виденное. Уж  при этом я
быть вблизи нее не желаю.
     -- Ты, Шеврикука, -- трус! -- воскликнула Дуняша.
     -- Может,  и  трус. А может, у меня иные, нежели у  вас, понятия о том,
что происходит в нас и вокруг нас.
     --  Не  огорчай его, Дуняша, --  сказала Гликерия. --  Не вызывай в нем
необходимость отвечать. Он быстрее уйдет.
     -- Я не могу понять вашей деликатности, Гликерия Андреевна!
     --  Вы,  Дуняша,  --  сказал  Шеврикука,  --  чрезвычайно заблуждаетесь
относительно деликатности Гликерии Андреевны.
     -- Он прав, -- подтвердила Гликерия. -- Ты заблуждаешься.
     Теперь  невылупившиеся  птенцы, несомненно,  знали,  что  они вырастут,
взлетят и что будут они не жаворонки, не мухоловки, не зарянки, а соколы или
кордильерские кондоры. Но, похоже, знание этого и тяготило их.
     -- Он мелок и слаб, -- сказала Гликерия.
     -- Справедливо, -- согласился  Шеврикука.  --  И потому  зачем мне быть
теперь вблизи дамы, связанной дурной клятвой.
     -- Что ты городишь! -- Разгневанная Дуняша  подскочила  к Шеврикуке. --
Что он городит! Он верит в эту сплетню! В эту гадость!
     -- Отойди от него! -- Гликерия была не рассержена, а зла. --  И разреши
ему нас покинуть!
     --  Поклон вам,  --  сказал Шеврикука. --  Оставайтесь  с  туманностями
Андромеды и ценностями спартанской  Елены. Кстати, неплохие украшения были и
у Клеопатры.
     --  Все  у  нас   будет!  --  Обещание  Гликерии   вышло  чуть   ли  не
торжественным. -- Подумаем и об украшениях Клеопатры!
     Но  сразу же  в гостиной  Гликерии исчез  свет и произошло  потрясение.
Первая  мгновенная  мысль Шеврикуки  была:  всполошение сокрушило  преграды,
стены  и  потолочные  перекрытия  и  ворвалось  в  Апартаменты.  Но  тут  же
выяснилось:  потрясение  сейчас происходит  не  всеобщее,  а  частное.  Свет
вернулся, но  посреди расширившегося  до  привычных своих пределов помещения
дергалась   и  стонала   исполинская  серо-черная  фигура.  Вид   она  имела
безобразный и  лишь отчасти походила на  фигуру человеческую. Твердых форм в
ней как бы не было, а все состояло либо из газа, либо из  странной жидкости.
Можно было  предположить, что  голова (или нечто вроде головы) вторгшегося в
гостиную Гликерии существа была укрыта капюшоном или маской. Вокруг тела его
(тела   ли?)  колыхалась  хламида  или,  по  понятиям  очередного  столетия,
плащ-палатка, опять  же -- из газа или  из жидкости. Все в незваном  фантоме
словно бы плыло и переливалось,  и  все было неприятно. Гликерия с Дуняшей в
отличие от Шеврикуки, похоже, поняли,  кто он  такой и зачем он возник. Но и
они  не  ожидали его  появления.  Дуняша  выглядела  ошеломленно-напуганной,
Гликерия вскочила с музыкального стула, с силой опустила крышку  фортепьяно,
скорее и  не  опустила, грохнула ею,  будто желала  устрашить гостя.  Но  не
устрашила,  а, напротив, вызвала раздражение или  гнев. Тело  его бугрилось,
дергались его руки или то,  что можно было назвать руками,  и что-то тонкое,
прямое  возникало  в них,  способное  уколоть, уязвить  или  даже  погубить.
