"Всем взяла эта Антонида Ивановна,
и  полнотой,  и  лицом,  и выходкой!" При этом Марья Степановна каждый раз с
коротким вздохом вспоминала, что "вот у Нади, для настоящей женщины, полноты
недостает, а у Верочки кожа смуглая и волосы на руках, как у мужчины".
   - Ну рассказывай,  чем тебя угощала Антонида-то Ивановна, - допрашивала
старушка своего гостя.
   Привалов рассказал, как умел, про половодовский обед.
   - В саду обедали-то, говоришь?
   - В саду...
   - Это уж,  видно,  твоему поверенному жарко стало...  Уж  и  нашел себе
поверенного, нечего сказать!..
   - А чем он плох, Марья Степановна?
   - Да я его не хаю,  голубчик,  может,  он и хороший человек для тебя, я
так говорю.  Вот все с Виктором Васильичем нашим хороводится...  Ох-хо-хо!..
Был, поди, у Веревкиных-то?
   - Был. Заезжал с Николаем Иванычем, чтобы вместе ехать к Половодову.
   - Так... Когда вот я про этих Веревкиных вспомню, чудно мне делается: в
кого  у  них  детки  уродились.  Мать  -  немка,  хоть  и  говорит  с  Хиной
по-французскому;  отец на дьячка походит,  а вот - взять хоть ту же Антониду
Ивановну,  -  какую  красоту вырастили!..  Или  тоже  взять Николая Иваныча:
издалека на него поглядеть - так чисто из нашего купеческого звания паренек,
ей-богу!..  Только я его боюсь,  твоего поверенного:  как вытаращит глаза на
тебя,  запыхтит... Больно уж, говорят, дерзко он суд ведет, ну, и тоже такая
гуляка,  что  не  приведи истинный Христос.  Ты,  смотри,  не  больно с  ним
путайся.
   За  чайным  столом  скоро  собралась  вся  семья.   Надежда  Васильевна
показалась сегодня  Привалову особенно  веселой.  Она  рассказывала о  своей
поездке в Шатровский завод,  о том,  как Костя ждет Привалова, и т.д. Виктор
Васильич и  Верочка по  обыкновению дурачились,  несмотря на  самые  строгие
взгляды Марьи Степановны.
   - Мы вместе с Сергеем Александрычем поедем в Шатрово,  - заявлял Виктор
Васильич.
   - Левизором, что ли? - насмешливо спрашивала Марья Степановна. - То-то,
поди, Костя соскучился по тебе, ждет не дождется...
   - Нужно еще сначала спросить Сергея Александрыча,  возьмет ли он тебя с
собой, - добавила Верочка, гремя чайной ложкой.
   - Ну,  ты, радуга, разве можешь что-нибудь понимать? - огрызался Виктор
Васильич.
   Чтобы  окончательно развеселить собравшееся за  чаем  общество,  Виктор
Васильич  принялся рассказывать какой-то  необыкновенный анекдот  про  Ивана
Яковлича и  кончил тем,  что Марья Степановна не позволила ему досказать все
до конца, потому что весь анекдот сводился на очень пикантные подробности, о
которых было неудобно говорить в присутствии девиц.
   - Ну,  не буду, не буду... - согласился Виктор Васильич. - Я как-нибудь
после Сергею Александрычу доскажу одному.  Где эти кислые барышни заведутся,
и поговорить ни о чем нельзя.  Вон Зося,  так ей все равно: рассказывай, что
душе угодно.
   - Да не ври ты, ради истинного Христа, - упрашивала Марья Степановна. -
Так  она тебя и  стала слушать!  Не  из  таких девка-то,  с  ней говори,  да
откусывай...
   - Мама,  да Зося никогда и не говорит с Витей,  -  вмешалась в разговор
Верочка.  - Ведь он ей только подает калоши да иногда сбегает куда-нибудь по
ее поручению...
   - А  ты  когда же  это  к  Ляховскому-то  поедешь?  -  обратилась Марья
Степановна к Привалову.  - Долго уж больно что-то собираешься... Тоже вот на
заводы не едешь.
   - Тихий воз будет на горе, - с улыбкой отвечал Привалов.


IX

   - Ужо   заходи   как-нибудь  вечерком,   -   говорила  Привалову  Марья
Степановна, когда он уходил.
   - С  особенным удовольствием,  -  отозвался Привалов,  припоминая совет
Виктора Васильича относительно преферанса.
