г  Батькович.  И  закусил  бы,  чем  Бог  послал.
Водочка, она кровь по жилушкам быстрее гонит, напряг с души  снимает  да
мозги просветляет.
   Глядишь, и стемешит  голова  твоя  что  умное.  Только  не  запирайся
по-глупому, Христом Богом тебя прошу! Хлобыстни водочки, зачифири еще, и
поговорим, как Гога с Магогой.
   - Спасибо за заботу, дядя Федор.
   - Чем богаты.
   Я действительно налил себе водки, выпил, свернул  трубочкой  сандвич,
предварительно положив сверху несколько кусков  ветчины,  сыра,  салями,
пару ломтей огурчика и обильно сдобрив горчицей, зажевал энергично  и  с
удовольствием.
   Похоже, я влетел, как выразился бы сам Козырь, "допрежь  времен".  Я,
конечно, могу рассказать ему грустную, но  поучительную  историю  и  про
Диму Круза, и про одинокие скитания странника Дронова по городам и весям
Отчизны, но мне это поможет слабо. В самом лучшем случае меня, выражаясь
языком военно-дипломатическим,  интернируют.  Сиречь  замуруют  в  каком
тихом зиндане, чтобы под ногами у общества не  путался.  А  в  худшем  -
пропишут, как в  песне  поется,  "девять  граммов  в  сердце".  Чтоб  не
мельтешил, не маячил да не отсвечивал. Скверно.
   Козырь тем временем встал, прошелся по комнате, вынул из  коробки  на
столе сигарету, закурил, подошел к окну, застыл раздумчиво. Я оценил его
такт и ум: когда вербуешь человека, не  мешай  ему  подумать,  покрутить
варианты, дай время освоиться с уже свершившимся фактом даже если  и  не
предательства, так того, что сила сейчас на другой стороне, и этой  силе
нужно или подчиниться, или погибнуть.
   Сгинуть скверной смертью да без покаяния.
   Я хлобыстнул  махом  еще  рюмку  "Померанцевой",  выцедил  оставшийся
чифирек, закурил. Козырь почувствовал, что я готов к разговору, повернул
голову:
   - Я вижу ты, паря, ссориться не намерен и все понимаешь правильно. Ну
а раз так, давай...
   Дальше... Словно какой-то маг,  могущественный,  всесильный,  щелкнул
громко пальцами, разом изменив все. По крайней мере,  тот  звук,  что  я
услышал, я сначала и принял за щелчок пальцами. Хруст или треск,  малый,
невразумительный... Козырь мягонько, словно  мешок,  рухнул  на  укрытый
ковром пол. На виске у него черно кровянело входное пулевое отверстие.

Глава 60

   Дырочка на стекле была аккуратной; от  краев  ее  заветвились  редкие
паутинки.
   Я прикинул: ну да, такой же старый купеческий особнячок  напротив,  в
нем - магазины, его же, Козыря, магазины, вот  и  не  поостерегся.  Хотя
чердак в таких вот домах -  идеальное  место  для  снайпера.  Охрана  же
магазинная, как и замки-запоры, - защита от лохов, но не от профи.
   Времени что-то решать или просчитывать не осталось  совершенно.  Даже
если ребятки, что сидят  в  смежной  комнатухе,  в  предбанничке,  и  не
замолотят меня сразу сгоряча, увидев босса  мертвым,  то  угомонят  чуть
позднее, предварительно как следует выпотрошив: я для них -  источник  и
причина непонятки, ну а гибель Козыря, случившаяся  мгновенно  по  моему
появлению, будет понята ими однозначно. И даже если появятся  у  них  на
мой счет какие сомнения, истолкованы они  будут  не  в  мою  пользу.  На
всякий случай. Непонятки в боевой обстановке лучше устранять.
   Пулей.
