пружеской пары из Южной Каролины. Супруги умерли в один день в  доме  отца
девушки в Девоншире - обстоятельство само по себе достаточно примечательное,
чтобы запечатлеться в моей памяти, даже если бы в разговоре и не выяснилось,
что мужа звали Уильям Джарретт - так же, как меня. Я  знал,  что  кто-то  из
моих родственников осел в Южной Каролине, но ничего не знал об их судьбе.
   "Утренняя заря" вышла из залива  Мерси  пятнадцатого  июня,  и  несколько
недель погода нам благоприятствовала - на небе не было ни облачка. Капитан -
прекрасный моряк, но не более того, нечасто удостаивал нас своим  обществом,
за исключением  завтрака,  обеда  и  ужина.  С  девушкой  мы  стали  добрыми
друзьями.  Ее  звали  Джанет  Харфорд.  По  правде  говоря,  мы   почти   не
расставались, и я часто пытался проанализировать то чувство, которое она мне
внушала - нежное, скрытое, но  властное  притяжение,  постоянно  побуждавшее
меня искать ее  общества;  но  попытки  оставались  тщетны.  Одно  мне  было
понятно: это не любовь. Убедившись в этом и видя, что и она относится ко мне
спокойно, как-то, когда мы сидели на палубе (кажется, это случилось третьего
июля), я рискнул как бы в шутку попросить ее разрешить  мое  психологическое
недоуменье. Я чувствовал, что она со мной вполне искренна.
   На мгновенье она смолкла и отвернулась. Я испугался, что
   был груб и неделикатен, но она снова посмотрела  мне  прямо  в  глаза,  и
взгляд ее был серьезен. И тут меня пронзило самое  удивительное  и  странное
ощущение. Мне показалось, будто это не ее взгляд обращен на меня, а  как  бы
через ее глаза другие люди - мужчины, женщины, дети, чьи лица словно бы  мне
чем-то знакомы, - теснятся, борются за право взглянуть  на  меня.  Парусник,
океан, небо - все исчезло. Предо мною было лишь это странное  фантастическое
видение. Затем наступила темнота, постепенно, как бывает, когда  привыкнешь,
из глубин ее снова стали  проступать  знакомые  очертания  палубы,  мачты  и
снастей. Мисс Харфорд сидела, откинувшись, с закрытыми глазами, по-видимому,
задремав. Книга, которую она читала, лежала раскрытой у нее на  коленях.  Не
знаю, что подтолкнуло меня -  но  я  взглянул  на  страницу:  это  оказалась
удивительная и любопытная  книга  -  "Размышления"  Деннекера.  Указательный
палец девушки задержался на фразе:
   "...Иным дано на время покидать  свое  тело  и,  подобно  тому,  как  при
пересечении двух потоков более мощный  увлекает  слабейший,  так  же  и  при
встрече двух родственных душ они сливаются воедино, в  то  время  как  тела,
сами не ведая того, продолжают каждое свой назначенный путь".
   Мисс Харфорд вздрогнула и встала; солнце опустилось за горизонт,  но  еще
не похолодало. Ни ветерка  в  воздухе,  ни  тучки  в  небе,  звезды  еще  не
зажглись. С палубы послышались торопливые шаги. Вызванный из  каюты  капитан
присоединился к старшему помощнику, изучавшему  показания  барометра.  "Боже
милостивый!" - услыхал я его восклицание.
   Через час водоворот на месте затонувшего  судна  вырвал  у  меня  из  рук
Джанет Харфорд, и я, ослепший от темноты и морских брызг, потерял  сознание,
оплетенный снастями плавающей мачты, к которой сам себя привязал.
   Очнулся я при свете лампы. Я лежал  на  койке  в  каюте  среди  знакомого
окружения. На диване напротив сидел полураздетый человек и  читал  книгу.  Я
узнал своего друга Гордона Дойла, с которым в  день  отплытия  встретился  в
Ливерпуле, - он собирался сесть на пароход "Прага"  и  еще  уговаривал  меня
составить ему компанию.
   Я окликнул его. В ответ  он  произнес:  "Да",  -  и,  не  поднимая  глаз,
перевернул страницу.
   - Дойл, - повторил я, - ее спасли?
   Наконец он соблаговолил взглянуть на  меня  и  усмехнулся,  как  будто  я
сказал что-то смешное. Очевидно, он думал, что я  еще  не  совсем  пришел  в
себя.
   - Ее? О ком это ты?
   - О Джанет Харфорд.
