ы, играющие  на
маленьких площадях перед смуглыми девушками в синих шарфах,
   и пропитанная кровью пыль, и свист пуль
   в чудовищной ночи, в пустыне,  и  коричневые  тихие  пеоны,  умирающие,
голодающие, убивающие за свободу,
   за землю, за воду, за школы.
   Мексика научила его писать.

   Рид был уроженцем Запада и говорил то, что думал.

   Война была шквалом, задувшим все Диогеновы фонари;
   "человеки"  начали  собираться,  требовать  пулеметы.  Джек   Рид   был
последним  из  великого  племени  военных  корреспондентов,   обставлявших
цензуру и рисковавших своей шкурой ради хорошей корреспонденции.
   Джек Рид был лучшим американским  писателем  своего  времени,  если  бы
кто-нибудь по-настоящему захотел узнать, что такое война, он  все  мог  бы
узнать из статей Рида
   о германском фронте,
   о сербском отступлении,
   о Салониках (*7);
   в тылу колеблющейся царской державы,
   обманув охранку,
   в Холмской тюрьме.

   Контрразведчики не разрешали ему въезд во Францию, потому  что,  по  их
словам, однажды ночью, дурачась в немецких окопах с артиллеристами-бошами,
он выстрелил из тевтонского  орудия,  направленного  в  сердце  Франции...
шалость, но, в конце концов, разве важно, кто стреляет из  орудий  и  куда
направлены их дула? Рид был с ребятами, которых крошили в куски,
   с  немцами,   французами,   русскими,   болгарами,   семью   маленькими
портняжками в Салоникском гетто,
   а в 1917-м
   он был с солдатами и крестьянами
   в Петрограде в октябре;
   Смольный,
   Десять дней, которые потрясли мир.
   Это тебе не  Вилья,  не  живописная  Мексика,  не  Гарвардские  клубные
шалости,  не  планы  создания  греческого  театра,  не  рифмоплетство,  не
захватывающие рассказики военного корреспондента былых времен,
   это тебе не шутка,
   это всерьез.

   Делегат,
   возвращение в Штаты, привлечение к суду, процесс журнала "Мэссиз" (*8),
процесс уоббли, тюрьмы, набитые по приказу Вильсона,
   подложные паспорта, речи, секретные бумаги,  зайцем  сквозь  санитарный
кордон, в пароходных угольных ямах;
   тюрьма в Финляндии, все бумаги украдены,
   теперь не до писания стихов,  не  до  приятельской  болтовни  с  каждым
встречным, не до шалостей студента с обаятельной  улыбкой,  который  умеет
так мило болтать, что любой судья отпускает его;
   все члены Гарвардского клуба служат в контрразведке, завоевывая мир для
банковского концерна "Морган-Бейкер-Стилмен".
   Этот  старый  бродяга,  дующий  кофе  из  консервной  банки,  -   шпион
генерального штаба.

   Мир больше не шутка,
   только пулеметный огонь и пожары,
   голод, вошь, клопы, холера, тиф.
   нет перевязочных средств, нет хлороформа, эфира, тысячи раненых умирают
от гангрены, санитарный кордон, и повсюду шпионы.

   Окна Смольного пылают, раскаленные добела, как бессемер,
   в Смольном нет сна,
   Смольный, гигантский железопрокатный завод, работающий двадцать  четыре
часа в сутки, выпускающий людей, народы, надежды,  тысячелетия,  импульсы,
страхи,
   сырье
   для фундамента
   нового общества.

   Мужчина должен много делать в жизни.
   Рид был уроженцем Запада, он говорил то, что думал.
   Все, что у него было, и себя самого бросил он в Смольный,
   диктатуру пролетариата;
   СССР -
   первая рабочая республика
   создана и стоит.
   Рид писал, выполнял поручения (повсюду были шпионы), работал,  пока  не
свалился,
   заболел тифом и умер в Москве.



