t tellement innocente
   Qu'elle ne connait presque rien.*
   ______________
   * Она так невинна, что почти ничего не понимает... (франц.).


   - Скажите,   пожалуйста,   что  делает  ваш  братец?  -  несколько  раз
спрашивала Хиония Алексеевна.
   - Оскар?  О,  это безнадежно глупый человек и больше ничего, - отвечала
Агриппина Филипьевна.  -  Представьте себе  только:  человек  из  Петербурга
тащится на  Урал,  и  зачем?..  Как бы  вы думали?  Приехал удить рыбу.  Ну,
скажите ради бога, это ли не идиотство?
   - Гм... да... Но ведь у Оскара Филипыча, кажется, очень хорошее место в
Петербурге?
   - Да, благодаря сестре Гертруде получает ни за что тысяч пять, - что же
делать?  Идиот!..  Наберет с  собой моих мальчишек и  целые дни удит с  ними
рыбу.
   - Скажите, какой странный характер...
   - Да просто глупость, Хиония Алексеевна...
   - Мне  кажется  странным,  что  появление  Оскара  Филипыча  совпало  с
приездом Привалова...
   - Ах,  вы,  Хиония  Алексеевна,  кажется,  совсем  помешались на  своем
Привалове...  Помилуйте, какое может быть отношение, когда брат просто глуп?
Самая обыкновенная история...
   Эти   разговоры   заканчивались  иногда   стереотипным  рассуждением  о
"гордеце".
   - Конечно,  он вам зять, - говорила Хиония Алексеевна, откидывая голову
назад,  -  но я всегда скажу про него:  Александр Павлыч - гордец... Да, да.
Лучше не  защищайте его,  Агриппина Филипьевна.  Я  знаю,  что он  и  к  вам
относится немного критически...  Да-с.  Что он директор банка и приваловский
опекун,  так и,  господи боже,  рукой не  достанешь!  Ведь не  всем же  быть
директорами и опекунами, Агриппина Филипьевна?
   Теперь к этому рассуждению о гордеце пристегивалось такое заключение:
   - Хотя Александр Павлыч и  зять вам,  Агриппина Филипьевна,  но я очень
рада,  что Привалов поубавит ему спеси...  Да-с, очень рада. Вы, пожалуйста,
не защищайте своего зятька, Агриппина Филипьевна.
   - Я и не думаю, Хиония Алексеевна.
   - Вот  еще  Ляховский...  Разжился фальшивыми ассигнациями да  краденым
золотом,  и черту не брат! Нет, вот теперь до всех вас доберется Привалов...
Да.  Он даром что таким выглядит тихоньким и, конечно, не будет иметь успеха
у женщин, но Александра Павлыча с Ляховским подтянет. Знаете, я слышала, что
этого несчастного мальчика,  Тита Привалова, отправили куда-то в Швейцарию и
сбросили в пропасть. Как вы думаете, чьих рук это дельце?
   Агриппина Филипьевна ничего не  находила сказать на этот слишком смелый
вопрос, а Хиония Алексеевна отвечала сама:
   - Конечно, Ляховский!.. Это ясно, как день. Он на все способен.
   - Я  не  понимаю,  какая цель могла быть в  таком случае у  Ляховского?
Nicolas говорил,  что в интересе опекунов иметь Тита Привалова налицо, иначе
последует раздел наследства, и конец опеке.
   - Пустяки,  пустяки...  Я знаю,  что это дело Ляховского, а ваш Nicolas
обманывает.   Ведь  я  знаю,  mon  ange,  зачем  Nicolas  приезжал  тогда  к
Привалову...
   - Вы  знаете,  Хиония Алексеевна,  что я  никогда не вмешиваюсь в  дела
Nicolas, - это мой принцип.
