з подумал Привалов, чувствуя, как решительно был
не  в  состоянии проглотить больше ни  одного куска.  -  Да это с  ума можно
сойти..."
   Антонида  Ивановна  несколько  раз  пристально рассматривала широкое  и
добродушное лицо  Привалова  и  каждый  раз  думала:  "Да  он  ничего,  этот
Привалов...  Зачем это maman говорит, что он не может иметь успеха у женщин?
Он,  кажется,  немного стесняется,  но это пройдет".  Привалов чувствовал на
себе этот пристальный взгляд,  обдававший его  теплом,  и  немного смущался.
Разговор служил продолжением той  салонной болтовни,  какая господствовала в
гостиной  Агриппины  Филипьевны.  Перебирали последние  новости,  о  которых
Привалов уже слышал от  Виктора Васильича,  рассказывали о  каком-то  горном
инженере, который убежал на охоте от медведя.
   - Вы еще не были у Ляховских?  - спрашивала Антонида Ивановна, принимая
от лакея точно молоком налитой рукой блюдо земляники.
   - Нет,  мне хотелось бы отправиться к  Ляховскому вместе с  Александром
Павлычем, - отвечал Привалов.
   - О,  с  большим удовольствием,  когда угодно,  -  отозвался Половодов,
откидываясь на спинку своего кресла.
   - Александр Павлыч всегда ездит к Ляховскому с большим удовольствием, -
заметила Антонида Ивановна.
   - Так и  знал,  так и  знал!  -  заговорил Веревкин,  оставляя какую-то
кость.  -  Не выдержало сердечко? Ах, эти дамы, эти дамы, - это такая тонкая
материя!  Вы,  Сергей  Александрыч,  приготовляйтесь:  "Sophie  Ляховская  -
красавица,  Sophie Ляховская -  богатая невеста". Только и свету в окне, что
Sophie Ляховская,  а  по  мне так,  право,  хоть совсем не  будь ее:  этакая
жиденькая, субтильная... Одним словом - жидель!
   Веревкин  красноречивым  жестом  добавил  то,   что   язык  затруднялся
выразить.
   - Я  уже  слышал,  что  Ляховская очень  красивая  девушка,  -  заметил
Привалов улыбаясь.
   - Все  наши  мужчины  от  нее  без  ума,  -  серьезно отвечала Антонида
Ивановна.
   - Только,  пожалуйста,  Тонечка,  не  включай меня в  число этих "ваших
мужчин", - упрашивал Веревкин, отдуваясь и обмахивая лицо салфеткой.
   Антонида Ивановна спокойным тоном проговорила:
   - Я  ничего не  говорю про тебя,  Nicolas,  Sophie не  обращает на тебя
никакого внимания, вот ты и злишься...
   - Ах,  господи! - взмолился Веревкин своим добродушным басом. - Неужели
уж я своей персоной так-таки и не представляю никакого интереса?  Конечно, я
во  французских диалектах не силен -  винюсь,  но не такой же я  мешок,  что
порядочной девушке и полюбить меня нельзя...
   - Дело не в персоне, а в том... да вот лучше спроси Александра Павлыча,
- прибавила Антонида Ивановна.  - Он, может быть, и откроет тебе секрет, как
понравиться mademoiselle Sophie.
   - Ах,   секрет  самый  простой:  не  быть  скучным,  -  весело  отвечал
Половодов.  -  Когда мы с  вами будем у  Ляховского,  Сергей Александрыч,  -
прибавил он, - я познакомлю вас с Софьей Игнатьевной... Очень милая девушка!
А так как она вдобавок еще очень умна, то наши дамы ненавидят ее и, кажется,
только в этом и согласны между собой.
   - Меня уже обещал познакомить с mademoiselle Ляховской Виктор Васильич,
- проговорил Привалов.
   - Виктор Васильич?!  Ха,  ха!..  -  заливался Половодов. - Да он теперь
недели две как и  глаз не кажет к  Ляховским.  Проврался жестоким образом...
Уверял Ляховскую, что будет издавать детский журнал в Узле Ха-ха!..
   Обед кончился очень весело;  но  когда были поданы бутылки с  лафитом и
шамбертеном,  Привалов отказался наотрез,  что  больше не  будет пить  вина.
Веревкин дремал  в  своем  кресле,  работая  носом,  как  буксирный пароход.
