чудес.
   Например, десять или двенадцать лет назад тут пролился дождь из  лягушат,
что  достоверно  засвидетельствовано  соответствующей  записью  в   хронике,
записью, которую историк заключил не вполне уместным замечанием, что  данное
природное явление, вероятно, пришлось бы по вкусу французам.
   А несколько лет спустя на Блэкбург выпал красный снег; зимой в этих краях
холодно и обильные снегопады совсем не редкость. Тут не может  быть  никаких
сомнений:   снег   действительно   был   кроваво-красного   цвета,   как   и
образовавшаяся от его таянья. вода, если это вообще была вода, а  не  кровь.
Событие это наделало в обществе немало шума; объяснений было ровно  столько,
сколько предложивших их ученых, которые, впрочем, так ни в чем толком  и  не
разобрались. Но у граждан Блэкбурга, много лет живших именно там, где  выпал
красный снег, имелось на сей счет собственное  мнение.  Покачивая  головами,
они утверждали, что все это не к добру.
   Так и оказалось, ибо следующее лето ознаменовалось вспышкой  таинственной
болезни, какой-то заразы, эпидемии или еще Бог знает чего (врачи не  знали),
которая унесла добрую половину жителей. Остальные сами покинули город  почти
в полном составе и долго не возвращались. Потом  они  все-таки  вернулись  и
вновь принялись плодиться и размножаться, но Блэкбург с тех пор никогда  уже
не был таким, как прежде.
   Происшествием совсем иного рода, хотя столь же незаурядным, был случай  с
призраком Хетти Парлоу. Девичья фамилия Хетти была Браунон, а для  Блэкбурга
это не пустой звук.
   Семья Браунонов с незапамятных времен - можно сказать,  с  самого  начала
колонизации - считалась первой в городе. Это был  самый  богатый  и  знатный
род, и всякий в Блэкбурге отдал
   бы последнюю каплю своей плебейской крови, защищая честное имя Браунонов.
Так как лишь несколько представителей этого рода постоянно жили за пределами
Блэкбурга - хотя многие предпочитали получать образование в других местах  и
почти все много путешествовали, - Браунонов в городе  было  немало.  Мужчины
занимали высшие посты в большинстве муниципальных учреждений,  женщины  тоже
были на ведущих ролях во всех богоугодных начинаниях.  Хетти  была  всеобщей
любимицей  по  причине  своего  веселого  нрава,  безупречной  репутации   и
исключительной красоты. Она вышла замуж в  Бостоне  за  молодого  повесу  по
фамилии Парлоу и, верная традициям своей семьи, сразу  же  привезла  мужа  в
Блэкбург, где благодаря ей он стал человеком и членом муниципального совета.
У супругов родился мальчик, которого они назвали Джозефом и горячо любили  -
в тех краях родительская  любовь  тогда  еще  была  в  моде.  Когда  Джозефу
исполнился год, Хетти с  мужем  умерли  от  упомянутой  загадочной  болезни.
Ребенок ступил на стезю сиротства.
   К несчастью для Джозефа, болезнь, сразившая его  родителей,  на  этом  не
остановилась и продолжалась до тех пор, пока не истребила  практически  всех
Браунонов и членов их семей. Уехавшие не вернулись. Традиция была  нарушена,
владения Браунонов ушли в чужие руки, а их бывшие хозяева  -  под  землю  на
кладбище Оук Хилл. Там их залегло столько, что они  без  труда  отразили  бы
нападение окрестных племен,  не  отдав  им  ни  пяди  своей  территории.  Но
вернемся к призраку.
   Однажды ночью,  примерно  через  три  года  после  смерти  Хетти  Парлоу,
компания молодых людей из Блэкбурга проезжала мимо кладбища Оук  Хилл.  Тот,
кто бывал в этих местах, наверное помнит,  что  дорога  в  Гринтон  проходит
вдоль южной оконечности кладбища. Они возвращались с  майского  праздника  в
Гринтоне - эта подробность позволяет установить точную дату. Было их человек
двенадцать, все в чрезвычайно веселом  расположении  духа  -  насколько  это
вообще было возможна после недавних отнюдь не  веселых  событий.  Когда  они
проезжали  мимо  кладбища,  возница  внезапно  осадил  лошадей  с  возгласом
удивления. Да и мудрено было бы не  удивиться  -  впереди  за  кладбищенской
оградой, почти у самой дороги стоял призрак Хетти Парлоу. Ошибки тут быть не
могло: ее знали в лицо все молодые люди Блэкбурга. На то, что это был именно
призрак, указывали такие обычные  атрибуты,  как  саван,  длинные  спутанные
волосы, "взор, обращенный в никуда", и прочее  в  том  же  роде.  Привидение
простирало руки к западу, словно тянулось за  вечерней  звездой  -  объектом
безусловно  притягательным,  но  едва  ли  достижимым.   Рассказывают,   что
возвращавшиеся с пирушки оцепенели - да, надо отметить, что пили они  только
кофе и лимонад, - и в наступившей тишине ясно услышали, как  призрак  зовет:
"Джо! Джо!" Спустя мгновение видение исчезло. Разумеется, верить этому никто
не обязан.