   Его лицо выразило изумление. Он пристально смотрел на меня, не  произнося
ни слова.
   - Но ты ведь мне скажешь, - проговорил я, - скажешь потом.
   Чуть погодя я спросил:
   - А что это за судно?
   Дойл вздернул брови:
   - Пароход "Прага", следующий рейсом Ливерпуль - Нью-Йорк и уже три недели
болтающийся со сломанным валом, пассажиры  -  мистер  Гордон  Дойл  и  некий
сумасшедший по имени Уильям Джарретт.  Эти  два  выдающихся  путешественника
вместе погрузились на пароход, но теперь им грозит  расставание  в  связи  с
твердым намерением первого выбросить второго за борт.
   Я выпрямился:
   - Не хочешь ли ты сказать, что я уже три недели плыву на этом пароходе?
   - Да вроде того. Если сегодня третье июля.
   - Я что, был болен?
   - Здоровее некуда. И к тому же весьма пунктуален в приеме пищи.
   - Господи! Дойл, за этим кроется какая-то тайна. Ради всего святого, будь
посерьезней. Разве "Утренняя заря" не потерпела крушения?
   Дойл изменился в лице, подошел и взял меня за руку.
   - Что ты знаешь о Джанет Харфорд? - преувеличенно спокойно спросил он.
   - Сначала скажи, что ты знаешь о ней!
   Дойл некоторое время пристально разглядывал меня, будто  раздумывал,  что
делать дальше, а потом, снова усевшись на диван, сказал:
   - В конце концов, почему бы  и  нет?  Я  обручен  с  Джанет  Харфорд.  Мы
познакомились в прошлом году в Лондоне. Семья ее - одна из самых  богатых  в
Девоншире - была против, и мы сбежали, вернее, сейчас бежим, ибо в тот день,
когда мы с тобой, прогулявшись по причалу, садились  на  этот  пароход,  она
прошла мимо нас со своей черной служанкой и села на "Утреннюю зарю". Она  не
согласилась плыть со мной на одном судне. Мы решили, что будет  лучше,  если
она поплывет на паруснике, где мало лишних глаз и можно не опасаться, что ее
выследят. Теперь боюсь, как  бы  эта  треклятая  поломка  не  задержала  нас
настолько, что "Утренняя заря" придет в Нью-Йорк первой, ведь бедная девушка
не знает даже, к кому там обратиться.
   Я лежал на койке, не шевелясь и почти не дыша. Но, видимо,
   Дойлу не был неприятен этот разговор, и после паузы он продолжил:
   - Кстати, она только приемная дочь Харфордов. Мать  ее  умерла  у  них  в
доме, после того как ее сбросила лошадь на охоте. Отец, сойдя с ума от горя,
в тот же день покончил с собой.  На  ребенка  никто  не  предъявил  прав,  и
некоторое время спустя Харфорды удочерили ее. Девушка выросла в уверенности,
что она их родная дочь.
   - Дойл, а что это у тебя за книга?
   - "Размышления" Деннекера.  Забавная  вещь  -  Джанет  дала  мне.  У  нее
оказалось два экземпляра. Хочешь взглянуть?
   Он перебросил мне томик, раскрывшийся при падении. На одной странице  был
отчеркнут абзац:
   "...Иным дано на время покидать  свое  тело  и,  подобно  тому,  как  при
пересечении двух потоков более мощный  увлекает  слабейший,  так  же  и  при
встрече двух родственных душ они сливаются воедино, в  то  время  как  тела,
сами не ведая того, продолжают каждое свой назначенный путь".
   - У нее был... Я хочу сказать, у нее своеобразный вкус,  -  выдавил  я  в
волнении.
   - Да, а теперь, пожалуйста, признайся, откуда ты знаешь ее имя и название
судна?
   - Ты говорил о ней во сне, - ответил я.
   Через неделю лоцманский катер провел нас на буксире в нью-йоркский порт.
   Что сталось с "Утренней зарей", так никто никогда и не узнал.
 
   У СТАРИНЫ ЭККЕРТА
 
   Филип Эккерт много лет прожил в старом деревянном,  иссеченном  непогодой
доме милях в четырех от Мэриона, небольшого городка в Вермонте. Должно быть,
многие еще вспоминают его, я  надеюсь,  добром,  и  в  какой-то  мере  знают
историю, которую я собираюсь рассказать.
