тся вести дело о  наследстве,  считая Привалова глубоко
порядочным человеком. Искания Привалова горячо поддерживает Максим Лоскутов,
"замечательный человек",  как  его  характеризуют даже противники.  Лоскутов
предлагает наиболее широкую  программу действий,  куда  входят  пункты  и  о
всеобщем братстве, смене общественных отношений. "Вы спасете тысячи людей от
эксплуатации",  -  говорит он  Привалову,  веря в  то,  что пример Привалова
увлечет других заводовладельцев.  Однако Лоскутов,  учитывая сложность дела,
предупреждает  Привалова,   что  он  неизбежно  окажется  лицом  к   лицу  с
организованной силой  эксплуататоров и  пассивным сопротивлением масс,  ради
которой собирается потрудиться. Лоскутов же говорит о необходимости обратить
особое внимание на укрепление общественной нравственности,  без которой дело
Привалова не может быть осуществлено.
   Внимательный читатель произведений Мамина-Сибиряка не  мог не заметить,
что  в  романе "Без  названия",  опубликованном через одиннадцать лет  после
"Приваловских миллионов",  а  именно  в  1894  году,  писатель  развивает  и
углубляет  опять-таки  идеи  Привалова  о  совершенном  социальном  будущем,
основанном на разумных трудовых отношениях,  так как они,  эти идеи,  дороги
самому Мамину. Герой романа Окоемов, выходец из старинного дворянского рода,
сколотивший солидное состояние в Америке, вернувшись в Россию намеревается с
пользой употребить свои  капиталы.  Вкладывая деньги  в  приисковое дело  на
Урале,   в  развитие  современного  сельского  хозяйства,   рыбоводство,  он
привлекает интеллигенцию,  лишенную  возможности приложить  знания,  силы  к
общественно полезному труду.  По мысли Окоемова все, кто принимает участие в
осуществлении его планов,  в  том числе рабочие,  должны стать равноправными
пайщиками общего дела.  Ему представляется возможным широко использовать все
природные богатства Урала и Сибири на пользу человека. В этом он видит залог
изменения социальных условия.
   Мысли  Окоемова  о  нравственной перестройке  схожи  с  идеями  Максима
Лоскутова.  "Вот я  и  верю в  этот подъем общественной совести,  -  говорит
Окоемов,  -  верю в то, что совестливых людей Сотни тысяч и что их будет все
больше и больше.  Золотой век,  конечно,  мечта, но это не мешает нам идти к
нему".  В  этом убежден и  сам  автор,  не  однажды подчеркивавший на  своих
страницах веру в светлое будущее.
   Но  вернемся  к  "Приваловским  миллионам".   Молодая  жизнь  с  новыми
взглядами,   мироощущением  врывается   в   старинную   раскольничью   семью
золотопромышленника  Василия  Бахарева.   Глава  дома  -  фигура  для  Урала
примечательная.  Он  из  породы тех талантливых русских самородков из низов,
которые  осваивали  природные  богатства,  поднимали  уральскую и  сибирскую
промышленность. Конечно, уж без всякой жалости и пощады к тем, кто вкладывал
свой  труд,  потом  и  кровью  создавая богатства хозяевам.  Бахарев  чутьем
понимает новизну времени,  могучую силу образования,  которое он  дает своим
детям.  Однако, втянувшись в новую среду, встречаясь с новыми людьми, он все
же  не  может понять старшего сына Константина,  в  котором хотел бы  видеть
продолжателя своего  дела.  Константин Бахарев  считает  для  себя  позорным
встать в  ряды  золотопромышленников.  В  то  же  время он  целиком отдается
совершенствованию заводского дела,  видя в  крупной промышленности ту  силу,
которая может помочь решить многие социальные проблемы.
   Константин Бахарев,  как  Привалов,  Окоемов  и  в  конечном итоге  сам
Мамин-Сибиряк,  будучи прекрасными, благородными людьми, наивно верили в то,
что им удастся, рано или поздно, пробудить совесть у буржуазии, повернуть ее
с пути безудержной наживы на путь бескорыстного служения народу, России.
   Сестра Константина Бахарева и его единомышленница Надежда прямо говорит
Привалову:  "Мы живем паразитами,  и от нашего богатства пахнет кровью тысяч
бедняков... Согласитесь, что одно сознание такой истины в состоянии отравить
жизнь..."  Под  влиянием брата она  вникает в  заводское дело,  знакомится с
людьми,  связанными с ним,  проникается чувством уважения к рабочим. "Что-то
такое  хорошее,  новое,  сильное чувствуется всякий раз,  когда  смотришь на
заводское производство,  - делится она с Приваловым. - Ведь это новая сила в
полном смысле слова..."