   Я  полуползком  пробрался  к  столу,  стараясь  не  повторять  ошибок
покойного и не маячить перед окном. Это только мальчонка,  разбивший  из
рогатки стекло ментовки, станет улепетывать со всех ног, в  восторге  от
собственной лихости и крутости.  Киллер  с  опытом,  вкусивший  смертной
сладости яда - права безнаказанно отнимать  чужую  жизнь,  -  несуетлив,
хоть и осторожен. У него хватит ума и терпения чуть выждать  и  завалить
меня следом за гостеприимным хозяином.
   Разумеется, если я выдернусь под выстрел сразу и сам, как  мишень  на
полигоне.
   Ему ведь тоже сидеть и ждать разгневанной братвы - не  самый  сладкий
сахар.
   У стола я  оказался  вне  сектора  обстрела.  Быстро,  но  аккуратно,
стараясь не шуметь, выдернул один  за  другим  несколько  ящиков.  Есть!
Аккуратный "глок" с фабричным глушителем мирно покоился на дне одного из
ящиков. Две запасные обоймы. Ну, они-то мне не помогут,  если  не  сумею
качественно расстрелять первую.
   Полуползком передвигаюсь к двери. Нет, скорее  всего  киллера  уже  и
след простыл или уже остывает. Но береженого  Бог  бережет.  Любопытство
губит кота, а самодовольство - человека. Любого. Как сказал  Козырь?  "Я
хозяин в этом городе".
   И чего было бояться ему, хозяину, "черному  мэру",  в  центре  своего
Покровска?
   Стекла  снаружи  его  конторы  были  зеркально  тонированы,  но   для
профессионала это помеха смешная, как бабочка для экскаватора!  Подумали
бы, поучились у старших товарищей из КПСС: любой обком строили на видном
месте да высоком берегу, так, что ни одна  винтовочка  киллерская  такое
расстояние  не  возьмет,  ни  один  сканер  вражий  не  дотянется,  дабы
подслушать жуткую тайну: сколько поросят свинарка Малафеева получила  от
свиноматок, покрытых рекордсменом племенного долголетия боровом Борькой!
   Я замер, зажав пистолет в руке. Затвор передернут, патрон в стволе.
   Поигрался, прикинув балансировку. Пора. Распахнул дверь разом. Первая
пуля - в лоб любителю сушек.  Профи,  собака!  Как  и  откуда  он  успел
выдернуть пистолет  -  неведомо,  но  умер  он  с  оружием  в  руках!  Я
передвинул ствол и парой выстрелов завалил двух "близнецов" в  кашемире.
Где третий болтается, етит его в гору?!
   Пописать, что ли, пошел?
   Невнятные хлопки, глухой стук от падения мертвых тел - вот  все,  что
нарушило тишину предбанничка. Я надел  купленное  с  час  назад  длинное
пальто почти от кутюр, быстро окинул  взглядом  комнату,  выдвинул  ящик
стола, бесцеремонно скинув труп голубоглазого дядька на  пол.  Вот  они,
мои славные. Забрал "беретту", "Макаров" и  чужой  "глок"  с  глушилкой;
выгреб тоненькую пачку баксов и с десяток отечественных полтинников:  им
уже не пригодятся, а клептомания - штука пожизненная.
   Спустился по узенькой лесенке, сжимая в левой  руке  пистолет.  Ногой
наддал дверь из подсобки в  торговый  зал.  Ага,  вот  он,  "близнец"  -
молодец, балагур-богатырь! Любезничает со смазливой продавщицей. Но меня
заметил-таки боковым зрением, развернулся, рука дернулась под  пиджак...
Я ринулся прямо на  него,  улыбаясь  всеми  тридцатью  шестью  зубами  и
протягивая правую для рукопожатия. Пусть замешкался он от этого лишь  на
мгновение, этого мгновения мне хватило: левой воткнул ему ствол в печень
и нажал на спуск. Выстрел  был  почти  не  слышен:  так,  хлопок  совсем
невнятный. Я чуть толканул тело, и оно завалилось на  прилавок.  Заметил
испуганные глаза кокетливой продавщицы, подмигнул ей и - ринулся  прочь.