   - Ну,  там как знаешь,  -  с удовольствием или без удовольствия. Скушно
покажется со  старухами-то  сидеть?  Не  больно у  нас  веселья-то  много...
Ничего, поскучай.
   Но вечера в бахаревском доме Привалову совсем не показались скучными, а
наоборот,  он  считал часы,  когда ему можно было отправиться в  бахаревское
гнездо.
   Всех больше вечерними визитами Привалова была довольна Верочка, хотя на
ее долю от этих визитов перепадало очень немного.  Этой практической девушке
больше всего нравилось то,  что в их доме появился наконец настоящий мужчина
со всеми признаками жениха. Раньше эти вечера были скучны до тошноты, потому
что  на  половине Марьи  Степановны собиралось только  исключительно женское
общество,  да и какое общество: приплетется старуха Размахнина, придет Павла
Ивановна   со   своими   бесконечными  кружевами,   иногда   навернется  еще
какая-нибудь старушка -  вот и все.  Попьют чайку,  побеседуют и усядутся за
карточный стол играть в  преферанс.  Если,  кроме Павлы Ивановны,  никого не
было,  усаживали играть Верочку, которая страшно скучала и потихоньку зевала
в руку.  Появление Хины среди такого мертвого вечера было целым событием,  и
Верочка по-детски заглядывала ей  прямо в  рот,  откуда,  как сухой горох из
прорванного мешка,  неудержимо  сыпались  самые  удивительные новости.  Даже
старицам,  начетчицам,  странницам и  разным божьим старушкам Верочка всегда
была рада,  потому что вместе с  ними на половину Марьи Степановны врывалась
струя  свежего  воздуха,  приносившая  с  собой  самый  разнообразный  запас
всевозможных напастей,  болей и  печалей,  какими изнывал мир  за  пределами
бахаревского дома.
   Василий Назарыч половину года проводил на приисках,  а  другую половину
почти все  вечера у  него были заняты кабинетной работой или визитами разных
нужных  людей.  Про  Виктора  Васильича и  говорить нечего:  с  наступлением
сумерек  он  исчезал из  дому  с  замечательною аккуратностью и  возвращался
только утром. Надежда Васильевна вечером тоже редко показывалась на половине
Марьи Степановны,  потому что  обыкновенно в  это время занималась у  себя в
комнате,  -  "читала в книжку", как говорила про нее Марья Степановна. Таким
образом,  появление  Привалова  перевернуло вверх  дном  вечернюю  жизнь  на
половине  Марьи   Степановны  и   оживило   ее   лихорадочной  деятельностью
сравнительно с  прежним.  Павла  Ивановна появлялась аккуратно каждый  день,
когда приходил Привалов,  и втроем они усаживались за бесконечный преферанс.
По  требованию Марьи Степановны,  Надежда Васильевна обязана была  оставлять
свое "чтение в  книжку" и  тоже принимать участие в  преферансе или занимать
гостя разговором.
   - Да  о  чем  же  я  с  ним  буду разговаривать?  -  спрашивала Надежда
Васильевна. - Разговаривать на заказ очень трудно.
   - Ладно,  ладно...  с  другими умеешь разговаривать,  а  тут и языка не
стало.
   - С какими другими?
   - Ну,  у Ляховских своих,  поди, говоришь тоже... Ведь не в молчанку же
там играют...
   - У Ляховских,  мама, в преферанс не играют, а говорят, когда хочется и
что хочется.
   - Не мудри, говорю. Вот к Хине не хочешь ехать с визитом...
   - Вы знаете, почему я не еду к ней.
   Марья  Степановна после  размолвки Василия Назарыча с  Приваловым почти
совсем упала духом относительно своих заветных планов;  Привалов не  казал к
ним глаз,  Надежда Васильевна ни  за  что не хотела ехать к  Хине,  -  одним
словом,  выходило так, что Привалов совсем попался в ловкие руки одной Хины,
которая не  преминет воспользоваться всеми  выгодами своего  исключительного
положения.  Вот  в  этот  критический момент  Марья  Степановна  и  решилась
обойтись совсем без  Хины и  повести дело вполне самостоятельно.  Теперь она
была  наверху  блаженства,   потому  что,  очевидно,  Привалов  с  особенным
удовольствием проводил у  них  вечера  и  заметно искал  случая поговорить с
Надеждой Васильевной.  Марья Степановна каждый раз замечала, что присутствие
дочери оживляло Привалова и он украдкой часто посматривал на нее.
