хтенным - розоволицым парнишкой  из  Дувра,  которого  все
звали Малышом. Малыш сказал, что слышал, как старик  и  мистер  Мак-Грегор
говорили у себя в каюте, что они завтра  пойдут  в  Сент-Люсию  за  грузом
лимонов, а потом к чертовой матери  домой,  и  до  чего  же  он  рад,  что
вернется наконец на милый родной островок  и  уберется  с  этой  дерьмовой
посудины - правда, красота? Джо сказал, что ему-то до  всего  этого  какое
дело, он сам родом из Вашингтона, округ Колумбия.
   - Я хочу бросить эту пакостную жизнь и заняться таким делом, чтобы хоть
что-нибудь заработать.  А  то  тут  всякий  сукин  сын  турист  с  толстым
кошельком думает, что он может тебя купить, как  девку.  -  Джо  рассказал
Малышу про человека, назвавшегося Джонсом, и тот хохотал до упаду.
   - Пятьдесят долларов - это пять десяток. За  пять  десяток  я  бы  ему,
пожалуй, что угодно позволил. А как же?
   Ночь была совершенно бездыханна. Москиты начали кусать голые руки и шею
Джо. Приторный душный туман поднимался от  неподвижной  воды  порта,  мутя
огни набережной. Они раза два обошли палубу, не произнося ни слова.
   - Так что же он все-таки от тебя хотел, Янк? - сказал Малыш хихикая.
   - Да ну его к черту, - сказал Джо. - Брошу  я  эту  жизнь.  Что  бы  ни
случилось, куда бы тебя ни занесло, матрос всегда хватается  за  сволочной
конец. Верно, Малыш?
   - А как же...  пять  десяток!  И  как  ему,  сукину  сыну,  не  стыдно?
Нарушение нравственности - вот как это называется! Следовало  бы  пойти  к
нему в гостиницу с двумя нашими  парнями  и  заставить  его  заплатить  за
молчание. В Дувре такие типы платят деньги за гораздо более скромные дела.
Приезжают  летом  на  каникулы  и  охотятся  за   мальчишками-банщиками...
Пошантажировать его - вот что с ним надо сделать, Янк.
   Джо ничего не ответил. Через некоторое время он сказал:
   - А я, когда был маленьким, мечтал попасть в тропики.
   - Какие это тропики. Это сущий ад, вот что это такое.
   Они еще  раза  два  обошли  палубу.  Джо  перегнулся  через  поручни  и
уставился в масляную тьму. Черт  бы  побрал  этих  москитов.  Он  выплюнул
жвачку, услышал слабый всплеск,  спустился  в  кубрик,  забрался  на  свою
койку, натянул одеяло на голову и лежал весь в поту.
   - Вот черт, а я хотел почитать про бейсбол.


   На следующий день они взяли уголь,  а  еще  через  день  Джо  приказали
красить  офицерские  каюты,  покуда  "Аргайл"  шел  проливом  Бока   между
тинисто-зелеными папоротниковыми островами, и он злился, потому что у него
было свидетельство матроса первого класса,  а  с  ним  обращались,  как  с
простым матросом, и вот он едет в Англию,  а  что  он  там  будет  делать?
Товарищи говорили, как бы его там не отправили в  концентрационный  лагерь
до конца войны: он ведь иностранец и едет в Англию без паспорта,  все-таки
война, немецкие шпионы и все такое; но ветер опять пахнул солью, и,  когда
он выглянул в иллюминатор, он опять увидел синий океан, а не  Тринидадскую
лужу и летучих рыб, стаями уносившихся от корабля.