   Как было установлено позднее, в тот самый миг Джо брел в зарослях  полыни
на другой стороне континента в окрестностях Уиннемакки, что в штате  Невада.
Сюда привезли его дальние родственники отца, люди хорошие и добропорядочные.
Они усыновили ребенка и нежно о нем заботились. Но  в  тот  вечер  бедняжка,
гуляя, отошел слишком далеко от дома и заблудился.
   Его последующая история покрыта мраком, о  многом  можно  только  гадать.
Известно,  что  его  подобрала  семья  индейцев  пайют,  и  некоторое  время
незадачливое дитя провело с ними, пока его не продали - буквально продали за
деньги - одной женщине на  железнодорожной  станции.  Эта  женщина  ехала  в
поезде на восток, станция находилась за много миль  от  Уиннемакки.  Женщина
уверяла, что она делала запросы и наводила справки, где только возможно,  но
ответа не  получила,  и  в  конце  концов,  сама  будучи  бездетной  вдовой,
усыновила ребенка. На данном этапе жизненного  пути  Джо  родителей  у  него
имелось в преизбытке - так что горькая сиротская доля ему явно не угрожала.
   Его последняя приемная мать миссис Дарнелл  жила  в  Кливленде,  в  штате
Огайо, но у нее Джо пробыл недолго. Однажды полицейский -  новичок  на  этом
участке - заметил одиноко топающего куда-то  малыша.  На  вопрос,  куда  тот
направляется, ребенок пролепетал: "Домой", хотя - как потом выяснилось - все
дальше и дальше уходил от дома своей  приемной  матери.  По-видимому,  часть
пути он проехал на поезде, так как уже через три дня очутился в Уайтвилле  -
городе, находящемся, как известно, совсем недалеко от Блэкбурга. Одет он был
еще довольно прилично, но чумаз до чрезвычайности.  Будучи  не  в  состоянии
объяснить, как он тут оказался, он был задержан за бродяжничество и водворен
в детский приют. Там его вымыли.
   Вскоре Джо оттуда сбежал - просто в один прекрасный день ушел  в  лес,  и
больше его в приюте не видели.
   И вот мы снова находим  его  или,  вернее,  вновь  возвращаемся  к  нему,
одиноко стоящему под холодным осенним дождем на окраине  Блэкбурга.  Теперь,
наверное, самое время уточнить, что темными и липкими были не струи дождя, а
его лицо и руки, с которыми дождь просто не мог  ничего  поделать.  Джо  был
устрашающе, просто как-то невообразимо грязен -  как  будто  его  размалевал
художник. Ботинок на нем уже не было, босые ступни  распухли  и  покраснели.
При ходьбе он хромал на обе ноги.
   Что касается одежды, то едва ли вам удалось бы установить, из чего именно
она состоит и каким чудом еще держится. То, что он продрог до мозга  костей,
не подлежит ни малейшему сомнению; он сам  это  отлично  знал.  Да  и  любой
продрог бы на его месте, окажись он  на  улице  в  такую  погоду  -  видимо,
поэтому там никого и не было.  Что  он  сам  тут  делает,  Джо  не  смог  бы
объяснить ни при каких  обстоятельствах,  даже  если  бы  обладал  словарем,
превышающим сто слов. Судя по тому, с каким потерянным видом он озирался  по
сторонам, он был в полном замешательстве.