Успел услышать за спиной ее слова, обращенные к покойному:
   "Сашка, ты чего..." И следом - истошный визг.
   "Паджеро" с пятью  стрижеными  дежурил  в  пяти  шагах,  у  подъезда.
Ринулся к ним,  глянул  грозно,  дергано  жестикулируя  правой,  сверкая
белками глаз:
   - Хер ли сидите, падлы?! Там козлы Козыря мочат!
   Все пятеро, как по  команде,  ринулись  в  двери  магазина,  на  ходу
выхватывая стволы. Братки - они как дети! И тут я  увидел  его.  Молодой
человек со стильным чемоданчиком в левой руке, по размерам  чуть  больше
хрестоматийного  "атташе",  спокойно  удалялся  по  улочке.  Ну  да:  он
удалялся слишком спокойно при напряженно-прямой спине. Плюс -  свободная
правая рука, полускрытая длинным рукавом  куртки.  Плюс  -  особый  шарм
представительского кейса: в аккурат под снайперскую бесшумку.
   Как он почуял меня - неведомо. Я только поднимал руку  с  оружием,  а
снайпер уже успел  выстрелить,  полуобернувшись  ко  мне,  из-за  спины.
Неточно. Заваливаясь на бок, я спустил курок: паренька  бросило  наземь,
на левом плече сплавилась драная дырочка, "дипломат" отлетел в  сторону.
Каким-то восьмым чутьем я понял, что скорее всего до ближайшего вторника
я не доживу: его пистолет в правой, секунда-другая, и  снайпер  пропишет
мне аккуратную дырку в переносье.
   Братва вылетела из дверей магазина той же ватагой, и первое, что  они
увидели на противоположной стороне улицы, - лежащий мужик с  пистолетом.
Я тоже лежал с  оружием  в  руках,  но  стереотип  в  боевой  обстановке
работает на автопилоте: подсознательно ребятки меня уже идентифицировали
как своего.
   Снайпер, увидев ватагу размахивающих стволами огольцов,  отреагировал
штатно: чтобы успеть спокойно разобраться со мной, нужно было  устранить
сперва  эту  вот  помеху.  Два  бесшумных  выстрела,  и   двое   битюгов
кувыркнулись  как  подкошенные  у  магазинного  входа.  Остальные  разом
прянули назад.
   Но и я не лежал мешком. Перехватил пистолет двумя  руками:  теперь  в
прорези прицела маячил чистый белый лоб киллера. Он успел  отреагировать
только взглядом; мне показалось вдруг, что время  замедлилось,  застыло,
исчезло совсем... Я видел только его глаза - зрачки вдруг расширились на
долю мгновения, потом снова сузились, словно оптика снайперской винтовки
вычисляла точное расстояние до цели... Потом  зрачки  словно  помутнели,
подернулись  серым  пеплом...  Пуля,  вращаясь,  вылетела  из  ствола  и
понеслась вихревым вестником смерти.
   Выстрел был точен. Какую-то секунду я еще лежал, глядя в стекленеющие
зрачки убитого, потом встал. И тут - громко заработали "тэтэшки" братвы:
сначала один, потом все трое, картинно  держа  пистолеты  двумя  руками,
рубили пулями распростертое  тело  в  клочья.  Они  расстреляли  уже  по
обойме, сменили их и  только  потом  стали  приближаться,  страхуя  друг
друга.
   На улице началась настоящая  паника.  Люди  падали  в  грязный  снег,
где-то вдалеке завыла милицейская сирена. Из всех магазинчиков и из двух
питейных полуподвалов вылетала братва, создавая дополнительную суматоху.
   Я что-то выкрикивал, что-то приказывал. По виду - кашемировое пальто,
белый шелковый шарф - я был явно здешнего поля ягода. Пацаны  сгрудились
над убитым, что-то гомонили;  на  отлетевший  "дипломат"  никто  особого
внимания не обратил.
