ее с будущею, общею земляною постелью, тем человек чаще думает о неизбежном
конце своем и тем, кажется, становится лучше".


   Желание Ивана было исполнено, то есть я спал гораздо лучше в его чулане, чем
прежде во дворце князя Латрона. К удовольствию моему, погода нимало не переменялась, и
я согласно с моим желанием и требованием Ивана провел у него пять дней. Граф Владимир
посещал нас часто и иногда просиживал по нескольку часов и время от времени знакомился
со мною короче.
   Образ жизни, мыслей и суждений  Ивановых был всегда один и тот же. Он был чужд
всего лишнего; принуждение в чем бы то ни было было ему неизвестно, выключая мелочей,
внушаемых благопристойностию. Узнав, что я сам бывал не последний латынщик и
философ, он с удовольствием приводил нередко тексты на сем языке и доставлял мне честь
переводить оные графу Владимиру. Любимые книжки его были: "Библия", "Эпиктетов
Энхиридион"1 и "Разговоры древнего Платона". По-видимому, Иван был добрый
христианин, хотя в именах не делал, кажется, никакой разности: когда надобно было
утвердить мысль свою какимнибудь доводом, он не заботился в выборе и прямо говорил:
"Так сказал Иоанн Богослов, глава N стих N; так сказал Сократ, глава N, глава N; так мыслил
Эпиктет, глава N" и проч. Граф Владимир заметил ему сию странность в христианине,
прибавя с улыбкою, что в Испании и Португалии недолго бы дали ему так возвышать
язычников и ставить их наряду с богоугодными мужами!

   ___________________________________
   1 Известная книжка, означающая дневные записи Эпиктета,- стоического философа.

   -- Я не стал бы и делать того в Испании, -- отвечал Иван. -- Упрямый слепой,
который поднимает дубину на спину указывающего ему путь, достоин упасть в. пропасть;
ибо он к недостатку телесному, непроизвольному, присовокупляет душевный --
произвольный. Что же касается до меня, то какая надобность в имени человека, который чтонибудь сказал? мне нужно знать, что он сказал, правильно или ложно, полезно или вредно,
разобрать это и, нашед хорошее, приноровить в свою пользу.





Глава XII. НЕУДАЧНЫЕ ЗАТЕИ


   Погода переменилась. Настал прекрасный день, и хотя мне не хотелось так скоро
оставить доброго, великодушного, умного Ивана, но, сохраняя благопристойность и боясь
ему наскучить, я благодарил его за приятельский прием и просил из особенной милости
объявить мне имя свое, дабы память оного сохранил я до гроба. "Я могу тебе, -- отвечал
Иван с улыбкою, -- почти то же сказать, что сказано было некогда апостолу Филиппу:
Толико, время был еси со мною и не познал меня, Филиппе! Куда идешь ты отюда?" -- "На
родину в Орловскую губернию". -- "Хорошо, и мне хочется посетить Киев, пойдем завтра,


   а сегодня останься у меня, наступает кроткий, прохлади тельный вечер, и мы можем
наслаждаться им в здешнем саду. Не умен тот, кто, проведши неделю под кровлею, не
спешит освежиться чистым воздухом, напитаться аромата ми цветов и деревьев, любоваться,
взирая на звезды божий и в глубине сердца поклоняться державному обладателю
вселенныя!"
   Пред закатом солнечным вошли мы в графский сад, который как обширностию, так и
изяществом достоин был особенного внимания. Светлые ручьи струились с искусственных
гор в каменные водоемы, окружаемые древними кленами и липами. Аллеи украшались
редкими статуями, в приличных местах разбросаны были беседки на английский,
италиянский, китайский и прочие вкусы. Прошед множество песчаных дорог и дорожек,
достигли мы угла по правую руку сада возле почти самого дома графского. Под сводом
деревьев стоял деревянный диван, по сторонам которого были мраморные бюсты на
каменных подножиях -- Петра Первого и некоторых друзей его. Иван, подходя к дивану,
снял шляпу, поклонился изображению Петра и, севши, сказал: "Вот величайший из владык
земных! Данное ему прозвание Великого, кажется, мало выражает его величество".
   Поговоря несколько времени о сем незабвенном государе со всем жаром молодости,
он заключил благодарение всевышнему, что он время от времени осчастливливает Россию
такими повелителями. Потом остановился, помолчал и тихо запел известный стих из псалма:
   Хвалу всевышнему владыке
Потщися, дух мой, воссылать:
Я буду петь в гремящем лике
О нем, пока могу дышать.