   Однако глупее прочих он тоже не был. Испытывая страшный голод и чувствуя,
что замерзает, Джо - пока в силах - потащился, сильно сгибая ноги в  коленях
и стараясь ступать на цыпочки, к одному из домов, с виду  такому  теплому  и
гостеприимному. Но только он собрался войти,  как  из  дома  вышла  огромная
собака и это его право на вход  яростно  оспорила.  Ужасно  перепугавшись  и
предположив (не без основания), что зверство снаружи не может не  предвещать
зверства внутри, он заковылял прочь. И  справа  и  слева  от  него  тянулись
серые, мокрые поля. Он почти ничего не видел  из-за  стены  дождя,  сплошной
пелены тумана и сгущающейся ночной тьмы. Дорога,  на  которой  он  оказался,
ведет в Гринтон - ведет, впрочем, лишь тех, кому удается  миновать  кладбище
Оук Хилл. А удается это далеко не каждому.
   Джо не повезло.
   Его нашли  на  следующее  утро  мокрого,  холодного,  но  голода  уже  не
чувствовавшего. Очевидно, он вошел в кладбищенские ворота, полагая, что  они
приведут его к дому, в котором не держат собак, и потом долго ощупью  бродил
среди могил, наверняка много раз спотыкаясь и падая,  пока  окончательно  не
изнемог и не сдался. Маленькое тельце лежало на боку - одна  грязная  ладонь
была подложена под грязную щеку, другая - в поисках тепла -  засунута  между
лохмотьями. Щека, обращенная к небу, была  наконец  отмыта  начисто,  словно
подставленная для поцелуя ангелу Божию. Заметили, - правда, не придав  этому
значения, труп еще не был опознан, -  что  ребенок  лежит  на  могиле  Хетти
Парлоу. Однако могила не разверзлась, дабы принять  его,  о  чем  -  даже  с
риском показаться циничным - невозможно не пожалеть.
 
   ЧИКАМОГА
 
   Солнечным осенним днем ребенок вышел из своего бревенчатого дома на  лугу
и, никем не замеченный, забрел в лес. Избавившись от надзора, он наслаждался
новым для него чувством свободы и обещанием  неожиданностей  и  приключений,
ибо дух предков, возродившийся  в  этом  ребенке,  тысячи  лет  закалялся  в
славных подвигах, открытиях и завоеваниях - еще  когда  исходы  битв  решали
судьбу столетий, а станом победителей были  города,  сложенные  из  каменных
плит. От колыбели своей расы победоносно прошли эти люди через два  материка
и, переплыв океан, ступили на третий, оставив и  здесь  в  наследство  своим
потомкам страсть к войнам и завоеваниям.
   Ребенок этот - мальчик лет шести - был сыном небогатого плантатора.  Отец
мальчика в молодые годы был солдатом, сражался с  дикарями  и  пронес  знамя
своей родины далеко на юг,  в  столицу  цивилизованной  расы.  Мирная  жизнь
плантатора  не  остудила  его  воинственного  пыла;  вспыхнув  однажды,   он
продолжает гореть вечно. Человек  этот  любил  книги  о  войне  и  батальные
гравюры, и мальчик почерпнул  достаточно  сведений,  чтобы  смастерить  себе
деревянный меч, хотя даже отцовский глаз едва ли угадал бы в  этом  предмете
оружие.
   Им-то и размахивал он теперь со смелостью, достойной потомка  героической
расы, и, останавливаясь  время  от  времени  на  залитых  солнцем  полянках,
принимал слегка утрированные позы  нападения  и  обороны,  знакомые  ему  по
картинкам. Окрыленный легкой  победой  над  невидимым  врагом,  стремившимся
преградить ему путь, он допустил  довольно  распространенную  стратегическую
ошибку: в азарте преследования углубился слишком далеко в  лес  и  вышел  на
берег широкого, но мелководного ручья, чьи  быстрые  воды  отрезали  его  от
бегущего противника, с непостижимой легкостью осуществившего  переправу.  Но
это не смутило бесстрашного воина. Дух предков, пересекших океан,  неугасимо
пылал в его маленькой груди и не допускал отступления.  Отыскав  место,  где
камни на дне  ручья  лежали  друг  от  друга  на  расстоянии  шага,  мальчик
перескочил по ним на другой берег и снова напал на  арьергард  воображаемого
противника, предавая мечу все вокруг.
   Теперь, когда битва  была  выиграна,  благоразумие  требовало,  чтобы  он
отступил  на  исходные  позиции.  Но  увы!  Подобно  многим   могущественным
завоевателям и даже самому могущественному из них, он не мог
 
   Страсть к битве обуздать или понять,
   Что, коль судьбу без меры искушают,
   Она и сильных мира покидает.
