ся в разные домы
под бесчисленными видами; то великим господином, то нищим, то игроком, то чем хотите!
А для чего? чтобы все рассмотреть, узнать нравы и после бесчеловечно обмануть
легковерного хозяина. Жаль, очень жаль, что он догадался или кто из шпионов его дал знать
ему, что пребывание его в вашем доме стало гласно, как ни скрывал он имя свое.
   Иван Ефремович, жена его и дочери стояли как исступленные, не двигая ни одним
членом. После глядели друг на друга, не говоря ни слова, и трепетали; бледность покрывала
щеки их.
   -- Боже милосердый! -- сказал, наконец, Простаков со стоном, взглянув на небо и
подняв руки, -- для чего сострадательное сердце мое так часто обманывается? для чего взор
мой так туп, недальновиден, что не может отличить хитрого злодея от жалкого человека!
Мог ли я подумать? Я открывал ему душу свою; все, что я ни делал, было с его согласия. Я
называл его другом своим и, клянусь, любил более всех людей, после моего семейства. О,
как больно, как тяжко, стараясь делать добро, обращать его на чудовище!
   Таковы были жалобы Ивана Ефремовича. Он ходил по горнице неровными шагами,
ломал руки и проливал горькие слезы.
   -- Ну, что же мы теперь сделаем, господин офицер, -- продолжал он, -- видите, его
нет, и, вероятно, не будет!
   -- Я не сомневаюсь в том, -- отвечал офицер, -- для него не лестно встретиться со
мною. Видно, мне еще проискать его месяц, другой. Он так проворен, как будто сатана в нем
сидит и действует.
   Маремьяна перекрестилась, примолвя: "С нами крестная сила!"
   -- Мне надобно всe его имущество опечатать и представить куда следует, -- сказал
офицер.
   -- Извольте делать, что знаете; я покажу и жилище этого злодея, -- отвечал
Простаков и повел гостя в садовую избушку. Там нашли белье, подаренное Иваном
Ефремовичем, и старое рубище, в коем он появился к нему. Офицер поднял его, посмотрел в
карманах, но кроме грязи ничего не нашел. "Куда брать эту дрянь", -- сказал он, кинув с
сердцем лохмотья на пол; но раздавшийся звук металла переменил вид сего. Он опять
поднял, смотрел, пересматривал, щупал и, наконец, весело вскричал: "Вот! Подайте нож!"
Когда он распорол подмышками, то посыпались червонцы. По перечтении нашлось их
с лишком пятьдесят. Простаков пялил глаза и сам себе не верил.
   -- Это на всякий, видно, случай позапасся князь, -- сказал офицер, пряча деньги. --
Теперь вам не о чем беспокоиться. Я прошу, первое, извинения, что вас потревожил; а
второе, если этот плут появится... Но где ему сметь! Прощайте. -- Он вышел, сел в повозку и
ускакал.
   Господин Простаков провел день в безмерном унынии; семейство его так же; все
вздыхали, плакали и говорили: "Ах! можно ли было подумать?"
   Чрез два дни Иван Ефремович получил письмо.

   "Милостивый государь!
   Теперь вы, конечно, более не удивляетесь, отчего я встревожился при имени злодея,
им произнесенном. О, я довольно наслышался! Ужас потрясет кости ваши, когда узнаете все
его деяния. Но оставим это ненавистное мне, да думаю и вам, имя и обратимся к тому, что
прервал изверг своими клеветами. Вы меня понимаете, почтенный Иван Ефремович!
Позволено ли мне будет явиться к вам в том звании, какое имел я прежде? Одного слова
довольно, и я у ног ваших и достойной дочери.
   Светлозаров".

   Простаков прочел письмо вслух и спросил: "Что скажете?"
Катерина закраснелась, как огонь, и потупила глаза; а
Маремьяна вскричала:
   -- Что ж? почему и не так? Ведь все дело пошло бы прекрасно, и до сих пор ты видел
бы дочь княгинею, если б этот мерзкий урод Гаврило Симонович всего не испортил. Теперь
все понимаю. Он боялся, что ты, дав дочери в приданое много денег, не оставишь ему на
воровство! О негодный, о проклятый человек!
   -- Так или не так, -- сказал Простаков, -- но да будет воля божия! Когда все
согласны, не хочу и я противиться!
   Он взял лоскуток бумаги и написал: "Милости просим! кем вы были прежде, тем
будете для нас и теперь! Глаза мои открылись. Спала личина с чудовища, и оно больше не
обманет меня. Все ожидаем вас с охотою".