   Быстро нагнувшись, я подобрал тяжелый  кейс,  оглянулся.  Ну  да,  на
ловца и зверь бежит. Какой-то  пузатый  мужичок  из  здешнего  "среднего
класса",   прижав   к   груди   покупки,   открывал   ключом   серенький
"фольксваген-гольф", выпущенный на славных заводах Неметчины в аккурат к
горбачевской перестройке. Таких на просторах родины нынче  болтается  не
меньше, чем родных "жигуленков" в поздние восьмидесятые.
   Мужичок  справился  с  дверцей,  суетливо  побросал  добро  в  салон,
плюхнулся  на  сиденье,  вставил  ключ.  Автомобиль  заурчал  стартером,
мужичок приготовился уже устроить упитанный зад  на  сиденье  поудобнее,
потянул на себя  дверцу,  с  тем  усилием,  чтобы  закрыть  без  лишнего
потрясения... Вот тут я его  и  огорчил:  труба  пистолетного  глушителя
уперлась мужику в живот, вызвав громкое урчание.
   - Поймите, уважаемый, машины нет, а ехать надо,  -  тихо  объяснил  я
очевидное,  заглянув  водителю  в  глаза.  Не  то  чтобы  участливо,  но
сочувственно - вполне. По крайней мере, я так думал.
   Мужик побелел и все никак не мог  отвести  от  меня  взгляда,  словно
избалованный племенной кролик, узревший вдруг в своем  тихом,  теплом  и
сытом  крольчатнике   где-нибудь   в   средней   полосе   матушки-России
натурального африканского питона-боа.
   - Уступи место за рулем, а? - попросил я и посоветовал:
   - Только как вылезешь, не  ори,  душевно  тебя  прошу:  братки  шибко
нервные сейчас, шмальнут ведь сгоряча, а пуля тяжела-а-а...
   Мужик вылетел мухой, с прыткостью, какой я даже не мог предполагать в
таком откормленном и холеном тельце. Застыл у стены,  глупо  улыбаясь  и
кивая, будто китайский болванчик. При этом на лице у него было явственно
выписано некое неудобство, словно он позволил  себе  громко  пукнуть  на
лекции по истории героического ленинского  комсомола.  Я  потянул  носом
воздух: на да, у достопочтенного  обывателя  тихого  городка  при  столь
грустных и пугающих обстоятельствах произошла непроизвольная  дефекация,
сиречь освобождение прямой кишки. Но я и  не  думал  потешаться:  лет...
э-э-э... надцать тому знавал я одного пар-нишу, попал  он  к  нам  сразу
после учебки за пьяную самоволку, на перевоспитание, а духи возьми да  и
накрой той же ночью точку массированным минометным огнем! Парня я  нашел
в полуобморочном состоянии, контуженным, с мокрыми насквозь штанами... И
что потом? Через полгода более дерзкого рейдовика в этой части просто не
было: парень лез на все рожоны как черт, не боялся ни духов, ни шайтанов
с дэйвами,  а  вот  от  посвиста  мин  бледнел  как  полотно,  и  только
наработанный   авторитет   среди   пацанов   мешал   ему   добросовестно
кувыркнуться в обморок.
   Если кто вам скажет, что не испытывает холода  в  печенках,  когда  в
живот ему упирается ствол, сжимаемый рукой парня  с  холодными  глазами,
плюньте ему в рожу, как лгуну! Только  матерый  волкодав  способен  этот
холод "не заметить", чтобы остаться в живых! Он просто не  успеет  этого
сделать, потому что  начнет  действовать,  говоря  казенно,  отреагирует
адекватно. Но потом - вспомнит,  непременно  вспомнит,  и  будет  тушить
ледяное пламя водочкой, переживая, пережигая испытанный страх. Вместе  с
нервами.
