не  вызвало  у  меня  ничего,  кроме  усталой  грусти:
невозможно любить мираж. Или... Или мы все, живущие на этой земле, любим
лишь созданные нашим воображением миражи, фантомы?..

   Мы встретились в таком просторе
   В таком безмолвии небес,
   Что было чудом из чудес
   Пересеченье траекторий...
   Как бы ни было жалко, но...
   Двум редким птицам не усидеть в одной клетке,
   Даже если она величиной с мир...
   Мы с удивленьем вдруг открыли,
   Что птица птице не под стать:
   Стремительные наши крылья
   В полете могут нам мешать...

   Кассета крутится, мелодия сменяет мелодию... Закрываю глаза...
   ...Я  бегу  по  пустыне.  Под  ногами  камни,  красные,   раскаленные
испепеляющим солнцем. И еще - они  отливают  золотом.  Чистым  червонным
золотом. А солнце не правдоподобно быстро поднимается в зенит, и вот уже
все пространство вокруг сияет.
   Эльдорадо... Золотая долина, устеленная тысячами  стреляных  латунных
гильз...  Золотая  долина,  превращающая  плоть   солдат   удачи,   этих
старателей смерти, в чистое червонное золото, в чей-то яркий, порочный и
недолговечный, как век мотылька, успех, в чью-то мирскую славу, в чье-то
бесчестие...
   Мир   вокруг   становится   нестерпимо-белым,   и   весь   его    жар
концентрируется на единственной  чужеродной  точке:  на  мне.  Я  падаю,
раскаленная масса летит мне навстречу, и  я  успеваю  понять,  что,  как
только коснусь ее - мгновенно обращусь в  пар,  в  пустоту,  в  ничто...
Тяжкое удушье сковывает мозг, и сил избежать падения уже нет...
   - Вам нехорошо?
   - Что?
   Раскрываю слипшиеся веки. Ну да, я заснул,  уронив  голову  на  руки.
Заснул в забегаловке, убаюканный хриплым баритоном неведомого певца.
   Рядом с моим столиком стоит та самая девушка, что скромно  наливалась
красным вином в укромном уголке. Ее огромные серые глаза смотрят на меня
встревожено, а я  -  улыбаюсь.  Как  славно,  что  о  тебе  хоть  кто-то
тревожится, как славно, что эта девочка еще  не  разучилась  тревожиться
хоть за кого-то, кроме самой себя.
   - Вам нехорошо? Вы стонали.
   - Я уснул.
   - Извините. -  Девушка  как-то  сникла  разом.  -  Я  не  хотела  вас
потревожить.
   Извините. - Она тихо повернулась и пошла туда,  в  сводчатые  сумерки
подвальчика, за свой пустынный столик, к зеленой бутылке, в которой  еще
оставалось вино.
   Я же плеснул себе джина, тоником  разбавил  совсем  уж  символически,
выпил. "Я пью один, со мною друга нет..."

   Если радость на всех одна,
   На всех и беда одна.
   Море встает за волной волна
   И за спиной спина.
   Здесь, у самой кромки бортов,
   Друга прикроет друг.
   Друг всегда уступить готов
   Место в шлюпке и круг.

   Путь к причалу... А где он теперь, этот причал? Снова закрываю глаза.
И темные  своды  питейного  подвала  исчезают,  вместо  них  -  блеклое,
распухшее от жары небо и серо-коричневые  камни  под  ногами.  Вокруг  -
горы...
   ...Я бегу вверх по тропе. На плечах -  раненый  Дима  Крузенштерн.  У
него перебиты, посечены осколками обе ноги. Ступни  замотаны  на  скорую
руку, но кровь сочится: бинты местами совсем побурели. Схожу с  тропы  и
аккуратно опускаю раненого на землю. Достаю  пластмассовую  аптечку,  из
нее  -  шприц-стручок,  укалываю  в  бедро  прямо  через  штанину.  Дима
открывает глаза:
   - Хорошо гуляем. Горы, свежий воздух... А взгляд - мутный от боли.
