лялся у нас годами. Ты разбил ее сердце. --
Но я посылал деньги, -- промямлил я. -- Кому нужны твои
вонючие деньги? Я сам забочусь о маме.
     У меня не было сил возражать. Горькие слезы стояли у меня в
глазах.
     Я даже не заметил, как мы доехали до больницы. Брат
расплатился с таксистом. В оцепенении я поднялся вслед за братом
по больничной лестнице и вошел в палату.
     Мама открыла глаза и улыбнулась мне своей чудесной нежной
улыбкой.
     -- Сынок, -- еле слышно позвала она и потянулась ко мне.
Меня била дрожь. В глазах потемнело. Я прильнул к ее руке.
     -- Как... ты... живешь... мой сыночек? -- с большим трудом
проговорила она. -- Ты нашел работу? Ты... хороший мальчик? --
Ее шепот стал почти беззвучным. -- Ты хорошо... ведешь себя?
Сынок? -- Да, мама. У меня работа за городом. Больше говорить
она не могла и впала в беспамятство. В полном отчаянии я
бросился искать врача. Я влетел в его кабинет и стал бессвязно
молить его о помощи.
     -- Тут уже никто не в силах помочь, -- сказал он и, печально
покачав головой, добавил: -- Ей осталось всего несколько часов.
Я больше не мог сдерживать себя и разрыдался. Брат взял меня
под руку.
     -- Держи себя в руках, тупая скотина, -- сказал он. Он довел меня
до ближайшей забегаловки. Мы сели за стол и выпили. Я остался,
пытаясь с помощью виски
     заглушить терзающие меня адские муки. Брат вернулся в больницу.
И вдруг я вспомнил, что должен связаться с парнями из
управления. Я вышел на улицу, нашел какую-то аптеку и попросил
дать мне т-елефонный справочник. Отыскав в нем номер нью-
йоркского отделения, я позвонил и подробно рассказал о
предстоящей поездке, о том, где удобней сделать засаду на пути
транспорта, и услышал на том конце голос, который не скрывал
своего скептицизма:
     -- А откуда мы знаем, что это не глупый розыгрыш, что ты
просто не отнимаешь наше время? Что заставило тебя позвонить?
Как твое имя?
     Я был настолько сбит с толку, что проорал в трубку свое имя и
сообщил, что сам буду участвовать в сопровождении транспорта. Я
проклинал его минут пять, а затем повесил трубку и вернулся в бар.
Пришел брат и тихо сказал: -- Мама все еще без сознания.
Я зарыдал, слезы закапали прямо в стоящий передо мной стакан с
виски. С отвращением взглянув на меня, брат вышел. Через
некоторое время я вернулся в больницу. Я сидел рядом с мамой и не
отрываясь смотрел на ее лицо. Ее дыхание вырывалось из груди
вместе с тяжелыми хриплыми стонами.
     И вдруг мама открыла свои чудесные глаза и стала искать мою
руку. -- Я умираю, сыночек.
     Я взял ее за руку. Не желая смириться с надвигающимся на меня
ужасом и не зная, как уберечь и защитить мою маму, я заплакал, как
маленький ребенок: -- Мама, мамочка...
     Ее лицо светилось печалью и нежностью. -- Мы встретимся с тобой
на том свете, детка, -- успокаивала она меня.
     -- Но меня не пустят туда, чтобы встретиться с тобой. -- Я
безудержно разрыдался. -- Я очень, очень плохой.
     -- Я попрошу за тебя у Бога, сынок. Ее дыхание
постепенно угасло.
     Я услышал рыдания моего младшего брата, стоявшего рядом:
     -- Это ты убил маму! Ты разбил ее сердце. Ты, мерзавец!
     Еле держась на ногах, я выбрался из палаты и вер-ну,лся в бар.
Я не помню, как долго там просидел, заливаясь слеза-ми. Я
вспомнил о времени только тогда, когда за окном наступили
сумерки. У меня осталась масса невыпол-ненных дел. Нужно
было еще позаботиться о том, чтобы надежно спрятать чемодан с
деньгами и закончить дело с поездкой в Вестчестер. Надеюсь, эти
борцы с "сухим" законом отпустят меня на похороны моей
матери. Да, они всегда так делают.
     Я отправился на такси к Толстому Мои. Наша комната была
пуста, все уже ушли. Я долго стоял и недоуменно озирался по
сторонам. -- Куда подевались сейфы? -- пробормотал я. В комнату
вошел Мои и подал мне записку от Макса. В ней говорилось, что он
отправил чемоданы в одно из • надежных мест и что, когда они
вернутся из Вест-честера, он отдаст мне квитанцию, ключи и все
остальное. Он просил меня не беспокоиться и писал, что они
благополучно обойдутся без моей помощи.