   - А я все-таки знаю и желаю,  чтобы Nicolas хорошенько подобрал к рукам
и Привалова и опекунов... Да. Пусть Бахаревы останутся с носом и любуются на
свою Nadine,  а мы женим Привалова на Алле...  Вот увидите. Это только нужно
повести дело  умненько:  tete-a-tete*,  маленький пикник,  что-нибудь  вроде
нервного припадка...  Ведь эти  мужчины все  дураки:  увидали женщину,  -  и
сейчас глаза за корсет. Вот мы...
   ______________
   * свидание наедине (франц.).

   - Нет,  Хиония  Алексеевна,  позвольте  вам  заметить,  -  возражала  с
достоинством Агриппина Филипьевна,  - вы так говорите о моей Алле, будто она
какая-нибудь Христова невеста.
   - Ах,  я  пошутила,  Агриппина Филипьевна.  Но  за всем тем я  мое дело
знаю...


II

   Привалов приехал к Веревкину утром.  У чистенького подъезда он встретил
толпу оборванных мужиков, которые сняли шапки и почтительно дали ему дорогу.
Они  все  время  оставались  без  шапок,   пока  Привалов  дожидался  лакея,
отворившего парадную дверь.
   - А нам бы Миколая Иваныча...  -  вытягивая вперед шею и неловко дергая
плечами,  заговорил кривой мужик,  когда в  дверях показался лакей с большой
лысиной на макушке.
   - Они  дома-с...  -  почтительно докладывал он,  пропуская Привалова на
лестницу  с   бархатным  ковром  и  экзотическими  растениями  по  сторонам.
Пропустив гостя,  он захлопнул дверь под носом у мужиков. - Прут, сиволапые,
прямо в двери, - ворчал он, забегая немного вперед Привалова.
   Пока лакей ходил с  докладом в кабинет Веревкина,  Привалов оставался в
роскошной гостиной Агриппины Филипьевны.  От  нечего делать он  рассматривал
красивую ореховую мебель,  мраморные вазы,  красивые драпировки на  дверях и
окнах,  пестрый ковер, лежавший у дивана, концертную рояль у стены, картины,
- все было необыкновенно изящно и  подобрано с  большим вкусом;  каждая вещь
была поставлена так,  что  рекомендовала сама себя с  самой лучшей стороны и
еще  служила в  то  же  время необходимым фоном,  объяснением и  дополнением
других вещей.  Самый  опытный взгляд,  вероятно,  не  открыл бы  рокового un
question d'argent*,  который  лежал  в  основании всей  этой  художественной
обстановки. Жалкая ложь была самым искусным образом прикрыта богатой мебелью
и    мягкими   коврами,    служившими   продолжением   любезных   улыбок   и
аристократических манер самой хозяйки.
   ______________
   * денежного вопроса (франц.).

   - Милости просим,  пожалуйте...  -  донесся откуда-то  из глубины голос
Веревкина,  а скоро показалась и его на диво сколоченная фигура,  облаченная
теперь  в  какой-то  полосатый  татарский халат.  -  Уж  вы  извините  меня,
батенька, - комично оправдывался Веревкин, подхватывая Привалова под руку. -
Вы застали меня,  можно сказать,  на самом месте преступления... Дельце одно
нужно было кончить,  так  в  халате-то  оно свободнее.  Как надену проклятый
сюртук,  -  мыслей в голове нет.  Я сейчас,  Сергей Александрыч...  Обождите
единую минуточку.