Половодов опять взял гостя за  локоть и  осторожно,  как больного,  провел в
свой кабинет -  потолковать о  деле.  Этот кабинет занимал маленькую угловую
комнату. Письменный стол занимал самую средину. Кругом него были расставлены
мудреные стулья с высокими резными спинками и сиденьем,  обтянутым тисненным
золотыми разводами красным сафьяном.  Половодов подвел гостя к  креслу такой
необыкновенной формы,  что Привалов просто не решился на него сесть,  -  это
было что-то вроде тех горних мест, на какие сажают архиереев.
   - Вот ваше дельце по опеке,  -  проговорил Половодов,  тыкая пальцем на
дубовый поставец в углу. - Ведь надо же было случиться такому казусу... а?..
Братец-то  ваш  задачу какую  задал нам  всем?  Мы  просто голову потеряли с
Ляховским.  Тит  был  в  последнее время  в  пансионе Тидемана,  недалеко от
Цюриха.  Вдруг телеграмма:  "Тит Привалов исчез неизвестно куда..." Извольте
теперь разыскивать его по всей Европе Вот когда будем у Ляховского, тогда мы
подробно обсудим, что предпринять, а пока, с вашего позволения, я познакомлю
вас в общих чертах с нашей опекой.
   - Нельзя  ли  в  другой раз,  Александр Павлыч?  -  взмолился Привалов,
чувствовавший после обеда решительную неспособность к какому-нибудь делу.
   - Как  хотите,   Сергей  Александрыч.   Впрочем,   мы   успеем  вдоволь
натолковаться об опеке у  Ляховского.  Ну-с,  как вы нашли Василья Назарыча?
Очень умный старик.  Я  его глубоко уважаю,  хотя тогда по этой опеке у  нас
вышло маленькое недоразумение,  и он,  кажется, считает меня причиной своего
удаления из числа опекунов.  Надеюсь, что, когда вы хорошенько познакомитесь
с  ходом дела,  вы разубедите упрямого старика.  Мне самому это сделать было
неловко... Знаете, как-то неудобно навязываться с своими объяснениями.
   - Василий Назарыч,  насколько я понял его,  кажется, ничего не имеет ни
против вас, ни против Ляховского. Он говорил об отчете.
   - Ах,  да...  Представьте себе,  этот отчет просто все дело испортил, а
между тем мы тут ни душой,  ни телом не виноваты:  отчет составлен и  теперь
гуляет  в  опекунском совете  второй  год.  Ведь  неудобно  уверять  Василья
Назарыча,  что у  нас,  кроме черновых,  ничего не  осталось.  Притом мы  не
обязаны   представлять  ему   таких   отчетов,   а   только   во   избежание
недоразумений... Вообще я так рад, что вы, Сергей Александрыч, наконец здесь
и сами увидите,  в каком положении дела. О Ляховском вы, конечно, слышали...
У него есть странности,  но это не мешает быть ему очень умным человеком. Да
вот сами увидите. Вы, вероятно, поедете на заводы?
   - Да, при первой возможности.
   Привалов уехал от Половодова с  пустыми руками и с самым неопределенным
впечатлением от  гостеприимного хозяина,  который или  уж  очень  умен,  или
непроходимо глуп.  Привалов дал  слово Половодову ехать с  ним к  Ляховскому
завтра или послезавтра. Антонида Ивановна показалась в гостиной и сказала на
прощанье Привалову с своей ленивой улыбкой.
   - Мы будем ждать вас, Сергей Александрыч...
   Привалов еще  раз  почувствовал на  себе теплый взгляд Половодовой и  с
особенным удовольствием пожал ее полную руку с розовыми мягкими пальцами.
   - А  как  сестра русские песни поет...  -  говорил Веревкин,  когда они
выходили на  подъезд.  -  Вот ужо в  следующий раз я  ее попрошу.  Пальчики,
батенька, оближешь!