   - Устрой,  господи,  все на  пользу!  -  шептала иногда Павла Ивановна,
когда оставалась одна с Марьей Степановной.
   - Мудрено что-то,  -  вздыхала Марья Степановна.  -  Не  пойму я  этого
Сережу...  Нету в  нем чего-то,  характеру недостает:  собирается-собирается
куда-нибудь,  а глядишь - попал в другое место. Теперь вот тоже относительно
Нади:  как будто она ему нравится и как будто он ее даже боится... Легкое ли
место -  такому мужчине какой-нибудь девчонки бояться! И она тоже мудрит над
ним... Я уж вижу ее насквозь: вся в родимого батюшку пошла, слова спросту не
молвит.
   - Девичье дело, Марья Степановна... Нынче образованные да бойкие девицы
пошли, не как в наше время. Ну, у них уж все по-своему и выходит.
   - Выходит,  да  не  больно...  В  наше  время жених-то  приехал в  дом,
поглядел невесту издальки,  а  потом тебе и свадьба.  А нынче:  тянут-тянут,
ходят-ходят, говорят-говорят по-умному-то, а глядишь - дело и рассохлось, да
и время напрасно пропало.
   После одного очень скучного преферанса, когда Марья Степановна вышла из
комнаты,  чтобы отдать Досифее какое-то  распоряжение по хозяйству,  Надежда
Васильевна пытливо и внимательно посмотрела на Привалова и потом спросила:
   - Неужели вам нравится играть в карты?
   - Да.
   - Не может быть.  Вы просто хотите угодить маме и,  вероятно,  скучаете
страшно.
   - Наоборот:  я так люблю эту мирную обстановку в вашем доме и ничего не
желал бы лучшего.
   Девушка с недоверием посмотрела на Привалова и ничего не ответила. Но в
другой раз, когда они остались вдвоем, она серьезно спросила:
   - В  прошлый  раз  вы  сказали,  что  вам  очень  нравится наша  мирная
обстановка, - это серьезно было сказано?
   - Совершенно серьезно.
   - А  вы не чувствуете никаких диссонансов,  какими пропитана эта мирная
обстановка?
   - Я хорошенько не понимаю, что вы хотите этим сказать...
   Надежда  Васильевна на  минуту  задумалась и,  по-видимому,  колебалась
высказать свою мысль, но, взглянув Привалову в глаза, она тихо проговорила:
   - Да  везде эти диссонансы,  Сергей Александрыч,  и  вы,  кажется,  уже
испытали на себе их действие. Но у отца это прорывается минутами, а потом он
сам раскаивается в  своей горячности и  только из  гордости не хочет открыто
сознаться в сделанной несправедливости.  Взять хоть эту историю с Костей. Вы
знаете, из-за чего они разошлись?
   - Да, кажется, из-за того же, из-за чего произошла и наша размолвка, то
есть из-за приисков.
   - С той разницей, что вы и Костя совершенно иначе высказались по поводу
приисков:  вы не хотите быть золотопромышленником потому, что считаете такую
деятельность  совершенно  непроизводительной;   Костя,   наоборот,   считает
золотопромышленность вполне  производительным трудом  и  разошелся  с  отцом
только по вопросу о  приисковых рабочих...  Он рассказывает ужасные вещи про
положение этих рабочих на золотых промыслах и  прямо сравнил их с  каторгой,
когда отец настаивал, чтобы он ехал с ним на прииски.
   - Но ведь положение приисковых рабочих можно улучшить - это зависит уже
от самих золотопромышленников.
   - В том-то и дело,  что Костя доказывает совершенно противное,  то есть
что  если  обставить  приисковых рабочих  настоящим  образом,  тогда  лучшие
прииски будут давать предпринимателям одни убытки.  Они поспорили горячо,  и
Костя  высказался очень резко относительно происхождения громадных богатств,
нажитых золотом. Тут досталось и вашим предкам отчасти, а отец принял все на
свой счет и ужасно рассердился на Костю.
   - А по-вашему. Надежда Васильевна, прав Костя или нет?