   На другой день приехал блистательный князь, и все окружающее его изъявляло
богатство и пышность: экипаж, карета, ливрея и проч. и проч.
   Начались объяснения, переговоры,  догадки, а кончилось тем, что князь Светлозаров в
глазах всего дома показался умным, ученым, приятным человеком, который верно устроит
прочное счастие жены своей; а князь Чистяков -- такой изверг, такой злодей, которого давно
надобно рубить, вешать, колесовать, на суставы разрезать.
   -- Ну, Иван Ефремович, что теперь скажешь? -- твердила Маремьяна величаво и
жеманясь, -- не говорила ли я тебе, как скоро показался этот негодный князь Чистяков, что
принимать его не надобно. По виду его замечала я, что он разбойник, и самый страшный! А!
что теперь скажешь? Видишь, что и жены муж должен слушать?
   -- И я батюшке замечала, -- сказала жеманно Катерина, -- но он не изволил
послушать.
   Князь Светлозаров отплатил одной нежным взглядом, другой -- почтительною
уклонкою головы; а Простаков, вздыхая, пожимал плечами и говорил:
   -- И на мудреца бывает довольно простоты! Теперь и сам, конечно, вижу, что все его
рассказы были обман, хитрость и лукавство. Слава богу, что ничего худшего не вышло!
   Князь Светлозаров оставлен погостить на несколько дней, чтоб жених и невеста
лучше познакомились, как замечала Маремьяна Харитоновна. Свадьбе положено быть перед
Филипповым постом, до которого времени князь Виктор Аполлонович будет то в ближних
деревнях своих, то у нареченного тестя провождать время.
   Господину Созонтову, продолжавшему свататься за Елизавету, предложено
подождать, пока кончится брак Катерины; ибо выдать дочь за князя не шутка и вдруг играть
две свадьбы тяжело.
   Может быть, покажется чудно, что Простаков, решившись прежде не принуждать
Елизаветы в сем случае, теперь так свободно рассуждает выдать ее за г-на Созонтова? Вот
его на сей раз слова: "Правда, я не хотел принуждать ее, по это единственно из уважения к
Гавриле Симоновичу; а как он оказался вор, разбойник, зажигатель и вообще великий
злодей, то было бы бесчестно слушаться его советов. Назло бездельнику сделаю то, что он
мне не советовал. Елизавета как хочет, а иди за Созонтова! Я до сих пор был снисходителен,
тих, любил чувствительность и следовал ее уставу, но почти всегда и везде бывал обманут, а
теперь сделаюсь жесток, непреклонен, неумолим даже, и надеюсь, что сердце мое менее
страдать будет. Около Филиппова поста Катерина будет княгинею; а после крещения
Елизавета или во гробе, или за Созонтовым".
   Бедная Елизавета плакала и молчала. Она думала, рассуждала, предпринимала
сегодни одно, завтре другое намерение; а все на поверку выходило: страдай, когда судьба
твоя так несчастлива! "Боже мой, -- говорила она, -- чем виновата я, что этот князь Гаврило
Симонович оказался недостойным дружбы нашей и доверенности? Можно ли из ненависти к
обманщику погублять дочь? Как жестоки иногда бывают люди и требуют, чтоб другие с
улыбкою сердечною
принимали тяжкие от них удары! Согласно ли это с законом кроткого неба, разлитым по всей
природе? Ах! сердце говорит: "Нет!" и трепещет! Хладнокровный рассудок замечает: "Не
должно быть, однако есть!"
   Что ж делать человеку? неужели он рожден на страдание?




 * ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ *

Глава I. ГДЕ ЖЕ ОН? - УВЫ! НЕ ЗНАЮ


   Меж тем как в деревенском доме г-на Простакова происходила суматоха, - хотя,
впрочем, и приятная, - по случаю приготовления к свадьбе, - в Орле, в доме почтенного
Афанасия Причудина господствовала совершенная тишина, мир и довольство. Не было
восторгов шумной радости, тех блистающих наслаждением взоров, тех пылающих от
быстрого кипения крови щек; но кроткая, мирная улыбка носились по челу старца, и
Никандр, или, как Афанасий называл его, Симон, видя сие постоянное спокойствие, которое
есть награда чистоты душевной, сам нечувствительно принимал в сердце сие впечатление.
