и духовного и физического подъема. Что и был вынужден
сделать  к  удовольствию  наблюдателей.  Пришитый некогда  Сергею Андреевичу
бразильскими  хирургами  и  явленный  впервые публике, змей  сначала как  бы
танцевал в воздухе, складывался в кольца, а уж потом поднялся в полный рост.
Правда, под углом,  мешал потолок.  Это -- в манаусском госпитале. Сейчас же
змею  было  не  до танцев,  манили  поросята,  да  и мартышки  могли  с ними
пошутковать. Змей по  сигналу погонщика и научного руководителя выпрыгнул из
воды будто  бы  с намерением взлететь в  поднебесье, выпрямился во  все свои
одиннадцать  метров,  замер на  мгновение,  показав публике, каков он змей и
каков красавец, а затем, сверкая кожей, совершил полет к поросятам, заглотал
трех, перевернулся  мордой  вниз  и,  вызвав  брызги,  пропал под лотосами и
викториями.  Публика не расходилась  и,  чтобы не помешать  пищеварительному
процессу, не шумела, а лишь повторяла  уважительно: "Хорош!  Хорош!" Крейсер
Грозный был горд  змеем, Кубаринов пожимал  руку Дудареву.  После  нынешнего
показа змея не вызывало сомнений:  концерн  "Анаконда"  будет  процветать  и
заглатывать. Через неделю ожидалось  открытие  первого дочернего предприятия
концерна -- Михайловской фабрики по производству рогаток.
     А Шеврикука  представил себе, каким мог бы стать  змей, коли бы у  него
отросли хотя  бы четыре перепончатых крыла. Ну  и башка бы его  увеличилась.
Дракон,  не  дракон...  Но  может  быть,  и  дракон.  И  тут  же  подумал  о
Бушмелеве...
     Опять  он вышел  на Епифана-Герасима.  Опять последовал за ним  в недра
столичной подземной дороги. Пробыл там на этот раз до половины второго ночи,
пока поезда не прекратили свое  рабочее хождение.  Епишка злодея маялся, его
корежило, его  чуть ли  не всасывало  в  глубины  туннелей, но у  него  пока
хватало сил удерживаться и не быть втянутым в дела и жизнь Бушмелева.
     А  Бушмелев  все  еще занимался  баловством:  путал пьяным, уставшим  и
рассеянным  направления при пересадках, особенно на станциях "Тургеневской",
"Таганской",  "Комсомольской-кольцевой".  То  ли  ни  на что  другое  не был
способен.  То  ли  валял  дурака,  не  желая  открывать   свои  возможности.
Любохватом  вблизи него  и не пахло. Вдруг и впрямь  он уберегался теперь во
Флориде или в Сингапуре.
     Наблюдения за Епифаном-Герасимом и Бушмелевым следовало продолжать.
     А в Ботаническом  саду,  в Оранжерее, как  и в прежние зимы, динамичным
образом, с интригами,  досадами и сюрпризами шли  приготовления к январскому
маскараду. Бывать в Оранжерее у Шеврикуки нужды более не было. А если он что
и  узнавал  о  приготовлениях,  то  из  краткостей  Векки-  Увеки,   нередко
иронических. "Ваши-то допущены, допущены,  --  ехидничала Векка  Вечная, или
Увека Увечная, в Салоне. -- Упорядочены в глазах света. Вот уж расфуфырятся!
Вот  уж  повеселятся!"  "Пускай  фуфырятся.  Пускай  веселятся,  --  говорил
Шеврикука. -- Дамское счастье ваше такое..."  А не исключалось, что на  этот
раз, после публичных признаний  и успехов привидений, маскарад  им  позволят
провести в Итальянском павильоне Останкинского дворца...
     Многое в  Москве может быть забыто через  день. Полагалось  бы забыть и
про Пузырь.  Было бы  даже прилично забыть  о нем.  Ну прилетел,  ну улетел.
Прилетал и Майкл Джексон, и саблю ему, кажется, дарили. Ну и что? И где этот
Майкл Джексон? И что нам с него? Правда, была разница. Майклу дарили. Пузырь
сам дарил. И  из него вывозили, чему  были  свидетели. Другое дело,  сам  он
пропал и будто бы  никогда  Москву  не  посещал. А потому  не  могло  ли все
вывезенное из него  теперь тоже пропасть,  или превратиться в  труху, или по
сезону -- в  снег? Такое случается. Шутников в мироздании множество. Но нет,
нынче  пока  такого  не   случилось.   Для   успокоения  народонаселения   в
государственные склады были допущены придиры из  разных фракций и сообществ,
в том числе и из  Лиги Облапошенных. Склады были забиты продуктами и вещами,
вовсе не  намеренными,  как  было  установлено придирами на ощупь, исчезать,
преобразовываться в насекомых  либо  гадов  или превращаться в мокрое пятно.