   Исследователи  творчества  Мамина-Сибиряка  и  его  романа  справедливо
ставят  образ  Надежды  Бахаревой в  ряд  с  именами  таких  героинь русских
романов,  как Татьяна у Пушкина,  Елена у Тургенева, Наташа у Толстого К ним
можно  добавить  героинь  поэмы  Некрасова "Русские  женщины".  Нас  пленяет
чистота  и   ясность  этих   женщин,   их   верность  долгу,   готовность  к
самопожертвованию,   ярко   выраженный   национальный  характер,   коренная,
глубинная принадлежность к  своему  народу,  нерасторжимая духовная связь  с
ним.  В  образе  Надежды  Бахаревой Мамин-Сибиряк нашел  свои  отличительные
краски и оттенки.  Она та русская женщина,  которая уже осознала всю тяжесть
положения своего народа,  готовая даже малыми своими силами прийти к нему на
помощь.  Не  бесплодное сострадание,  не  сентиментальность руководят ею,  а
трезвое  осознание необходимости отдачи  обездоленным своего  труда.  Только
тогда у нее утихнет гнетущее ощущение паразитизма жизни за счет других.  Это
также   отличительная   черта   русской   интеллигенции  -   неприемлемость,
паразитизма.  Характер  Надежды  выделяется самоцветным сиянием  драгоценных
камней,  особенно в  сравнении с ложным блеском ее сверстниц,  спекулирующих
молодостью и женственностью.
   Надежду Бахареву тяготит та среда,  в  которой она вынуждена вращаться.
Она  последовательна в  своих поступках и  действиях.  Решительно порывает с
семьей,  хотя  в  ней  и  сильно чувство дочерней любви  к  родителям.  Труд
учительницы не только дает ей самостоятельность,  но и  отвечает потребности
принести  хоть  малую  пользу  народу.   Больше  того,   отважно  и  открыто
соединяется она в гражданском браке с любимым человеком. В этом поступке она
видит один из элементов раскрепощения женщины. Не страшит ее и то, что у нее
будет незаконнорожденный по понятию близкой ей косной среды ребенок.
   Мир  новых  людей  в  романе  резко  противопоставлен  другому  -  миру
"козырных тузов".  Жалкой игрушкой в  руках  этих  дельцов становится Сергей
Привалов.
   Стремление писателя к социальной и художественной правде способствовало
созданию убедительных и страшных картин мира буржуазии. Великолепно написаны
сцены   знаменитой  Ирбитской  ярмарки   Во   весь   размах   действуют  тут
представители купеческого,  промышленного и  банковского капиталов "Глядя на
эти довольные лица,  -  пишет Мамин-Сибиряк,  -  которые служили характерной
вывеской крепко сколоченных и хорошо прилаженных к выгодному делу капиталов,
кажется,  ни  на мгновение нельзя было сомневаться в  том,  "...кому живется
весело,  вольготно на Руси..."  Эта страшная сила клокотала и бурлила здесь,
как вода в паровом котле: вот-вот она вырвется струей горячего пара и начнет
ворочать  миллионами  колес,  валов,  шестерен  и  тысячами  тысяч  мудреных
приводов".
   Наследство Привалова -  весомый и  лакомый кусок,  явился приманкой для
этих воротил,  твердо убежденных,  что сумеют легко и  просто обвести вокруг
пальца прекраснодушного Привалова.  В  этом они мастера.  Мысли Ляховского и
Половодова,  опекунов Шатровских заводов,  сосредоточены на  умножении своих
доходов.  Характеры этих  компаньонов резко  отличны.  Крупный  промышленник
Ляховский смешон и жалок,  соединяя в себе скопидомство с мотовством в угоду
дочери.  Половодов,  земский деятель, выбившийся из низов в директоры банка,
разыгрывает из себя в быту этакого любителя русской старины - славянофила, а
в большом обществе -  барина английской складки. Эти две маски скрывают лицо
жестокого хищника, готового ради достижения корыстных целей и сластолюбия на
любую подлость.  Совместные действия Ляховского и Половодова - сила страшная
и непреклонная. Они не стесняют себя в выборе средств.
   Привалову ли,  с  его  понятиями чести,  порядочности,  нравственности,
тягаться с  такими  матерыми хищниками!  Ему  бы  прежде  всего  вооружиться
знанием их приемов, а он доверчив.