Время от времени образ Елизаветы в нем изглаживался, и он, вспоминая об ней, говорил со
вздохом: "Что ж делать? Зачем мне погублять ее любовию и себя мучить? Нет, сколько
возможно, постараюс  истребить пагубное чувство сие!"
   Внимательный Афанасий приметил сию перемену и радовался, ибо ему отчасти
известна была тайна молодого Симона. С улыбкою сказал он однажды: "Поздравляю,
молодец; чад приметно выходит из головы твоей; ты становишься веселее. Хорошо!
предоставь мне пещись о твоем благополучии; а от тебя требую только быть трудолюбивым
по службе и вести себя честно. О! этого весьма довольно, кто нe хочет быстро прыгать по
утесам к храму Славы. Лучше ползти. Хотя и никогда таким образом не достигнешь
внутренности приманчивого храма того, но и не оборвешься и не полетишь стремглав в
пропасть!
   Никандр отвечал: "Я постараюсь, благодетель мой, удовлетворить вашим желаниям.
Сколько собственное побуждение того требует, столько, или и более, то тихое веселие,
которое покоится непреpывно па лице вашем. Оно есть плод мудрой, добродетельной жизни,
и помрачить оное было бы с моей стороны крайне неблагодарно".
   - О сын мой! - сказал старик. - Твои взоры еще неопытны! Почему знаешь ты, что я не
проливаю втайне горестных слез, оплакивая свое безумие, которое другому, вероятно,
стоило больших, бесчисленных слез и страданий! Так, друг мой! совесть мучит меня
жестоко, и если что сколько-нибудь утешает меня, так одна мысль, что я желал сделать
доброе дело, хотя и сделал зло, и невозвратное.
   - Зачем же так печалиться? - вскричал Никандр с важным видом профессора
нравственной философии. - Прочтите все права и законы, и вы увидите, что и тяжкие
преступления избавляются наказаний, потому что виновник оных совсем не хотел того
сделать; одна судьба - злой рок...
   - О Симон, Симон! - возразил старик, - я хочу застрелить ястреба, сидящего у куста с
голубкою в когтях; стреляю - и убиваю спавшего в кусте том человека. Законы оправдают
меня, избавят от теле оного наказания, ибо и в самом деле злоумышления не было; но какие
законы воспретят сердцам жены, детей, отца и матери страдать бедственно о потере матери,
отца, сына? Кто остановит их вопли, кто удержит их рыдания? Кто, окаменив меня, скажет:
"Смотри, это - твое дело; однако ты отнюдь не беспокойся и будь весел по-прежнему, ибо
тебя законы оправдали"?
   Никандр почувствовал справедливость и замолчал. Хотя и хотелось ему знать тайну
своего благодетеля, дабы приискать способы оправдать его пред собственною совестию, но
скромность не дозволяла ему пуститься на такое неблагоразумие, которое могло бы огорчить
добродетельного человека. "Я буду, - сказал Никандр сам себе, - поступать так, чтобы как
можно реже приходило ему на мысль воспоминание неумышленного преступления. Для сего
удвою свою бдительность, не упущу ни одной удобной минуты, чтобы доставлять ему
возможные удовольствия".
   Старик заметил такое старание юного друга,  и сердце  его прилепилось к нему
отеческою нежностию.
Через несколько дней Никандр, идучи в присутствие, прощался с Причудиным. Вдруг
новое явление поразило их и радостию и недоумением.  Г-н Кракалов, вошед в двери,
бросился в их объятия. Когда обнимания и приветствия кончились, Афанасий спросил:
"Скажи, пожалуй, Терентий Пафнутьевич, чему приписать твое явление и в таком странном
виде? Платье измято, выпачкано, волоса всклокочены, борода на четверть, щеки бледны, и
весь ты походишь на колодника, ушедшего из острога?"
   - Я - таки и был не много в лучшем месте, чем на каторге, однако бог помог
вырваться. Всю ночь я бежал, а поутру прибыл к вам; надеюсь, Афанасий Онисимович не
откажет дать мне на несколько времeни успокоения, а там поможет деньгами съехать в
деревню к Ивану Ефремовичу. Я думаю, добрый друг крайне беспокоится, лишась меня
таким чудным образом.
   - Каким же? - вскричали оба друга с сильным участием.