ДЖО УИЛЬЯМС

   Двадцать пять  дней  в  море  на  пароходе  "Аргайл"  (Глазго,  капитан
Томпсон), груженном кожами, соскабливая ржавчину,  кроя  суриком  стальную
обшивку, шипящую на солнце, как горячая сковорода, крася трубы с  утра  до
вечера, качка на крупной волне; клопы в койках в вонючем кубрике, к  обеду
суп из рыбы с  гнилой  картошкой  и  заплесневелыми  бобами,  раздавленные
тараканы на обеденном столе, но зато каждый  день  стакан  лимонного  сока
согласно уставу; потом тошнотный предгрозовой зной и Тринидад в  тумане  -
голубой на красноватой воде.
   Когда проходили пролив Бока, пошел дождь, и острова, заваленные зеленым
папоротником, стали серыми  под  потоками  дождя.  Когда  они  входили  на
буксире в гавань Порт-оф-Спейн, все были мокры до костей от дождя и  пота.
Мистер Мак-Грегор, шагавший по палубе  в  зюйдвестке,  с  багровым  лицом,
потерял от жары голос и отдавал приказания  злым  шипящим  шепотом.  Потом
дождевой занавес поднялся, показалось солнце, и все кругом задымилось. Все
были злы не только от жары, а еще и потому, что  прошел  слух,  будто  они
пойдут в Смоляное озеро за грузом асфальта.
   На следующий день ничего не произошло. Когда отдраивали  люки,  кожи  в
переднем трюме воняли, одежда и  постельные  принадлежности,  которые  они
вывешивали сушиться на солнце, палившем немилосердно в  промежутках  между
ливнями, промокали прежде, чем их успевали снести вниз. Когда  шел  дождь,
некуда было деваться; палубный тент все время протекал.
   После обеда Джо, отстояв вахту, пошел  на  берег,  хотя  это  не  имело
никакого смысла, так как жалованья еще не платили. Джо очутился на  скамье
под пальмой в каком-то парке близ набережной; он сидел и смотрел  на  свои
ноги. Пошел дождь, и он спрятался под тент перед каким-то  баром.  В  баре
были электрические веера;  из  открытой  двери  веяло  прохладным  запахом
лимона и виски в ледяных стаканах. Джо мечтал о кружке пива, но у него  не
было ни гроша. Дождь свисал с краев тента, как бисерный занавес.
   Рядом с ним стоял моложавый человек в белом костюме и панаме,  по  виду
американец. Он несколько раз  взглядывал  на  Джо,  потом  перехватил  его
взгляд и улыбнулся.
   - Вы ам-м-ме-риканец? - спросил он. Он чуть заикался.
   - Да, - сказал Джо.
   Наступило молчание. Потом человек протянул руку.
   - Добро пожаловать в наш город, - сказал он.
   Джо заметил, что он навеселе. Ладонь, которую он  пожал,  была  мягкая.
Джо почему-то не понравилось это рукопожатие.
   - Вы тут живете? - спросил он.
   Тот рассмеялся. У него были голубые глаза и круглое, приветливое лицо с
пухлыми губами.
   - Что вы... Я тут застрял на несколько дней  по  дороге  в  Вест-Индию.
Лучше б-б-бы сидел дома, сэкономил бы деньги. Хотел поехать в  Европу,  да
из-з-з-за войны нельзя.
   - Да, на моем проклятом корыте тоже только и разговору что о войне.
   - Понятия не имею, почему нас завезли  в  эту  дыру.  А  теперь  что-то
случилось с пароходом, и мы раньше чем через два дня не тронемся.
   - Ваш пароход - "Монтерей"?
   - Да. Ужасный пароход, сплошь бабы. Приятно встретиться с парнем - хоть
поболтать можно. Тут, как видно, одни негры живут.
   - Да, на Тринидаде водятся негры всех мастей.
