костылями,  но тут подвернулся этот Альфонс Богданыч.  Вы,  вероятно, видали
его у  нас?  Что произошло между ними -  не знаю,  но с папой вдруг сделался
паралич...
   - Если  вы  желаете навестить больного,  он  будет вам  рад,  -  заявил
доктор, появляясь в дверях.
   Через  два  номера  по  обитой  ковром двери  Привалов узнал  помещение
больного.  Стены номера и весь пол были покрыты ташкентскими коврами; слабая
струя  света  едва   пробивалась  сквозь  драпировки  окон,   выхватывая  из
наполнявшего  комнату  полумрака  что-то  белое,   что  лежало  на  складной
американской кровати, как узел вычищенного белья. Воздух был насыщен запахом
эфира  и  какого-то  пахучего спирта.  Доктор  осторожно подвел  Привалова к
креслу,  которое стояло у  самой кровати больного,  рядом с ночным столиком,
заставленным  аптечными  банками  и   флаконами.   Только   теперь  Привалов
рассмотрел голову больного, обернутую чем-то белым: глаза были полуоткрытые,
рот неприятно скошен на сторону.  Слабое движение левой руки -  вот все, чем
больной мог заявить о своем человеческом существовании.
   - Папа,  как ты себя чувствуешь?  - спрашивала девушка, заходя к отцу с
другой  стороны  кровати.   -  Сергей  Александрыч  нарочно  приехал,  чтобы
навестить тебя...
   Слабое движение руки,  жалко опустившейся на одеяло,  было ответом,  да
глаза раскрылись шире,  и в них мелькнуло сознание живого человека. Привалов
посидел около больного с четверть часа;  доктор сделал знак, что продолжение
этого безмолвного визита может утомить больного,  и  все  осторожно вышли из
комнаты. Когда Привалов начал прощаться, девушка проговорила:
   - Вы куда же? Нет, мы вас оставим обедать... И не думайте отказываться:
по-деревенски, без церемоний.
   Обед был подан в номере,  который заменял приемную и столовую.  К обеду
явились пани Марина и Давид.  Привалов смутился за свой деревенский костюм и
пожалел,  что согласился остаться обедать. Ляховская отнеслась к гостю с той
бессодержательной светской любезностью,  которая ничего  не  говорит.  Чтобы
попасть в тон этой дамы,  Привалову пришлось собрать весь запас своих знаний
большого света.  Эти трогательные усилия по  возможности разделял доктор,  и
они вдвоем едва тащили на себе тяжесть светского Ига.
   - Каким вы  богатырем смотрите среди нас,  -  откровенно заметила Зося,
обращаясь к Привалову в середине обеда.  - Мы все рядом с вами просто жалки:
мама не совсем здорова,  Давид как всегда, доктор тоже какой-то желтый весь,
о  мне и  говорить нечего...  Я  вчера взглянула на  себя в  зеркало и  даже
испугалась: чистая восковая кукла, которая завалялась в магазине.
   - Будем,  по  примеру Сергея Александрыча,  надеяться на  целебную силу
деревенского воздуха, - проговорил доктор.
   Привалов вздохнул свободнее,  когда  наконец  обед  кончился и  он  мог
распрощаться с этим букетом чающих движения воды.
   - Если вы захотите осмотреть мою мельницу,  Софья Игнатьевна, - говорил
Привалов, прощаясь с девушкой, - я буду очень счастлив.
   - Непременно,  непременно,  Сергей Александрыч, - весело отвечала Зося,
встряхивая головой, - мы с доктором прикатим к вам.


X

   Мы  должны вернуться назад,  к  концу  апреля,  когда Ляховский начинал
поправляться и  бродил по своему кабинету при помощи костылей.  Трехмесячная
болезнь принесла с  собой  много упущений в  хозяйстве,  и  теперь Ляховский
старался наверстать даром пропущенное время. Он рано утром поджидал Альфонса
Богданыча и  вперед  закипал гневом  по  поводу  разных щекотливых вопросов,
которые засели в его голове со вчерашнего дня.
   Наконец дверь скрипнула,  и  на пороге показался сам Альфонс Богданыч с
кипой бумаг в старом портфеле.
   - Надеюсь,  драгоценное здоровье Игнатия Львовича совсем поправилось? -
льстиво заговорил управляющий,  с низким поклоном занимая свое обычное место
за письменным столом.
   - Да, вы можете надеяться... - сухо ответил Ляховский. - Может быть, вы
надеялись на кое-что Другое, но богу было угодно поднять меня на ноги... Да!