   Против  него  идут  в  ход  подлоги,  денежные  подкупы.  Половодов  не
гнушается подсунуть Привалову в  любовницы свою собственную жену.  Опутанный
этими  сетями,  несчастный в  супружестве,  душевно  опустошенный,  Привалов
вовлекается  в   порочный  круг   жизни  узловского  общества  и   полностью
сламывается,  проводит вечера за карточным столом,  в пьянстве,  теряет свое
наследство и  вместе с  ним надежды на  уплату исторического долга.  Все его
благие намерения идут прахом.
   "От приваловских миллионов даже дыма не  осталось..."  Таков финал этой
уральской истории.
   Сегодня  мы  наблюдаем  интересное  явление:   современный  читатель  с
удовольствием и увлечением читает этот старый роман.  Дело в том, что, как и
все  истинное в  искусстве,  роман затрагивает высоконравственные,  духовные
проблемы,  волнующие и нынешнюю молодежь.  Произведения искусства долговечны
потому,  что  каждое  последующее поколение обнаруживает в  нем  глубокую  и
жизненную правду,  умеет извлекать для себя уроки, как бы поворачивая к себе
произведение все  новыми  и  новыми гранями.  История Привалова поучительна.
Собираясь  делать  добрые  дела,   он  столкнулся  с  хищниками  и  оказался
беспомощным.  Значит ли это,  что делать добрые дела бесполезно,  а  хищники
всесильны? Конечно же, нет! Высокое человеческое бескорыстие было и остается
двигателем прогресса. Были и остаются хищники, рядящиеся нередко под деловых
людей  Нужно  учиться различать их  повадки,  угадывать за  словами,  иногда
красивыми,  истинные цели.  Уметь  судить  по  делам,  по  поступкам.  Роман
"Приваловские миллионы"  -  одна  из  ступенек  школы,  вооружающей  знанием
психологии хищников. А такая школа необходима и полезна.

   "Приваловские миллионы" стали  началом  серии  больших социально острых
романов  Мамина-Сибиряка.  Возрастало  мастерство писателя,  обострялось его
социальное  видение.  За  "Приваловскими миллионами"  последовали еще  более
интересные романы  -  "Горное гнездо" (1884),  "Три  конца" (1890),  "Братья
Гордеевы" (1891), "Золото" (1892), "Хлеб" (1895) и другие.
   Велико  литературное  наследство  Мамина-Сибиряка.   В   его   романах,
повестях,  рассказах впервые в русской литературе (что и выдвинуло его в ряд
крупнейших писателей XIX  века)  отражены во  всей  его  неприглядности "его
препохабие"  капитализм  и   слуги  его   капиталисты-заводчики.   Особенным
хищничеством отличались заводчики Урала,  в  связи с  отдаленностью от  суда
людского.  Мамин-Сибиряк знал это,  и боль народа была его болью. Он никогда
не сомневался в том,  что народ России умный,  трудолюбивый, талантливый, но
задавленный нищетой  и  невежеством,  рано  или  поздно  сбросит цепи,  став
истинным хозяином жизни.
   "Моя  цель  самая честная:  бросить искру света в  окружающую тьму",  -
писал  Мамин-Сибиряк.  В  своих  произведениях,  изображая резкими  красками
"жизнь во мгле" заводского рабочего и его лютых утеснителен,  исподволь,  но
неуклонно он  подводил  читателя  к  мысли,  что  самое  великое  терпение -
терпение  русского человека -  неизбежно должно  истощиться.  И  что  тогда?
Ответа на  этот  вопрос нет  у  Мамина-Сибиряка.  Но  ведь важен тот  вывод,
который невольно делает читатель его произведений.
   Видный   деятель   большевистской   партии   Ф.Сыромолотов,   один   из
руководителей революционного движения на  Урале,  сотрудник "Правды",  автор
упоминавшегося уже  некролога о  писателе,  делился  своими  впечатлениями о
творчестве Мамина-Сибиряка:  "На мой взгляд,  может быть, Мамин-Сибиряк и не
отдавал себе отчета,  как его творчество вдохновляло нас и будило на борьбу.
Он  обнажал  всю  настоящую  правду  и  несгибаемость  в  борьбе  уральского
горнозаводского мужика".
   Да,  книги Мамина-Сибиряка сыграли и  эту  роль,  служа тем  самым делу
революции.  Они вошли в золотой фонд русской культуры. "Земле родной есть за
что  благодарить Вас,  друг и  учитель наш".  Такими словами приветствовал с
Капри умирающего писателя в день его шестидесятилетия М.Горький.