   Тут вынул он из кармана несколько колен флейты, которая от давнего времени, давши
несколько трещин, была связана нитками; но сие не мешало моему Ивану затянуть какую-то
песенку в таком же тоне. Когда перестал и я отдал справедливость искусству его игры,
несмотря на недостатки инструмента, взял флейту из рук и к немалому его удивлению
задудил песенку, но едва успел кончить половину куплета, как загремел в воздухе звук
роговой музыки, происходящий из дома. У меня от такой нечаянности выпала флейта из рук,
а Иван, послушав несколько, сказал: "Видно, у Владимира гости; ничто нам не помешает
слушать, и тем более удовольствия, что мы, быв уединены, не привлечем внимания


   и любопытства от сволочи знатных дураков, которые, увидя человека в платье без золота и
серебра, так удивляются, как будто бы видели морского зверя". Когда роговая музыка
замолкла, раздалась инструментальная, сопровождаемая хором певчих. "Пир не на шутку",
-- сказал Иван, пряча в карман свою флейту, и, задумавшись, слушал внимательно, изъявляя
движениями лица удовольствие. Около часа продолжалось наше занятие, как мужской голос
позади нашей беседки нас рассеял. Мы оглянулись и, будучи совсем неприметны, увидели
сквозь ветви дерев двух мужчин. Один был невелик ростом, отменно пузат и весь в галунах;
другой в армейском мундире, с превысоким тупеем; Иван, рассмотрев их, сказал мне на ухо:
   -- Это старый бригадир, охотник до собак, вина и проч., и сын его, выпущенный
капитаном из сержантов гвардии, хотя он и до сих пор стрелял из ружья по дворовым гусям.
Послушаем их разговоры.
   О т е ц. Перестань, повеса, врать! можно ли тому статься?


   С ы н. Пусть я и повеса, -- в угодность вашу; но зато молод, хорош, воспитан, ловок,
резов: словом, способен пленить самую несговорчивую...
О т е ц. Ха, ха, ха! молод, хорош! Что толку в красивом щенке?
   С ы н. Браво, батюшка! Какое сравнение! самое бригадирское.
   О т е ц. Да, таки-так! ну чего будет девка искать в тебе? Стана ли? как засохлый
репейник, на которого с головы ты и походишь. Лица? как повялый огурец! А то ли дело я?
Обнять ли? так есть что. Поцеловать ли? есть во что. Она хочет ли обнята быть? -- вот тут
уж есть чем; ух! Да я тебе сейчас и пример покажу: не ты ли, молокосос, вертелся,
кривлялся, прыгал, увивался и черт знает что ты ни делал, чтоб прельстить Юлию, дочь
сельского моего управителя. Ну что, взял? Я все это видел, -- и хохотал -- ха, ха, ха! А как
я, да, самый я, как только принялся, ан Юлия и растаяла! Сперва было, правда,
позаупрямилась, но мы знаем, как нуздать ретивую лошадь, и Юлия, наконец, сдалась, да
сдалась в полной мере! Ну что скажешь, прелестник?
   С ы н. А давно ли это было?
   О т е ц. С неделю! Да! Говори же, ловкий, пригожий человек!
   С ы н (шаркая, хохочет). Честь имею, милостивый государь батюшка, поздравить вас
с величайшим счастием и отличием в пожилых ваших летах!
   О т е ц. Ага!
   С ы н. Желаю вам и впредь наслаждаться такими преимуществами! По чести завидно!
а я как преданный ваш сын не замедлю повестить во всем околотке, что бригадир, батюшка
мой, и то считает за счастие, когда кое-как вползет в крепость, которую капитан, сын его,
взял приступом, выломал ворота и сделал всякому прохожему свободный и пространный
вход.
   О т е ц.   Как, что?
   С ы н. А так же, что я более месяца наслаждался уже прелестями Юлии -- и клянусь
вам в том, как честный человек и капитан. (Убегает.)
   О т е ц. Ах, она непотребная! Не я ли дал отцу ее, бедному отставному маиоришке,
убежище, жалованье, стол,-- словом, все, хотя под тем видом, что он мой однополчанин и
когда-то зарубил турка, целившего в меня, как я спал за кустарником. Виноват ли я был, что,
выпивши лишнее для придания себе храбрости, против воли заснул на поле сражения? Ах
негодная! Это все добро делал я для хорошенькой его дочери; а она, проклятая, -- о! сейчас
долой со двора, до нитки оберу,-- и ступай к черту.
   После сих слов он поспешно удалился. Сребристая луна взошла на небе, тень
разлилась по саду и заслонила нас с Иваном, который хотел что-то сказать, но, услыша
разговор женский, замолчал. Опять устремили мы глаза и внимание и услышали следующее.
   О д н а. Нет, никогда не прощу! Возможно ли, чтоб я видела в тебе такую дуру,
нелюдимку, неотесанную куклу! О! Если бы я знала, что такие несчастные следствия выйдут
от воспитания в монастыре, никогда бы эту статую туда не отдавала. Слава богу, я не нищая.
Муж генерал и тысяча душ крестьян!
   Д р у г а я. Что же мне делать, маменька? я не знаю.
   О д н а. Дура, что тебе делать? тебе девятнадцать лет, а ты еще не знаешь, что делать?
Не приметно ли, что молодой граф около тебя трется? Он не щадит всех возможных
сентиментов, а его слушают, о небо! если бы я была в эти лета! Что он говорит тебе, когда
находит случай?
   Д р у г а я. Что меня любит!
   О д н а. Хорошо! еще что?
   Д р у г а я. Просит назначить...
   О д н а.  Очень хорошо. А ты?
   Д р у г а я. Ничего!
   О д н а (с сердцем). Если я еще такой же ответ услышу, то увидишь! С этой минуты
ты ни в чем не должна отказывать графу, -- слышишь? ни в чем; он молод, хорош,