Пришелец  по-прежнему стонал, но  теперь  к стонам добавились  клокотание  и
хрипы.  И некие  спазматические,  булькающие  звуки стали  сопровождать  его
движение.  А  двигался он  к  Гликерии,  руки  его  обрели костяные  пальцы,
вытянулись  и  были  готовы  вцепиться  в шею  или  плечи  Гликерии.  Дуняша
прижалась  к   стене.  Гликерия  выпрямилась  и  стояла  будто  согласная  с
погибелью, ни  о  чем не молила и ничем не возмущалась. Шеврикука ринулся на
пришельца, но, столкнувшись с ним, попал не в жидкое и не в газовый столп, а
ударился о твердое. Его отбросило  к  ломберному столику,  Шеврикука схватил
стоявший  там подсвечник и подсвечником стал бить серо-черного, разъяренного
и ревущего исполина. К удивлению Шеврикуки, враг его (а может, и не враг, но
в те мгновения -- враг) начал отступать, взвизгнул, издал истерический вопль
и пропал. Шеврикука обернулся, взглянул на  Гликерию, та  без  сомнения была
напугана,  руку  с перстнем держала  вскинутой, и  золото  Пэрстовой  вещицы
горело, а потом стало тускнеть...
     --  Он  вернется!  --  закричала Дуняша.  --  Он  вернется!  Не  уходи,
Шеврикука! Он придет со шпагой!
     -- Ну и что?  -- сказал  Шеврикука  и поставил  подсвечник на ломберный
столик. -- Ему положена шпага. А мне не положен и этот подсвечник.
     -- Вам, Шеврикука, положена кочерга, -- сказала Гликерия.
     -- Да, -- сказал Шеврикука. -- Мне положена кочерга. И ухват. Но теперь
я соглашусь быть у вас проводником.
     -- Вот теперь, -- сказала Гликерия, -- ни о  какой услуге  мы просить у
вас не будем.
     -- Гликерия Андреевна! -- воскликнула Дуняша. -- Лика!
     --  Как пожелаете,  --  сказал Шеврикука.  --  Найти  меня вам будет не
сложно.
        "25"
     Опять  дрожание земли и глубинные гулы ощущал Шеврикука, но уход его из
Дома Привидений  вышел на странность беспрепятственным,  не объявились  даже
Горя Бойс  и бабка  Староханова, а  могли бы проявить  интерес,  некому было
сдать сушеную воронью лапу, и Шеврикука оставил ее висеть в черном мороке.
     Во  дворе  Землескреба  Шеврикуку  поджидал  Пэрст-Капсула.  Был  он  в
ковбойской шляпе, камуфляжном костюме и полусапожках. "Донесения Радлугина",
-- прошептал Пэрст-Капсула,  ничего не  протянул  Шеврикуке, но за пазухой у
того, под джинсовой рубахой, образовались бумаги и стали Шеврикуку угнетать.
"Хорошо, хорошо, -- быстро и даже недовольно проговорил Шеврикука. -- Потом,
потом! Совершенно  занят.  Завтра". Пэрст- Капсула, похоже,  расстроился. Он
явно жаждал общения, а может, и о чем- то хотел попросить Шеврикуку.
     -- Ну что еще? -- сказал Шеврикука.
     -- Я  хотел бы иметь подругу, -- смущаясь, сказал Пэрст-Капсула.  -- Вы
позволите мне завести ее?
     -- Ты  сам себе хозяин! -- махнул рукой Шеврикука и помчался в квартиру
Уткиных.
     "А кругляш-то его, наверное, и впрямь непростой", -- подумал Шеврикука,
вспомнив, как горел перстень на пальце Гликерии, а потом потускнел.
     Среди  прочих   донесений  Радлугина   было:   "Плод   квартиросъемщицы
Легостаевой  развивается нормально. Упомянутая  Лег. по-прежнему утверждает,
что понесла от Зевса".
     И это донесение и иные бумаги Шеврикука отбросил.
     Все  чего-то хотят. Кто подругу. Кто младенца от Зевса. Кто Туманность.
Кто Всемирную Свечу. Чего  желает  он, Шеврикука?  Не нужна ли и  ему теперь
подруга? Или хотя бы Туманность? Но он и так в туманности. В тумане бытия.