   Веревкин поспешно скрылся за низенькой японской ширмочкой, откуда через
минуту  до  Привалова  донеслось сначала  тяжелое  сопенье  носом,  а  потом
какое-то  забавное фырканье.  Можно было подумать,  что за ширмочкой возится
стадо тюленей или закладывают лошадь.  Кабинет Веревкина был обставлен,  как
всякий  адвокатский кабинет:  мебель  во  вкусе  трактирной  роскоши,  голые
красавицы на стенах, медвежья шкура у письменного стола, пикантные статуэтки
из терракоты на столе и т.д.  Некоторое исключение представлял графин водки,
поставленный  вместе  с   объедками  балыка  на  круглом  столике  у  самого
письменного стола.  Рассматривая эту  обстановку,  Привалов  думал  о  своем
последнем разговоре с Васильем Назарычем.  К Ляховскому в тот день Привалов,
конечно,  не поехал, как и в следующий за ним. Ему было слишком тяжело и без
того.  В  течение трех дней у  Привалова из  головы не  выходила одна мысль,
мысль о  том,  что  Надя уехала на  Шатровские заводы.  Ему страшно хотелось
самому сейчас же уехать на заводы,  но его задержала мысль, что это походило
бы на погоню и могло поднять в городе лишние толки. Да и опекунов необходимо
было видеть, чтобы явиться к Косте не с пустыми руками. Привалов остановился
на  Половодове,  потому что он был ближе к  Веревкину и  от него удобно было
получить некоторые предварительные сведения, прежде чем ехать к Ляховскому.
   - Водку пили? - спрашивал Веревкин, выставляя из-за ширмы свою кудрявую
голову.  -  Вот  тут графин стоит...  Одолжайтесь.  У  меня сегодня какая-то
жажда...
   - Благодарю, - отозвался Привалов.
   В это время дверь в кабинет осторожно отворилась, и на пороге показался
высокий худой  старик лет  под  пятьдесят;  заметив Привалова,  старик хотел
скрыться, но его остановил голос Веревкина:
   - Это ты,  папахен?.. Здесь свои... Сергей Александрыч, рекомендую: мой
родитель,  развинтился плотию,  но необыкновенно бодр духом. Вообще, молодец
старичина... Водки хочешь, папахен?
   - Очень  и  очень  приятно,  -  немного хриплым голосом проговорил Иван
Яковлич,  нерешительно пожимая руку Привалова своей длинной, женского склада
рукой.  -  Весь  город говорит о  вашем приезде,  -  прибавил Иван  Яковлич,
продолжая пожимать руку Привалова. - Очень и очень приятно...
   Длинная тощая  фигура  Ивана  Яковлича,  с  согнутой спиной  и  тонкими
ногами,  не давала никаких оснований предположить,  что Nicolas Веревкин был
кость от кости, плоть от плоти именно такой подвижнической фигуры. Небольшая
головка была украшена самою почтенною лысиною,  точно все волосы на  макушке
были вылизаны коровой или другим каким животным, обладающим не менее широким
и длинным языком; эта оригинальная головка была насажена на длинную жилистую
шею  с  резко  выдававшимся  кадыком,   точно  горло  было  завязано  узлом.
Неправильный нос,  густые  брови,  выцветшие серые  глаза  и  жиденькие баки
придавали физиономии Ивана Яковлича такое выражение,  как будто он постоянно
к чему-то прислушивался. Одет он был в длинный английского покроя сюртук; на
одной руке оставалась не  снятой палевая новенькая перчатка.  Когда Веревкин
показался наконец из-за ширмы в  светло-желтой летней паре из чечунчи,  Иван
Яковлич сделал озабоченное лицо и проговорил с своей неопределенной улыбкой:
   - А я было зашел к тебе, Nicolas, по одному делу...
   - Опять, видно, продулся?
   Иван Яковлич сделал беспокойное движение плечами и  покосился в сторону
Привалова.
   - Не беспокойся,  папахен:  Сергей Александрыч ведь хорошо знает, что у
нас с тобой нет миллионов, - добродушно басил Nicolas, хлопая Ивана Яковлича
по спине. - Ну, опять продулся?
   - Н...  нет,  то есть нужно расквитаться с одним карточным долгом...  Я
думал...
   - Ну,  папахен,  ты как раз попал не в  линию;  у меня на текущем счету
всего один трехрублевый билет... Возьми, пригодится на извозчика.
   - Нет,  я,  собственно,  не нуждаюсь,  но этот Ломтев пристал с ножом к
горлу...  На нем иногда точно бес какой поедет,  а  между тем я  ждал за ним
гораздо дольше.