     Внезапно я почувствовал необыкновенную легкость. "Боже мой,
какая удача, -- подумал я. -- Я остаюсь в стороне от дела. Да, но
как же Макс, Простак и Косой? Их поймают, и им придется
отсидеть в тюрьме целых восемнадцать месяцев. Если бы не
сумасшедшая идея Макса ограбить Федеральный резервный банк, я
никогда не. пошел бы на такое предательство".
Я позвонил брату. Он уже сделал все распоряжения,
касающиеся погребения, и наотрез отказался иметь дело с нашим
бюро. Он назвал мне адрес и сообщил время похорон. Завтра
утром.
     Я поднялся в свой номер и лег в постель, прихватив с собой
бутылку. Я пил до тех пор, пока не впал в состояние
меланхолической грусти.
     Где-то над головой я услышал пение хора, исполняющего
молитву в память о навсегда покинувших этот мир. На фоне хора
зазвучал сильный голос великого певца Йозеля Розенблата,
который слился в одно целое с печальной мелодией, исполняемой
Косым Хими на его гармонике. Мое сердце печально заныло, и я
заплакал о своей умершей маме.
     Мне не спалось. Я вышел на улицу и стал бродить, переходя от
забегаловки к забегаловке.
     Не помню, как я забрел в Китайский город и очутился в
заведении Джо. Увидев меня, он спросил: -- В чем дело, Башка, ты
заболел? -- Приготовь мне трубку, -- еле слышно попросил я. Я
упал на кушетку. Пока Джо готовил мне трубку, меня всего трясло.
Он обмакнул шарик в воду, подержал его над открытым пламенем, а
затем вставил в трубку.
     -- Затянись, это подарит тебе покой, -- прошептал Джо.
Не помню, посещали ли меня мои обычные фантастические сны.
Знаю лишь, что проснулся я в подавленном состоянии. Я лежал,
охваченный приступом меланхолии, когда вошел Джо. Его обычно
невозмутимое лицо было мертвенно-бледным и выражало скорбь.
Слезы бежали по его щекам. В трясущейся руке он сжимал свежую
газету. Он присел рядом со мной на кушетку и рыдающим голосом
произнес: -- Ужасно, как это все ужасно, Башка. Я сел с
удивленным видом. Мне было совершенно непонятно, как могла
расстроить такого человека, как Джо, смерть моей мамы. Я похлопал
его по спине и сказал:
     -- Ну что ты, это было неизбежно, она была очень больной
женщиной.
     Он удивленно посмотрел на меня и протянул утреннюю газету.
Я посмотрел на фотографии и попытался прочитать статью.
Дьяволы начали молотить меня стальными стержнями по голове,
втыкать их в сердце и в живот. Комнатное освещение то меркло, то
вспыхивало невыносимо ярко. Потолок качнулся над моей головой,
пол бросился мне навстречу --я ударил в лицо. Это был конец света.
Дважды газета выпадала из моих ослабевших рук и, казалось, сама
начинала кружиться по комнате. Я сидел на полу и смотрел на
фотографии. Да, все они были здесь, на первой странице, лежащие в
лужах крови на этой проклятой вестчестерской дороге. Боже, мой
Боже, это были они, они трое, мои братья. --Нет, они были больше
чем братья. Макс, Простак и Косой -- мертвые, мертвые, мертвые
лежали там. Я любил их, я любил их. Они были больше, чем братья.
И я их убил. Боже, я их --убил. Сквозь застилающие глаза слезы я
прочитал статью. Две
     машины, набитые правительственными агентами, попытались
перехватить транспорт со спиртным. Сопровождавшая груз охрана
оказала сопротивление и открыла огонь. В результате перестрелки
были убиты трое бандитов и один правительственный агент. Еще
четверо агентов находились в критическом состоянии.
Вконец обессилевший, я сидел на полу и оплакивал самого себя.
Это была моя вина. Я убил их. В конце концов мне удалось взять
себя в руки. Новая мысль пришла мне в голову. Словно
одержимый, я выскочил из комнаты и поймал такси. -- На
Деланси-стрит!,
     Меня гнала вперед мысль, что все деньги, лежащие в
чемоданах, стали теперь моими. Все они мои, почти миллион
долларов наличными. Внизу живота у меня нестерпимо горело, в
голове бешено грохотал барабанный бой. В мозгу вертелось: "Я
должен забрать их немедленно, раньше, чем кто-либо. Они были
моими братьями. Деньги принадлежат мне". От нетерпения я
выпрыгнул из такси, не доехав целый квартал, и торопливо
помчался по наполненной людьми Деланси-стрит, расшвыривая по
сторонам испуганных пешеходов. Словно буйнопомешанный, я
вломился в салун Толстого Мои и бросился к задней комнате,
отпихивая встревоженно устремившихся ко мне официантов.
