ливо не связывал как разбойника, или по крайней мере кормил
получше во время дороги, то я из благодарности тебе что-нибудь дал бы; а теперь спасибо;
ничего не получишь!"
   -- Если б ты, господин мещанин, -- отвечал он, -- сказал мне по чистой совести о
своих деньгах и таком благородном своем намерении, то получил бы половину оставшегося
от путевых издержек или по крайней мере больше четырех червонцев, которые показал я
налицо; а теперь ничего не получишь.
   -- Посмотрим! Почему так? Каким образом?
   -- Увидишь, и очень скоро! -- Тут позвали его в присутствие.
   Мороз подрал меня по коже. "Как? -- думал я, -- не получу того, что принадлежит
мне по всем законам и что получил я за потерю сына? Нет, быть не может! Ты, господин
Застойкин, хочешь испугать меня? Но нет, брат, не на такого напал!" Внутренно утешался я
тем смущенным и печальным видом, с каким Застойкин будет отдавать мне мои деньги. "О!
-- говорил я, -- чтоб больше наказать сего негодного крючка, то стану, считая деньги,
бренчать как можно сильнее!" Тут позвали и меня. На особливом столике лежала моя сумка;
подле нее три мои рубашки, там два шелковых платка, подле кошелек, а на нем четыре
червонца, два полуполтинника, несколько четвертачков, гривенников и пятачков.
   Судьи, посидев с важностию несколько времени, дали знак секретарю, который встал
и, держа в руках лист бумаги, читал: "По довольном рассуждении определено: 1) Гавриле
Симонову сыну Чистякову, симбирскому мещанину, урожденцу из сельца Фомкина, на
место покраденного у него разбойниками пашпорта выдать другой, по коему бы мощно было
ему, Чистякову, беспрепятственно проживать во всех местах, где пожелает".
   При сих словах один судья привстал и подал мне бумагу. "Это вид твой", -- сказал
он; я взял, поклонился, и чтение началось. "2) Но понеже он, Чистяков, был на дороге в
неподобном образе и положении, то Застойкин и мог ошибиться, признав русые волосы и
голубые глаза за черные; а сверх того, нашедши у него оружие, ножом называемое, взять с
собою к должному допросу. 3) По сим изъясненным обстоятельствам проезд туда и обратно,
а равномерно харч на воинскую команду и прочие путевые расходы должно поставить на
счет виноватого, сиречь его, Чистякова, и немедленно взыскать. А по справке: все расходы,
на комиссию сию происшедшие, по шнуровой книге, данной Застойкину, составляют
одиннадцать рублей двадесять копеек; то для сего следует, конфисковав имение его,
Чистякова, продать с публичного торгу, и именно: деньгами у него имеется налицо четыре
червонца, каждый в два рубли сорок копеек, составит девять рублен шестьдесят копеек; три
рубахи, по тридцати семи копеек каждая, один рубль одиннадцать копеек; два шелковых
платка, по пятидесяти по две копейки, один рубль четыре копейки; кожаная сумка в сорок
копеек и нож в две копейки с деньгою; итого одиннадцать рублей семнадцать копеек с
деньгою. А как из сей справки усматривается, что недостает на уплату казне у него,
Чистякова, двух копеек с деньгою, понеже мелкое серебро в цену не приемлется, да и промен
ему неизвестен, и потому следовало бы взыскать с него, Чистякова, вышеозначенную сумму,
но как канцелярист Застойкин подал самолично объяснение, что он обязуется в
непродолжительном времени недостающее количество денег внести из своего капитала
ходячею монетою, равно как и заплатить деньги по оценке за имущество его, мещанина
Чистякова: то как мелкое серебро, так и прочее отдать в его собственность; а мещанина
Чистякова от казенного взыскания учинить свободным. А поелику Чистяков показал, что он
не чинил никакого сопротивления, за каковое надлежало бы вязать ему руки по ордеру, а
паче того ноги; а Застойкин во всем чинит запирательство; свидетелей же нет, понеже шесть
человек команды, быв прежде неоднократно изобличены в пьянстве, воровстве и прочих
непотребствах, за свидетелей приняты быть не могут: то обстоятельство сие предать суду
божию".
   Я стоял, подобно деревянному истукану, и утирал пот, градом лившийся со лба.