   Вой  патрульных  милицейских  машин  звучал  все  ближе;  я  забросил
"дипломат" на сиденье, оставил  свертки  с  водительскими  покупками  на
асфальте:  кто  знает,  может,  мужчинка   любимой   дочке   подарок   к
совершеннолетию прикупил, а я лишу невинную девушку праздника? Не бывать
тому.
   - Заяви об угоне через часик, машину аккуратно припаркую, не разобью,
- ободряюще сказал я мужичку, вот только услышал он  меня  или  нет,  не
знаю. Я же  аккуратно  вырулил  на  проспект  и  неспешно,  не  превышая
скорости, поехал прочь.
   Это раньше победившим считался тот, за кем осталось поле боя.  Теперь
это тот, кто выжил.
   Путь мой лежал  на  северо-восток,  в  ту  самую  промышленную  часть
Покровска, где располагались  заводы:  Моторостроительный,  "Точприбор",
Турбостроительный и еще три-четыре гиганта  социалистической  индустрии.
Когда-то не просто город в городе; в масштабах страны  -  государство  в
государстве, поставившее себе на службу самые блестящие умы.
   Улицы в этот час были довольно пустынны; я понял, что нервный шок еще
не прошел и  мчусь  я  не  просто  с  непозволительной,  с  запредельной
скоростью. И тут я заметил женщину. Она стояла  у  обочины,  обессиленно
опершись о столб. Моих лет, закутанная в теплый пуховый платок,  женщина
плакала. Нога сама нежно вдавила педаль тормоза,  руки  поиграли  рулем,
чтобы автомобиль не заюзовал по скользкой дороге.  Остановившись,  подал
автомобиль назад, приоткрыл дверцу:
   - Кто обидел, барышня?
   Женщина подняла взгляд, смотрела на  меня  какое-то  время  невидяще,
потом  узрела  и  белый  шелковый  шарф,  и  пальто.  Губы  ее   скорбно
опустились.
   - Да какое вам до нас дело?
   - Садитесь.
   - Нет. - Она энергично замотала головой.
   - Садись, говорю! - гаркнул я.
   Женщина как-то покорно втянула  голову  в  плечи,  нырнула  в  салон,
съежилась в комочек, произнесла едва слышно:
   - Тут тепло... - Глянула на меня близоруко:
   - Тебе женщина нужна, да?
   - Нужна. Но не так, как ты думаешь. Что стряслось? Она только  пожала
плечами, заговорила тихо, как-то  обреченно,  даже  не  жалуясь,  словно
читала статью в дурной газетенке про чужую жизнь:
   - Мама в больнице, слепнет, ей операцию делать надо... А  денег  нет.
Завтра ее выпишут. А в больнице хоть кормят. Пусть два раза в  день,  но
кормят. А мне зарплату с июля не платили.  С  дочкой  три  раза  в  день
картошку и едим. А вчера она мне сказала: "Мама,  я  пойду  проституткой
работать. Чтобы  бабушка  не  ослепла".  А  я,  как  дура,  пощечину  ей
залепила, губы разбила. Дура. Разве девчонка виновата? Ей тринадцать лет
всего. Разве она виновата? И занять не у кого. Заберу завтра маму домой.
Насидится. Слепая и голодная. Господи, что ж за горе такое...
   Одним движением я вытащил из внутреннего кармана  все  деньги,  какие
там были. Сунул женщине:
   - Держи. Лечи свою маму. И дочке что-нибудь купи.
   - Ой... - Женщина застыла, глядя на деньги, но не решаясь протянуть к
ним руки. - Ой...
   - А ну, бери быстро! - прикрикнул я. Она обеими руками схватила пачку
сотенных, прижала к себе.
   - В карман спрячь!
   - Ага... Ага... - закивала она, пытаясь запихнуть доллары куда-то под
пальто. Наконец ей это удалось. - Я... Я теперь что-то должна сделать?
   - Домой идти.
   - Домой?