   богат и камер-юнкер.
Д р у г а я. Но если он после не возьмет меня?
О д н а. Так возьмет другой, а граф по знатности своей не оставит его вывести в люди.
Ведь чем же и отец твой вышел?
   Д р у г а я. Но если другой не найдет во мне того, что составляет честную.
   О д н а. То я этой честной дам добрый урок, как повиноваться матери, которая всеми
силами печется о ее счастии. Поди от меня и обойди кругом; я вижу, кто-то сюда идет!
Дочь ушла. Иван и я подвинулись на самый край дивана; и он шепотом сказал мне:
   -- Вот два примера наилучшего воспитания. Отец спорит с сыном о первенстве в
приобретении какой-нибудь распутницы; а мать, -- о боже, как гром твой не поразит ее!
Тут притащился высокий, средних лет мужчина в драгунском полковничьем мундире.
Полная луна играла на багровых его ланитах, он немножко пошатывался и по- тому часто
опирался то об деревья, то о противостоящий решетчатый забор, призывая в помощь при
каждом шаге черта и такую его мать. Подошед к прогуливающейся госпоже, остановился,
поглядел пристально, потом оборотил ее к месяцу лицом, чмокнул, примолвя:
   -- Это ты! Я боялся ошибиться!


   О н а. Перестань, полковник, когда мы встречаемся наедине, ты всегда дерзок!
   О н. Так и надобно!
   О н а. Пойдем, неравно муж...
   О н. Твой старый дурак? Он сидит в углу и как добрый семинарист проповедует, как
он бирал батареи! не надобно говорить, что делал, а надобно делать. Итак, я с вашего
позволения хочу атаковать здесь, в сию минуту, крепость самого приятного местоположения.
   О н а. Тут есть деревянный диван, -- такая темнота?
   О н (входя вместе). На что много свету? Однако берегись, чтоб не оцарапать личика, а
то двойная для мужа потеря.
О н а. Вот я уж и на скамье! сюда, правее.
   О н (идет, спотыкается об угол скамьи и падает). Чтоб сто тысяч чертей побрали того,
кто эту скамью поставил. Я головою прямо об угол.
   О н а. Ничего, ничего, вставай; я помогу. Не я ли тебе столько раз говорила, что
можно воину иногда повеселиться и погулять по одержании победы, а ты всегда горазд до
начатия сражения. Что?
   О н. Ну, я сел. А ты?
   О н а. Как жестко, ну да так и быть!
   О н. Нет! хоть я и кавалерист, однакож знаю, что такое учтивость! Пособи-ка мне
скинуть мундир.
Они начали трудиться в сем деле, которое тем было труднее, что господин драгун
шатался, однако, наконец, успели. Тут Иван, дернувши меня за руку, легонько свистнул.
О н а. Ах! что такое? свист?
   О н. Пусть кто хочет свистит! Ба, еще свист. Кто тут? выходи! Нет никого! Это нам
послышалось. Куда ты? что за дьявольщина? только было...
   О н а, Сс-сс! Я слышу тихие голоса, да и тень вдали видна. Молчи! бога ради!
О н. Как? я? Драгунский полковник? Однако и подлинно говорят: смотри же, ни
слова!
   Тут приблизилась еще пара; и по голосам узнали мы Володю и дочь почтенной
госпожи, соседки нашей.
В о л о д я (таща ее). Сюда, сюда, милая Наташа! В сем мрачном гроте воздвигнем мы
олтарь любви.
Н а т а ш а. Боже мой! Вы меня задушите. Постойте. Я сама пойду. Ах, как темно!