Судьи и секретарь встали и вышли величаво, не сказав мне ни слова, а каждый взяв со стола
по одному червонцу. Проклятый Застойкин с улыбкою укладывал в сумку мои пожитки и
взвалил ее на плеча, звеня в руке серебряными деньгами.
   -- Что, брат, -- сказал он, -- не я ли говорил правду? Прощай! Пойти было выпить за
твое здоровье; скоро кончатся обедни.
   -- Ну, хорош же я теперь! -- сказал я, вышед из святилища фатежского правосудия и
стоя на площадке. -- Что мне делать? Куда пойти? Я почти наг и бос, голоден и истощен!
Так, -- вскричал я, взглянув на против стоящую церковь, у коей двери были отворены, -- не
к кому более на земле прибегнуть, кроме тебя,  существо милосердое! Ты теперь один
остаешься моим защитником! Ты не оставишь погибнуть несчастному! -- В сих мыслях, со
слезами на глазах, пришел я в церковь. Там увидел стоящего на коленях пред образом попа
Авксентия, за которого я пострадал. С величайшим умилением молился он, и я внятно
услышал сии слова: "Господи! Ты даруеши человеку богатство для того только, чтобы он
был милосерд к братии неимущей. Умоляю благость твою умножить мои сокровища, да и аз
вкушу сладость благотворения!"
   -- О добродетельный старец, -- вскричал я, -- да благословит тебя бог своею
милостию! Как счастлив ты, находя во глубине души своей то блаженство, ту сладость,
которая проистекает от благотворения.
   Не думая нимало, не дожидаясь выхода его из церкви, я побежал; мне указали дом, и я
вступил в него с радостною мыслию: теперь под сим смиренным кровом, в недрах кротости
и благотворения успокоюсь я.


Глава XIX. ГОВОРИТЬ И ДЕЛАТЬ


   Вошед в сени, я поджидал, не выйдет ли кто-нибудь; но только слышал из комнаты по
правую руку, которую почел кухнею по запаху, из нее выходящему, голос женщины, которая
страшно била кошку за украденную почку, и мальчика, басисто плачущего о сей потере. Не
ожидая окончания суда над бедным животным, ибо суд надо мною был еще очень памятен в
уме моем и желудке, я отворил комнату на левую руку; вошел -- нет никого; вхожу в
другую, и восхищение мое было неописанно! Накрыт был небольшой столик, а на нем
стояли два графина с водками белою и зеленою; одна тарелка с пирогами, другая с
прекрасною ветчиною; там икра, там колбаса, там целая копченая курица.
   -- О благодетель человечества, о великодушнейший из смертных, о отец Авксентий!
-- говорил я, простирая руки к столу, толико прельстительному. Потом, не занимаясь
никакими рассуждениями, выпил большую рюмку водки и начал доказывать удальство свое
над ветчиною, колбасою и полотком. Когда я понасытился и отплатил своему желудку за
несколько времени пощения, то увидел, что хозяин шел домой. "Он идет, -- вскричал я. --
О, как же рад будет этот добродушный человек, увидя, какое одолжение мне сделал!" Тут
вышел я в приемную комнату, чтобы его встретить и обрадовать нечаянно добрым делом,
которое сделал он, сам того не зная.
   Хозяин вошел, держа в одной руке большую трость с золотым набалдашником, а в
другой шляпу. Увидя меня, он спросил с удивлением:
   -- Что ты здесь делаешь, приятель?
   -- Благодетель мой! -- вскричал я с восторгом, -- ты до такой степени добр, что и в
отсутствие свое помогаешь бедным! Знай, я -- тот несчастный, которого здешнее
правосудие почло за беглого сына твоего Сильвестра и лишило меня всего, так что и копейки
не имею. Я был в отчаянии до тех пор, пока не услышал в церкви моления твоего, которое
открыло мне благодетельную твою душу. Тут утешение проникло сердце мое. "Нет, --
думал я, -- верховная благость не оставляет миром оставленных", -- и пошел в дом твой.
Радуйся и веселися, добродетельный человек; прииди и виждь!
   С живостию схватил я его за руку и ввел в комнату, где оказал такую храбрость над
завтраком. Поп, увидя это, покраснел багровою краскою. Я причел то действию
стыдливости, когда открываются благодеяния скромного человека, и сказал:
   -- Ничего, не краснейся, отец мой!  За здравие твое.
   Тут быстро схватил я рюмку и графин, налил и, не дожидаясь благодарности, выпил.