     Шеврикука  отдышался  и  нечто придумал.  Потом  он  снова взял бумаги,
доставленные  Пэрстом-Капсулой. Доброжелательный гражданин  Радлугин делился
своими  наблюдениями над  жизнью ответственного квартиросъемщика Дударева О.
С. Этот Дударев был во многом хорош и терпим и скорее доброжелателен, нежели
подл,  хотя  порой  дребеденил, шумел  и  водил  не  постоянных  женщин.  Но
Радлугина обеспокоили ни с того ни с сего возникшие отношения Дударева О. С.
с  какими-то неизвестными  отродьями, по-видимому, агентами,  согласившимися
называть себя Отродьями. А так называемое Отродье Б. 8783 -- 4. Б.  Ш.  (Фл.
Ш.) в карточке с золотым тиснением недвусмысленно потребовало от Дударева О.
С. установить связь с привидениями, якобы проживающими  в здешней местности.
Но привидений  нет  в природе, а в здешней местности и в Землескребе  их тем
более  не может быть. А потому под привидениями надо иметь  в виду  какие-то
невыявленные личности, скорее всего, потенциально опасные.
     "Сегодня  ты  узришь  привидение!  -- пообещал Радлугину  Шеврикука. --
Сегодня к тебе явится тень Фруктова!"
     Он  сейчас же был готов  отправиться в квартиру Радлугиных. Обзавестись
привидением в подъезде и  немедленно входило  теперь в  его  расчеты.  Но он
подумал, что визит Фруктова в светлую  пору может и  не вызвать  у Радлугина
необходимые впечатления.  К  тому  же засомневался: а обернется  ли он тенью
Фруктова?  Впрочем,  опыт и умение у него  были. Другое  дело, стоило ли ему
самому  стать  подобием  Фруктова?  Или  же  следовало  лишь   вызвать  тень
доведенного до погибели и ею управлять?  Шеврикука колебался. Но потом решил
исполнить  обе  вариации.  Тема-то  ему  была ясна.  Начинать можно  было  с
управляемой  тени.  Ради достоверности, посчитал  Шеврикука,  создавать  ее,
пусть  и бессловесную, надо было в квартире, где отчаявшийся Фруктов отказал
себе  в  праве на  существование.  Нынче там  проживал бакалейщик Куропятов,
склонный к философическим восхождениям.
     "А не  подняться  ли пока  к Пэрсту-Капсуле?"  --  подумал Шеврикука. И
поднялся.
     --  Это тебе  знакомо?  -- спросил  Шеврикука,  протянув Пэрсту-Капсуле
донесения Радлугина об интересе к Дудареву Отродьев с Башни.
     --  "Б.  8783  --  4.  Б. Ш.  (Фл. Ш.)",  -- прочитал Пэрст-Капсула. --
Знакомо. Белый Шум. Один из них. Порядковый.
     -- Это что еще за шум?
     --   Случается   в   электронных   устройствах...  в   эпизодах  высших
температур...   включают   в   список   конкурентов,   ведущих   борьбу   за
существование... простейшей  моделью его могут  служить песчаные или снежные
лавины... Обвалы...
     -- Я в этом ничего не понимаю, -- поморщился Шеврикука.
     -- Музыкой поставлен предел объяснению мира, -- сказал Пэрст-Капсула.
     -- При чем тут  музыка! --  воскликнул  Шеврикука.  -- Меня интересует:
Белый Шум, Б. Ш., хоть бы и порядковый, -- это серьезно?
     -- Серьезно. Это очень серьезно.
     --  Ну ладно, -- заключил Шеврикука, помолчав. -- Примем к сведению.  А
что это ты вспомнил насчет музыки? И в связи с чем?
     -- Слова не  мои, -- сказал Пэрст-Капсула. -- Я их повторил.  Я слышал.
Музыкой поставлен предел объяснению мира. И произносили это в связи именно с
Белым Шумом.
     -- Музыкой  поставлен предел объяснению мира?  Или музыка -- предельное
объяснение мира?
     --  Может,  и  так,  --  сказал  Пэрст-Капсула. --  Люди  что-то  ищут.