   В о л о д я. Не бойся! Страстный любовник твой с тобою!
   Володя в темноте набрел на госпожу генеральшу, которая, испугавшись, бросилась в
сторону и стукнула лбом прямо в лоб драгуна. Сей заревел, вскочил и, наткнувшись на
Володю, сшиб его с ног; а сам, на полете за ним же, уцепился в волосы честной матери, и.
все растянулись на земле! Наташа в беспамятстве, желая скрыться, бросилась прямо на меня
и, ощутя существо движущееся, ужаснулась и упала без чувств на катавшихся по земле. Мы
не успели подать ей помощи.
   Тут-то началась настоящая комедия. Когда все копошились подобно змеям, я,
сострадая о бедной Наташе, вскочил, схватил ее за руку и вытащил из круга трех ратоборцев,
которые начали уже свои, действия. Драгун, который был сильнее прочих двух, зажмуря
глаза, опускал тяжелые мышцы свои куда попало. Володя, получа две-три изрядные
пощечины и несколько тумаков, озлился и также неробко защищался. Госпожа генеральша
давно бы встала, но, по несчастию, так запуталась за шпоры драгунские, что никак не могла
того сделать: Володя и госпожа, видя, что нет сил терпеть более, прибегли к последнему
средству слабых, то есть кричать что есть силы и просить помощи.
   Иван, который до сего был без дела, желая унять бунт каким бы то ни было образом,
встал на диван, чтобы голос его казался снисходящим свыше, произнес громким голосом:
   -- Перестаньте! Аз бо глаголю вам! -- Ужас напал на ратующих. Языки побежденных
и руки победителя окостенели. Иван, чтоб больше оглушить их, продолжал:
   -- Хощу -- да кийждо из вас восстанет в безмолвии и отойдет восвояси.
   Они, может быть, бы то и учинили, как вдруг на углу беседки показались люди с
факелами и свечами и мгновенно предстали на место сражения. Граф Владимир,
окруженный толпою гостей, осматривал с удивлением предметы; а сопровождавший его
старик с обнаженною шпагою говорил:


   -- Не опасайтесь, граф, ничего; я с вами! О! и не таких врагов укрощал я! -- Но когда
осмотрел он пристальнее всех нас, задрожал, побледнел и произнес со стоном: -- Боже мой!
Жена, дочь -- и в каком состоянии! Что это значит?
   И в самом деле было чему подивиться.  Госпожа была растрепана, с растерзанным
подолом, выпачканным об ваксенные сапоги драгунские; а по обе стороны носа были
выведены усы от нафабренных усов драгунских. Дочь ее была вея тоже в беспорядке. Володя
походил на чертенка; а драгун на самого сатану.
-- Что это значит? -- спросил граф Владимир у Ивана, все еще стоящего на скамье в
ораторском положении, и сей отвечал ему:
   -- Спросите эту барыню! Всю комедию сию сочинила она и видела ее от начала до
конца. Она приказала дочке своей оказать милость твоему Володе, а сама для оказания такой
же милости сему господину полковнику очутилась здесь; не зная последнего, Володя привел
сюда же и свою любезную, -- это начало, а конец...
   -- А конец я сам понимаю, -- вскричал с яростию муж и устремился к драгуну,
который, схватя его за руку, сказал холодно:
   -- Постойте, господин генерал, и выслушайте! Может быть, вы теперь что-нибудь
обидное думаете насчет чести моей и супруги вашей? Так знайте, что ошибаетесь! Третий
день уже, как я беспрерывно пьян; а пьяный да старый неопасны в таком случае! Из сего вы
должны заключить, что теперь уже третий день, как супруга ваша не нарушала должной к
вам верности. Клянусь в том честию драгунского полковника; а если вы не верите, спросите
у своей супруги, -- она поклянется вам даже честию армейской генеральши.