   - После расскажу, когда прийдет время, - отвечал г-н Кракалов, - и вы узнаете, какую
несносную шутку сыграл надо мною один бездельник, и именно нареченный князь
Светлозаров. Теперь мне нужен покой. Бежал вею ночь, не оглядываясь, подобно Лоту, когда
небесный огнь истреблял преступный Содом. Думаю, что моему Содому достанется по
крайней мере земный огнь.
   Он ушел в покой Никандров, молодой человек - к должности, а купец - в свою
контору.
   Целая неделя прошла в великом веселии, ибо Никандра произвели в офицерский чин.
   По прошествии первого шума, неизбежного в таких случаях, в доме Причудина все
пошло по-прежнему; и хотя он раза два спрашивал г-на Кракалова о причине выезда его из
дома Простакова, однако Терентий Пафнутьевич отговаривался каким-нибудь образом, а
обещал сделать то по возвращении из деревни, куда хотел ехать на другой же день, чтобы
успокоить встревоженное семейство. Афанасий Онисимович и тем был доволен. - Настало
утро следующего дня, и в тройном совете определено г-ну Кракалову ехать под вечер. Около
полуденного времени он уже собрался совсем, и Афанасий вручил ему письмо к Ивану
Ефремовичу и деньги на дорогу, как вдруг приносят письмо на имя Терентия Пафнутьевича.
Он взял его и пошел в свою комнату.
   - Ба! - сказал князь, распечатав письмо и взглянув на подпись, - это от Никандра;
посмотрим!

   "Милостивый государь!
   Страшное удивление ваше будет не меньше моего, когда прочтете прилагаемое при
сем письмо ко мне от господина Простакова. Оно поразило меня ужасом, и я теперь как
сумасшедший. Принимайте  свои меры и действуйте, как знаете.
   Я не могу теперь вас видеть, а потому пойду обедать к купцу Аристарху. Под вечер
буду дома. Ваш преданный и проч.
   Никандр".

   - Видно, что-нибудь новое, - сказал князь, складывая письмо. - Уж не выдали ль
Елизавету замуж? Тем лучше! Если нельзя обойтись без дурачеств, то надобно как можно
скорее их оканчивать. Что-то скажет Иван Ефремович?
   "Любезный друг мой Никандр!
   Я расположен к тебе по-прежнему, хотя и не могу видеться с тобою; буду помогать
тебе во всем, как отец, но потребую  и  от  тебя  сыновнего  послушания.  Ты  еще  так молод,
так неопытен, что лег ко можешь обмануться и вместо  сильной  ненависти  к  гнусному
пороку почувствуешь к нему склонность, ибо злодейство никогда не ходит с открытым
лицом, а вечно под какою-либо обманчивою личиною. Верь мне, друг мой, когда и я, в мои
лета, так обманут, то что может быть с тобою? Горько мне признаваться в своих глупостях,
но что делать? Пусть, видя их, другие исправляются. Ты знаешь, как любил я человека,
известного в доме нашем под именем князя Чистякова. Чего бы я для него не сделал? Чем бы
не пожертвовал? Но что вышло?  Как  ты думаешь,  кто  этот  Чистяков? - Злодей,
отверженный небом; изверг, утешающийся бедствиями, текущими по следам его;  чудовище,
которого взгляда надобно страшиться, как Василискова, - словом, этот князь есть не кто
другой, как известный разбойник, принимающий на себя разные виды и имена. Мстящее
правосудие везде его преследует. Хотя он столько хитр, что до сих пор может укрываться,
но когда же нибудь  не  избегнет  поносной   казни. За мeсяц он, - как видно, проведав о
мерах правительства, - вечером бежал из моего дома, а рано поутру приехала команда брать
его. Везде искали, но тщетно. Теперь, если злодей тот покажется в доме доброго Афанасия
Онисимовича, сейчас предай его в руки полиции, а письмо это покажи г-ну Причудину.
Прощай!  Остаюсь с прежнею к тебе любовию и проч.".
   Кто опишет положение князя Гаврилы Симоновича по прочтении письма сего!
Волосы его стали дыбом; крутящиеся глаза налились кровью, на щеках выступил гнев в
сине-багровых пятнах. Он обратил к небу взоры, хотел что-то сказать, но губы его дрожали.
Он скрежетал зубами и трепетал всем телом. Природа его не выдержала долго такого
сильного борения; он застонал и пал на пол.