 
   Удаляясь от ручья, мальчик вдруг столкнулся с еще  одним,  гораздо  более
грозным врагом. На тропинке, по которой он шел, сидел, вытянувшись столбиком
и держа на весу передние лапки, кролик с торчащими кверху  ушами.  С  криком
ужаса ребенок повернулся и бросился бежать, сам  не  зная  куда,  невнятными
воплями  призывая  мать,  плача,  спотыкаясь  и  больно  раня  нежную   кожу
колючками. Сердечко его бешено колотилось, ребенок задыхался и совсем  ослеп
от слез. Он был один, затерянный в гуще леса! Более часа  блуждал  он  среди
густых зарослей, а затем, наконец сраженный усталостью,  улегся  в  ложбинке
между двумя валунами  в  нескольких  ярдах  от  ручья  и,  прижимая  к  себе
игрушечный меч - теперь уже не оружие, а единственного  товарища,  -  плача,
заснул. Лесные пташки весело щебетали у него над головой;  белки,  помахивая
пышными хвостами, вереща, перепрыгивали с  дерева  на  дерево,  а  откуда-то
издалека доносился  странный  приглушенный  треск,  точно  перепела  хлопали
крыльями, прославляя победу природы над сыном ее извечных  поработителей.  А
на маленькой плантации белые и  черные  люди,  сбиваясь  с  ног,  в  тревоге
обыскивали поля и живые изгороди, и сердце матери разрывалось от  страха  за
потерявшегося ребенка. Спустя несколько часов малыш проснулся и поднялся  на
ноги: ему было холодно по вечерней прохладе и страшно в наступающей темноте.
Но он отдохнул и больше не плакал.
   Вокруг сгущались сумерки. Едва заметный туман  поднимался  над  водой  Он
пугал и отталкивал ребенка. Вместо того чтобы  пересечь  ручей  и  вернуться
обратно, мальчик пошел  прочь  от  ручья,  в  самую  гущу  темнеющего  леса.
Внезапно он увидел перед собою странный движущийся предмет - не  то  собаку,
не то свинью, что именно - он не  знал.  А  может  быть,  это  был  медведь.
Мальчик видел их на картинках и, не зная за ними ничего  плохого,  не  прочь
был повстречаться с медведем в лесу. Но что-то в  очертаниях  или  движениях
существа, - быть может, неуклюжесть, с  какой  оно  продвигалось  вперед,  -
подсказало мальчику, что это не медведь,  и  детское  любопытство  его  было
парализовано страхом. Он замер на месте,  но,  по  мере  того  как  животное
приближалось, мужество возвращалось к ребенку, так  как  он  увидел,  что  у
этого зверя нет по крайней мере таких страшных длинных ушей, как у  кролика.
Возможно,  впечатлительный  ребенок  уловил  в  неуклюжей,  переваливающейся
поступи животного нечто знакомое.  Не  успело  оно  приблизиться  настолько,
чтобы окончательно разрешить сомнения мальчика, как он увидел, что вслед  за
ним движутся еще такие же существа. Они были и справа и  слева.  Вся  поляна
кишела ими - и все они двигались к ручью.
   Это были люди. Они ползли. Одни ползли на четвереньках, волоча  за  собою
ноги. Другие - на коленях,  а  руки  плетьми  висели  вдоль  тела.  Какие-то
пытались подняться,  но  падали  ничком  на  землю.  Все  вели  себя  крайне
неестественно, хотя и на разные лады, общим было только то, что все медленно
продвигались в одном направлении. В одиночку,  парами,  небольшими  группами
возникали они из мрака; одни задерживались, другие медленно проползали мимо.
   Затем отставшие снова приходили  в  движение.  Они  появлялись  дюжинами,
сотнями, распространялись  вокруг,  насколько  их  можно  было  различить  в
сгустившейся  тьме.  Конца  им  не  было,  черный  лес  позади  них  казался
неистощим. Как будто  сама  земля  шевелилась,  медленно  сползая  к  ручью.
Некоторые из тех, кто останавливался, больше уже не двигались с места, так и
оставались лежать,  не  шевелясь.  Они  были  мертвы.  Иные,  остановившись,
начинали странно жестикулировать - поднимали и опускали руки,  хватались  за
голову, воздевали кверху ладони, - это было похоже на общую молитву.
