекло в кровище.
   - Может, к боссу этого живчика отволокем?  Квадратномордый  задумался
на минуту:
   - Приказа не было.
   - Да прекрати, Гусь, мести пургу. Нужно будет боссу его  на  кладбище
переправить, переправим, не поленимся. А так, глядишь, нам еще и  премия
выйдет.
   - Молодой ты,  Куня,  вот  и  прыткий.  План  перевыполнить  захотел?
Считай, что уже: девка, похоже, Богу душу отдала. А вообще...  Ты  прав:
кончить никогда не поздно.

Глава 20

   Рассудительный дернул дверцу  так,  что  авто  качнулось;  может,  он
этаким образом бибику и на колеса поставит?  Силушкой  его  родители  не
обидели, а вот умишком... Я сгруппировался, готовый оттолкнуться  ногами
и вывалиться наружу; пулю в лобешник этому квадратномордому  философу  я
не закатал только потому, что изнутри мне дверцу не открыть, а пока буду
выбираться  через  покрошенное  переднее,  его  напарник  откажется   от
перевыполнения плана-конспекта и успокоит меня навсегда:  пулей,  ножом,
колом - вот это мне будет уже без разницы.
   - Не, не идет, сука. Дай-ка мне палку, что  ли...  "Палкой"  оказался
маленький  ломик-фомка;  рассудительный   легко   поддел   дверцу,   она
распахнулась; одной рукой он захватил меня за шиворот, дернул на себя; я
помог, оттолкнувшись ногами, обхватил здоровяка правой за могучую выю, а
левую с зажатым в ней стволом воткнул чуть не по локоть в рыхлый живот и
нажал на спуск.
   Выстрел гавкнул глухо и утробно, глаза рассудительного расширились от
удивления и боли - пуля пробила печень, и мужик завалился  на  бок;  его
правая рука продолжала смертной хваткой держать отворот  моего  пиджака:
не иначе борец-разрядник. Был.
   - Гусь, что там у тебя опять...
   Куню выстрел не встревожил хотя бы  потому,  что  он  совсем  не  был
похожим на выстрел; подумаешь, после скрежета открываемой ломиком дверцы
просто какой-то хлопок, похожий на звук лопнувшей покрышки;  Куня  вышел
из-за машины, сонное, круглое личико его мигом  преобразилось,  едва  он
напоролся  на  мой  взгляд;  боевик  поднял  зажатый  в  руке   короткий
дробовик... Я выстрелил трижды: две пули попали в  грудь,  бросив  парня
назад, третья угодила в голову, прекратив мучения.
   Рывком одолел расстояние до дороги, сунул  ствол  в  джип  -  никого.
Огляделся - тихо. Но задерживаться все одно не стоило: хоть эта дорога и
не самая проезжая в Подмосковье,  дружественная  нам  милиция  объявится
рано или поздно. Объясняться с ними в  подобной  ситуации,  да  еще  под
наведенными на тебя стволами "АКСУ", - дело муторное.
   Вернулся к машине, вытянул из салона девушку, она застонала,  открыла
глаза, глянула на меня мельком, спросила:
   - Мы разбились?
   - Чуть-чуть.
   Видимо, почувствовала вкус крови на  губах,  поднесла  руку  к  лицу,
испуганно посмотрела на руку:
   - Что со мной?
   - Нос расквасила.
   Я подхватил ее на руки и,  поднявшись  к  дороге,  загрузил  в  джип.
Вернулся, захватил страшный  Кунин  дробовик,  вынул  из  кармана  пяток
патронов, потом обыскал Гуся: при нем  оказался  китайский  "ТТ"  б/у  -
весьма ненадежная машинка, ставшая на просторах  страны  просто-напросто
одноразовой: на третьем выстреле  пистолет,  как  правило,  заклинивает.
Зато изыскал шесть сотен баксов и  полторы  штуки  рублями:  лучше,  чем
ничего. Вернулся в машину.
   Девушка только-только закончила осмотр себя  в  шоферском  зеркальце;
кровь она кое-как стерла платочком.
   - Я стала очень страшная?
   - Нос цел, веснушки - на месте,  чего  еще?  На  самом  деле  Настина
верхняя губа  вспухла  и  рассечена,  ну  да  это  действительно  ничего
серьезного. Девушка осторожно приподняла ее - рот тоже был в крови.
   - Зубы шатаются, - пожаловалась она. У нее