VI

   Половодов пользовался в Узле репутацией дельца самой последней формации
и слыл после Веревкина лучшим оратором.  Собственно, Половодов говорил лучше
Веревкина,  но его заедала фраза,  и  в  его речах недоставало того огонька,
которым  было  насквозь прохвачено каждое  слово  Веревкина.  Из-за  желания
блеснуть   своим   ораторским  талантом   Половодов  два   трехлетия  служил
председателем земской управы. Земские дела вел он плохо, и держались упорные
слухи,  что  Половодов не  забывал и  себя при расходовании земских сумм.  В
настоящую минуту  тепленькое место  директора в  узловско-моховском банке  и
довольно кругленькая сумма,  получаемая им в  опекунском совете по опеке над
Шатровскими заводами,  давали Половодову полную возможность жить на  широкую
ногу  и  придумывать разные дорогие затеи.  На  Половодова находила время от
времени какая-то дурь. В одну из таких минут он ни с того ни с сего уехал за
границу, пошатался там по водам, пожил в Париже, зачем-то съездил в Египет и
на Синай и  вернулся из своего путешествия англичанином с  ног до головы,  в
Pith India Helmet* на голове,  в  гороховом сьюте и  с  произношением сквозь
зубы.  В г.Узле он отделал свой дом на английский манер и года два корчил из
себя узловского сквайра.  Когда подул другой ветер,  Половодов забросил свой
Helmet -  Веревкин прозвал его за этот головной убор пожарным - и перевернул
весь дом в  настоящий его вид.  Женитьба на  Антониде Ивановне была одним из
следствий этого  увлечения тайниками народной жизни:  Половодову понравились
ее  наливные плечи,  ее  белая шея,  и  Антонида Ивановна пошла в  pendant к
только что отделанному дому с его расписными потолками и синими петухами.  С
полгода  Антонида  Ивановна  сохраняла  свое  положение русской  красавицы и
обязана была носить косоклинные сарафаны с прошивками из золотых позументов,
но  скоро эта  игра  обоим супругам надоела и  сарафан Антониды Ивановны был
заброшен в тот же угол,  где валялась Pith India Helmet.  Впрочем,  супруги,
кажется,  не особенно сожалели о таком обороте дел и вполне довольствовались
названием счастливой парочки.  Антонида  Ивановна  отнеслась индифферентно к
своему  новому  положению  и   удовлетворялась  ролью  независимой  замужней
женщины.  В глубине души она считала себя очень счастливой женщиной,  потому
что очень хорошо знала по своему папаше Ивану Яковличу,  какие иногда бывают
оригинальные  мужья.   Половодов  увлекался  женщинами  и  был  постоянно  в
кого-нибудь  влюблен,  как  гимназист четвертого класса,  но  эти  увлечения
быстро  соскакивали с  него,  и  Антонида  Ивановна смотрела на  них  сквозь
пальцы.  У нее была отличная коляска,  пара порядочных рысаков,  возможность
ездить по  магазинам и  модисткам сколько душе угодно -  чего же  ей  больше
желать!  Все узловские дамы называли ее счастливейшей женщиной,  и Александр
Павлыч пользовался репутацией примерного семьянина.  Правда, иногда Антонида
Ивановна думала о  том,  что  хорошо бы  иметь девочку и  мальчика или  двух
девочек и  мальчика,  которых можно было бы  одевать по последней картинке и
вывозить в своей коляске,  но это желание так и оставалось одним желанием, -
детей у Половодовых не было.
   ______________
   * индийском пробковом шлеме (англ.).

   Появление Привалова ничего нового не внесло в дом Половодовых.
   - В нем есть непосредственность,  -  сказала Агриппина Филипьевна. - Он
глуповат и простоват, но он может быть героем романа...
   Антонида Ивановна задумалась над  словом  "непосредственность",  и  оно
лезло  ей  в  голову целый  вечер.  Даже  ночью,  когда в  своей спальне она
осталась с  мужем и взглянула на его длинную,  нескладную фигуру,  она опять
вспомнила это  слово:  "Непосредственность...  Ах  да,  непосредственность!"
Александр Павлыч в  эту ночь не показался ей противнее обыкновенного,  и она
спала самым завидным образом,  как  человек,  у  которого совесть совершенно
спокойна.  Александр Павлыч,  наоборот, не мог похвалиться особенно покойной
ночью:  он  долго ворочал на  постели свои кости и  несколько раз принимался
тереть  себе  лоб,  точно  хотел  выскоблить  оттуда  какую-то  идею.  Утром
Половодов  дождался,   когда  проснется  жена,  и  даже  несколько  увлекся,
взглянув,  как  она сладко спала на  своей расшитой подушке,  раскинув белые
полные руки.  Он  осторожно поцеловал ее  в  то  место на  шее,  где пояском
проходила  у  нее  такая  аппетитная складка,  и  на  мгновение  жена  опять
показалась ему русской красавицей.
   Когда  Антонида  Ивановна  полоскалась  у  своего  умывального столика,
Половодов нерешительно проговорил, видимо что-то соображая про себя:
   - Тонечка... как ты нашла Привалова?
   - Я?  Привалова?  - удивилась Антонида Ивановна, повертывая к мужу свое
мокрое  лицо   с   следами  мыла   на   шее   и   голых  плечах.   "Ах   да,
непосредственность..." - мелькнуло у ней опять в голове, и она улыбнулась.