   -- Ох, злодей! -- вскричал поп, сделав совсем другое лицо, чем на молитве. Он
бросился ко мне, крича: -- Окаянный, кто ты и что делаешь?
   -- Я тот самый, который...
   -- Нет! много завелось в Фатеже разбойников и грабителей; и городничий ничего не
смотрит!
   -- Отец Авксентий, подумай: я не имел ни копейки денег и был голоден; о первом
спросите у высокопочтенных судей, которые меня допрашивали, а о последнем -- у колбасы,
икры и пирогов, которые все...
   -- Ты вор и разбойник, -- вскричал поп. В ту минуту вбежала женщина около сорока
лет, бренча ключами.
   -- Что? что? -- спросила она.
   -- Обманщица, бездельница, неверная! -- возопил поп.-- Как пустила ты бродягу,
который съел весь мой завтрак, а чрез полчаса будут у меня господа судьи и заседатели?
   -- О боже! -- вскричала ключница. -- Да я ему кости переломаю! Как он сюда
закрался?
   -- Я сейчас, -- кричал поп, -- иду к городничему, чтоб этого злодея с бесчестьем
выслали из
города и наказали за умышленное воровство! -- Он быстро вышел.
   -- А я, -- кричала ключница, -- прежде, чем его вышлют, отомщу за съеденную
ветчину и колбасу; сейчас же кочергою переломаю руки, чтоб они не так были длинны! -- С
сим словом она бросилась в кухню.
   -- Изрядно, -- говорил я в крайнем
замешательстве, -- полагайся теперь на умиленные речи: беда, да и беда! -- Движимый
инстинктом, я бросился за кухаркою и запер на крючок двери.
   Скоро раздался сильный удар кочерги в дверь. "Ничего,-- думал я, -- успеешь
выломать дверь и без меня", после чего начал совать в карманы пироги, оставшуюся ветчину
и копченую курицу. А как я все сии подвиги делал слишком торопливо, и притом
полупьяный, то на беду опрокинул стол, и все полетело на пол; между прочим, ящик
столовый выскочил, а из него небольшой ящичек, сделанный из черного дерева и
совершенно похожий на те, какие наши фалалеевские сиятельства делают для хранения
своих старых грамот. "Кстати, -- подумал я, -- сегодни вручили мне новый пашпорт, а
случай посылает и ковчег для его сбережения, а без того в дороге он и вправду попортиться
может". Итак я, засунув за пазуху совсем не нужную вещь попу, а мне в дороге весьма
необходимую, отворил окно и хотел лезть, как увидел умиленного молельщика, идущего с
конвоем к воротам. Я прикрыл окно и ждал, пока все взойдут на двор; потом скоро отворил
опять, выскочил на улицу и ударился бежать что есть мочи. Подкрепя телесные силы
завтраком, я мог идти, не отдыхая, несколько верст. Хотя морозы были уже хороши, но я
решился не идти днем, а по ночам. "Когда Авксентий, -- говорил я, -- за сыном посылал
такую страшную команду, то за мною, верно, уже не усомнится. Меня поймают, и тогда как
у меня нет ни полушки денег, то не лишиться бы и последнего балахона".
   Обыкновенно по утрам останавливался я в самых бедных деревенских избах, обедал и
спал до вечера. Если подле деревни случался лес, я выходил раньше, а не то так в сумерки.
Настал декабрь. Ночи были светлые; я не мог быть спокоен, пока не оставил границ
Орловской губернии и не вошел в Тульскую.
   Чем питался? -- спросите. Подождите: я все скажу откровенно, как прилично
искреннему человеку.
   Бежав из Фатежа, так сказать, не оглядываясь, я до тех пор не думал ни о чем другом,
как только, чтоб быть подалее, пока велся провиант мой, похищенный у Авксентия. Когда он
издержался, и я, задумавшись, размышлял о способах добрести до Москвы, машинально
вынул из-за пазухи билетный ящичек, чтобы положить в него свой пашпорт. Тут нечаянное
открытие изумило меня: ящичек был весьма тяжел, чего я в суматохе, бежав от попа
Авксентия, вовсе не заметил. Но по вскрытии ужас заступил место изумления: я нашел в
ящике до двухсот червонных. Что делать? Не всякий ли честный человек назовет меня
настоящим вором; а я от природы более всего отвращался от сего подлого порока. Отнести
деньги назад, значит предать себя в руки правосудия, которое, если повелит уже меня и
повесить, то ни моя совесть, ниже кто-либо другой не назовет его неправосудным. В
невинном страдании можно  найти  некоторое  утешение, но страдать  по  заслугам крайне
горестно.