Может быть,  кто-нибудь ждал  моей  смерти,  чтобы завладеть моими деньгами,
моими имениями...  Ну,  сознайтесь, Альфонс Богданыч, у вас ведь не дрогнула
бы рука обобрать меня?  О, по лицу вижу, что не дрогнула бы... Вы бы стащили
с  меня саван...  Я  это чувствую!..  Вы бы пустили по миру и  пани Марину и
Зосю... О-о!.. Прошу вас, не отпирайтесь: совершенно напрасно... Да!
   Альфонс  Богданыч улыбнулся.  Да,  улыбнулся в  первый  раз,  улыбнулся
спокойной улыбкой совсем независимого человека и  так же  спокойно посмотрел
прямо в глаза своему патрону...  Ляховский был поражен этой дерзостью своего
всенижайшего слуги  и  готов  был  разразиться целым  потоком проклятий,  но
Альфонс Богданыч предупредил его  одним жестом:  он  с  прежним спокойствием
раскрыл  свой  портфель,  порылся  в  бумагах  и  достал  оттуда  свеженькое
объявление, отпечатанное на листе почтовой бумаги большого формата.
   - Вот... - коротко проговорил он, подавая объявление Ляховскому.
   Отнеся  бумагу  далеко  от  глаз,  Ляховский  быстро  пробежал  глазами
объявление,      которое     гласило:     "Торгово-промышленная     компания
А.Б.Пуцилло-Маляхинского.   Компания  имеет   честь   довести  до   сведения
почтеннейшей публики,  что  она  на  вновь открытых заводах -  винокуренных,
кожевенных,  свечных и мыловаренных - принимает всевозможные заказы, ручаясь
за добросовестное выполнение оных и,  в особенности,  за их своевременность.
Заводы  расположены в  Западной Сибири,  главный  склад  и  контора компании
помещаются в  г.Узле,  по Соборной улице,  в доме А.Б.Пуцилло-Маляхинского".
Под объявлением стояла полная подпись:  "А.Б.Пуцилло-Маляхинский". Ляховский
три раза прочел объявление,  почесал себе лоб, заглянул на оборотную сторону
бумаги и, наконец, проговорил:
   - Не   знаю...   Совсем  не   слыхал  такой  компании!..   Что  это  за
Пуцилло-Маляхинский?  Вероятно,  какой-нибудь  аферист?..  Совсем незнакомая
фамилия.
   - Может  быть,  почтеннейшему Игнатию Львовичу угодно будет  припомнить
эту фамилию?  -  с прежней улыбкой проговорил Альфонс Богданыч.  -  Когда-то
Игнатий Львович знал эту фамилию.
   - Нет, не помню!
   - Мой дед по отцу был Пуцилло,  а  мой дед по матери -  Маляхинский,  -
проговорил Альфонс Богданыч.
   Ляховский сделал  большие глаза,  раскрыл рот  и  бессильно опустился в
свое ободранное кресло,  схватившись обеими руками за голову.  В  этой умной
голове теперь колесом вертелась одна мысль:
   "Пуцилло-Маляхинский... Пуцилло-Маляхинский... Пуцилло-Маляхинский".
   - Вы  меня  обокрали,  Альфонс Богданыч...  -  прошептал убитым голосом
Ляховский.  -  Каждый гвоздь на  ваших  заводах мой...  Понимаете:  вы  меня
пустили по миру!!
   - Нет,  зачем же,  Игнатий Львович... Я вашего ничего не тронул, а если
что имею, то это плоды долголетних сбережений.
   - Плоды долголетних сбережений!!  Ха-ха!  -  дико  захохотал Ляховский,
закидывая голову. - Вернее: плоды долголетнего систематического грабежа...
   - Вы  ошибаетесь,  Игнатий  Львович,  -  невозмутимо продолжал  Альфонс
Богданыч. - Вы из ничего создали колоссальные богатства в течение нескольких
лет.  Я  не обладаю такими счастливыми способностями и должен был употребить
десятки лет для создания собственной компании. Нам, надеюсь, не будет тесно,
и  мы  будем полезны друг другу,  если этого,  конечно,  захотите вы...  Все
зависит от вас...
   - Скажите мне одно,  -  спрашивал Ляховский,  - как вы успели выстроить
все эти заводы, когда все время находились неотлучно при мне? Кто строил все
эти заводы...
   - Как кто?  По матери у меня остались два племянника Маляхинских,  и по
отцу у  меня три  племянника Пуцилло...  Молодые люди отлично кончили курс в
высших  заведениях  и   постройкой  заводов  только  отплатили  мне  за   то
воспитание, которое я дал им.