   Виктор Стариков



ПРИВАЛОВСКИЕ МИЛЛИОНЫ


   Часть первая


I

   - Приехал...   барыня,   приехал!  -  задыхавшимся  голосом  прошептала
горничная Матрешка,  вбегая в спальню Хионии Алексеевны Заплатиной.  - Вчера
ночью приехал... Остановился в "Золотом якоре".
   Заплатина,  дама  неопределенных лет  с  выцветшим лицом,  стояла перед
зеркалом в утреннем дезабилье. Волосы цвета верблюжьей шерсти были распущены
по плечам,  но они не могли задрапировать ни жилистой худой шеи,  ни грязной
ночной  кофты,  открывавшей благодаря  оторванной верхней  пуговке  высохшую
костлявую грудь.  Известие,  принесенное Матрешкой,  поразило  Заплатину как
громом,  и она даже выронила из рук гребень, которым расчесывала свои волосы
перед зеркалом. В углу комнаты у небольшого окна, выходившего на двор, сидел
мужчина лет под сорок,  совсем закрывшись последним номером газеты.  Это был
сам г.  Заплатин, Виктор Николаич, топограф узловской межевой канцелярии. По
своей  наружности  он   представлял  полную  противоположность  своей  жене:
прилично полный,  с румянцем на загорелых щеках, с русой окладистой бородкой
и  добрыми серыми глазками,  он  так же  походил на  спелое яблоко,  как его
достойная половина  на  моченую  грушу.  Он  маленькими глотками отпивал  из
стакана кофе и лениво потягивался в своем мягком глубоком кресле.  Появление
Матрешки и  ее  шепот не произвели на Заплатина никакого впечатления,  и  он
продолжал читать свою газету самым равнодушным образом.
   - Матрена,  голубчик,  беги  сейчас  же  к  Агриппине  Филипьевне...  -
торопливо говорила Заплатина своей горничной. - Да постой... Скажи ей только
одно еловое "приехал". Понимаешь?.. Да ради бога, скорее...
   Матрешке в  экстренных случаях не  нужно было  повторять приказаний,  -
она,  по  одному мановению руки,  с  быстротой пушечного ядра летела хоть на
край света.  Сама по  себе Матрешка была самая обыкновенная,  всегда грязная
горничная, с порядочно измятым глупым лицом и большими темными подглазницами
под бойкими карими глазами; ветхое ситцевое платье всегда было ей не впору и
сильно стесняло могучие юные формы. В руках Заплатиной Матрешка была золотой
человек,   потому  что  обладала  счастливой  способностью  действовать  без
рассуждений.
   - Ах,   господи...  что  же  это  такое?..  Да  Виктор  Николаич...  Ах
господи!.. - причитала Заплатина, бестолково бросаясь из угла в угол.
   - Чего тебе?..
   - Да ведь ты слышал: при-е-хал...
   - Что же из этого?
   - Болван!  Да ведь Привалов - миллионер, пойми ты это... Мил-ли-онер!..
Ах, господи, где же мой корсет... где мой корсет?
   - Отстань, пожалуйста...
   - Дурак!..  Ах,  господи...  Ведь говорила я Агриппине Филипьевне,  уже
сколько раз говорила:  "Mon ange*, уж поверьте, что недаром приехал этот ваш
братец..." Да-с!.. Вот и вышло по-моему. Ах! вот пойдет переполох: Бахаревы,
Ляховские,  Половодовы...  Я очень рада,  что Привалов посбавит им спеси, то
есть Ляховским и Половодовым.  Уж очень зазнались...  даром, что рыльце-то у
них в пушку.  Вот ужо, погодите, подтянет вас, голубчиков, наследничек-то...
Ха-ха... Виктор Николаич, дерево ты этакое, слышишь: Привалов приехал!
   ______________
   * Мой ангел (франц.).

   - Да отвяжись ты от меня, ржавчина! "Приехал, приехал", - передразнивал
он жену.  -  Нужно,  так и приехал.  Такой же человек,  как и мы, грешные...
Дайка мне миллион, да я...
   - Отчего же  он  не остановился у  Бахаревых?  -  соображала Заплатина,
заключая свои кости в корсет.  - Видно, себе на уме... Все-таки сейчас поеду
к  Бахаревым.  Нужно предупредить Марью Степановну...  Вот и  партия Nadine.