   - Да,  да,  папахен;  мы  с  тобой  вообще  много  страдаем от  людской
несправедливости... Так ты водки не хочешь, папахен?
   Иван Яковлич великодушно отказался и от водки и от трехрублевого билета
и  удалился из  кабинета такими же  неслышными шагами,  как вошел;  Веревкин
выпил рюмку водки и добродушно проговорил:
   - Отличный старичина,  только  вот  страстишка к  картишкам все  животы
подводит.  Ну  что,  новенького ничего нет?  А  мы  с  вами  сегодня сделаем
некоторую  экскурсию:   перехватим  сначала  кофеев  у  мутерхен*,  а  потом
закатимся к Половодову обедать. Он, собственно, отличный парень, хоть и врет
любую половину.
   ______________
   * маменьки (от нем. Mutterchen).


III

   Привалов ожидал обещанного разговора о  своем деле и  той "таинственной
нити",  на которую намекал Веревкин в свой первый визит, но вместо разговора
о  нити Веревкин схватил теперь Привалова под руку и  потащил уже в знакомую
нам гостиную.  Агриппина Филипьевна встретила Привалова с  аристократической
простотой,   как  владетельная  герцогиня,  и  с  первых  же  слов  подарила
полдюжиной самых любезных улыбок, какие только сохранились в ее репертуаре.
   - Мы,  мутерхен,  насчет кофеев, - объяснил Nicolas, грузно опускаясь в
кресло.
   Агриппина Филипьевна посмотрела на своего любимца и потом перевела свой
взгляд на  Привалова с  тем выражением,  которое говорило:  "Вы уж извините,
Сергей Александрыч,  что Nicolas иногда позволяет себе такие выражения..." В
нескольких словах она дала заметить Привалову, что уже кое-что слышала о нем
и что очень рада видеть его у себя;  потом сказала два слова о Петербурге, с
улыбкой сожаления отозвалась об Узле, который, по ее словам, был уже на пути
к известности,  не в пример другим уездным городам. Привалов отвечал то, что
отвечают  в  подобных  случаях,  то  есть  спешил  согласиться с  Агриппиной
Филипьевной, порывался вставить свое слово и одобрительно-почтительно мычал.
В  заключение он  не  мог  не  почувствовать,  что находится в  самых недрах
узловского beau monde'a и  что Агриппина Филипьевна -  дама с  необыкновенно
изящными аристократическими манерами. Агриппина Филипьевна, с своей стороны,
вывела такое заключение,  что  хотя Привалов на  вид  немного мужиковат,  но
относительно вопроса,  будет или  не  будет он  иметь успех у  женщин,  пока
ничего нельзя сказать решительно.
   Этот  интересный разговор,  походивший на  испытание Привалова по  всем
пунктам, был прерван восклицанием Nicolas:
   - А вот и дядюшка!..
   В дверях гостиной,  куда оглянулся Привалов,  стоял не один дядюшка,  а
еще  высокая,  худощавая девушка,  которая  смотрела на  Привалова кокетливо
прищуренными глазами.  "Вероятно,  это и есть барышня с секретом", - подумал
Привалов,  рассматривая теперь  малороссийский костюм  Аллы.  Дядюшка  Оскар
Филипыч принадлежал к  тому  типу  молодящихся старичков,  которые постоянно
улыбаются самым сладким образом, ходят маленькими шажками, в качестве старых
холостяков  любят   дамское   общество  и   непременно  имеют   какую-нибудь
странность:  один боится мышей, другой не выносит каких-нибудь духов, третий
целую  жизнь подбирает коллекцию тросточек разных исторических эпох  и  т.д.