   Гавань на Сент-Люсии была чистая и закрытая, под кокосовыми пальмами  -
белые дома с красными крышами. Выяснилось, что они будут  грузить  бананы;
целых полтора дня они сколачивали в заднем трюме перегородки  и  прибивали
жерди для бананов. Уже стемнело, когда они подошли к банановой пристани  и
перебросили две сходни и установили подъемный кран, чтобы спускать  связки
в трюм. Пристань была полна цветных женщин,  смеявшихся,  и  визжавших,  и
кричавших команде разные слова,  и  рослых  бездельников  негров.  Грузили
женщины. Через некоторое время они начали подниматься по сходням, каждая с
огромной зеленой связкой бананов, свисавшей с головы на  плечи;  тут  были
старые черные мамаши и хорошенькие молодые мулатки; под тяжелыми  связками
их лица блестели от пота, видны были груди,  болтавшиеся  под  лохмотьями,
коричневая кожа сквозь рваный  рукав.  Когда  женщина  доходила  до  конца
сходней, два рослых негра осторожно снимали с ее плеч связку,  надсмотрщик
давал ей бумажку, и она сбегала по соседним сходням  на  пристань.  Заняты
были только машинисты с паровой лебедки, команде нечего было  делать.  Они
стояли кругом, тревожно глядя  на  женщин,  на  сверканье  белых  зубов  и
белков, тяжелые груди, мерное качанье бедер. Они стояли, глядя на  женщин,
почесываясь, переминаясь с ноги на ногу; они даже  не  очень  похабничали.
Была черная тихая ночь, запах бананов и пота негритянок стоял  вокруг  них
душным облаком; время от времени слегка тянуло прохладным запахом  лимонов
из ящиков сваленных на пристани.
   Джо увидел, что Малыш манит его куда-то. Он пошел за ним в тень.  Малыш
прижался губами к его уху:
   - Тут есть девки, Янк, идем.
   Они поднялись на нос и скользнули по канату на пристань. Канат  ободрал
им руки. Малыш плюнул на ладони и потер одну о другую. Джо  сделал  то  же
самое. Потом они нырнули в пакгауз. У них под ногами проскочила  крыса.  В
пакгаузе хранилось гуано и пахло удобрениями. За маленькой дверью в задней
стене стоял смоляной мрак, под ногами был  песок.  Слабый  отсвет  уличных
фонарей падал на потолок пакгауза. Слышались женские голоса,  приглушенный
смех. Малыш исчез. Рука Джо легла на голое женское плечо.
   - Сперва дай мне шиллинг, - сказал сладкий голос вест-индской женщины.
   - Хорошо, котик, хорошо, дам, - охрипшим голосом сказал он.
   Когда его глаза привыкли к мраку, он заметил,  что  они  тут  не  одни.
Вокруг  слышались  смешки,  хриплое   дыхание.   С   парохода   доносилось
прерывистое жужжанье лебедок, нестройный говор женщин, грузивших бананы.
   Женщина просила денег.
   - Ну же, беленький мальчик, ты же обещал.
   Малыш стоял рядом с ним и застегивал штаны.
   - Мы сию секунду вернемся, девочки.
   - Верно! Мы забыли деньги на борту.
   Они побежали по  пакгаузу,  преследуемые  женщинами,  вскарабкались  по
веревочной лестнице, спущенной кем-то за  борт,  и  очутились  на  палубе,
задыхаясь и корчась от смеха. На  пристани  они  увидели  женщин,  которые
бегали взад и вперед, ругаясь и плюясь, как дикие кошки.
   - Счастливо оставаться, дамочки, -  крикнул  Малыш,  махая  шапкой.  Он
схватил Джо за руку и потащил его по палубе; несколько секунд они стояли у
конца сходней.
   - Слушай, Малыш,  твоя  тебе  в  бабушки  годилась,  честное  слово,  -
прошептал Джо.
   - Иди к черту, у меня была хорошенькая.
   - Черта с два... Ей все шестьдесят.
   - Вот дурак проклятый... Я тебе говорю,  у  меня  была  хорошенькая,  -
сказал Малыш и ушел обиженный.
   Красная луна уже показалась над зубчатыми холмами. В отсвете пароходных
огней по сходням змеилась зеленая цепочка женщин, несущих связки  бананов.