   Около четверти часа пробыл в сем ужасном состоянии; потом пришел в себя, встал и,
сев на стуле, с письмом в руках, сказал: "Творец! мог ли я воображать, чтобы кто-нибудь
имел обо мне такие мысли? А теперь и Простаков, и он это пишет. О несчастный, обманутый
старец! Твоя недоверчивость, твоя ветреность и легкомыслие в эти лота стоят жестокого
наказания! Пусть же будешь ты наказан, пусть и подлинно, смотря на глупость твою, другие
исправляются. Отнимаю от тебя навсегда сердце свое; падай в пропасть, куда влечет тебя
этот изверг, этот князь Светлозаров. Рука верного друга, дpуга опытного, моя рука, не
поддержит тебя. О! застонешь и ты, как я теперь; но ты не успокоишься, ибо гремящий голос
совести скажет тебе: "Ты виноват и стоишь сего наказания"; меж тем как я, не тол |ко не
скрываясь пред людьми, как говоришь ты, но пред самим тобою, великий испытатель сердец
- я обращу к тебе взор мой и скажу: "Проникни душу мою и испытуй! Ум мой и сердце
могли впадать в заблуждения и проступки; но чтобы сердце хотело посредством злодейства
насытить страсти свои, а ум изобретал к тому способы, - о! никогда, никогда. Существо
мудрое и милосердое! Ты сам - вернейший с свидетель путей жизни человеческой!"
   Проговоря сие, князь довольно успокоился, и черты лица его приняли постепенно
прежний вид. Подумав несколько, он сказал: "Надобно мне сей же час вывести из
заблуждения добродушного хозяина и Никандра. Хотя я принял другое имя из доброго
намерения, но оно ложное. Пусть Афанасий узнает истинное, хотя оно и оклеветано".
Причудин встретил его предложением завтракать, но князь, взяв его за руку, сказал
таинственно: "Мне нужно с вами несколько поговорить, и теперь же".
   - Так пойдем, - отвечал купец, - в мою молитвенную комнату; туда никто не входит
без особого моего приказа. Они вошли, сели и князь начал:
   - Существом невидимым и непостижимым, сими изображениями великих мужей,
угодивших ему, клянусь, Афанасий Онисимович, говорить тебе истину. Одно странное
приключение, о котором по времени узнать можешь, привело меня в прошлую осень в
южную часть Курской губернии, где, быв и бос и наг, прибился к дому Простакова. Он
принял меня, как можно ожидать от доброго и чувствительного старца. Несколько времени
жил я счастливо, как вдруг, - конечно, небо судило наказать меня, - в доме том появился
человек, называющийся князем Виктором Светлозаровым. Это имя известно мне около
двадцати лет, равным образом мое ему. Я имел причину просить господина Простакова
переменить мне имя и фамилию, и он дал то, под которым меня теперь знаете.
   Скоро приметил я, что князь Виктор старается обольстить младшую дочь Простакова,
которая по пылкости своего сложения, ветрености и суетной гордости начала оказывать ему
знаки соответствия. Это меня опечалило, и я догадку сию сообщил отцу. Следствие было то,
что догадка превратилась в истину; однако Простаков, из жалости ли к дочери, или также по
легкомыслию и суетности, дал согласие князю выдать за него дочь, только бы он доставил
письменное согласие от своего отца. Оно доставлено; старый князь с радостию соглашается.
Но как я знал от самого сына, что отец его более двадцати лет за нестерпимые бездельства
сослан в ссылку, где, вероятно, давно уже истлели кости его, то и сообщил о сем Простакову.
Это имело свою силу; я принужден был открыть настоящее имя  свое - и тогда один взор мой
достаточен был изгнать злого духа из Дома друга моего. Но спустя несколько времени,
вышед в поле, был я похищен злодеями со стороны самозванца Светлозарова, привезен в
какие-то леса и брошен в тюрьму, где также пробыл около месяца, пока удалось уйти и
прибыть к вам.
   Меж тем злодей оклеветал меня в глазах Простакова, обнес извергом, разбойником, а
он сообщил о сем молодому вашему питомцу, чтобы он предал меня в руки правосудия.
   Тут князь Гаврило Симонович остановился. Г-н Причудин, помолчав, спросил:
   - Почему же знает вас и преследует этот князь?
   - Потому знает, что он обольстил некогда и увез жену мою и боится, чтобы я,
рассказав Простакову как о сем, так и о других обстоятельствах, не меньше его унижающих,
не помешал ему в женитьбе; однакож я, сколько мог, сказал.
   - И после этого, - примолвил Причудин, - Простаков так малодушен! Но