Комната была пуста! Чемоданы исчезли. Да, теперь я вспомнил.
Макс отправил их на хранение. Я дико закричал, зовя Мои. Когда
он вошел в комнату, его лицо выражало страх и глубокую скорбь.
Я схватил его за горло и, бешено тряся его, заорал ему прямо в
лицо: -- Где они? Куда они подевались? Он не понял меня и
ответил: -- Они мертвы, они все мертвы.
     Он начал всхлипывать. Слезы заструились по его лицу. Я
прижал его спиной к стене и, поднеся к его горлу нож, бешено
заорал:
     -- Не они, ты, жирный ублюдок, я спрашиваю про чемоданы!
Про четыре чемодана. Куда они делись? -- Чемоданы? -- тупо
переспросил он. -- Да, ублюдок, чемоданы!
     -- За ними приходили посыльные! -- испуганно выкрикнул он.
     -- Макс вчера их отдал каким-то посыльным. Я ведь давал тебе
записку от Макса, где он про это писал. Разве ты не помнишь?
     Да, теперь я вспомнил. Как я мог про это забыть? --'Что за
посыльные? -- спросил я. -- Ты знаешь, откуда они?
     -- Честное слово, не знаю. Башка, но мы их найдем. Успокойся,
Башка, возьми себя в руки, -- взмолился он.
     -- Да, я их найду, --пробормотал я и, выпустив Мои, упал в
кресло. Это было большое кресло Макса. Когда я понял, где сижу,
я начал смеяться и истерично выкрикивать: -- Кресло Макса,
кресло барона!
     Я смеялся и повторял это снова и снова до тех пор, пока к горлу
не подступила тошнота.
     Я начал биться головой о стол. Мои подошел ко мне и обтер мое
лицо мокрым полотенцем. Слезы стекали по его пухлым щекам.
     -- Успокойся, Башка, успокойся. Ты можешь сойти с ума.
Я начал плакать. Я обнял Мои и уронил голову ему на плечо.
Мы стояли и рыдали, положив головы на плечи друг друга,
оплакивая Макса, Простака и Косого -- наших безвременно
ушедших братьев. Я чувствовал себя ужасно одиноким,
потерявшимся. Мы плакали и плакали.
     Не скрывая слез, я вышел в зал, попросил всех посетителей
разойтись по домам и закрыл за ними дверь. Мы с Мои взяли по
бутылке, сняли ботинки и сели на пол.
     -- Мои, -- сказал я, -- ты и я, мы будем сидеть и скорбеть по
моей матери, по Максу, Простаку, и Косому. Мы всю неделю
будем сидеть прямо здесь, на полу, и оплакивать их так, как это
принято у праведных евреев.
     Только теперь я вспомнил, что пропустил похороны своей
матери. Я громко взвыл и поклялся не сходить с места и
оплакивать своих мертвых на протяжении всей недели.
Мы сидели на полу, плача и раскачиваясь взад и вперед, как это
принято у евреев. Мы били себя в грудь кулаками и громко выли от
горя и отчаяния.
     Когда две литровые бутылки виски опустели, мы погрузились в
пьяное небытие. Должно быть, прошло несколько часов, прежде
чем я пришел в себя. оа окнами брезжил новый день. Мои громко
храпел, лежа на спине. Все мое тело словно онемело. В голове
мягко пульсировала боль. Внезапно гигантские паровые турбины
заработали в моей голове и завыли, повторяя пронзительным
рефреном: "Деньги, деньги, деньги! Где деньги? Миллион
наличными. Где все эти деньги?"
     Я с трудом поднялся на ноги. Обжигающий, побуждающий к
действию жар внизу живота вновь проснулся и стремительно
разлился по всему телу.
     Каждый мой нерв вторил турбинному вою: "Деньги, деньги,
деньги! Миллион долларов". Этот рефрен звучал и звучал во мне, и
я начал громко орать:
     -- Деньги, деньги, деньги! Миллион долларов! Я должен найти
свои деньги! Мой миллион долларов! Мои четыре чемодана,
наполненные деньгами!