Точно с  неба  жених свалился!  Этакое счастье этим богачам:  своих денег не
знают куда девать, а тут, как снег на голову, зять миллионер... Воображаю: у
Ляховского дочь,  у Половодова сестра,  у Веревкиных дочь, у Бахаревых целых
две... Вот извольте тут разделить между ними одного жениха!..
   - Бабы -  так  бабы и  есть,  -  резонировал Заплатин,  глубокомысленно
рассматривая расшитую цветным шелком полу своего халата.  -  У  них  свое на
уме!  "Жених" -  так и  было...  Приехал человек из  Петербурга,  -  да он и
смотреть-то на ваших невест не хочет! Этакого осетра женить... Тьфу!..
   - Ничего  ты  не  понимаешь,  -  с  напускным  равнодушием  проговорила
Заплатина,  облекаясь  в  перекрашенное шелковое  платье  травяного цвета  и
несколько раз  примеривая летнюю соломенную шляпу с  коричневой отделкой.  -
Разве  мужчины могут  что-нибудь  понимать?  По-твоему,  например,  Привалов
заберется с  Иваном Яковлевичем к  арфисткам в  "Магнит" и  будет совершенно
счастлив? Да? Как Лепешкин, Ломтев... Ведь и ты не прочь бы присоединиться к
их  компании.  Пожалуйста,  не  трудитесь  отпираться...  Все  вы,  мужчины,
одинаковы, и меня не проведете! Нет... Насквозь всех вас вижу: променяете на
первую танцовщицу.
   Заплатина круто повернулась перед зеркалом и посмотрела на свою особу в
три  четверти.  Платье сидело кошелем;  на  спине оно  отдувалось пузырями и
ложилось вокруг ног некрасивыми тощими складками, точно под ними были палки.
"Разве  надеть новое  платье,  которое подарили тогда  Панафидины за  жениха
Капочке?  -  подумала Заплатина,  но сейчас же решила:  -  Не стоит...  Еще,
пожалуй,  Марья Степановна подумает,  что я заискиваю перед ними!" Почтенная
дама придала своей физиономии гордое и презрительное выражение.
   - А ты вот что,  Хина, - проговорил Заплатин, наблюдавший за последними
маневрами жены. - Ты не очень тово... понимаешь? Пожалей херес-то... А то у,
тебя нос совсем клюквой...
   - У меня... нос клюквой?!
   Хиония  Алексеевна  выпрямилась и,  взглянув  уничтожающим взглядом  на
мужа,  как  это  делают драматические провинциальные актрисы,  величественно
проговорила:
   - Если без меня приедет сюда Агриппина Филипьевна,  передай ей, что я к
ней непременно заеду сегодня же... Понял?
   - Как не понять:  вам с  Агриппиной Филипьевной теперь работа,  в чужом
пиру похмелье...
   Семья Заплатиных в уездном городке Узле,  заброшенном в глубь Уральских
гор,  представляла оригинальное и  вполне современное явление.  Она являлась
логическим результатом сцепления целой системы причин и следствий, созданных
живой действительностью.  Эта семья,  как истинное дитя своего века, служила
выразителем его стремлений,  достоинств и  недостатков.  Виктор Николаич был
сын  сторожа,  отставного солдата Кое-как,  с  грехом  пополам,  выучился он
грамоте и  в  самой  зеленой юности  поступил в  уездный суд,  где  годам  к
тридцати добился пятнадцати рублей жалованья По тому времени этих денег было
совершенно достаточно,  чтобы одеваться прилично и  иметь доступ в  скромные
чиновничьи дома.  Последнее, ничтожное в своей сущности обстоятельство имело
в  жизни Заплатина решающее значение.  На  одной из чиновничьих вечеринок он
встретился с чрезвычайно бойкой гувернанткой.  Она заинтересовала маленького
чиновника.  Правда,  у гувернантки была довольно сомнительная репутация,  но
это   совершенно  выкупалось  тремя   тысячами   приданого.   Заплатин   был
рассудительный человек и сразу сообразил,  что дело не в репутации, а в том,
что  сто восемьдесят рублей его жалованья сами по  себе ничего не  обещают в
будущем,  а плюс три тысячи представляют нечто очень существенное. Этот брак
состоялся,  и  его плодами постепенно явились двадцать пять рублей жалованья
вместо прежних пятнадцати,  далее свой домик, стоивший по меньшей мере тысяч
пятнадцать,  своя  лошадь,  экипажи,  четыре  человека  прислуги,  приличная
барская обстановка и  довольно