   В сем печальном расположении моего духа обратил я унылый взор на проклятый
ящичек и увидел на дне его свернутую бумагу. Беру, разгибаю и нахожу следующее:

   "Любезный друг Иуда Исахарович!
   Ты худо платишь за дружеские мои услуги; а это в купеческих оборотах не годится.
Ты присылаешь мне в подарок двести червонцев за такое дело, за которое и четырехсот
мало. Не я ли известил тебя, что один молодой весельчак, дворянский сынок, имеет нужду в
деньгах и закладывает последнюю четверть своего наследия за восемь тысяч рублей, которая
стоит по крайней мере впятеро. Я и сам бы не уступил сего счастливого случая, да на беду
все деньги были вразброде, то на крестьянах, то на купцах, то на судьях и проч. К тебе я
отослал его, и ты прекрасное поместье купил за бесценок. Точно купил, потому что выкупу и
ожидать нельзя. Посуди же! А ты благодаришь только двумястами червонцами. Стыдись,
чадо израилево! Но оставим это. Я думаю, что и у жидов есть хотя маленькая частица
совести,  а потому и ты за мою комиссию пришлешь еще хоть двести червонных. Ведь это,
право, не для меня, а для собственной твоей пользы, потому что случай сей был не
последний; я имею в виду еще несколько молодчиков, которых имение могу перевести в
твои руки, если только ты будешь со мною делиться хорошенько.
   Авксентий".

   -- О! -- воскликнул я со гневом, -- когда ты такой мерзавец, то не раскаиваюсь, что
жидовские червонцы попались в мои руки. Ты недостоин был воспользоваться ими, добыв
их столь гнусным образом. Справедливо говорили добросовестные отцы, деды и прадеды
наши: "неправо нажитое впрок не идет".
   Так я судил тогда, но теперь, рассудя порядочнее, думаю, что поступок мой никак не
извинителен. Но я не скрываю от вас и моих слабостей.
   После того я зашил золото в свое платье, оставя несколько на обыкновенный расход, и
пустился в дальнейший путь. Вошед в рубежи Тульской губернии на закате солнца, вступил
я в деревушку и, осмотрев, по обыкновению, все домы, постучался в самую бедную,
полуразвалившуюся избу. Меня впустили, и я, увидев, что хозяйка моя древняя старуха и
живет одна, решился отдохнуть несколько времени. Старуха, видя, что я, делая сие
предложение, будто невзначай побрякиваю деньгами в кожаной мошне, с радостию
согласилась иметь меня своим нахлебником, на сколько времени мне угодно.


Глава XX. ЧЕГО НЕ ИЗМЕНИТ СЛУЧАЙ?


Господин Простаков очень был доволен рассказами князя Гаврилы Симоновича, и великий
пост кончился. Весна встретила семейство доброе среди тихого наслаждения простою
покойною жизнью. Если чад из головы Катерины и не совсем вышел, если Елизавета иногда
задумывалась, если оба сии обстоятельства и покрывали иногда туманом взоры Ивана
Ефремовича, то это было на одну минуту; он по-прежнему развеселялся и целое семейство
одушевлял сим чувством.
   От Никандра получали часто письма, где он уведомлял о продолжении к себе дружбы
доброго купца и благосклонности начальников. Он возвышался званием и скоро надеялся
быть офицером. Причудин обещался сделать для всех их богатый стол, а главному дать денег
в долг. Разумеется, что один Иван Ефремович и Гаврило Симонович вели сию переписку, а
прочие в доме ничего не знали.Настал май месяц. Сады и леса опушились прелестною
зеленью; цветы благоухали; поля волновались подобно морю; вся природа обновилась,
блистая прелестью юныя невесты, идущей к олтарю с женихом. Как же не радоваться, как не
веселиться, как не наполниться сладкою негою добрым, благородным сердцам деревенского
нашего семейства?