   - Слушайте, этот дождь, кажется, никогда не пройдет. Зайдем выпьем.
   Джо поглядел на него недоверчиво.
   - Хорошо, - сказал он, - только должен вам сразу сказать, что я платить
не могу... Я пустой, а наш проклятый шотландец не дает ни гроша авансом.
   - Вы ведь моряк? - спросил человек, когда они подошли к стойке.
   - Я служу на пароходе, если это то же самое.
   - Что вы будете пить?.. Тут есть замечательный пунш Плэнтера. Пробовали
когда-нибудь?
   - Я пива выпью... Я обычно пью пиво.
   Буфетчик  был  широколицый  китаец  с  сокрушенной  улыбкой.  Он  очень
осторожно поставил перед ними стаканы, словно боялся разбить их. Пиво было
холодное и вкусное и пенилось в стакане. Джо выпил его залпом.
   - Послушайте, вы не слыхали, какой там счет  в  бейсболе?  В  последний
раз, когда я читал газету, "Сенаторы" имели шансы выиграть кубок.
   Человек снял панаму и вытер лоб носовым платком. У него  были  курчавые
черные волосы. Он не  отрываясь  смотрел  на  Джо,  словно  что-то  решая.
Наконец он сказал:
   - Меня зовут... Уо-уо-уо... Уорнер Джонс.
   - На "Аргайле" меня зовут Янк... А в военном флоте звали Слим ["ловкий"
(англ.)].
   - Вы служили в военном флоте? Мне так и показалось, Слим, что вы больше
похожи на военного моряка, чем на торгового.
   - Вот как?
   Человек,  назвавшийся  Джонсом,  потребовал  еще   два   стакана.   Джо
забеспокоился. Впрочем, какого черта, на британской территории человека не
посмеют арестовать за дезертирство.
   - Слушайте, вы,  кажется,  говорили,  что  знаете,  какой  там  счет  в
бейсболе, кто имеет шансы? Должно быть, состязания сейчас в самом разгаре?
   - У меня газеты в гостинице... Хотите поглядеть?
   - Очень хочу.
   Дождь кончился. Когда они вышли из бара, панель была уже суха.
   - Знаете, я собираюсь осмотреть остров.  Мне  говорили,  что  тут  есть
дикие обезьяны и всякая всячина. Хотите прокатиться со мной? Мне до смерти
надоело шляться одному.
   Джо минутку подумал.
   - Костюм-то у меня больно...
   -  Велика  важность,  тут  вам  не  Пятая  авеню.  Пошли!  -   Человек,
назвавшийся Джонсом, остановил  новенький  форд,  которым  правил  молодой
китаец. Китаец был в очках и темно-синем костюме и походил на студента; он
говорил с английским акцентом. Он сказал, что  повезет  их  по  городу,  а
потом к Голубому  озеру.  Когда  они  уже  уселись,  человек,  назвавшийся
Джонсом, сказал: "Подождите минутку" - и побежал в бар за  бутылкой  пунша
Плэнтера.