   - Потерпи, Круз...
   Дима пытается улыбнуться потрескавшимися губами:
   - Буду.
   А через два часа я снова укладываю его между камней. Димино лицо серо
от боли и пыли. Разрезаю бурые бинты.  Вместо  ступней  -  распухшее,  в
черных сгустках крошево. Плескаю на грязную рану  оставшейся  водкой  из
фляги, присыпаю антибиотиком из облатки, прикладываю марлю, затягиваю.
   - Дрон, что там?.. - спрашивает очнувшийся Дима.
   - Осколок, сволочь... - вру я, глядя в землю. - Потерпи, сейчас.
   Открываю аптечку. Пусто. Обезболивающие кончились. Набираю  шприц  из
ампулки с надписью "вода для инъекций". Укалываю в бедро:
   - Ну вот, скоро полегче  станет.  Димыч  пытается  улыбнуться  сквозь
намертво закушенную губу:
   - Уже легче.
   Подхватываю Круза на плечи, в глазах мутно от жары и усталости. Нужно
бежать. Вперед и вверх. Только вперед и вверх. Иначе ничего не будет. Ни
жары, ни усталости. Ничего.
   - Держись, Димыч.
   Зрачки у Круза расширены, он произносит едва слышно:
   - Буду.
   Я поднимаюсь вверх по тропе. Только вперед и вверх...
   ...Открываю на мгновение глаза, опрокидываю в себя стаканчик джина  и
снова укладываю голову на руки. В мире воспоминаний  ничего  радостного,
но в окружающем меня - хуже. В нем - вообще ничего.
   "Я пью один, со мною друга нет..."
   Меня наконец настигает видение, не отпускающее мою усталую память уже
месяц, возвращающееся с монотонным  постоянством  работающего  поршня  и
перемалывающее потихоньку волю к жизни...
   ...Дима,  прихрамывая,  идет  к  автомобилю.   Улыбается   беззаботно
выглядывающим с балкона  жене  и  дочкам,  машет  им  рукой...  Отворяет
дверцу.  Садится.  Водитель  запускает  стартер.  И  тут...   Автомобиль
разбухает, начиненный огнем, и разваливается в пламени разрыва. Звука  я
почему-то никогда не слышу. Вижу  лишь  белые  от  ужаса  глаза  Тамары,
закрывающей ладошками глаза Димкиным дочуркам...
   Нет, я не видел этого взрыва. Просто так я себе его представил.
   Диму Крузенштерна убили больше месяца назад.
   Я тогда сидел безвылазно в дальней деревеньке под Москвой  и  страдал
от тупости и  ничегонеделания...  Дима  там  меня  спрятал,  как  раньше
спрятал в Штатах.
   Задача была проста, как апельсин:  пересидеть  какое-то  время,  пока
московские мои приключения не забудутся "могучей кучкой"  новых  царевых
шутов да окольничих, пока не изгладится  из  оперативной  памяти  узкого
круга ограниченных лиц моя скромная, как  статуя  вождя  в  горкомовском
скверике, фигура... Мы оказались  завязаны  в  очень  скверную  историю,
связанную с вечной жестокой  борьбой  за  русский  престол.  Который  не
терпит обязательств ни перед кем. Мы победили.
   Кто-то - проиграл. Этот "некто"  потребовал  компенсаций.  Ему  нужны
были головы.
   Скромный утешительный приз проигравшему Большую  Гонку  за  власть  и
золото.
   Вернее, один из ее этапов.
   Финт удался: меня забыли. Тем более за очередным накатившим на страну
громадьем судьбоносных планов сие было не мудрено. Благо велика Россия и
делить ее не переделить.