   Не слушая ответу, взял он подмышку мундир и оставил всех оторопелых. Володя
скрылся за ним, там генеральша, и печальный муж, взяв дочь за руку, повел в покои, говоря:
   -- На что мне чины, на что мне богатство, когда я столько злополучен!
   Иван, слезши с своей кафедры, подошел к графу и сказал дружески:
   -- Слышал ли ты, Владимир, последние слова бедного мужа и отца? Когда чины и
богатство не делают людей счастливыми, на что же искать их мне и другим мне подобным,
которые и без них столько довольны, следовательно столько счастливы, сколь можно быть
на земле?
   Вместо ответа граф, пожав у Ивана руку, сказал:
   -- Прощай, доброй ночи. Поутру увидимся. Мое присутствие нужно теперь в доме!
Мы расстались и пошли с Иваном в нашу хижину.


Глава XIII. ДВА  СУДА


   Едва я проснулся рано поутру, Иван, вошед в почивальный мой чулан, сказал:
   -- Пора быть готову. Кто собирается в дальнюю дорогу, не должен ждать
восхождения солнца. Мы идем вместе. Между тем как я получу на письмецо мое к
Владимиру ответ, ты оденешься.
   В самом деле, когда я вошел в хижину, нашел там нашего мальчика и Ивана,
читающего ответ. По прочтении развернул он узел и, отбирая некоторые вещи, говорил:
   -- Спасибо! Вот рубашка, два платка, новая псалтырь в шестнадцатую долю. Это
вещи нужные в дороге. Но это что за сверток? -- Он развернул и высыпал на стол горсть
полуимпериалов. -- Ба, ба! на что мне столько этой дряни! Он, отсчитав четыре монеты,
сказал мальчику:


   -- Прочие отнести назад. Но постой, постой! Я и забыл, что сбираюсь в путь не один.
Гаврило! может быть, тебе нужнее будут деньги, так возьми к себе остальные!
   Мне подлинно горестно было смотреть, как он столько золота отдавал назад. Итак, не
заставляя себя просить вторично, а особливо Ивана, который никогда не прашивал, я начал в
карман укладывать золото, проговорив ему, что я имею домик на родине, а потому надобно
обзавестись хозяйством. Я успел отчасти узнать нрав его и нимало не благодарил, боясь,
чтобы он не отнял данного. Взваля на плечи свои ноши, в коих сверх всего нужного
помещено было довольно съестного и баклага с вином, мы пустились в путь.
   Солнце румяное показалось на небе безоблачном. Жаворонки парили в воздухе,
коноплянки прыгали по бокам дороги. Все свидетельствовало радость и наслаждение.
Веселая стрекоза чирикала в траве, и трудолюбивый муравей выползал из норки на дневную
работу. Вскоре показались землепашцы с женами и детьми. Кто вооружен был серпом, кто
-- косою, кто -- граблями и вилами. Веселые песни их были издалека слышны, которые,
мешаясь с пением птиц, журчанием насекомых, шепотом трав, цветов и листьев древесных,
составляли гармонию гораздо для меня, а особливо для Ивана, приятнейшую, чем вчерашняя
графская музыка. Будучи в восхищении, мы шли бодро и не чувствуя усталости до тех пор,
как солнце подошло к средней точке своего течения и пот показался на лбах наших. Иван,
оборотясь ко мне, сказал: "Видишь ли, как все твари божий в природе постигают
употребление своего времени! Они знают, когда веселиться, когда покоиться. Не слышно
более жаворонка, не видно коноплянки, -- все отдыхает, отдохнем же и мы".
   Своротя с дороги, вошли мы в березовый лесняк, поели взятой с собой провизии,
выпили по глотку вина и покойно разлеглись на траве. Иван сказал: "Отдыхать не всегда
значит то же, что спать, Буде тебе хочется, я могу теперь пересказать кое-что о себе. Чего не
успею, кончу дорогою, нам должно быть к ночи в Киеве, а остается верст тридцать".
   Я изъявил ему благодарность за доверие, и он начал следующее:
   -- Я родился в малороссийской Украине от дворянской фамилии и по окончании
первого домашнего ученья послан был в Киевскую академию; воспитываясь несколько лет,
быв не без дарований, я порядочно разумел уже латинский и польский языки, а со временем
стал быть отличаем в философии и богословии. Когда достиг я двадцатилетнего возраста, то
слава обо мне гремела по всему Киеву. Следуя давнишнему обычаю, там введенному и
который, может быть,