   Он все время  болтал,  покуда  они  ехали  мимо  английских  бунгало  и
кирпичных казенных зданий, а потом по шоссе голубым камедным лесом,  таким
густым и душным, что Джо казалось - где-то наверху непременно должна  быть
стеклянная крыша. Он говорил, как ему нравятся приключения и путешествия и
как бы он хотел быть свободным и плавать по морям и бродяжничать и  видеть
весь мир и что  это,  должно  быть,  замечательно  -  зависеть  только  от
собственных мускулов и пота, как Джо. Джо сказал: "Вот как".  Но  человек,
назвавшийся Джонсом, не обратил на это внимания и все продолжал говорить и
сказал, что вот ему приходится заботиться о матери  и  какая  это  большая
ответственность и иногда ему кажется, что он сходит с  ума,  и  он  был  у
доктора, а доктор посоветовал ему предпринять путешествие, но на  пароходе
пища никуда не годится, у него несварение желудка, и там сплошь  мамаши  с
дочками, которых они хотят выдать замуж, и его раздражает, что они за  ним
бегают. А самое скверное, что ему не с кем поговорить по душам, когда  ему
одиноко. Он мечтает о друге, о каком-нибудь хорошем, красивом парне, чтобы
это был бывалый человек, не какой-нибудь неженка, а такой, что знает жизнь
и может оценить прекрасное, - словом, такой вот,  как  Джо.  Мать  у  него
ужасно ревнивая и не любит, когда  у  него  заводятся  близкие  друзья,  и
немедленно заболевает либо перестает давать ему деньги, как только узнает,
что у него завелись друзья, потому что ей  хочется,  чтобы  он  был  вечно
пришит к ее юбке, но ему это надоело, и теперь он решил  делать  все,  что
ему хочется, и, в конце концов, ей вовсе и не  нужно  знать  все,  что  он
делает.
   Он беспрерывно угощал Джо  сигаретами  и  предлагая  закурить  китайцу,
который каждый раз отвечал: "Покорно благодарю, сэр, я бросил курить". Они
вдвоем прикончили бутылку пунша, и человек, назвавшийся Джонсом, уже  стал
валиться на Джо, но китаец остановил машину  у  начала  узкой  тропинки  и
сказал:
   - Если вы хотите осмотреть Голубое озеро, вам придется идти туда  минут
семь. Это главная достопримечательность острова Тринидад.
   Джо выскочил из автомобиля и пошел  помочиться  за  большим  деревом  с
мохнатой красной корой. Человек, назвавшийся Джонсом, стал рядом с ним.
   - Две души, а мысль одна, - сказал он.
   Джо сказал:
   - Вот как? - И спросил китайца, где можно посмотреть на обезьян.
   - Голубое озеро, - сказал китаец, - одно из их любимейших убежищ. -  Он
сошел с автомобиля и стал ходить взад и  вперед,  внимательно  вглядываясь
черными бусинками глаз в листву над их головой.  Вдруг  он  поднял  палец.
Что-то  черное  пряталось  за  колышущейся  листвой.  Послышалось  хриплое
хихиканье, и три обезьяны прыгнули  с  ветки  на  ветку  длинным,  плавным
скачком. Они пропали в одну секунду - только ветви мерно  заколыхались  по
лесу на их пути. У одной обезьяны был розовый младенец, уцепившийся за  ее
грудь. Джо был в восторге. Он никогда в жизни  не  видал  настоящих  диких
обезьян. Он побежал по  тропинке  так  быстро,  что  человек,  назвавшийся
Джонсом, еле поспевал за ним. Джо хотелось еще поглядеть на обезьян.
   Через несколько минут пути вверх по  холму  он  услышал  шум  водопада.
Почему-то он вспомнил Большой водопад и Скалистую речку, и на душе у  него
стало тепло. Под водопадом было озеро, окруженное гигантскими деревьями.
   - Черт побери, не окунуться ли мне? - сказал он.
   - А нет ли тут змей, Слим?
   - Змеи вас не тронут, если вы их не тронете.
   Но когда они спустились к озеру, они увидели, что  там  под  полосатыми
зонтиками расположилась компания -  девицы  в  легких  розовых  и  голубых
платьях и двое-трое мужчин в белых костюмах. Двое слуг-индусов подавали им
тарелки  из  корзины.  Над  озером  слышалось   чик-чирик   интеллигентных
английских голосов.
   - Тьфу, и не выкупаемся, и обезьян больше не будет.
   - А может, подсесть к ним... я представлюсь, а вы будете,  скажем,  мой
младший брат. У меня было письмо к  какому-то  полковнику,  но  мне  стало
скучно, и я к нему не пошел.
   - Какого черта они тут околачиваются? - сказал Джо и пошел  обратно  по
тропинке. Обезьяны больше не показывались,  и,  покуда  они  добрались  до
автомобиля, начали падать крупные капли дождя.