   После моего возвращения из Штатов мы и  увиделись  лишь  однажды.  По
настоянию Круза дома я появляться не стал: снял в деревеньке  в  дальнем
Подмосковье недорого дачу, вернее, обычный деревенский дом.  Развлечения
я нашел себе соответственные: читал любимых Пушкина,  Бунина,  Гоголя  и
Хемингуэя и бегал кроссы по пересеченной местности, забираясь  в  совсем
дальние  чащобы,  где  можно  было  вдоволь  пострелять.  Был   у   меня
старенький, надежный "макар"; патронов я запас  гору  и  тренировался  в
стрельбе навскидку часами - с глушителем и без такового.  Наверное,  это
был спорт. Под девизом: "Мы мирные люди, но наш бронепоезд..." За три  с
лишним месяца я добился результатов, которые одобрил бы любой понимающий
человек.
   Туда, в  эту  деревеньку,  и  приехал  однажды  в  конце  лета  Круз.
Инкогнито - без охраны. Посидели в лесочке за костерком. Выпили водочки,
поговорили. Если бы знать...
   Вечер был прохладным.
   - Чего такой смурной, Дрон? Красота-то вокруг какая!
   - Угу, - вяло согласился  я.  -  Речка  течет,  лес  шумит.  Согласно
расценкам.
   Анекдот помнишь?
   - Ну?
   -  Приезжает  порученец  от  нового  русского  на   Средиземноморское
побережье.
   Снимает весь отель целиком на месяц. Идут с  управляющим  осматривать
пляжик.
   "Знаете, босс любит, чтобы песочек был белый, меленький,  песчинка  к
песчинке,  по  миллиметру  каждая".  -  "Вы  понимаете,   здесь   особый
микроклимат, природный биоценоз..." Порученец открывает чемодан, достает
пачку баксов, передает управляющему. Тот: "Сделаем".
   Порученец дальше: "А чтобы вон там гладкие валуны  беспорядочно  эдак
громоздились, лучше - из фаросского гранита, с  красным  таким  отливом.
Идея вам  понятна?"  -  И  передает  следующую  пачку  денег.  "Дизайнер
постарается". - "Да, и что-то шумливо у вас. Волна прибоя должна  биться
о берег с ритмом семь-восемь наплывов в  минуту.  И  ветер,  пожалуйста,
умеренно охлажденный,  типа  "бриз".  -  "Да  как  же  мы..."  Порученец
передает еще несколько пачек. "Сделаем". - "Ну вот. Да, и  еще...  Боссу
нравится, чтобы вон там вот, у горизонта, три чаечки парили, лениво так,
сонно..." Администратор,  уже  без  споров,  принимает  очередную  пачку
баксов.
   Через неделю новый русский приезжает в отель, выходит прогуляться  на
пляж,  устраивается  в  шезлонге,  перебирает  пальцами  сыпучий  песок,
любуется  на  грубовато-дикое  нагромождение  гранитных   валунов   чуть
вдалеке, слушает размеренный шелест волн,  подставляя  лицо  прохладному
бризу... А там, у горизонта, парят три чайки...  Новый  русский  щурится
блаженно, вздыхает, произносит: "Да-а-а... Такую красоту  за  деньги  не
купишь".
   Дима Крузенштерн улыбнулся невесело, спросил:
   - И к чему ты?.. Сейчас мы сидим  вполне  как  "старые  русские".  Ни
охраны, ни омаров.
   - Да брось, Дим. Тебе не надоело жить "за забором"? Охрана,  закрытые
заведения, закрытые  встречи...  Чтобы  нам  вот  так  вот  запросто  за
шашлычком с водочкой посидеть, проводишь целую  операцию  по  "скрытному
проникновению на объект". Да и я  тут...  Как  шпион-подпольщик.  Это  в
родном-то Подмосковье. "А в Подмосковье  ловятся  лещи,  водятся  грибы,
ягоды, цветы..." Дим, это и есть теперь "новое русское счастье" - жить в
родной стране "за колючкой"?
   Круз внимательно посмотрел на меня, сказал серьезно:
   - Что делать, Олег. Мы играем на деньги. Это  очень  большие  деньги.
Очень.
   Да и... Если бы только деньги... Ты ведь и сам понимаешь.