Оскар Филипыч, как мы уже знаем, любил удить рыбу и сейчас только вернулся с
Аллой откуда-то с  облюбованного местечка на реке Узловке,  так что не успел
еще  снять  с  себя  своего  летнего парусинового пальто  и  держал в  руках
широкополую соломенную шляпу. Привалов пожал маленькую руку дядюшки, который
чуть не растаял от удовольствия и несколько раз повторил:
   - Да, да... я слышал о вашем приезде... да!..
   - Моя вторая дочь, Алла, - певуче протянула Агриппина Филипьевна, когда
дядюшка поместился с своими улыбками на диване.
   Привалов раскланялся,  Алла ограничилась легким кивком головы и  заняла
место около мамаши Агриппина Филипьевна заставила Аллу рассказать о нынешней
рыбной ловле, что последняя и выполнила с большим искусством, то есть слегка
картавым выговором передала несколько смешных сцен,  где главным действующим
лицом был дядюшка.
   Появилось кофе в серебряном кофейнике,  а за ним вышла красивая мамка в
голубом кокошнике с маленьким Вадимом на руках.
   - Обратите внимание, Сергей Александрыч, на это произведение природы, -
говорил Nicolas,  принимая Вадима к  себе  на  руки.  -  Ведь это  мой  брат
Вадишка...
   - Ах, Nicolas, - кокетливо отозвалась Агриппина Филипьевна, - ты всегда
скажешь что-нибудь такое...
   - Я,  кажется,  ничего  такого  не  сказал,  мутерхен,  -  оправдывался
Nicolas,  высоко подбрасывая кверху "произведение природы",  - иметь младших
братьев в природе вещей...
   - О,  совершенно  в  природе!  -  согласился  дядюшка,  поглаживая свое
круглое и пухлое,  как у танцовщицы,  коленко. - Я знал одну очень почтенную
даму, которая...
   Публика,  собравшаяся в гостиной Агриппины Филипьевны, так и не узнала,
что  сделала "одна  очень  почтенная дама",  потому что  рассказ дядюшки был
прерван каким-то шумом и сильной возней в передней. Привалов расслышал голос
Хионии Алексеевны, прерываемый чьим-то хриплым голосом.
   - Ах,  это Аника Панкратыч Лепешкин, золотопромышленник, - предупредила
Привалова Агриппина Филипьевна и  величественно поплыла  навстречу входившей
Хионии Алексеевне.  Дамы,  конечно, громко расцеловались, но были неожиданно
разлучены седой толстой головой, которая фамильярно прильнула губами к плечу
хозяйки.
   - Как вы меня испугали, Аника Панкратыч...
   - Не укушу,  Агриппина Филипьевна, матушка, - хриплым голосом заговорил
седой,  толстый, как бочка, старик, хлопая Агриппину Филипьевну все с той же
фамильярностью по  плечу.  Одет  он  был  в  бархатную поддевку  и  ситцевую
рубашку-косоворотку; суконные шаровары были заправлены в сапоги с голенищами
бутылкой.  - Ох, уморился, отцы! - проговорил он, взмахивая короткой толстой
рукой с отекшими красными пальцами, смотревшими врозь.
   Кивнув головой Привалову,  Хиония Алексеевна уже обнимала Аллу,  шепнув
ей мимоходом:  "Как вы сегодня интересны,  mon ange..."  Лепешкин,  как шар,
подкатился к столу. Агриппина Филипьевна отрекомендовала его Привалову.
   - А  мы  тятеньку вашего,  покойничка,  знавали даже  очень  хорошо,  -
говорил Лепешкин, обращаясь к Привалову. - Первеющий человек по нашим местам
был...  Да-с.  Ноньче таких и людей,  почитай, нет... Малодушный народ пошел
ноньче.  А  мы и  о  вас наслышаны были,  Сергей Александрыч.  Хоть и в лесу
живем, а когда в городе дрова рубят - и к нам щепки летят.