Джо вдруг стало не по себе, захотелось спать. Он спустился вниз и,  прежде
чем забраться на койку, тщательно  вымылся  с  мылом.  Он  заснул,  слушая
разговоры своих товарищей, шотландцев и англичан, о девках  за  пакгаузом;
кто сколько имел, по скольку раз, и где было лучше - тут или в  Аргентине,
или в Дурбане, или в Сингапуре. Погрузка продолжалась всю ночь.
   В полдень они взяли курс на  Ливерпуль;  главный  механик  гнал  вовсю,
чтобы поскорей добраться, и все толковали о родных краях. Бананы  они  ели
до отвала; каждое утро суперкарго выносил перезрелые связки и вешал  их  в
камбузе. Команда ворчала, что на пароходе нет оружия, но "старик" и мистер
Мак-Грегор, по-видимому, беспокоились больше о  бананах,  чем  о  немецких
катерах. Они то и дело заглядывали под брезент над люком,  в  котором  был
устроен вентилятор, - не перезрели ли бананы. В кубрике всячески  поносили
проклятые бананы.
   Пройдя тропики, они попали в сильный норд, дувший четыре дня подряд, да
и после  этого  погода  была  довольно  поганая.  Отстояв  четыре  часа  у
штурвала, Джо не знал, что ему делать. В кубрике ругались, что на пароходе
нет средства от клопов  и  тараканов,  и  нет  оружия,  и  почему  они  не
присоединяются к какому-нибудь каравану. Потом прошел слух, что у  Лизарда
крейсируют немецкие подводные лодки, и все, начиная  со  "старика",  стали
раздражительны как черти. Все приставали к Джо, почему Америка не вступает
в войну, и он вел долгие споры с Малышом  и  одним  пожилым  человеком  из
Глазго, которого звали Хейг. Джо сказал, что Штатам нет никакого  дела  до
войны, и у них чуть не завязалась драка.
   Когда завиднелись огни острова Силли, радио сообщило, что они находятся
поблизости от каравана и что  в  Ирландском  море,  до  самого  Ливерпуля,
покуда они не войдут в Мерси, их  будет  сопровождать  предоставленный  им
эсминец. Британцы выиграли большое сражение под Монсом. "Старик"  выставил
всем по стакану рома, и все были в чудном настроении, кроме  Джо,  который
беспокоился, как у него все обернется в Англии без паспорта. Он все  время
зябнул, потому что у него не было никакой теплой одежды.
   Вечером из сумеречного тумана внезапно вынырнул эсминец,  высокий,  как
церковь, над огромной волной,  пенившейся  из-под  его  носа.  На  мостике
страшно перепугались, думали,  это  немец.  Эсминец  развернул  британский
флаг, уменьшил ход и пошел рядом с "Аргайлом". Команда высыпала на  палубу
и приветствовала эсминец троекратным ура. Кое-кто предложил  спеть  "Боже,
храни короля", но офицер на мостике  начал  ругать  в  мегафон  "старика",
почему он, мать его так, не шел  зигзагом  и  разве  ему,  мать  его  так,
неизвестно, что в военное время на торговом судне запрещено шуметь.
   Пробило восемь склянок, и сменилась вахта. Джо с Малышом шли по  палубе
и засмеялись как раз в ту минуту, когда им навстречу попался побагровевший
мистер Мак-Грегор. Тот остановился прямо перед  Джо  и  спросил  его,  что
именно кажется ему таким смешным. Джо ничего не ответил. Мистер Мак-Грегор
пристально поглядел на него  и  сказал  тихим  злобным  голосом,  что  он,
вероятней всего, вовсе и не американец,  а  гнусный  тевтонский  шпион,  и
приказал ему  работать  следующую  смену  в  кочегарке.  Джо  сказал,  что
подписал контракт в качестве матроса первого класса и никто не имеет права
заставлять его работать в качестве кочегара. Мистер Мак-Грегор сказал, что
за тридцать лет плавания он еще ни  разу  никого  не  бил,  но,  если  Джо
произнесет еще хоть  слово,  он  даст  ему  по  морде.  Джо  вспыхнул,  но
удержался и  молча  стиснул  кулаки.  Несколько  минут  мистер  Мак-Грегор
смотрел на него, красный, как индюк. Двое вахтенных прошли мимо.