Глава 11

   - Понимаю. Тем более - сколько мне здесь сидеть?
   - Тебя необходимо поберечь.
   - Куда уж больше. Шизею.
   - Что так?
   - От безделья.
   - Может, тебя на курорт отправить?
   - Не-а.
   - Дронов... А если бы я попросил тебя пошизеть еще  маленько,  а?  Ты
как?
   - Можно. А зачем?
   - "Отмыться".
   - Во-первых, черного кобеля... ну, дальше ты знаешь. А в-десятых, был
бы "заляпан", уже давно бы отпели.
   - У нас на тебя виды. Нужно, чтобы был чистеньким, как ангелочек.
   - Да я в Штатах уже "отмылся" до костей! Даже хотел  было  на  работу
пристроиться.
   - По специальности?
   - В супермаркет. Сторожем.
   - Сильно ты там нужен...
   - Вот и я так подумал. Круз, я ничего не делаю.
   - Тебя ведь не это на самом деле беспокоит.
   - Не-а. Не это.
   - Во-о-от. Жениться тебе надо.
   - Ага.
   - Домом обзавестись.
   - Большим. С бассейном.
   - Ну, на бассейн у тебя не хватит, а вообще-то со временем...
   - Сильно ты умный.
   - А то... Банкир должен быть психологом.
   - Или - психиатром.
   - Или так.
   - Пока ты будешь психологические изыски строить, я как  раз  и  стану
натуральным психом. Так чего еще мне нужно поиметь со временем?
   - Дрон, не заводись.
   - Со временем... Над временем  невластен  никто,  даже  банк.  А  оно
убегает.
   Как вода сквозь пальцы.
   - Олег... Я же сказал: мы имеем на тебя виды.
   - Хм... Звучит заманчиво. Как предложение руки и сердца.
   - Ты хоть как-то за прессой следишь?
   - Символически. Эпизодически. В дачный сезон это неактуально. Совсем.
   - А что актуально?
   - Две недели подряд, пока дождички полоскали,  -  народ  по  грибочки
подавался. А сейчас - не знаю. Загадка русской души.
   Мы расплескали еще грамм по пятьдесят, выпили.
   - Круз, историю хочешь? - спросил я.
   - Мировую?
   - Да нет, из жизни.
   - Валяй.
   - Еду я как-то в электричке...
   - Куда это ты ездил?
   - На садовый участок.
   - Решил обзавестись недвижимостью?
   - Не-а. Помогал семье Васнецовых крестьянствовать. По-соседски.
   - Сложно мне это представить...
   - Что помогаю?
   - Что с соседями общаешься.
   - Это они со мной.
   - А-а-а...
   - У них девица на выданье.
   - Велика ли девица?
   - Сорока пяти еще нет.
   - Ну... Тогда...
   - А дочке ейной - все восемнадцать.
   - Так тебя за кого садоводы сватают - за маму или за дочку?
   - Пока не разобрался. Да и они, видно, еще не решили.
   - Когда решат, сообщишь?
   - Дима Иваныч, прекрати  сбивать  с  сути  вопроса.  Я  тебе  историю
рассказываю.
   - Вот, значит, как.
   - Ну.
   - Весь внимание.
   - Проезжаем какой-то  городишко  районный.  Задками,  понятное  дело.
Чтобы  тебе  легче  представить  -  что-то   вроде   Наро-Фоминска,   но
поободраннее.
   - Считай, что представил.
   - Знаешь, сталкеровский такой сюжет. Пути. Брошенные цистерны. Свалка
неизвестно чего. Какие-то шалаши из дерьма и жести - бомжатник.  Пестрые
ленты по ветру - кто их  развесил,  зачем,  неведомо.  Торцевые  красные
кирпичные стены каких-то жилищ. Край огорода - на нем  ничего  не  может
расти; посередине - лужа солярки. Слепой домик врос  в  землю  по  самые
окна, ставня отодрана с мясом, но со  двора  дымок  вьется,  живут  там.