   - У вас пять племянников?!.
   - И одна племянница...  Очень милая девушка,  Игнатий Львович!  И какие
завидные способности: говорит на трех языках, рисует...
   - Довольно, довольно... Верю!..
   Ляховский чувствовал,  как он проваливается точно в  какую-то пропасть.
Ведь все дела были на  руках у  Альфонса Богданыча,  он  все на  свете знал,
везде  поспевал  вовремя,  и  вдруг  Альфонса  Богданыча  не  стало...  Кого
Ляховский найдет теперь на  его  место?  Вдобавок,  он  сам не  мог работать
по-прежнему.  Фамилия  Пуцилло-Маляхинский придавила Ляховского,  как  гора.
Впереди - медленное разорение...
   Вечером с ним сделался удар.


XI

   Публика начала съезжаться на воды только к концу мая.  Конечно,  только
половину этой публики составляли настоящие больные,  а другая половина ехала
просто весело провести время,  тем более что летом жизнь в  пыльных и душных
городах не представляет ничего привлекательного.
   - Господа...   mesdames,   пользуйтесь  воздухом!   -   кричал   доктор
Хлюдзинский с утра до вечера,  торопливо перебегая от одной группы к другой.
- От воздуха зависит все, mesdames!.. Посмотрите на Ляховских: отца привезли
замертво, дочь была совершенно прозрачная, а теперь Игнатий Львович катается
в  своем кресле,  и  Софья Игнатьевна расцвела,  как  ширазская роза!..  Да,
mesdames...  А все отчего:  Софья Игнатьевна вполне пользуется всеми благами
деревенского воздуха,  и  розы на  ее щеках служат лучшим доказательством ее
благоразумия.
   Как на  всех других водах,  знакомства здесь сводились с  поразительной
быстротой,  и все общество быстро распалось на свои естественные группы:  на
аристократию, буржуазию и разночинцев. Конечно, во главе аристократии стояли
Ляховские,  а  Зося  явилась львицей сезона и  поэтому заслужила откровенную
ненависть всех дам и девиц сезона. В этой ненависти все разнородные элементы
соединились в  одно  сплоченное целое,  и  когда Зося по  вечерам являлась в
танцевальном зале курзала,  ее  встречал целый строй холодных и  насмешливых
взглядов.  Мы  должны сказать,  что  в  числе  лечившихся дам  была  и  наша
уважаемая Хиония Алексеевна:  ее высохшее тело требовало тоже отдыха,  и она
бродила по  курзалу с  самым меланхолическим видом.  Собственно говоря,  она
ничем не была больна,  а только чувствовала потребность немножко рассеяться.
Оставаться в Узле, на развалинах погибшей пансионской дружбы, было выше даже
ее сил,  и она решилась отдохнуть на лоне природы. Но этот отдых продолжался
всего один день,  а когда Хиония Алексеевна показалась в курзале,  она сразу
попала  в  то  пестрое течение,  в  котором барахталась всю  свою  жизнь.  В
обособлении членов  на  группы  Хиония  Алексеевна,  конечно,  приняла самое
деятельное  участие  и   повела   глухую   борьбу  против  аристократических
привилегий,  то  есть  против Зоси  Ляховской,  за  которой больная молодежь
ходила толпой. Раньше она занималась "этой девчонкой" только между прочим, а
теперь принялась за работу вполне серьезно.
   - Нет,  я  ей  покажу,  этой  девчонке!  -  решила  Хиония  Алексеевна,
закидывая гордо свою голову. - Она воображает, что если у отца миллионы, так
и лучше ее нет на свете...
   Началась  настоящая  травля.  Заплатина преследовала Зосю  по  пятам  и
наконец добилась того, что та обратила на нее внимание.
   - Скажите,  пожалуйста,  за что ненавидит меня эта дама?  -  спрашивала
Зося доктора Сараева,  указывая на Хину.  -  Она просто как-то шипит,  когда
увидит меня...  У  нее делается такое страшное лицо,  что я  не шутя начинаю
бояться ее. А между тем я решительно ничего ей не сделала.
   Доктор только пожал плечами,  потому что,  в самом деле,  какой философ
разрешит  все  тайны  дамских  симпатий  и  антипатий?  Объяснять Зосе,  что
Заплатина преследует Зосю за  ее  богатство и  красоту,  доктор не  решался,
предоставляя Зосе своим умом доходить до корня вещей.