   - Послушай,  Тонечка:  сделай как-нибудь так,  чтобы Привалову не  было
скучно бывать у нас. Понимаешь?
   - Да что же я могу сделать для него?
   - Ах,  какая ты глупая... Посоветуйся с maman, она лучше тебе объяснит,
чем я, - с улыбкой прибавил Половодов.
   Это  утро сильно удивило Антониду Ивановну:  Александр Павлыч вел себя,
как в  то время,  когда на сцене был еще знаменитый косоклинный сарафан.  Но
приступ мужниной нежности не  расшевелил Антониду Ивановну,  -  она не могла
ему отвечать тем же.
   Появление Привалова заставило Половодова крепко задуматься,  потому что
с опекой над Шатровскими заводами для него,  кроме материальных выгод,  было
еще связано много надежд в  будущем.  Собственно говоря,  эти надежды носили
пока очень смутный и  неопределенный характер,  но Половодов любил думать на
эту  тему.  В  нем  заговорила непреодолимая жажда урвать свою долю из  того
куска,  который теперь лежал под носом.  Но  как это устроить?  Он  напрасно
ломал  голову  над  решением этого  вопроса и  переходил от  одного плана  к
другому.   Главное,  обидно  было  то,  что  подобное  решение  должно  было
существовать, и Половодов пока только предчувствовал это осуществление.
   "Недостает решительности!  Все  зависит  от  того,  чтобы  повести дело
смелой, твердой рукой, - думал Половодов, ходя по кабинету из угла в угол. -
Да еще этот дурак Ляховский тут торчит:  дела не делает и другим мешает. Вот
если бы освободиться от него..."
   У  Половодова захватывало дух  при  одной мысли,  что он  мог сделаться
полновластным и единоличным хозяином в приваловской опеке, тем более что сам
Привалов совершенно безопасный человек. Теперь Половодов получал в год тысяч
двадцать, но ведь это жалкие, нищенские крохи сравнительно с тем, что он мог
бы получить, если бы ему развязать руки. Ляховский бесполезен как участник в
выполнении грандиозных планов  Половодова,  потому  что  слишком  богат  для
рискованного дела,  а затем трус и мелочник. Ему, конечно, не возвыситься до
блестящей идеи,  которую теперь вынашивал Половодов, переживая муки сомнения
и неуверенности в собственных силах.
   В  один из  таких припадков малодушия,  когда Половодов испытывал самое
скверное расположение духа,  в  его кабинете появился дядюшка Оскар Филипыч.
Старичок  дышал  по  обыкновению  юношеской  свежестью,   особенно  рядом  с
вытянутой серой фигурой Половодова.
   "Чему этот дурак радуется?" - со злостью думал Половодов, когда дядюшка
ласково и вкрадчиво улыбался ему.
   - Ну,  что  ваша рыбка?  -  спрашивал Половодов,  не  зная,  о  чем ему
говорить с своим гостем.
   - О,  моя  рыбка  еще  гуляет пока  я  воде...  Да!..  Нужно  терпение,
Александр Павлыч...  Везде терпение,  особенно с рыбой. Пусть ее порезвится,
погуляет, а там мы ее и подцепим...
   Старик  рассыпался мелким смешком и  весело потер  руки;  этот  смех  и
особенно   пристальный  взгляд   дядюшки   показались   Половодову   немного
подозрительными.  О какой рыбке он говорит,  -  черт его разберет. А дядюшка
продолжал улыбаться и  несколько раз доставал из  кармана золотую табакерку;
табак он нюхал очень аккуратно, как старички екатерининских времен.
   - Ну,  а  как  вы  нашли этого Привалова?  -  спрашивал дядюшка,  играя
табакеркой.
   - Да пока ничего особенного: ни рыба ни мясо...
   - Я немного знал его, когда он еще жил в Петербурге.
   - Вы знали Привалова?
   - Да,  отчасти...  То  есть  знал  не  лично,  а  через  других.  Очень
порядочный молодой человек. Жаль, что вы не поладили с ним...
   - То есть как это не поладили?
   - Я  слышал,  что  Привалов начинает дело против опеки и  уже взял себе
поверенного.
   - Вы хотите сказать о Nicolas? Это старая новость... Только едва ли они
чего-нибудь добьются:  Привалов и  раньше все время хлопотал в Петербурге по
своему делу.
   - Да,  знаю,  слышал...  Но,  видите ли,  большая разница -  где  будет
хлопотать Привалов: здесь или там.