Полагают,  что вот-вот  подберутся к истине. Или уже  подобрались. И тут  --
удивительный шум. Обвал шума. Лавина его. Далее музыки идти нельзя.
     --  Нельзя,  значит,  и не надо, -- согласился  Шеврикука. -- Мы  и  не
пойдем. А отчего этот Белый Шум, порядковый, попал в Отродья?
     --  Белые  Шумы высокомерны. Человек  и его устройства  вызывают  у них
пренебрежение. Или презрение.
     -- Но порождены-то они именно этими устройствами?
     -- Возможно. Но они так не считают.
     -- Среди Отродий они важны?
     -- Важны. Но положение их незначительно. Их придерживают. Иные из них и
на  побегушках.   Они  важны  как  исполнители.   Их   ценят,  но   ценность
преуменьшают.
     -- А они не в обиде?
     -- Возможно, и в обиде. Но обиду таят в себе. Есть причины.
     -- В послании к Дудареву какие-то цифры.
     -- Номер  разновидности.  Четвертая разновидность. И  может быть, номер
серии. Или номер поручения. Не знаю.
     --  Но этим  номером можно определить степень серьезности  поручения  и
исполнителя?
     -- Скорее всего, средней серьезности. Но цифры могут быть и ложными.
     --  Это  понятно,  --  сказал  Шеврикука.  --  Стало  быть,  Б.  Ш.  --
высокомерны.
     -- Да, -- кивнул Пэрст-Капсула. -- Они и Магнитные Домены.
     -- Еще и Домены, -- вздохнул Шеврикука.
     Он помолчал, давая возможность  Пэрсту-Капсуле сообщить какие-либо иные
сведения  или  продолжить разговор о заведении подруги, невежливо прерванный
накануне. Но Пэрст-Капсула ни слова о подруге не произнес.
     --Тогда... в  ту ночь...  -- неуверенно  начал Шеврикука, --  в доме на
Покровке ты оказался случайно или по весомой причине?
     -- Случайно, -- сказал Пэрст-Капсула. -- Но и по весомой причине.
     -- Похоже, я обязан тебе, -- сказал Шеврикука. -- Я не забуду.
     --  Стоит  ли  говорить об  этом?  Не  стоит.  Возможно,  я имел и свой
интерес.
     --  Ты  разглядел  перстень...  --  Шеврикука  замялся,   --  тамошнего
привидения?
     --  Да,  --  кивнул Пэрст-Капсула.  --  И понял. Но...  вашей  знакомой
следовало бы впредь относиться к украшениям осторожнее.
     -- Боюсь, что теперь мне будет непросто вернуть тебе две вещицы...
     -- Может быть, оно и к лучшему, -- сказал Пэрст-Капсула.
     -- Как знаешь, -- сказал Шеврикука.
        "26"
     Днем  Шеврикука из окон  Уткиных  наблюдал движение  по двору  Крейсера
Грозного.  Обняв за плечи  любителя марафонских  пробегов  Такеути  Накаяму,
Сергей Андреевич Подмолотов просвещал японца.  За ними следовал или, скорее,
понуро  плелся освобожденный от исторической фанеры бывший  соцсоревнователь
Свержов. Дударев отсутствовал,  а  желание узнать, вывел ли  Крейсер Грозный
Дударева на покровское привидение, у Шеврикуки не возникло.
     В  половине  двенадцатого Шеврикука в  квартире  бакалейщика Куропятова
задумался: а во  что тень Фруктова одеть. Он уже забыл, какой у Фруктова был
гардероб.  Костюм, а  может, и два костюма  Фруктов,  несомненно, имел из-за
необходимости ходить  в присутствие.  Но Радлугина  вид Фруктова в костюме и
при   галстуке,   пожалуй,  мог  ввести   в   заблуждение:  а  вдруг  успехи
отечественной науки  таковы, что она и давнего покойника способна  поставить
на ноги. И другие люди, верящие в ваучер, присоединились бы к такому мнению.