     Словно сумасшедший, я выскочил на улицу. Удивленный
молочник и его испуганная лошадь уставились на меня, стоящего в
сточной канаве и орущего: "Деньги, деньги, деньги! Где мои
четыре чемодана с деньгами?"
     Внезапно я опомнился и сообразил, что веду себя как
сумасшедший. Я понял, что должен взять себя в руки. Никто кроме
меня не знает о деньгах в чемоданах. Я должен спокойно и
планомерно заняться их донском. Если я буду вести себя как
сумасшедший, все бросятся искать мои деньги.
"Спокойно, Башка, -- начал я себя уговаривать. -- Спокойно,
приятель, возьми себя в руки". И тут же сделал очередную
глупость. Я подошел к телеге молочника. Встревоженный возница
попятился. Я схватил литровую бутылку молока и вылил половину
содержимого в свое горящее горло.
     Молочник смотрел на меня выпученными глазами. Это
взбесило меня, и я запустил в него бутылкой. Но промахнулся на
какие-то сантиметры. Молочник издал испуганный вопль и
бросился бежать по улице. Лошадь пронзительно заржала и
поскакала вслед за ним. Они быстро скрылись из виду. Я
почувствовал себя немного лучше и без всякой цели побрел вниз
по пустынной Деланси-стрит.
     Утренний воздух взбодрил меня, в голове немного прояснилась.
Я зашел в небольшую кофейню и выпил три чашки горячего
черного кофе. Затем поймал такси, доехал до отеля, принял
холодный душ, переоделся в свежую одежду и принялся за поиски.
Первым делом я опросил всех посыльных и развозчиков грузов
на Ист-Сайде. Я снова и снова задавал одни и те же вопросы:
     -- Грузили ли вы недавно четыре больших чемодана? Знаете ли
вы, кто это делал?
     Я предложил тысячу долларов в награду за любую полезную
информацию. Вначале я хотел предложить даже больше, но затем
решил, что это может вызвать слишком много разговоров и
ненужное любопытство.
     Я разбил весь район на небольшие участки и систематически
обходил все местные хранилища. Это не дало результатов.
. Целую неделю я стаптывал ботинки. Затем я нанял такси и день
за .днем неутомимо мотался по разным частям огромного города,
пытаясь проследить даже самые слабые нити, могущие привести
меня к разгадке.
     Ведя поиски подобным образом, я напрасно растратил
драгоценное время.
     В один из дней меня поразила мысль о том, что я пропустил
похороны своей матери и Макса, Простака и Косого. Были ли они
уже похоронены? Я попробовал узнать. Я опоздал. Я проклял себя
за бессердечие и черствость. Меня чуть не арестовали, когда я
попытался предъявить Права на одежду и личные вещи Макса. Я
думал, что среди них может находиться какое-нибудь указание на
то, куда отправлены чемоданы. Я неутомимо продолжал свои
поиски. Я снизу доверху обшарил нашу комнату у Толстого Мои в
поисках ключей или квитанций.
     Толстый Мои предупредил меня, чтобы я не- появлялся у него.
Какие-то крутые чужаки расспрашивали его обо мне. Мне было
наплевать на это. В полном отчаянии я ухватился за то, что
посчитал удачной мыслью. Я обратился в небольшое детективное
агентство на Бродвее. Они задали мне слишком много вопросов,
просто чертовски много. Их интересовало, что было в чемоданах и
тому подобное. Я почувствовал, что не могу доверять им, и
попросил, чтобы они забыли наш разговор. Мне ответили, что
сделают это с удовольствием. Мне показалось, что они приняли
меня за сумасшедшего. И на самом деле, я побывал в стольких
местах и задал столько дурацких вопросов, что сам начал
чувствовать себя сумасшедшим.
     Я вдруг понял, что часто захожу в одни и те же хранилища и
обслуживающий персонал со страхом встречает мое появление. В
одно из крупных хранилищ я пришел со значком нью-йоркского
следователя полиции и заявил, что должен осмотреть все камеры
хранения.
     Управляющий отказал мне, сославшись на то, что я обязан
предъявить ордер на обыск.
     В отчаянии, в одну из ночей, я ворвался в это хранилище,
оглушил охранника и провел остаток ночи в лихорадочных и
безрезультатных поисках.
     Неделя сменяла неделю. В конце концов я опустил руки. Я
пришел к Толстому Мои и проторчал у него весь день. Я
непрерывно пил, чтобы заглушить свое отчаяние. Видения
прошлого сводили меня с ума. Я вышвырнул всех посетителей и
закрылся в салуне.