   Лепешкин  приложил  свое  вспотевшее,   оплывшее  лицо  к  ручке  Аллы,
поздоровался  с  дядюшкой,   хлопнув  его  своей  пятерней  по  коленку,   и
проговорил, грузно опускаясь в кресло:
   - Ох,  изморился  я,  отцы...  Жарынь!..  Кваску  бы  испить,  Аграфена
Филипьевна?..
   - А ты ступай в кабинет ко мне,  - предлагал Nicolas. - Там найдешь чем
червячка заморить.
   - Нно-о?.. и безногого щенка подковать можно?
   - Конечно, можно.
   - А вот мы ужо с его преподобием...  -  проговорил Лепешкин, поднимаясь
навстречу подходившему на своих тоненьких ножках Ивану Яковличу.  - Старичку
наше почтение...
   - Пойдем,  пойдем,  -  отвечал Иван Яковлич,  подхватывая Лепешкина под
руку; рядом они очень походили на цифру десять.
   - Какой  забавный  этот  Аника  Панкратыч,   -   проговорила  Агриппина
Филипьевна,  когда цифра десять скрылась в  дверях.  -  Алла,  принеси Анике
Панкратычу квасу, - прибавила она. - Он так всегда балует тебя.
   - Ведь Лепешкин очень умен,  - вставила свое слово Хиония Алексеевна. -
Он  только прикидывается таким  простачком...  Простой мужик -  и  нажил сто
тысяч. Да, очень, очень умен!
   В это время в кабинете Nicolas происходила такая сцена:
   - Голубчик,  Аника Панкратыч,  выручи,  -  умолял Иван Яковлич,  загнав
Лепешкина в самый угол.  -  Дай мне,  душечка,  всего двести рублей...  Ведь
пустяки: всего двести рублей!.. Я тебе их через неделю отдам.
   - Знаем мы  вашу  неделю,  ваше преподобие,  -  грубо отвечал Лепешкин,
вытирая свое сыромятное лицо клетчатым бумажным платком. - Больно она у тебя
долга, Иван Яковлич, твоя неделя-то.
   - Хочешь, на колени перед тобой встану, - только выручи...
   - А  ты как полагаешь:  у меня для вашего брата вроде как монетный двор
налажен?
   - Голубчик,  Аника Панкратыч, не ломайся... Ведь всего двести рублей!!.
Хочешь, сейчас вексель в четыреста рублей подпишу?
   - Нет,  зачем пустое говорить...  Мне все едино,  что твой вексель, что
прошлогодний снег! Уж ты, как ни на есть, лучше без меня обойдись...
   - Ах,  старый черт!.. - застонал Иван Яковлич, схватившись за голову. -
Ведь всего двести рублей... ломается...
   - Да на што тебе деньги-то?
   - Ах,   господи,  господи!  Помнишь  ирбитских  купцов,  с  которыми  в
"Магните" кутили? Ну, сегодня они будут у Ломтева... Понимаешь?
   - Как не понять!.. Даже оченно хорошо понимаю. Обыграете хоть кого...
   - Отчего же денет не даешь?
   - Жаль... Актрысам свезешь.
   - Аника Панкратыч,  голубчик!..  - умолял Иван Яковлич, опускаясь перед
Лепешкиным на колени. - Ей-богу, даже в театр не загляну! Целую ночь сегодня
будем играть. У меня теперь голова свежая.
   - На  што  свежее,  коли денег нет.  Это  завсегда так  бывает с  вашим
братом.
   - Зарываться не  буду  и  непременно выиграю.  Ты  только  одно  пойми:
ирбитские купцы... Ведь такого случая не скоро дождешься!.. Да мы с Ломтевым
так их острижем...
   - Знаю,  что острижете,  -  грубо проговорил Лепешкин,  вынимая толстый
бумажник.  -  Ведь у тебя голова-то,  Иван Яковлич,  золотая, прямо сказать,
кабы не дыра в ней... Не стоял бы ты на коленях перед мужиком, ежели бы этих
своих глупостев с женским полом не выкидывал. Да... Вот тебе деньги, и чтобы
завтра они у меня на столе л