А Шеврикуке требовалось именно привидение. В простыню, что ли, его завернуть
и снабдить тихим мерцанием? Опять же Радлугин Фруктова в простыне  и в тихих
мерцаниях мог бы просто не признать. Но ведь был у Фруктова ношеный махровый
халат и были  стоптанные шлепанцы. Бакалейщик Куропятов уже спал.  Шеврикука
неслышно  прошел  к  стене, возле которой  на  несуществующем  нынче  диване
упокоился прежний квартиросъемщик и  ради упражнения прикинулся Фруктовым  в
махровом халате и  шлепанцах на босу  ногу. Затем он  направился в  ванную и
взглянул  в  зеркало.  Волосы у  Фруктова должны  быть взлохмачены, посчитал
Шеврикука, а щеки неделю небриты. Теперь найденный облик можно было передать
тени,  самому  же невидимым гулять рядом с ней. Но сразу же  выяснилось, что
самому  прикинуться Фруктовым было проще,  нежели обрядить тень  и тем более
управлять ею. Голова тени Фруктова вздрагивала, дергалась, конечности же его
-- руки и в особенности ноги -- еле двигались, халат вот-вот мог свалиться с
плеч,  и Шеврикука покрепче стянул  на животе  тени похожий на веревку пояс.
"Ну  пусть для начала  изображение будет смутным",  -- решил  Шеврикука, при
этом  будто бы  делая чему-то  уступку. С усилием он  подвел тень Фруктова к
ложу  Куропятова   и   повелел   ей  пощекотать   травинкой  ушную  раковину
бакалейщику.  Куропятов  зашевелился,  замычал, приподнял голову, потряс ею,
желая  отогнать  муху,  открыл глаза,  уставился на  Фруктова,  пробормотал:
"Дробленый  рис...  Рис дробленый... Мешок... Два мешка...", голову уронил и
заснул.  Удивило Шеврикуку  то,  что  губы  Фруктова  вздрогнули и даже  был
выдавлен звук,  а рука  тени поднялась к переносице  и  стала  ощупывать ее.
Более нарушать  забвение  Куропятова Шеврикука не стал и  сквозь жилище Мити
Мельникова опустил тень Фруктова в квартиру Радлугиных.
     Супруга  Радлугина  почивала,  а  сам  Радлугин  наблюдал  политические
дебаты.  При  свете  ламп  и  скандальном  шуме  телевизора  проходы  вблизи
Радлугина  тени  Фруктова не  вызвали  в  добродетельном гражданине  никаких
Чувств. Раздосадованному Шеврикуке пришлось,  хотя это  было противу правил,
погасить  свет  и убавить звук телевизора.  Он сейчас  же учинил  громыхание
посуды и  металлических предметов на кухне и в  коридоре, Радлугин вскочил в
недоумении,  тогда   Шеврикука  и  направил  ему  навстречу  тень  Фруктова.
Загубленный чиновник в махровом халате трудно, совершая судорожные движения,
набрел на Радлугина, рухнувшего в кресло, и спросил: "Где мои очки?" Сначала
зашевелились его губы, опять раздалось некое сипение и клокотание, но следом
было  произнесено внятное:  "Где  мои  очки?"  Совершенно неожиданно  и  для
Шеврикуки.  О том,  что  Фруктов носил  очки,  он, оплошав, забыл.  Радлугин
взвыл,  в  испуге глядел на  смутно- белое, направленное ему в грудь  (руку?
палец?), и потом стал стремительно уверять, что он  честный, что очки в доме
не держит, что чужие очки не брал, не берет и не будет брать. "Где мои очки?
--  угрюмо повторял Фруктов.  -- Где мои очки?"  В  дверном проеме появилась
супруга Радлугина в розовой ночной рубашке,  и она дрожала. "Отдай ему очки!
-- попросила  Радлугина.  --  Отдай!" Соединив взглядом  жену с  существом в
халате на голое  тело, Радлугин воскликнул: "Он от тебя!  Он  был у тебя! Он
был  с  тобой!" "Что  ты говоришь! --  стала  всхлипывать супруга. -- Это же
Фруктов! Ты что,  не видишь? Он пришел за  очками!" "Очки! Где мои очки?" --
настаивал Фруктов.