   Потом Зосе случилось уловить какую-то саркастическую французскую фразу,
произнесенную Хионией Алексеевной.
   "О,  да  она  еще  говорит  по-французски,  и  довольно  порядочно!"  -
удивилась про себя девушка, оглядываясь на сердитую даму.
   Наконец им  пришлось заговорить.  Сначала они обменялись сухими,  почти
враждебными фразами, но потом их беседа приняла более мирный характер.
   Хина  в  самых  живых  красках очертила собравшуюся на  воды  публику и
заставила хохотать  свою  юную  собеседницу до  слез;  затем  последовал ряд
портретов общих  знакомых в  Узле,  причем Бахаревым и  Веревкиным досталось
прежде всего.  А когда Заплатина перешла к изображению "гордеца" Половодова,
Зося принялась хохотать,  как сумасшедшая,  и кончила тем,  что могла только
махать руками.
   - Странно,   я  встречаю  в  вас  первую  женщину,   с  которой  нельзя
соскучиться,  -  говорила Зося,  все еще продолжая вздрагивать всем телом от
душившего ее смеха.
   - А  я?..   Я  задыхаюсь  в  обществе  этих  Веревкиных,   Бахаревых  и
Половодовых,  -  в свою очередь откровенничала Хина. - Разве наши дамы могут
что-нибудь понимать, кроме своих тряпок?..
   Доктор Сараев давно разыскивал Зосю и  немало был удивлен,  когда нашел
ее в обществе Заплатиной с следами слез на глазах.
   - До свидания,  милейшая Хиония Алексеевна! - проговорила Зося, пожимая
руку своей собеседницы. - Не правда ли, мы еще увидимся с вами?
   - Я  удивляюсь,  Зося,  вашей  неразборчивости  в  выборе  ваших  новых
знакомых, - строго заметил доктор, когда они шли в номера.
   - Ах,  если бы вы слышали, как она смешно рассказывает!.. Ха-ха... Ведь
это воплощенный яд!..  Нет, это такой редкий экземпляр дамской породы... Она
меня просто уморила, доктор.
   Хиония Алексеевна владела счастливой способностью выжимать какие угодно
обстоятельства в  свою пользу.  Неожиданное знакомство с  Зосей подняло в ее
голове целый  ворох  проектов и  планов Теперь Зося  была  не  просто гордая
девчонка,  а совмещение всех человеческих достоинств: красоты, ума, доброты,
веселья,  находчивости,  остроумия,  а  главное -  эта девица была настоящая
аристократка,  до  которой далеко всем этим Nadine Бахаревым,  Аллам,  Аннам
Павловнам   и   tutti   quanti*.   Заплатина   упивалась   аристократическим
происхождением  Зоси,   как   раньше  преклонялась  пред   магической  силой
приваловских  миллионов.   Одним  словом,  Зося  являлась  в  глазах  Хионии
Алексеевны идеалом молодой девушки.
   ______________
   * всем прочим (итал.).

   - У  вас,  mon  ange,  каждое мимолетное движение -  целая  история,  -
объясняла Хина Зосе ее совершенства.  - Даже в самых недостатках сказывается
кровь, порода.
   А  прибавьте к  этому еще  то,  что  Зося была единственной наследницей
богатств Ляховского!  У Заплатиной кружилась даже голова, когда она про себя
перечисляла различные статьи этого богатства. Для кого курились винокуренные
заводы по всему Зауралью? Для кого паслись в киргизской степи стада баранов,
из  которых после  топили сало,  делали мыло  и  свечи?  Для  кого  работали
кожевенные и  стеклянные заводы?  Для  кого  совершались миллионные торговые
операции?  Для кого качались богатейшие урожаи на тысячах десятин, купленных
за бесценок?
   Заплатина  не  могла  не  чувствовать собственного ничтожества рядом  с
этими  дарами  фортуны.  Чтобы  хоть  чем-нибудь пополнить свои  недостатки,
почтенная  женщина  обратила  свое  внимание  на  Привалова,  который  в  ее
рассказах являлся какой-то  частью  ее  собственного существования.  Как  бы
удивился сам Привалов,  если бы  услышал,  как Хина распиналась за него пред
Зосей Во-первых,  он был чем-то вроде тех сказочных принцев, которые сначала
являются  без  королевства,   а   потом,   преодолевая  тысячи  препятствий,
добиваются своих наследственных прав. Хина сумела придать истории наследства
Привалова  самый  заманчивый  характер,   а   его   самого  наделила  такими
достоинствами,  какие оставались незаметны только благодаря его  скромности.