   Оскар Филипыч в  нескольких словах дал  заметить Половодову,  что ему в
тонкости известно не  только все  дело  по  опеке,  но  все  его  мельчайшие
подробности и  особенно слабые  места.  Половодов с  возраставшим удивлением
слушал улыбавшегося немца и, наконец, проговорил:
   - Откуда вы все это узнали и... для чего?
   - Так...  из  любопытства,  -  скромно  отвечал Оскар  Филипыч,  сладко
потягиваясь на  своем стуле.  -  Мне  кажется,  что  вам,  Александр Павлыч,
выгоднее всего иметь поверенного в Петербурге, который следил бы за малейшим
движением всего процесса.  Это очень важно, особенно, если за него возьмется
человек опытный...
   - Вроде  вас,  например?  -  недоверчиво произнес  Половодов  с  легкой
улыбкой.
   - Отчего же,  я  с  удовольствием взялся бы похлопотать...  У меня даже
есть план,  очень оригинальный план. Только с одним условием: половина ваша,
а другая -  моя.  Да...  Но прежде чем я вам его раскрою,  скажите мне одно:
доверяете вы мне или нет? Так и скажите, что думаете в настоящую минуту...
   - Я вам не верю, Оскар Филипыч.
   - Очень хорошо, очень хорошо, - невозмутимо продолжал дядюшка. - Прежде
всего,  конечно,  важно  выяснить взаимные отношения,  чтобы  после не  было
ненужных недоразумений.  Да,  это очень важно. Ваша откровенность делает вам
честь...  А  если я  вам,  Александр Павлыч,  шаг за шагом расскажу,  как мы
сначала устраним от  дел  Ляховского,  затем  поставим вас  во  главе  всего
предприятия и,  наконец,  дадим  этому Привалову как  раз  столько,  сколько
захотим, - тогда вы мне поверите?
   - Право, не знаю... У меня тоже есть несколько планов.
   - Да,  но все-таки один в  поле не воин...  Вы только дайте мне честное
слово,  что если мой план вам понравится - барыши пополам. Да, впрочем, вы и
сами увидите,  что без меня трудно будет обойтись,  потому что в план входит
несколько очень тонких махинаций.
   Половодов затворил дверь  в  кабинет,  раскурил сигару  и  приготовился
слушать дядюшку,  которому в глубине души он все-таки не доверял. Как иногда
случается с  умными  людьми,  Половодова смущали просто пустяки:  наружность
дядюшки,  его херувимский вид и прилизанность всей фигуры. Оскар Филипыч уже
совсем не походил на тех дельцов,  с какими Половодову до настоящего времени
приходилось иметь дело.  Какой-то серый балахон, в котором явился дядюшка, и
неизбежная для каждого немца соломенная шляпа -  просто возмущали Половодова
своим  мещанским вкусом.  Среди  роскошной деловой обстановки половодовского
кабинета   толстенькая  фигурка   улыбавшегося  немца   являлась  неприятным
диссонансом, который Просто резал глаз.
   - Сначала мы поставим диагноз всему делу,  - мягко заговорил дядюшка...
- Главный наследник,  Сергей Привалов,  налицо,  старший брат - сумасшедший,
младший в безвестном отсутствии.  Так?  На Шатровских заводах около миллиона
казенного долга; положение опекунов очень непрочное...
   - Почему вы так думаете?
   - Очень просто:  вы  и  Ляховский держитесь только благодаря дворянской
опеке  и  кой-каким связям в  Петербурге...  Так?  Дворянскую опеку и  после
нельзя будет обойти,  но  ее купить очень недорого стоит:  члены правления -
один полусумасшедший доктор-акушер восьмидесяти лет,  другой -  выгнанный со
службы за взятки и  просидевший несколько лет в  остроге становой,  третий -
приказная строка, из поповичей... Вся эта братия получает по двадцать восемь
рублей месячного жалованья. Так?
   - Да вы решительно, кажется, все на свете знаете...
   - Из  любопытства,  Александр Павлыч,  из  любопытства.  Таким образом,
дворянская опека всегда будет в наших руках, и она нам пригодится... Дальше.
Теперь  для  вас  самое  главное  неудобство  заключается в  том,  что  вас,
опекунов,  двое,  и из этого никогда ничего не выйдет. Стоит отыскаться Титу
Привалову,  который как  совершеннолетний имеет право выбирать себе  опекуна
сам, и тогда положение ваше и Ляховского сильно пошатнется: вы потеряете все
разом...
   - Совершенно верно.
   - Но можно устроит