   Они сочувствовали с целою природою и были счастливы! Но надолго ли? увы! Что
значит счастие человека на земле сей, где все так коловратно, переменно, мгновенно? Не
есть ли это дым, тень, мечта? В чем кто ни положи его -- в богатстве? Оно подобно
песчинке, которую бурная волна то выкинет на берег, то опять вовлечет в бездну! -- В
почестях? Они подобны юному цветку, полевой травке, которая на восходе солнца цветет
прекрасно, и всякий прохожий ею любуется; но подует вихрь, -- и где алые листы, где
изумрудная зелень? -- В соответствующей любви? О, как обманчиво, как лживо это счастие!
всякая любовь подобна игрушке! Словом, кто в чем ни положи это мечтательное чувство, это
счастие, всегда обманется. Все выйдет: суета сует.
   Это маленькое отступление принадлежит к следующему происшествию.
   В один прекрасный вечер князь Гаврило Симонович пошел прогуляться в поле, ибо
Иван Ефремович занят был составлением плана и сметы для построения новой винокурни.
Рассматривание кончилось, а князя нет. Вечер прошел, и настала ночь, а его все нет. Иван
Ефремович встревожился, спрашивал поминутно, но никто не мог отвечать другого, кроме
нет!
   Все семействе было в необыкновенном беспокойстве. Иван Ефремович разослал всех
людей, пеших и конных. На часах ударило двенадцать. Все, вздрогнув, вскричали: "Ах! Как
поздо, а его нет!"
   -- Ложитесь спать, -- сказал Простаков, ходя по комнате большими шагами и
потирая лоб рукою. Оставшись один, он поглядывал то в то, то в другое окно; но никого не
видал. Слуги возвращались одни за другими, и каждого ответ был: нет! Так провел всю ночь
Иван Ефремович; то садился, то вставал, то опять садился, но все не мог ни на минуту
успокоиться.
   -- Куда бы ему деваться? -- рассуждал он. -- Если сбился с пути, так всякий
крестьянин указал бы ему дорогу! Если хотел оставить дом мой, так где найдет он лучше
убежище? Но он не сделал бы сего, не объявя мне причины, не простившись с теми, которые
его любили как родного; да он взял бы что-нибудь из своих пожитков, а то все цело и на
своем месте! Если напали разбойники, так что они у него найдут? Сертук, шляпу, трость.
Нет, это пустое; разбойники на таких людей не нападают; всего вернее, что он сбился с пути,
места для него незнакомы, время ночное, в поле никого нет, и он шатается. Но вот взошло
солнце; все крестьяне выйдут кто на работу, кто за промыслом, и он, верно, скоро воротится.
   Основавшись в сей мысли, он успокоился и терпеливо дожидался возвращения
Гаврилы Симоновича; и когда жена и дети, вошед, спросили его: "Что?" -- он сообщил им с
видом уверенности свое замечание, и все принялись за обыкновенные свои занятия.
   Большой шум на дворе прервал оные. Конечно, князь пришел! и люди обрадовались.
Простаков бросился к окну и остановился с крайним удивлением. "Что бы это значило?" --
сказал он тихо. "А что такое, друг мой?" -- спросила жена, вставая от пялец. Она подошла к
окну и также остолбенела, видя полицейского офицера, вышедшего из повозки, и человека
четыре команды. Молчание продолжалось до самого прихода офицера.
   -- Позвольте спросить, не вы ли хозяин дома? -- сказал офицер довольно учтиво,
судя по его званию.
   П р о с т а к о в.  Точно так; что вам угодно?
   О ф и ц е р.  У вас укрывается какой-то князь, который...
   П р о с т а к о в.   Нет, государь мой, прошу остановиться, , у меня точно живет один
князь, но он совсем не укрывается. Он честный человек и ходит везде прямо и открыто.
   О ф и ц е р (иронически). О честности его имеют рассудить другие. Пожалуйте,
представьте его сюда: я имею повеление от правительства взять его с собою.
   П р о с т а к о в. Не знаю я намерений правительства, однако повиновался бы, если бы
мог. Но князь, у меня живущий, вчера вечером ушел прогуливаться и до сих пор не бывал.
   О ф и ц е р (с сильным движением). О боже мой! долго ли этот человек будет
укрываться от рук моих? Двадцать раз почитал я его пойманным, но он ускользнет, как
ускользнет!
   П р о с т а к о в. Бога ради скажите, для чего вы его ищете?
   О ф и ц е р. Крайне жалею, что вы в рассуждении этого человека обманывались. Он
страшный разбойник и имеет большую партию; грабитель, зажигатель -- словом, человек,
давно заслуживший казнь; но судьба ему благоприятствует: он вкрадывает