   Ребенок замечал не все из того, что  бросилось  бы  в  глаза  наблюдателю
постарше. Он видел лишь, что это взрослые люди, которые  почему-то  ползают,
точно младенцы. Но раз они люди, то и пугаться их нечего, хотя некоторые  из
них и  одеты  как-то  странно.  Мальчик  безбоязненно  двигался  среди  них,
переходя от одного к другому, с детским любопытством заглядывая им  в  лица,
необычайно бледные и покрытые красными пятнами и полосами. Эти лица - да еще
причудливые позы и движения - привели ему на память  размалеванного  клоуна,
которого он видел прошлым летом в цирке, и мальчик расхохотался. А  они  все
ползли и ползли вперед, эти изувеченные, истекающие кровью  люди,  столь  же
мало, как и ребенок, сознавая трагическое несоответствие между  его  веселым
смехом и их  ужасающей  серьезностью.  Для  мальчика  это  было  всего  лишь
забавное зрелище. Ребенок видел, как дома, на плантации,  негры  ползали  на
четвереньках, чтобы позабавить его, и не раз ездил на них  верхом,  играя  в
лошадки. И теперь он подкрался сзади к одному  из  ползущих  людей  и  мигом
вскочил к нему на спину. Человек припал грудью к земле, а затем,  собравшись
с силами, приподнялся и,  точно  необъезженный  жеребенок,  яростно  сбросил
мальчика на землю. Он обратил к ребенку лицо, на котором недоставало  нижней
челюсти - от верхних зубов до горла зияла огромная красная рана, окаймленная
по краям клочьями мяса и раздробленными костями.  Неестественно  выступающий
вперед нос, отсутствие подбородка и горящие глаза придавали ему  сходство  с
хищной птицей, грудь и горло которой окрашены кровью растерзанной ею жертвы.
Человек поднялся на колени, мальчик вскочил на ноги.  Человек  погрозил  ему
кулаком, и ребенок, которого наконец охватил  страх,  отбежал  в  сторону  и
спрятался за ствол ближайшего дерева. Теперь ему было далеко не так  весело.
Мимо, точно в жуткой пантомиме,  медленно  и  мучительно  ползли  они  вниз,
похожие на рой огромных черных жуков.  И  ни  шороха,  ни  звука  -  полная,
глубокая тишина.
   Несмотря на приближавшуюся ночь, в призрачном лесу вдруг стало  светлеть.
За деревьями по ту сторону ручья разгоралось  странное  красное  зарево,  на
фоне которого черной кружевной вязью  выделялись  стволы  и  ветви.  Отблеск
этого зарева падал на фигуры ползущих людей,  и  чудовищные  тени  искаженно
повторяли их  движения  на  освещенной  траве.  Свет  озарял  бледные  лица,
окрашивая их легким румянцем и еще резче подчеркивая красные пятна, которыми
многие из них были покрыты. Он играл на пуговицах  и  металлических  пряжках
одежды. Инстинктивно  ребенок  повернул  к  этому  ослепительному  зареву  и
двинулся ему навстречу вниз по склону вместе со своими ужасными  спутниками.
В несколько шагов он обогнал переднего - не ахти какое достижение при  таких
преимуществах - и,  сжав  в  руке  деревянный  меч,  торжественно  возглавил
шествие, приноравливая свой шаг к темпу тех,  кто  двигался  вслед  за  ним.
Время от времени он оглядывался назад,  как  бы  желая  убедиться,  что  его
войско не отстает.  Без  сомнения,  никогда  еще  подобный  предводитель  не
возглавлял подобного марша.
   На поляне, которую заполняло это страшное воинство, там и сям  разбросаны
были различные предметы, не вызывавшие никаких ассоциаций в  уме  маленького
полководца. Шерстяное  одеяло,  плотно  скатанное,  со  связанными  ремешком
концами; там - тяжелый ранец, тут - сломанный мушкет, - короче говоря, вещи,
которые обычно оставляет на своем пути  отступающая  армия,  "следы"  людей,
убегающих от преследования. У  самого  ручья  болотистый  низкий  берег  был
истоптан множеством ног и копыт, и земля здесь превратилась в жидкую  грязь.
Более опытный наблюдатель заметил бы, что следы ведут в  двух  направлениях.
Берег ручья пересекали дважды - при атаке и при отступлении. Несколько часов
назад эти несчастные, израненные люди  вместе  со  своими  более  удачливыми
товарищами, которые теперь  были  далеко  отсюда,  тысячами  наводнили  лес.
Наступающие батальоны, разбившись на группы и перестроившись в ряды,  прошли
по обе стороны от спящего мальчика,  едва  не  наступив  на  него.  Бряцание
оружия и топот ног не разбудили его. Совсем неподалеку от тог