Во-вторых,  мельница Привалова и его хлебная торговля служили только началом
осуществления его гениальных планов,  - ведь Привалов был герой и в качестве
такового сделает чудеса там,  где  люди в  течение тысячи лет только хлопали
ушами.  Заплатина тонко  намекнула Зосе,  что  мельница и  хлебная  торговля
служат только прикрытием тех  социальных задач,  которые взялся осуществлять
Привалов.  Да, это был социалист и очень опасный человек, хотя никто этого и
не  подозревает благодаря его  тонкой скромности.  Новый Привалов,  которого
Хина  создавала слушательнице,  увлекал рассказчицу,  и  она  сама  начинала
верить собственным словам.
   - Да, он не походит на других, - задумчиво говорила Зося.
   - Конечно!.. Это, mon ange, необыкновенный человек.
   - Скажите,  он  ведь,  кажется,  был  влюблен в  Надежду Васильевну?  -
неожиданно спросила Зося.
   Хина немного смутилась в  первое мгновение,  но  сейчас же  победоносно
вышла из своего затруднительного положения.
   - Могу  вас  уверить,  что  серьезного ничего  не  было...  Просто были
детские воспоминания; затем сама Надежда Васильевна все время держала себя с
Приваловым  как-то   уж  очень  двусмысленно;   наконец,   старики  Бахаревы
помешались на мысли непременно иметь Привалова своим зятем. Вот и все!..
   Зося снизошла до  того,  что  сделала визит Заплатиной в  ее  маленькую
избушку,  где пахло курами и телятами.  Заплатина,  конечно,  постаралась не
остаться в  долгу и через два дня заявилась в своем лучшем шелковом платье к
Ляховским. Все шло отлично, пока Хиония Алексеевна сидела в комнате Зоси, но
когда  она   показалась  в   столовой,   ей   пришлось  испытать  сразу  две
неприятности.  Во-первых, пани Марина приняла Хину с ее французским языком с
такой леденящей любезностью, что у той заскребли кошки на сердце; во-вторых,
Давид,  отлично знавший Хионию Алексеевну по  Общественному клубу,  позволил
себе с  ней  такие фамильярности,  каких она  совсем не  желала дли  первого
визита.
   Этот визит омрачил счастливое настроение Заплатиной,  и она должна была
из  чувства безопасности прекратить свои дальнейшие посещения Ляховских.  Да
кроме того, ей совсем не нравилось смотреть на презрительное выражение лица,
с которым встретил ее сам Игнатий Львович,  хотя ему как больному можно было
многое извинить; затем натянутая любезность, с какой обращался к ней доктор,
тоже шокировала покорную приличиям света натуру Хионии Алексеевны.
   Зося,  конечно, относилась к ней хорошо, но она не хотела ронять своего
достоинства в глазах этой девушки благодаря неприличному поведению остальных
членов семьи.
   У Хионии Алексеевны блеснула счастливая мысль.
   - Я удивляюсь,  mon ange,  -  говорила она однажды Зосе,  -  что вам за
охота  похоронить себя  летом  в  четырех стенах,  когда  вы  имеете  полную
возможность устроиться совершенно иначе, как восточная царица... Да!..
   Зося пила кумыс, который ей привозили башкиры откуда-то из-под Красного
Луга.  Вот отлично было бы  пожить жизнью этих номадов,  а  для этого стоило
только поставить свою палатку около башкирских кошей. Палатку можно устроить
на  текинский образец:  снаружи обить  белым войлоком,  а  внутри убрать все
бухарскими коврами.  Это будет прелестно!..  Можно создать всю обстановку во
вкусе кочевников,  до последнего гвоздя.  А как это будет оригинально! Какие
parties  de  plaisir* можно  будет  там  устраивать...  Одно  удовольствие -
провести полтора месяца в  такой палатке,  буквально на лоне природы,  среди
диких сынов степей,  - одно такое удовольствие чего стоило. Зося расцеловала
Хионию Алексеевну и ухватилась обеими руками за оригинальную выдумку.
   ______________
   * увеселительные прогулки (франц.).

   - Только я прошу вас об одном,  -  говорила Заплатина,  -  выдайте, mon
ange,  все за собственное изобретение...  Мне кажется, что ваши предубеждены
против меня и  могут не согласиться,  если узнают,  что я  подала вам первую
мысль.
   - Хорошо, но с условием: мы будем жить вместе... Не правда ли?..
   Хина поломалась для  порядку и  в  конце концов изъявила свое согласие.
Таким