   - Это им испортит их чертов пикник, -  сказал  он  ухмыляясь  человеку,
назвавшемуся Джонсом, когда тот подошел, обливаясь потом.
   - Ну и ходите же вы, Слим. - Он запыхался и похлопал Джо по спине.
   Джо сел в автомобиль.
   - Кажется, и нам достанется.
   - Сэры, - сказал китаец, - я намерен вернуться в  город,  мне  кажется,
что ливень неизбежен.
   Они не успели проехать и полмили, как ливень хлынул с такой силон,  что
китаец перестал различать дорогу. Он поставил машину  под  навес  на  краю
шоссе. Дождь с шумом обрушивался на цинковую крышу над их головой,  словно
пароход, выпускающий пары. Человек, назвавшийся Джонсом, опять  заговорил;
ему приходилось перекрикивать стук дождя.
   - Вы, наверно, много забавного в вашей жизни видали, Слим?
   Джо вышел из автомобиля и стоял, глядя на неожиданный дождевой занавес;
брызги, попадавшие ему в лицо, были почти прохладны. Человек,  назвавшийся
Джонсом, присоединился к нему и протянул сигарету.
   - Как вам понравилось в военном флоте?
   Джо взял сигарету, закурил и сказал:
   - Не очень.
   - У меня было много приятелей - военных моряков... Вы, кажется,  любите
устраивать на суше кавардак, правда?
   Джо сказал, что обычно он получает слишком маленькое  жалованье,  чтобы
устраивать на суше кавардак, иногда он играет в бейсбол, это не так плохо.
   - Но, Слим, я думал, что морякам на все наплевать, когда  они  попадают
на сушу.
   - Кое-кто из парней, конечно, шумит, но обычно дело далеко не заходит -
денег не хватает.
   - А может, мы с вами пошумим, Слим?
   Джо покачал головой.
   - Нет, мне пора возвращаться на корабль.
   Дождь усилился, и цинковая крыша загудела так громко, что  Джо  не  мог
расслышать, что ему говорил  человек,  назвавшийся  Джонсом;  потом  дождь
ослабел и прошел вовсе.
   - Тогда по крайней мере пойдем ко мне в гостиницу и  выпьем  в  номере,
Слим. Меня тут никто не знает. Я могу делать все, что мне захочется.
   - Мне бы хотелось посмотреть спортивную страницу  американской  газеты,
если можно.
   Они сели в автомобиль и поехали в город по шоссе,  окаймленному  водой,
точно каналами. Показалось жаркое солнце, и все окутал голубой  пар.  Было
уже поздно. Улицы города были полны народу; индусы в тюрбанах,  китайцы  в
чистеньких костюмах из  магазина  готового  платья,  краснолицые  белые  в
белом, шумные оборванцы всех мастей.
   Джо было неловко  идти  по  вестибюлю  гостиницы  в  робе,  к  тому  же
совершенно мокрой; вдобавок он был небрит. Человек,  назвавшийся  Джонсом,
обнял его за плечи, когда они поднимались по лестнице. Номер  у  него  был
большой, окна высокие, узкие, со ставнями, и в нем пахло вежеталем.
   - Фу, - сказал он, - я промок и весь  горю.  Пойду  приму  душ...  Нет,
сначала закажем-ка шипучего джину... Отчего вы не разденетесь?  Чувствуйте
себя как дома. В такую погоду, кроме собственной  кожи,  человеку  никакой
одежды не нужно.
   Джо покачал головой.
   - Платье у меня больно вонючее, - сказал он. - А где газеты?
   Слуга-индус  принес  выпивку,  покуда  человек,  назвавшийся   Джонсом,
возился в ванной. В выражении лица индуса, в складке его тонких  губ  и  в
черных глазах, глядевших поверх Джо, было что-то, что разозлило  Джо.  Ему
захотелось набить морду  этому  коричневому  холую.  Человек,  назвавшийся
Джонсом, вышел из ванной, прохладный, в шелковом халате.