Раздачу Пузыря  не отменили,  высочайшее постановление не подправлялось,  но
сроки раздачи были теперь неопределенно  отодвинуты.  В связи с необъяснимым
отлетом Пузыря изучались все свойства его наследства, дабы выстроить научные
догадки, что  это за Пузырь, откуда прилетал и с какой целью,  и определить,
нет  ли  в нем чего  губительного  для  здоровья  и  нравственно-социального
состояния общества. И нет ли тут какого ехидства природы. Гражданам по месту
прописок  выдали талоны  с номерами. По этим талонам в случае благополучия в
исследовании  натуры  Пузыря   и  предстояло  получить   каждому  свою  долю
наследства. Естественно, нашлись  и  будораги. Они кричали: "Чего ждать? Что
нам может навредить? Чего не выдержат наши организмы? Вон из  тех-то, кто на
показательных раздачах отхватил свои  галоши, телевизоры, кухонные комбайны,
что-то никто не подох  и не выродился! А мы чем хуже?" Но за будорагами мало
кто  шел  и  горлопанил.  Даже  Лига  Облапошенных  призывала  потерпеть  до
решительного  выяснения  обстоятельств.  Нетерпеливые же  и  скептики талоны
продавали.  Шеврикуке было известно, что много пузыревых талонов оказывалось
в доме на Покровке, в сейфах концерна "Анаконда".
     Сам  же  Шеврикука,  несмотря  на  обещания себе паспорт истребить,  не
разорвал его и не сжег. И взял талон. На всякий случай. Впрочем, о нем он не
думал, а занимался  своими делами в подъездах. Заходил  иногда и  в подъезды
прохвоста Продольного.  Нового  домового туда пока не  прислали,  а  порядок
требовалось  поддерживать. Все шло одобряемым  Шеврикукой  чередом.  Супруги
Уткины  смотрели  сериалы и  наслаждались чаем с  крыжовенным вареньем. Нина
Денисовна Легостаева  перестала  тосковать и вновь принимала у себя  ухажера
Радлугина.  О  младенце  от  Зевса  она  никому  не  напоминала,  себе --  в
особенности.  Тень  Фруктова  Шеврикука ограничил  в  правах  и возможностях
передвижений.  Погубленный  чиновник мог являться  теперь только бакалейщику
Куропятову.  Без собеседований с  Фруктовым  Куропятов заскучал  бы. Сам  же
Шеврикука  скучал без подселенца Пэрста- Капсулы. Но знал, что  тот рано или
поздно  обнаружится.  Вот  ведь  обнаружился вдруг в Большой  Утробе домовой
Колюня  Дурнев,  или Колюня-  Убогий, по  представлениям Шеврикуки сгибший в
баталиях. Колюня-Убогий  прошел мимо него с безумными глазами, бил в  бубен,
слюна капала из уголка его рта. Шеврикуку он не узнал, хотя  рыжий нечесаный
бездельник Ягупкин толкал Колюню  и указывал: "Вон, гляди, Шеврикука!" "Эге!
-- сообразил  Шеврикука. -- Как бы  не начались осложнения!.." Но осложнения
не  начинались.  Не являлся за  должком мошенник  Кышмаров (а не был ли  он,
кстати,  связан с  Любохватом?). Не приезжал сановитый  Концебалов-Брожило в
поисках Омфала, возможно, выжидал...  А так  в подъездах Шеврикуки  лампочки
горели, лифты  ездили, вода  в  трубах текла  холодная и горячая и  трубы не
гудели, не ныли, телефоны звонили и батареи позволяли жить квартиросъемщикам
в тепле и уюте.
     И вот тебе раз!
     В морозное утро  сквозь стены  Шеврикука  услышал трубные  крики Сергея
Андреевича Подмолотова, Крейсера Грозного.
     -- Игорь Константинович! Игорь Константинович!
     Крейсер Грозный стоял перед  Землескребом со стороны улицы  Королева, в
ушанке, в  пальтеце,  наброшенном  поверх тельняшки,  и  обращался  ко всему
Землескребу:
     -- Игорь Константинович!
     Рядом попрыгивал в валенках японский прикипевший друг Сан Саныч.
     Шеврикука натянул  кожаную куртку с подстежкой, кроличью шапку, обогнул
Землескреб  и  приблизился к  Сергею  Андреевичу со  спины,  тоже  как  бы с
Королева.
     -- Что вы, Сергей Андреевич? -- спросил он. -- Я в магазины выходил...
     -- Змея!.. Змея уворовали!.. Моего змея!.. Поехали!
     И Шеврикука вместе с Сан Санычем был приглашен в автомобиль Дударева.
     Один из боков стеклянного шатра-конуса Парадиза змея был раскурочен.
     -- Отсюда его и уволокли, -- сказал Крейсер Грозный.
     -- А если он сам улетел? -- предположил Шеврикука.
     -- Как это -- улетел?
     -- Получил крылья и улетел. Пожелал стать драконом.
     -- Его уворовали! Зачем иначе было связывать Савкина с его зеброй?
     А действительно, зоотехника Алексея Юрьевича Савкина с его зеброй нашли
опоенными и связанными.
     --  Ну и что?  А вдруг кто-то  змея с крыльями  взнуздал? --  продолжил
Шеврикука. -- Кто-то с булавой и с плетью... А?
     -- Как же это вы, Сергей  Андреевич! --  причитал метавшийся  по  двору
Дударев.
     --  Отыщется! --  бросил  ему Крейсер  Грозный. -- Отыщем!  Вот и Игорь
Константинович поможет!
     -- Нет, это сущее безобразие! За что  мы вам деньги  платили! И  еще --
флотский! И где же ваши рогатки?
     Крейсер Грозный более его не слушал. Он смотрел в  небо.  Он был сейчас
трагик.
     -- Но народ не унывает! -- мрачно произнес он.
     -- Всенепременно с вами согласен, -- сказал Шеврикука.


     c В.В.Орлов, 1994-1997
     OCR: Charmant, декабрь 2000 г.