     Шеврикука  растерялся.  Семейная  драма  ему была не  нужна.  Радлугин,
похоже, мог не поверить жене, а  следовательно, не поверить  и в привидение.
Удивляло его и то, что  тень Фруктова своевольничала и будто не слышала его,
Шеврикуки, указаний.  "Очки, очки!  -- ворчал про  себя Шеврикука. -- Я тебе
устрою  сейчас  очки!"  Между  тем  Радлугин  сумел  подняться из кресла  и,
отстраняя от себя докучливого просителя, направился к жене. И он был словами
не  богаче Фруктова: "Ты с ним? Он у тебя! Как ты могла!" "Как ты можешь! --
всхлипывала супруга,  но уже и в ней воссоздавалась воительница. --  Очнись!
Выколоти  из  себя дурь!  Погляди глазами! Это же Фруктов!"  "Нет,  надо его
отсюда уволакивать!" -- сообразил Шеврикука.
     Он  возвратил свет лампам и звук программе "Новости", но Фруктова сразу
не убрал, а  сердито  провел его между супругами,  заставил перед Радлугиным
остановиться и  постоять  в  назидательной  позе  секунды три. Затем Фруктов
исчез с глаз Радлугина долой, и громкие недоумения в квартире возобновились.
     Уверенности в том,  что впечатление произведено,  у  Шеврикуки не было.
Своеволия  тени  его  чрезвычайно  раздосадовали, и  он чуть  ли  не прогнал
Фруктова еще  по нескольким квартирам  своих  подъездов, преимущественно уже
темных. При этом он позволял тени натыкаться на предметы и производить шумы.
Допустил  он  тень  Фруктова, между прочим, и  в жилища  Легостаевой,  иначе
Денизы, и Крейсера Грозного. Дениза не проснулась, а Крейсер Грозный вскочил
с койки,  вскричал:  "Ба! Да это же Фруктов!"  --  обнял тень так, что в ней
захлюпало, и спросил:  "Ты что,  сосуд принес? Но уж поздно!" Тень ответила:
"Я  непьющий.  Где мои  очки?"  Крейсер Грозный сказал:  "Вон  там  валяются
чьи-то. Может, и  ваши. Я  не помню.  А может, и японские". Тень бросилась в
указанное место, подняла очки, надела их  и рассмеялась. "Ну все! -- сказала
тень Фруктова. -- Теперь  я этого так не оставлю!" Шеврикука хотел бы знать,
чего тень  Фруктова не намерена оставить,  но ему пришлось  лишь выстраивать
догадки.  Гулянье  тени по  этажам Шеврикука прекратил.  Был  в раздражении.
"Ослаб, что ли, я? -- думал. -- Или не выспался?" И повелел себе спать.
        "27"
     Утром его удивили.  В доме всюду шли разговоры о привидении. Легостаева
и  та видела  Фруктова.  Угрюмо молчали  Радлугины.  "Какой Фруктов?  Откуда
Фруктов?" А Сергей Андреевич Подмолотов, Крейсер Грозный, радовался: "А! Что
я говорил!  При нашем-то  потенциале  и геополитическом  положении в  каждом
подъезде по Фруктову!  Наш  уже  и  при японских очках. А  явится еще раз --
получит  рогатку!"  По  словам Крейсера Грозного,  успешно  развивались  его
деловые отношения с Такеути Накаямой,  и не  исключено, что вскоре  обрадует
народы назревающий японо- останкинский концерн  по производству экологически
чистого средства бытовой обороны -- тех самых рязанско-михайловских рогаток.
Дударев  посмеивался  над   предприятием  Крейсера  Грозного,  но,  впрочем,
деликатным образом. Он  подчеркивал,  что  Сергей Андреевич,  хоть  и  начал
торговать в Медведкове мороженым с  лотка и  из картонной  коробки,  надеясь
сколотить там  первоначальные накопле