   Старина Эккерт, как его обычно называли, жил бобылем и общительностью  не
отличался. Поскольку он никогда не рассказывал о себе, никто из  соседей  не
знал ничего  ни  о  его  прошлом,  ни  о  его  родственниках,  если  таковые
существовали. Он не был ни резок, ни груб в обхождении, но каким-то  образом
умел избегать назойливого любопытства  и  при  этом  не  пользовался  дурной
славой, что нередко случается  с  человеком  скрытным;  никто  в  городе  не
говорил, что мистер Эккерт - раскаявшийся убийца или старый пират на отдыхе.
Существовал он на то, что давала небольшая и не слишком плодородная ферма.
   Однажды Эккерт исчез, и  длительные  поиски,  предпринятые  соседями,  не
увенчались успехом и не пролили света на то, куда он пропал и почему.  Ничто
не свидетельствовало о том, что он собирался покинуть дом: похоже было,  что
он просто вышел принести ведро воды. В течение нескольких  недель  в  округе
только об этом и говорили; но и потом старина Эккерт остался героем легенды,
которую рассказывали заезжим людям. Не знаю, как в конце концов  обошлись  с
его собственностью, - без сомнения, в соответствии с законом.  Лет  двадцать
спустя, когда я в последний раз  слышал  эту  историю,  дом  все  еще  стоял
нежилой и совершенно пустой.
   Конечно же, пошли слухи, что в нем водятся  привидения,  распространились
обычные рассказы о блуждающих огнях, скорбных стонах и жутких  призраках.  А
лет эдак через пять после исчезновения старины Эккерта таинственных  историй
развелось такое множество и количество очевидцев придало им такой  вес,  что
несколько  самых   уважаемых   граждан   Мэриона   сочли   нужным   провести
расследование и с  этой  целью  переночевать  в  доме  Эккерта.  Участниками
задуманного предприятия были Джон Хоулком, аптекарь; Уилсон Мерль,  адвокат,
и Эндрус С. Палмер, школьный учитель, -  люди  известные  и  влиятельные.  В
условленный день в восемь вечера они должны были встретиться  у  Хоулкома  и
вместе отправиться на  ночное  дежурство  в  дом,  в  котором  заранее  были
проведены некоторые приготовления, запасено топливо и прочее, поскольку дело
происходило зимою.
   Палмер, нарушив уговор, не явился, и, прождав его полчаса, остальные двое
пошли в дом Эккерта без него. Они расположились в гостиной у  ярко  горящего
камина и,  не  зажигая  света,  стали  ждать.  Они  заранее  уговорились  по
возможности не  произносить  ни  слова,  поэтому  даже  перестали  обсуждать
отсутствие Палмера, составлявшее единственный предмет их разговора по дороге
к "дому с привидениями".
   Прошло, наверное, около часа. Вдруг они услышали (не без  волнения,  надо
полагать), как открылась дверь черного  хода  н  раздались  шаги  в  комнате
рядом. Исследователи вскочили, но остались на месте, готовые ко  всему,  что
бы ни случилось. Наступила долгая тишина - сколько она длилась, ни  тот,  ни
другой не  мог  впоследствии  вспомнить.  Затем  дверь  из  смежной  комнаты
отворилась, и вошел человек.
   Это был Палмер. По лицу его разливалась бледность сильного волнения - и у
его товарищей тоже кровь отлила от щек. Он был  словно  в  беспамятстве:  не
ответил на приветствия, даже не взглянул  на  своих  товарищей,  а  медленно
пересек комнату при слабом свете  прогоревшего  камина,  распахнул  парадную
дверь и шагнул в темноту.
   Первая мысль обоих была, что Палмер  смертельно  напуган,  что  в  задней
комнате он увидел, услышал или вообразил себе нечто, напрочь отнявшее у него
всякий разум. Движимые дружескими чувствами, они выбежали за ним в  открытую
дверь. Но ни они, ни кто другой  никогда  больше  не  видели  и  не  слышали
Эндруса Палмера!
   На следующее утро его исчезновение подтвердилось. Пока  Хоулком  и  Мерль
находились в "доме с привидениями",  был  снегопад,  и  слой  свежевыпавшего
снега достиг нескольких дюймов. Следы Палмера отчетливо  виднелись  на  всем
пути от его жилища до задней двери дома Эккерта. Но там они  обрывались:  от
парадной двери вели только два ряда следов его товарищей, которые  клятвенно
свидетельствовали, что выбежали за Палмером. Палмер пропал так же бесследно,
как и сам старина Эккерт. Кстати, издатель местной  газеты  выдвинул  против
Эккерта весьма своеобразное обвинение: будто бы тот "добрался до  Палмера  и
уволок его".