Смотрю на все это и произношу непроизвольно вслух: "Странный город".
   Девчушка там играла на соседней лавке, маленькая совсем, лет шести. С
куклой. Расслышала мое замечание, глянула за окно, махнула рукой  совсем
по-женски, как ее мама или бабушка сделала бы с приговором: "Чего от них
ждать", и произнесла: "А, поломанный он". Ты понял, Круз?
   - Чего ж тут не понять...
   - По-ло-ман-ный! Словно жестокие дети порезвились. Как с игрушкой.  С
чужой  игрушкой!  А  нам  теперь  можно  или  починить,  или  выбросить!
Поломанный город.
   Поломанная страна.
   - Дронов... Может, тебе действительно...
   - Может. Это я на "измену подсел".  В  хорошем  смысле  этого  слова.
Пройдет.
   Вместе с жизнью. Знаешь, зачем я тебе это рассказал?
   - Воспитываешь.
   - Ну. А то вы, банкиры, далеки от народа, как декабристы  в  декабре.
Кстати, выросло поколение, которое не знает ни кто такие декабристы,  ни
кто такие октябристы. Октябрят с пионерами тоже не знает.
   - Узнают, кому нужно.
   - Понимаешь, Круз... Я растерялся. Столько времени в Штатах просидел,
чувствовал себя как на Луне. Думаю, прикандыбаю домой,  полегче  станет.
Фигушки.
   Здесь я - как на Марсе. Ни хрена не понимаю. Что-то с головой.
   - У тебя?
   - Да окосел я сидеть уже в этой тмутаракани и изображать,  что  такой
же, как все! И так уже, как рыба камбала, слился с местностью,  вывернул
глазенки на один бок и тупо лупаю ими в верхние слои: я не я и  хата  не
моя. Как известно, камбалу акула хватает не глядя, да и  смысла  глядеть
нет: ее действительно нельзя заметить, но... Когда грозная  акулья  тень
движется по дну, камбала боится, трусит смертельно, и эти  самые  флюиды
страха, будто волны, расходятся вокруг;  их  каким-то  восьмым  чувством
улавливает хищница и хватает застывшую от  ужаса  рыбешку  с  хрустом  и
смаком. Поперек хребта.
   Одним махом я  накатил  лафитник  водки,  разжевал  кусочек  ветчины,
выдохнул:
   - Бояться мне здесь некого и незачем. Но от такой насыщенной жизни  и
помереть недолго, а?
   - Дрон, прекрати! - возмутился  Круз.  -  Работой  мы  тебя  пока  не
загружаем намеренно, нам осенью  понадобится  твоя  голова,  максимально
свежая.  Но  раз  ты  так  исстрадался...  Хорошо.   Придумаю   я   тебе
трудотерапию. Разберись покамест с Покровском. И тебе занятие, и нам  не
без пользы: есть у нас там свой пиковый интерес.
   - Покровск?
   - Да.
   - Что там? Опытный завод? Объединение "Ураган"? "Точприбор"?
   - Ну вот, а говоришь, буквы забыл, газет не читаешь.
   - Завод электрооборудования тоже?
   - Этот группа Раковского уже к  клешням  прибрала,  плетью  обуха  не
перешибить.
   - А попытаться?
   - Верным путем идет ход ваших мыслей, товарищ!
   - А то... - пожимаю плечами.
   - Компьютер у тебя с собой?
   - Обязательно. Ржавеет в груде тряпья.
   - Через пару дней подошлю тебе материал. На лазерных дисках.
   - Иваныч, раз такое дело, мне бы самому по городку побродить, местную
прессу почитать, на рынке потолкаться...
   - Там есть кому толкаться. Ты у нас думный боярин. Вот и думай.
   - Круз, я не боярин, я пролетарий умственного труда.  Мне  доставляет
удовольствие сам процесс. К тому же... Никакие "ноги"  и  никакой  чужой
подбор  не  заменят  такой  штуки,  как  интуиция.  Может,  я  за  какое
объявление на заборе зацеплюсь и...