   - Отведите этого парня к боцману и закуйте его в кандалы. Он, вероятней
всего, шпион... Ну, идите смирно, а то хуже будет.
   Джо  провел  ночь,  скорчившись,  со  скованными  ногами,  в  крошечной
каморке, пахнущей плесенью.  Наутро  боцман  выпустил  его  и  сказал  ему
довольно вежливо, чтобы он пошел к коку и попросил овсяной каши, но  чтобы
не совался на палубу. Он сказал, что, как только они придут  в  Ливерпуль,
его выдадут английским властям.
   Проходя по палубе в камбуз (лодыжки  его  еще  ныли  от  кандалов),  он
увидел, что "Аргайл" уже вошел в реку Мерси. Было розовое солнечное  утро.
Повсюду  стояли  на  якорях  корабли,  приземистые  черные   парусники   и
патрульные катера шныряли по  бледно-зеленой  ряби.  Над  головой  широкую
пелену коричневого дыма кое-где прорезали кудрявые струйки белого пара, на
которых отсвечивало солнце.
   Кок дал ему каши и кружку горького, чуть теплого чая. Когда он вышел из
камбуза, они уже поднялись вверх  по  реке,  по  обоим  берегам  виднелись
города, все небо было затянуто коричневым дымом и  туманом.  "Аргайл"  шел
самым малым ходом.
   Джо спустился в кубрик и завалился на койку. Товарищи глядели  на  него
молча, и, когда он обратился к Малышу, лежавшему на койке под ним, тот  не
ответил. Это было обидней всего. Джо повернулся  лицом  к  стене,  натянул
одеяло на голову и заснул.
   Он проснулся оттого, что его кто-то тряс.
   - Идите за мной, - сказал высокий английский  бобби  в  синем  шлеме  с
лакированным ремешком, держа его за плечо.
   - Хорошо, только подождите секунду, - сказал Джо, - я помоюсь.
   Бобби покачал годовой.
   - Чем скорей вы пойдете и чем тише будете себя вести, тем  будет  лучше
для вас.
   Джо надвинул шапку на лоб, достал из-под  матраца  сигарную  коробку  и
вышел вслед за бобби на палубу. "Аргайл" уже пришвартовался. Так, ни с кем
не попрощавшись и не  получив  жалованья,  он  спустился  по  сходням;  на
полшага позади шел бобби.
   Бобби крепко держал его за руку повыше локтя. Они  прошли  по  мощенной
плитняком пристани и вышли за большие чугунные ворота,  где  их  поджидала
"Черная Мария". Кучка  зевак,  красные  лица  в  тумане,  черная,  грязная
одежда.
   - Поглядите на проклятого гунна,  -  сказал  кто-то.  Какая-то  женщина
зашикала, кое-кто заорал, замяукал, и блестящая черная дверца захлопнулась
за ним; автомобиль плавно тронулся, и Джо чувствовал, как машина  набирает
скорость по булыжной мостовой.
   Джо сидел скорчившись в темноте. Он был рад, что он  один.  Это  давало
возможность собраться с силами. Руки и ноги у  него  были  ледяные.  Он  с
трудом сдерживал дрожь. Ему хотелось быть бы одетым  прилично.  А  на  нем
всего-то и было, что сорочка  и  штаны,  измазанные  краской,  да  грязные
войлочные туфли. Внезапно автомобиль остановился, два бобби приказали  ему
сойти, и его повели по оштукатуренному коридору в маленькую  комнату,  где
за желтым полированным  письменным  столом  сидел  полицейский  инспектор,
высокий длиннолицый  англичанин.  Инспектор  вскочил,  подошел  к  Джо  со
стиснутыми кулаками, словно собираясь ударить его, и вдруг  сказал  что-то
по-немецки, как показалось Джо. Джо покачал головой, ему все это почему-то
показалось смешным, и он осклабился.