   - И прав и нет. Прав в том отношении, что действительно наше, например,
богатство создано потом  и  кровью  добровольных каторжников.  Это  с  одной
стороны,  а с другой - Костя, по-моему, не прав. Именно, он забывает то, что
отец вырос и состарился в известных взглядах, отнестись к которым критически
он    решительно   не   в    состоянии.    Затем,    специально   для   отца
золотопромышленность освящена  гуляевскими  и  приваловскими преданиями,  и,
наконец,   сам  он   фанатик  своего  дела,   на   которое  смотрит  как  на
священнодействие,  а  не как на источник личного обогащения.  Вот вам первый
диссонанс нашей мирной обстановки,  - закончила Надежда Васильевна свою речь
с  немного грустной улыбкой.  -  Мы живем паразитами,  и от нашего богатства
пахнет кровью тысяч бедняков...  Согласитесь, что одно сознание такой истины
в состоянии отравить жизнь.
   - Вы замечательно смело рассуждаете... - задумчиво проговорил Привалов.
- И  знаете,   я  тысячу  раз  думал  то  же,   только  относительно  своего
наследства...  Вас мучит одна золотопромышленность, а на моей совести, кроме
денег,  добытых золотопромышленностью,  большою тяжестью лежат  еще  заводы,
которые основаны на  отнятых у  башкир  землях и  созданы трудом приписных к
заводам крестьян.
   - Да...  Но у  вас есть выход:  вы можете выплавить свой долг в той или
другой форме.  А вот другое дело,  когда мы будем рассматривать нашу частную
жизнь,   наше  миросозерцание,   наши  нравственные  понятия,  стремления  и
желания... Вот я именно поэтому и заговорила с вами о диссонансах. Возьмите,
например,  хоть наше раскольничество:  что  осталось от  того,  за  что люди
умирали сотнями, выносили пытки, изгнание и скитались по лесам, как звери?..
Решительно  ничего,   кроме  мертвой  формы  и  кой-каких  обрядов.  И  этим
буквоедством пропитана вся жизнь!  Вы посмотрите, как мы относимся к другим!
Сколько самой грубой фальши!..  А  самое скверное то,  что  мы  этой фальшью
покупаем себе полное спокойствие совести.
   Надежда  Васильевна  очень   горячо  развила  свою   основную  мысль  о
диссонансах,  и Привалов с удивлением смотрел на нее все время: лицо ее было
залито румянцем, глаза блестели, слова вырывались неудержимым потоком.
   - Скажите,  пожалуйста,  Надежда Васильевна,  только одно,  - спрашивал
Привалов, - когда и как вы успели передумать столько?
   - Вы хотите сказать:  кто меня научил всему этому? О, это очень длинная
история...  Отчасти виноват Костя, потом доктор Сараев, у которого я училась
вместе с Зосей Ляховской; наконец, приходилось читать кое-что...
   Привалов видел,  что  девушке что-то  хотелось ему  досказать,  но  она
удержалась.
   Несколько  таких   разговоров  быстро  сблизили  Привалова  и   Надежду
Васильевну,  между ними выросла та невидимая связь, которая не высказывалась
словами,  а только чувствовалась. Привалов увидел девушку совершенно в новом
для него свете:  она тяготилась богатой обстановкой,  в  которой приходилось
жить, всякой фальшивой нотой, которых так много звучало в жизни бахаревского
дома,  наконец,  своей бездеятельной, бесполезной и бесцельной ролью богатой
невесты.  Часто они  с  радостью открывали,  что  думали об  одних и  тех же
вопросах,   мучились  теми  же  сомнениями  и   нередко  приходили  к  одним
результатам.  Для  Привалова не  оставалось никакого сомнения,  что  Надежда
Васильевна живет  в  отцовском  доме  только  внешним  образом,  а  ее  душа
принадлежит другому Миру и  другим людям.  Иногда девушка выражалась слишком
резко о  самых близких людях,  и  Привалов не  мог не  чувствовать,  что она
находится под чьим-то  исключительным,  очень сильным влиянием и  многого не
досказывает.
   В  свою очередь,  Привалов очень подробно рассказывал о своих планах на
будущее.  На  Шатровские заводы он  смотрел,  как на свой исторический долг,
который обязан выплатить сорокатысячному заводскому населению и башкирам.  В
какой форме он  это  сделает,  -  пока для  него еще  не  ясно,  и  придется
действовать сообразно указаниям опыта.  Только в  этих видах он и хлопочет о
своем наследстве, от которого даже не вправе отказаться. Но прежде чем можно
будет  приступить к  выполнению этих  планов,  необходимо очистить заводы от
государственного долга, что займет, может быть, период времени лет в десять.
   - Относительно  опеки  и  государственного долга  Костя  будет  с  вами
совершенно согласен,  - говорила Надежда Васильевна, - но относительно ваших
планов погашения исторического долга вы встретите в нем мало сочувствия.