   - Да. И не плачь, ладно?
   Но вместо этого женщина  вдруг  как-то  сникла  разом,  закрыла  лицо
ладонями, плечи затряслись, и она зарыдала в голос...
   -  Лерке  тринадцать  всего...  А  она  -  в  проститутки...  И  мама
слепнет... И зарплату... Когда все это кончится... Когда... -  причитала
она тихонечко, словно жалуясь не только за все прошлые обиды,  но  и  за
все будущие...
   Когда это кончится? Разве я знаю?
   - Ну все, сестренка, поплакала, и будет. Пока. У меня  дел  еще  выше
крыши.
   Женщина испуганно подняла глаза:
   - А ты... Вы... У меня ведь нет ничего.
   - А ничего и не нужно. Пока.
   - Погодите... Как-то это не правильно. Ты... Ты никого не убил?..  За
эти деньги?
   - За деньги? Нет, - ответил я, прямо глядя ей в глаза.
   - Не врешь. Я вижу, что не врешь. - Лицо  ее,  отошедшее  от  слез  и
беды, вдруг похорошело...
   Она собралась было выйти, да замерла на  месте,  испуганно  глядя  на
меня. На миг будто все существо ее разом захолонуло страхом, кажется,  я
физически почувствовал это... Страхом, что все это  была  злая,  неумная
шутка, и этот парень отнимет деньги и укатит,  посмеявшись  зло,  и  она
останется стоять  на  стылом  ветру,  обдаваемая  грязными  брызгами  от
равнодушно пролетавших мимо иномарок...
   - Ну, сестренка. Пока. Дочку  береги.  И  маму.  Женщина  вздрогнула,
кивнула, кое-как выбралась из машины, запнулась, повернула лицо ко мне:
   - Звать-то тебя как?
   - Олег.
   - Я буду Бога за тебя молить. И мама. Если есть на тебе  грех  какой,
Бог простит, я знаю.
   - Будь счастлива, сестренка.
   С места я тронулся медленно. Автомобиль удалялся,  какое-то  время  я
еще видел ее фигурку в мглистом мареве и  успел  заметить,  как  женщина
тихонечко, вроде тайно, осенила меня крестом.

Глава 61

   Завод "Точприбор" маячил за символическим бетонным  забором  огромной
мглистой громадой. На улицу выходила  глухая,  с  закопченными  стеклами
стена  одного  из  цехов;  рядом  высилось  сравнительно  новое   здание
заводоуправления.
   Восемнадцатиэтажный корпус стоял несокрушимым айсбергом. Когда-то  он
вмещал в себя  сотни,  тысячи  итээров,  мелких  управленцев,  несметное
количество бухгалтеров и счетоводов, профсоюзных теток  и  комсомольских
долгорожих мальчиков, секретчиков первого отдела  и  неподкупно-занудных
кадровиков, зеленых лицами работников многотиражки "Приборостроитель"  и
партгрупоргов,   щеголявших   в   обшарпанных    костюмчиках    завзятых
второгодников  и  галстуках-самовязах,  вещателей  заводского  радио   и
социологов  с  конфликтологами,  профилактологов  местного  санатория  и
наркологов центра борьбы за трезвость, массовиков-затейников,  заводских
летописцев,  ваятелей  светлых  образов  Ильичей  и  художников-оформил,
"богомазов",   заполонивших   заводскую   территорию   и    сопредельные
улицы-закоулки ветхозаветными ликами Маркса-Энгельса-Ленина и  графиками
досрочных перевыполнений... Как при всей этой своре завод умудрялся  еще
и   выпускать   изделия   под   длинными   и   малопонятными   цифровыми
аббревиатурами и пугать вероятного противника  исключительной  точностью
приборов наведения страшных баллистических ракет - сие вопрос,  покрытый
мраком непроницаемой тайны не только для их разведки, но и для нашей.
   Припарковываюсь  сбоку,   рядом   со   сл