     Я бродил по пустому залу. Я вновь начал терять голову. И вновь
то ли бредил, то ли думал об одном и том же. Миллион долларов,
они где-то лежат. Но где, черт возьми, где? Куда Макс мог
отправить чемоданы?
     В одном только городе сотни и сотни хранилищ. А если он
отправил их в одно из загородных? А если он укрыл их в какой-
нибудь квартире или в подвале одного из административных
зданий^ Боже всемогущий, где они могут находиться? Или это
должно стать моим наказанием? Провести остаток жизни в
безнадежных поисках чемоданов? Этот ублюдок Макс. Сделать
такое для меня! Чтоб его душа горела в аду и чтоб он испытывал
такие же муки, какие испытываю я. Я проклинал Макса, вспоминая
все известные мне грязные слова и сравнения.


Глава 47

     Громкий стук в дверь прервал мои мысли. -- Кто там еще, к черту?
     -- сказал я, обращаясь к Мои. -- Пошли подальше этих уродов.
Они действуют мне на нервы.
     -- Кто-то уже стучался несколько раз, -- проворчал Мои. -- Я.
говорил им, что закрыто, но они, похоже, не поняли.
     -- Сейчас я разберусь с этими ублюдками, -- раздраженно
пробормотал я и, шатаясь, направился к двери. Открыв ее, я заорал
в темноту улицы: -- Эй, парни, не надо будить спящего зверя, а не
то...
     Это было все, что я успел произнести. Кто-то схватил меня
сзади, и я почувствовал себя зажатым в гигантские тиски. Я сразу
понял, кто это. Только один человек обладал такой нечеловеческой
силой. Я был совершенно беспомощен. Кости моей грудной клетки
и рук, казалось,
     уже начали хрустеть в этих чудовищных лапах. Я напряг все
свои силы и с трудом выдавил из себя: -- Бугай, прекрати,
ради Бога. Бугай громко рассмеялся: -- Что, Башка, ты .узнал
мои крепкие руки? -- Я узнал твой крепкий запах, ты,
вонючий ублюдок, -- выдохнул я.
     Он сдавил меня еще сильнее. Больше я не мог вымолвить
ни слова. Все мое тело словно парализовало. Я чувствовал
себя так, будто все мои кости были уже переломаны. Кто-то
прошелся по моим карманам и извлек из них нож и пистолет.
Бугай оторвал меня от земли, словно я ничего не весил, внес в
заднюю комнату и бросил на пол.
     Не вставая с пола, я поднял глаза. В груди у меня. похолодело.
Надо мной возвышались Бугай, Меткий Майк и Менди. Я понял,
что обречен. Это была козырная команда палачей Общества,
которая действовала по всей стране. Они были карательным
отрядом, созданным для расправы с людьми из высшего эшелона
Общества. Я понял, зачем они пришли. Меня замутило от страха.
Это был мой конец, но я поклялся, что ни за что не покажу своей
слабости.
     Я поднялся на ноги, дерзко посмотрел на них и злобно
проворчал, глядя на Бугая: -- Когда-нибудь я отрежу твои чертовы
лапы. Он двинулся на меня. -- Кончай, Бугай, -- приказал Менди.
     -- Я разорву эту крысу на куски. -- А за это я отрежу тебе язык,
ублюдок недоделанный, -- сказал я и плюнул в его сторону.
Моя ярость, похоже, произвела на него впечатление, и он
попятился.
     -- Ладно, Башка, кончай. Мы знаем, что ты крутой, и мы будем
обращаться с тобой достойно, если ты не станешь сильно
брыкаться, -- сказал Майк. -- Что вам надо? -- спросил я.
     -- А, обычное дело, -- холодно улыбнулся мне Менди. Мои ноги
обмякли, и я. чуть не упал на пол. -- А при чем здесь я?
     -- Нам очень жаль. Башка, -- ответил Менди. -- Но считается,
что именно ты тот парень, который стукнул на Макса и остальных
твоих друзей.
     Сердце сжалось у меня в груди, и я еле слышно произнес: --
Кто так говорит, Менди?
     -- Ну, люди наверху обсудили все "за" и "против" и посчитали
очень странным, что тебя не было вместе с Максом.
     -- Зачем объясняться с этой крысой? -- проворчал Бугай.
     -- Слушай, Бугай, если я хочу объясняться с Башкой, то я не
должен спрашивать у тебя разрешения, -- злобно пробурчал
Менди.
     -- Ну, давай-давай, трать свое время, а у меня сегодня еще
свидание с девкой.
     --