   - Не понимаю, - сказал он.
   - Что в коробке? - вдруг рявкнул инспектор, вновь усевшись  за  стол  и
глядя на двух бобби. - Надо было обыскать этого сукина  сына,  прежде  чем
вести сюда.
   Один из бобби выхватил коробку из подмышки Джо и открыл ее,  облегченно
вздохнул, убедившись, что в ней нет бомбы,  и  вывалил  ее  содержимое  на
стол.
   - За американца себя выдаете! - крикнул инспектор.
   - Ну конечно, я американец, - сказал Джо,
   - А какого черта приехали в Англию в военное время?
   - Я вовсе не хотел ехать...
   - Молчать, - крикнул инспектор.
   Потом он жестом отпустил обоих бобби и сказал:
   - Пошлите ко мне капрала Икинса.
   - Есть, сэр, - почтительно сказали бобби в один голос.
   Когда они вышли, он опять подошел к Джо со стиснутыми кулаками.
   - Лучше говорить  мне  все  начистоту,  парень...  У  нас  есть  точная
информация.
   Джо пришлось стиснуть зубы, чтобы они не отучали. Он испугался.
   - Я сидел на мели в  Буэнос-Айресе...  Пришлось  наниматься  на  первое
попавшееся судно. Как вы думаете, неужели я нанялся бы на цинготник,  если
бы не нужда, а? - Джо рассердился; ему опять стало тепло.
   Инспектор взял карандаш и грозно постучал по столу.
   - Грубость вам не поможет... Вы лучше попридержите  язык.  -  Потом  он
стал рассматривать фотографии, марки и  газетные  вырезки,  вываленные  из
сигарной коробки. Вошли два человека в хаки. - Разденьте его и обыщите,  -
сказал инспектор, даже не взглянув на них.
   Джо недоуменно поглядел на вошедших; они чем-то  напоминали  больничных
санитаров.
   - Ну, живо, - сказал один из них. -  Не  заставляйте  нас  прибегать  к
насилию.
   Джо снял рубашку. Его раздражало, что он краснеет: ему было стыдно, что
у пего нет нижнего белья.
   - Так, теперь брюки.
   Джо стоял голый, в туфлях, покуда люди в хаки осматривали его рубашку и
штаны. Они нашли в карманах кусок чистой пакли, погнутую  жестянку  из-под
печенья с куском  жевательного  табака  и  маленький  ножик  со  сломанным
лезвием. Один из них осмотрел пояс и показал другому  распоротое  и  вновь
зашитое место. Он разрезал его ножом, и оба жадно  заглянули  внутрь.  Джо
ухмыльнулся.
   - Я там держал деньги, - сказал он.
   Те и бровью не повели.
   - Откройте рот. - Один из них взял Джо тяжелой лапой за  подбородок.  -
Прикажете вынуть пломбы, сержант? У него две  пломбы  в  задних  зубах.  -
Человек за столом  покачал  головой.  Один  из  двух  шагнул  за  дверь  и
вернулся, натягивая на руку намасленную резиновую перчатку.
   - Наклонитесь, - сказал первый, кладя руку на затылок Джо и нагибая его
голову, в то время как второй сунул  палец  в  резиновой  перчатке  в  его
задний проход.
   - Эй вы, полегче, - прошипел Джо сквозь стиснутые зубы.
   - Так, парень... Покуда хватит, - сказал человек, державший его голову,
и отпустил его. - Что поделаешь, приходится... Такой порядок.
   Капрал подошел к столу и стал смирно.