 
   ДОМ С ПРИВИДЕНИЯМИ
 
   На двадцатой миле дороги из Манчестера в Бунвиль, в восточной части штата
Кентукки, стоял в 1862 году деревянный плантаторский  дом,  побогаче  видом,
чем большинство зданий в этих краях. На следующий год дом сгорел - возможно,
не без помощи солдат, отставших от  колонны  генерала  Джорджа  У.  Моргана,
когда генерал Керби Смит гнал его от Камберлендского ущелья  до  самой  реки
Огайо. Перед пожаром дом простоял пустым четыре или пять  лет.  Поля  вокруг
него поросли ежевикой, изгороди рухнули, даже хижины немногочисленных негров
и прочие хозяйственные  постройки,  запущенные  и  разграбленные,  пришли  в
упадок; для окрестных  негров  и  бедняков-белых  и  само  здание  и  заборы
оказались  богатейшим   источником   топлива,   которым   они   пользовались
преспокойно, открыто, средь бела дня. Только средь бела дня. С  наступлением
темноты ни один человек, кроме проезжавших мимо путников, не  приближался  к
этому месту.
   Строение, о котором я веду речь, было известно как  дом  с  привидениями.
Там обитали злые духи, видимые, слышимые  и  досаждающие  людям,  -  в  этом
местные  жители  сомневались  не  более,  чем  в  том,  что  им  внушал   по
воскресеньям странствующий проповедник. Узнать мнение владельца дома на  сей
счет не представлялось возможным; он сам и его семья однажды  ночью  исчезли
бесследно. Они оставили все: утварь, одежду, провизию,  лошадей  в  конюшне,
коров на пастбище, негров в надворных постройках - все было на своем  месте,
ничего  не  пропало,  кроме  мужчины,  женщины,  трех  девушек,  мальчика  и
младенца! Удивительно ли, что усадьба, где семь человек  вдруг  как  в  воду
канули, казалась подозрительной.
 
   Июньским вечером 1859  года  два  жителя  Франкфорта,  полковник  Дж.  С.
Макардль, адвокат, и судья Майрон Вей из местного  ополчения,  следовали  из
Бунвиля в Манчестер. Дело, по которому они ехали, не терпело  отлагательств,
и они гнали  вперед,  несмотря  на  сгущавшиеся  сумерки  и  глухие  раскаты
приближающейся грозы, которая и разразилась над их головами как  раз  в  тот
момент,  когда  они  очутились  у  "дома  с  привидениями".  Вспышки  молний
следовали одна за другой, путники без труда обнаружили ворота и подъехали  к
навесу, где распрягли  и  поставили  лошадей.  Затем  под  проливным  дождем
добежали до дома и принялись стучаться  в  двери,  но  не  получили  ответа.
Решив, что их не слышат из-за непрерывного грома, они толкнулись в  одну  из
дверей, и она подалась. Без дальнейших церемонии они вошли, а дверь за собой
закрыли. И оказались в темноте и в полной тишине. Ни сквозь окна, ни  сквозь
щели не было видно вспышек молнии, не доносился  шум  непогоды.  Словно  оба
вдруг  ослепли  и  оглохли,  а  Макардль  впоследствии   признавался,   что,
переступив порог, на секунду подумал, что убит  ударом  молнии.  Продолжение
истории с таким же успехом может быть изложено его собственными словами, как
они были опубликованы во франкфортском "Правоведе" 6 августа 1876 года:
   "Когда я, ошеломленный внезапной тишиной, несколько пришел в  себя,  моим
первым побуждением было снова отворить дверь, которую я только что закрыл  и
круглую ручку которой еще не успел выпустить. Мне хотелось, опять очутившись
под ливнем, проверить, не лишился ли я вправду зрения и  слуха?  Я  повернул
ручку, открыл дверь. Она вела в другую комнату!
   Комната  была  залита  идущим  неизвестно  откуда   зеленоватым   светом,
позволявшим разглядеть все, хотя и не очень отчетливо. Я сказал "все", но  в
помещении  с  голыми  каменными  стенами  не  было  ничего,  кроме   мертвых
человеческих тел. Числом не то восемь, не то  десять,  -  разумеется,  я  не
считал, - обоего пола и различного  возраста,  вернее,  размера,  начиная  с
младенца. Все они были распростерты на полу, кроме одного -  трупа  молодой,
насколько я мог судить, женщины, которая сидела в углу, прислонясь к  стене.