   - Раскроешь антинародный план "First  Boston  Group"  по  превращению
Покровска в Клинтоноград?
   - Может, и не так круто, но...
   - А что там у нас с карасиками? Карасиков  я  самолично  натаскал  из
пруда на хлебный  мякиш  ранним  утречком,  а  по  приезде  Димы,  после
отведывания столичных изысков и поедания обязательного шашлыка, рыбку мы
закопали в остывающие угли.
   - Должно быть, готово.
   - Ну и славно. А под карасиков "Померанцевой", ага?
   - Расчехляй.
   Дима Крузенштерн  уехал  рано  утром.  Вяло  помахав  ему  ручкой,  я
завалился дрыхнуть дальше.
   Через два дня никто ни от Димы,  ни  из  "Континенталя"  не  приехал.
Прошло еще три дня. И в передачке про распоясавшийся криминал  дикторша,
равнодушно глядя красивыми коровьими глазами  в  камеру,  сообщила,  что
преступность в очередной раз обнаглела и скоро примут меры...
   Диму Крузенштерна взорвали в машине у подъезда дома, на глазах Тамары
и детей.
   "Я пью один, со мною друга  нет..."  Когда  уходит  близкий  человек,
чувство потери возместить нельзя ничем. И вспоминаешь, что мы так  и  не
поговорили о самом важном в этом мире. Зато мы умели об этом  помолчать.
"Если радость на всех одна, на всех и беда одна..."
   В Москву я сорвался в ту же ночь, электричкой.

Часть вторая

ДЫМ ОТЕЧЕСТВА

Глава 12

   Киевский вокзал встретил обычной  здесь,  несмотря  на  время  суток,
суетой и  бдительной  милицией.  Документы  у  меня  спросил  первый  же
патруль. Благо паспорт у меня был при себе, я и предъявил его рьяно,  но
спокойно. Сержант долго сличал фото  на  документе  с  "подлинником"  и,
видимо,  остался  недоволен  последним.  Хорошо  хоть,   "Макаров",   не
значившийся ни в одном реестре, я оставил завернутым в масляную тряпочку
под гнилой дощечкой на веранде. Статью бы, пожалуй, не навесили,  а  вот
на пару суток приземлили бы точно.
   - Откуда следуете? - спросил сержант.
   - С дачи.
   Еще раз оглядев мою небритую физиономию, сержант козырнул и  удалился
вместе с напарником.
   Встреча с блюстителями меня отрезвила, хотя я и не пил накануне: куда
я двинул в ночь, зачем? Тем более место происшествия "остыло", да и я не
опер, чтобы собирать в полиэтиленовые  пакетики  важнецкие  улики.  Надо
думать, вся служба безопасности "Континенталя" кинута на  такую  суровую
"заказнуху"...
   Но тем и отличается моя дурная  бестолковка  от  прочих  умных,  что,
когда нужно действовать, я действую. А  думаю  по  ходу.  Или  не  думаю
вообще. Как там в популярной передачке? "Бывают дни, когда  ты  тупой  и
безмозглый... Когда все против тебя, а ты за мир!"
   Именно в такие дни логическое мышление, которое  в  простонародье  по
какому-то недоразумению называется умом, у меня отключается вовсе.  И  я
начинаю интуичить.
   Единственное, что я сделал после встречи с неприветливой милицией,  -
так это обозрел свою физиономию в зеркале витрины.  Служивый  был  прав:
такого субъекта нужно задерживать и лучше потом уже не отпускать - глаза
дикие, блестят, словно  индивид  кушал  коноплю  расписными  хохломскими
ложками, да еще и пересыпал героином, аки сахарной пудрой!
   И я принял  мудрое,  по-мужски  логичное  решение:  поехать  домой  и
переодеться.
   А с раннего ранья навестить по всей форме руководство "Континенталя",
подключиться к  команде,  поработать  извилинами,  вычислить  н