   - Готово, сэр... Ничего интересного не обнаружено.
   Джо ужасно замерз. У него стучали зубы, не мог удержаться.
   - Осмотрите туфли... Живо, - проворчал инспектор.
   Джо не хотелось снимать туфли, потому что у него были грязные ноги,  но
ничего другого не оставалось делать. Капрал изрезал туфли на  куски  своим
перочинным ножом. Потом оба стали смирно, ожидая, чтобы  инспектор  поднял
глаза.
   - Готово, сэр... Ничего не  обнаружено.  Прикажете  дать  арестованному
одеяло, сэр? Он, кажется, продрог.
   Человек за столом покачал головой и поманил Джо.
   - Идите-ка сюда. Ну-с, если вы во всем сознаетесь и  не  заставите  нас
возиться с вами, то вам в худшем случае грозит концентрационный лагерь  до
конца войны... Если же нам придется с вами повозиться,  тогда  дело  будет
обстоять гораздо серьезней. Не забудьте, что  у  нас  действует  закон  об
охране государства... Ваше имя?
   После того как Джо назвал  свое  имя,  место  рождения,  имена  отца  и
матери, названия судов, на которых он плавал, инспектор  внезапно  спросил
его о чем-то по-немецки. Джо покачал головой.
   - Да на кой он мне, немецкий?
   - Молчать... Все равно, нам все известно.
   - Отдать ему одежу, сэр? - робко спросил капрал.
   - Если не образумится, одежда ему ни к чему.
   Капрал достал связку ключей и отпер тяжелую деревянную дверь  в  стене.
Джо втолкнули в маленькую камеру со скамьей, без окон. Дверь  захлопнулась
за ним, и трясущийся Джо очутился в темноте.
   - Ну-с, вы попали к черту в зад, Джо Уильямс, -  сказал  он  вслух.  Он
догадался, что может согреться, делая гимнастику и растирая руки  и  ноги,
но подошвы ног совсем окоченели.
   Через некоторое время он услышал щелканье ключа; человек в хаки  бросил
одеяло и захлопнул дверь, не  дав  сказать  ни  слова.  Джо  завернулся  в
одеяло, лег на скамью и попытался заснуть.
   Он проснулся от внезапного  ночного  кошмара.  Было  холодно.  Свистали
вахту. Он вскочил со скамьи.  Было  темно,  хоть  глаз  выколи.  В  первое
мгновение он решил, что за ночь ослеп. Потом вспомнил, где он и что с  ним
произошло с тех пор, как показались огни острова Силли. В желудке  у  него
был ледяной ком. Некоторое время он ходил по  камере  от  стены  к  стене,
потом  опять  завернулся  в  одеяло.  Это  было  хорошее,  чистое  одеяло,
пахнувшее лизолем или чем-то в этом роде. Он заснул.
   Проснулся он голодный как черт, хотелось мочиться, Он  долго  шарил  по
квадратной камере, покуда не нашел под скамьей  эмалированный  горшок.  Он
помочился и почувствовал себя лучше. Он был рад, что горшок с крышкой.  Он
не знал, как ему убить время. Он начал думать про  Джорджтаун,  и  как  он
чудно проводил время с Алеком и Джейни, и как ходил с парнями в бильярдную
Молвени, и как лунными ночами знакомился  с  девицами  на  палубе  "Чарлза
Макэлистера", и перебрал всех  хороших  бейсболистов,  которых  когда-либо
видал или про которых читал в газетах, и попробовал вспомнить среднюю силу
Удара всех членов вашингтонских бейсбольных команд.
   Он уже начал вспоминать школьные игры, матч за матчем,  когда  в  замке
повернулся ключ. Обыскивавший его капрал  отворил  дверь  и  дал  ему  его
рубашку и штаны.
   - Можете помыться, если хотите, - сказал он. -  Постарайтесь  выглядеть
почище. Приказано отвести вас к