Другая женщина, постарше, держала на руках младенца. Поперек ног  бородатого
мужчины лицом вниз лежал подросток. Один или два трупа были почти  обнажены,
а рука молодой девушки сжимала край  разодранной  на  груди  рубашки.  Трупы
подверглись в той или иной мере разложению, лица и тела ссохлись. Иные почти
превратились в скелеты.
   Я стоял, застыв от ужаса при виде этого чудовищного зрелища  и  ощущая  в
ладони круглую дверную ручку;  внимание  мое  почему-то  сосредоточилось  на
мелочах и деталях. Вероятно,  разум,  подчиняясь  инстинкту  самосохранения,
искал в них разрядку от убийственного напряжения. Среди прочего  я  заметил,
что дверь, которую я держу открытой, сделана из склепанных тяжелых  стальных
плит. На скощенном торце ее, на равном расстоянии один от другого и от верха
и низа, торчали три мощных стержня. Я повернул ручку, и они убрались  внутрь
двери; отпустил и они выдвинулись снова. Это был пружинный замок. Внутренняя
сторона двери представляла собою  гладкую  металлическую  поверхность  -  ни
выступа, ни ручки.
   Я стоял и разглядывал все это с интересом и вниманием, ко
   торые сейчас, когда я вспоминаю, кажутся  мне  удивительными,  как  вдруг
судья Вей, о котором я, потрясенный  и  растерянный,  совсем  было  позабыл,
оттолкнул меня и вступил в комнату.
   - Бога ради, - воскликнул я, - не ходите туда!  Уйдем  из  этого  жуткого
места!
   Он оставил без внимания мой возглас и  с  бесстрашием  истинного  южанина
быстро прошел в центр комнаты и, опустившись на колени над одним из  трупов,
мягко приподнял почерневшую и ссохшуюся голову. Распространилось  сильнейшее
зловоние. Сознание мое помутилось, пол ушел из-под ног; я ощутил, что падаю,
и, чтобы устоять, схватился за дверь, а она, щелкнув, захлопнулась!
   Больше не помню ничего: шесть  недель  спустя  я  очнулся  в  больнице  в
Манчестере, куда меня доставили на следующий день проезжавшие мимо люди. Все
это время я провалялся в горячке, сопровождавшейся бредом.  Меня  обнаружили
лежащим на дороге в нескольких милях от усадьбы, но как я выбрался из дома и
попал туда, не знаю. Как только я пришел в  себя,  или  как  только  доктора
позволили  мне  говорить,  я  спросил  о  судьбе  судьи  Вея.  Мне  сообщили
(теперь-то я знаю, чтобы успокоить меня), что он дома и вполне здоров.
   Никто не верил ни одному моему слову, и  можно  ли  этому  удивляться?  И
можно ли вообразить себе мое горе, когда, вернувшись через два месяца домой,
я узнал, что о судье Вее с той ночи никто ничего  не  слышал?  Вот  тогда  я
пожалел, что в первые же дни по выздоровлении гордость помешала мне снова  и
снова повторять эту невероятную историю и настаивать на ее правдивости.
   То, что произошло потом: как осматривали дом  и  не  обнаружили  комнаты,
соответствующей моему описанию; как меня пытались  объявить  душевнобольным,
но я одержал победу над недоброжелателями - все это уже  известно  читателям
"Правоведа". Даже сейчас, спустя годы, я уверен, что раскопки, на которые  у
меня нет ни законного права, ни достаточных средств, могли бы раскрыть тайну
исчезновения  моего  бедного  друга  и,  возможно,  прежних   обитателей   и
владельцев опустевшего и  теперь  уже  сгоревшего  дома.  Я  по-прежнему  не
отказался от мысли предпринять такой розыск и крайне огорчен  тем,  что  мне
препятствуют в этом незаслуженная враждебность и безосновательное  недоверие
родных и близких покойного".
   Полковник Макардль скончался во Франкфорте 13 декабря 1879 года.
 
   ЖИТЕЛЬ КАРКОЗЫ
 
   Ибо существуют разные виды смерти: такие, когда тело остается видимым,  и
такие, когда оно исчезает бесследно вместе  с  отлетевшей  душой.  Последнее
обычно свершается вдали от людских глаз  (такова  на  то  воля  Господа),  и
тогда, не будучи очевидцами кончины человека, мы говорим,  что  тот  человек
пропал или что он отправился в дальний путь - и так оно и есть. Но порой,  и
тому немало  свидетельств,  исчезновение  происходит  в  присутствии  многих
людей. Есть также род смерти, при которой умирает душа, а тело переживает ее
на долгие годы. Установлено с достоверностью, что иногда душа умирает в о