   - Почему вы так думаете?
   - Да по всему:  у вас просто сердце не лежит к заводскому делу, а Костя
в  этом отношении фанатик.  Он  решительно и  знать ничего не  хочет,  кроме
заводского дела.
   Привалов  подробно  объяснил,  что  промышленность в  Европе  и  у  нас
пользуется совсем незаслуженным покровительством государства и  даже науки и
всем своим гнетом ложится на основной источник народного благосостояния - на
земледелие.  Эта истина особенно справедлива для России, которая надолго еще
останется земледельческой страной  по  преимуществу.  С  этой  точки  зрения
русские горные заводы,  выстроенные на  даровой земле  крепостным трудом,  в
настоящее время  являются просто язвой  в  экономической жизни  государства,
потому что  могут существовать только благодаря высоким тарифам,  гарантиям,
субсидиям и всяким другим льготам,  которые приносят громадный вред народу и
обогащают одних заводчиков.
   - Теперь я понимаю,  -  говорила Надежда Васильевна. - Мне кажется, что
папа  просто не  понял вас  тогда и  согласится с  вами,  когда хладнокровно
обсудит все дело.
   - Нет, я на это не надеюсь, Надежда Васильевна.
   - Почему так?
   - Да так... Существует что-то вроде фатализма: люди, близкие друг другу
по духу,  по складу ума,  по стремлениям и даже по содержанию основных идей,
расходятся иногда на  всю жизнь из-за каких-либо глупейших пустяков,  пустой
фразы, даже из-за одного непонятого слова.
   - Значит,  вы не верите в  возможность разумно устранять такие пустяки,
которые стоит только выяснить?
   - Как вам сказать:  и  верю и  не верю...  Пустяки в нашей жизни играют
слишком большую роль,  и  против  них  иногда мы  решительно бессильны.  Они
опутывают нас по рукам и по ногам,  приносят массу самых тяжелых огорчений и
служат неиссякаемым источником других пустяков и мелочей. Вы сравните: самый
страшный  враг  -   тот,   который  подавляет  нас  не  единичной  силой,  а
количеством.  В  тайге охотник бьет медведей десятками,  -  и часто делается
жертвой комаров.  Я не отстаиваю моей мысли,  я только высказываю мое личное
мнение.
   Девушка задумалась.  Она  сама  много  раз  думала о  том,  что  сейчас
высказал Привалов,  и  в  ее  молодой душе проснулся какой-то  смутный страх
перед необъятностью житейских пустяков.
   - Действительно, эти мелочи просто заедают нас, - согласилась она. - Но
ведь есть же средства против них?
   - И есть и нет, глядя по человеку.
   У  Бахаревых Привалов  познакомился с  доктором  Сараевым,  который  по
вечерам иногда заезжал навестить Василия Назарыча.  Это был плотный господин
лет под пятьдесят,  широкий в  плечах,  с короткой шеей и сильной проседью в
гладко зачесанных темных волосах и  такой же  бородке.  Для своих лет доктор
сохранился очень хорошо,  и только лицо было совершенно матовое,  как у всех
очень  нервных людей;  маленькие черные глаза смотрели из-под  густых бровей
пытливо и задумчиво. Ходил доктор торопливой, неслышной походкой, жал крепко
руку,  когда здоровался,  и  улыбался одинаково всем стереотипной докторской
улыбкой, которую никто не разберет.
   - Мой  учитель  и  друг,  -  рекомендовала Надежда  Васильевна  доктора
Привалову. - Борис Григорьич помнит вас, когда вы были еще гимназистом.
   - Я тоже не забыл вас,  Борис Григорьич, - отвечал Привалов, - и сейчас
бы узнал, если бы встретил вас.
   - А  я так не скажу этого,  -  заговорил доктор мягким грудным голосом,
пытливо рассматривая Привалова.  - И не мудрено: вы из мальчика превратились
в взрослого,  а я только поседел. Кажется, давно ли все это было, когда вы с
Константином  Васильичем  были  детьми,   а   Надежда  Васильевна  крошечной
девочкой,  -  между тем  пробежало целых пятнадцать лет,  и  нам,  старикам,
остается только уступить свое место молодому поколению.
   - Вы,  доктор,  сегодня,  кажется,  не в духе?  -  с улыбкой спрашивала
Надежда Васильевна.
   - Нет,  я  только констатирую факт;  это  одна из  тех  старых историй,
которые останутся вечно новыми.
   Привалов с  особенны