   - Садитесь, Слим, выпьем и потолкуем. - Он осторожно провел пальцами по
лбу, словно у него болела голова, и по курчавым черным волосам и уселся  в
кресло. Джо сел на стул в другом конце комнаты. - Фу, если я еще на неделю
тут застряну, эта жара меня доконает. Не понимаю, как вы ее переносите, да
еще занимаетесь физическим трудом. Вы, должно быть, очень здоровый.
   Джо хотел спросить  насчет  газет,  но  человек,  назвавшийся  Джонсом,
заговорил опять о том, как бы он хотел быть здоровым,  и  поглядеть  белый
свет, и встречаться с разными людьми, ходить в разные места, много, должно
быть, можно увидеть забавного, это интересно, должно быть,  день  за  днем
плыть в открытом море, спать всем вместе, возиться и дурачиться,  а?  -  а
потом проводить ночь  на  суше,  устраивать  кавардак,  шуметь,  несколько
парней с одной девкой.
   - Если бы я мог так жить, мне было бы на все наплевать на репутацию, на
разных шантажистов, лишь бы не попасть в тюрьму, а?  Знаете,  Слим,  я  бы
хотел поехать с вами и вести такую жизнь.
   - Вот как? - сказал Джо.
   Человек, назвавшийся Джонсом, позвонил и приказал подать  еще  выпивки.
Когда индус вышел, Джо опять спросил про газеты.
   - Честное слово, Слим, я их повсюду искал. Должно быть, их выбросили.
   - Ладно, мне пора возвращаться на мое корыто. - Джо взялся  за  дверную
ручку. Человек, назвавшийся Джонсом, подбежал к нему и схватил его за руку
и сказал;
   - Нет, вы не уйдете. Вы обещали  пойти  со  мной  погулять.  Вы  ужасно
славный мальчик. Вы не пожалеете. Не уходите  так  -  мне  с  вами  ужасно
хорошо, я, знаете, просто влюблен. С вами этого никогда не  бывало,  Слим?
Вы останетесь довольны. Я дам вам пятьдесят долларов.
   Джо покачал головой и отнял руку.
   Ему пришлось отпихнуть того, чтобы открыть дверь; он  сбежал  по  белым
мраморным ступеням и вышел на улицу.
   Было уже почти темно; Джо шел быстро. С него струился пот. На  ходу  он
ругался вполголоса. Он чувствовал себя погано, и ему  действительно  очень
хотелось поглядеть на газеты из дому.
   Он побродил по площади, напоминавшей парк,  на  которой  сидел  сегодня
днем, потом пошел к порту. Все равно, надо идти на корабль.  Масляный  чад
из трактиров напомнил ему, что он голоден. Он даже зашел в  один  трактир,
но потом вспомнил, что у него ни  цента  в  кармане.  Он  пошел  на  звуки
пианолы и очутился в квартале красных фонарей. На порогах  хибарок  стояли
негритянские шлюхи всех мастей и оттенков, полукровки-китаянки и индианки,
несколько увядших, жирных немок и  француженок;  одна  маленькая  мулатка,
протянувшая руку и тронувшая его за плечо, когда  он  проходил  мимо  нее,
была чертовски хороша собой. Он остановился и заговорил с ней,  но,  когда
сказал, что он пустой, она рассмеялась и сказала:
   - Марш  отсюда,  господин  Безгроша...  тут  господам  Безгроша  нечего
делать.
   Вернувшись на корабль, он не смог разыскать кока,  чтобы  выклянчить  у
него какую-нибудь еду, и удовольствовался табачной жвачкой. В кубрике было
жарко, как в печке. Он  вышел  на  палубу  в  одних  подштанниках  и  стал
расхаживать с ва