капитану Купер-Траску.
   - Слушайте, нельзя ли мне чего-нибудь поесть или  хоть  воды?  Я  прямо
подыхаю с голода... Сколько времени я тут просидел? - Джо моргал и щурился
на яркий белый свет, лившийся из соседней  комнаты.  Он  надел  рубашку  и
штаны.
   - Пошли, - сказал капрал. -  Не  ведено  отвечать,  покуда  с  вами  не
поговорит капитан Купер-Траск.
   - А как же туфли?
   - Не болтайте лишнего и отвечайте на все  вопросы,  которые  вам  будут
задавать. Это для вас самое лучшее. Пошли.
   Когда он шел следом за капралом тем же  самым  коридором,  которым  его
привели, все английские томми  смотрели  на  его  ноги.  В  уборной  стоял
начищенный медный таз с холодной водой и лежал  кусок  мыла.  Сначала  Джо
долго пил. Он почувствовал головокружение, и у  него  подогнулись  колени.
Когда он выпил холодной воды и вымыл руки, лицо и ноги, ему  стало  лучше.
Вытираться пришлось грязным полотенцем.
   - Мне бы побриться.
   - Следуйте за мной, - сурово сказал капрал.
   - У меня где-то была бритва, "жилетт".
   Капрал сердито поглядел на  него.  Они  вошли  в  красиво  обставленный
кабинет: пол был устлан толстым красно-коричневым  ковром.  За  письменным
столом красного дерева сидел пожилой мужчина с седыми  волосами  и  массой
разных знаков отличия на мундире.
   - Это и есть... - начал Джо и замолчал,  увидев,  что  капрал,  щелкнув
каблуками и отдав честь, стал "смирно".
   Пожилой человек поднял голову и по-отцовски поглядел  на  них  голубыми
глазами.
   - Ага... Так-так, - сказал он.  -  Подведите-ка  его  поближе,  капрал,
дайте-ка я на него погляжу... Вид у него довольно жалкий,  капрал.  Вы  бы
дали бедняге ботинки и носки...
   - Слушаюсь, сэр, - недовольно сказал капрал и опять застыл.
   - Вольно, капрал, вольно, - сказал  пожилой  человек,  надевая  очки  и
глядя в какие-то бумаги, лежавшие перед ним на столе.
   - Это... э-э... Центнер... утверждающий, что он американский гражданин,
да?
   - Уильямс, сэр.
   - Ах да, совершенно верно... Джо Уильямс, моряк... - Он поглядел на Джо
доверчивыми голубыми глазами. - Вас так зовут, мои мальчик?
   - Да, сэр.
   - Хорошо. Как же это вы решились ехать в Англию  в  военное  время,  не
имея ни паспорта, ни других удостоверяющих вашу личность документов?
   Джо рассказал, что у него было матросское свидетельство и что он  сидел
на мели в Буэнос-Айресе.
   - А как вы очутились в таком... э-э... положении в Аргентине?
   - Понимаете, сэр, я служил на линии Маллори, и  мой  пароход  ушел  без
меня, а я как раз чуточку загулял в городе,  сэр,  а  шкипер  ушел  раньше
времени, не по расписанию, вот я и остался на берегу.
   - Ага... Повеселимся-ка на  суше,  друзья...  Так  что  ли?  -  Пожилой
человек засмеялся, потом он внезапно нахмурился.  -  Постойте-ка...  А  на
каком пароходе компании Маллори вы путешествовали?
   - На "Патагонии", сэр, только я не путешествовал, а служил матросом.
   Пожилой человек долго писал на листе бумаги, потом вынул из ящика стола
сигарную коробку Джо и стал рыться в вырезках и  фотографиях.  Он  отобрал
одну фотографию и повернул ее так, чтобы Джо ее видел.
   - Славненькая девочка... Ваша подружка, Уильямс?
   Джо побагровел.
   - Это моя сестра.
   - Чудная девочка... Правда, капрал?
   - Так точно, сэр, - сказал капрал сдержанно.
   - Так вот, мой мальчик,  если  вам  что-либо  известно  о  деятельности
германских агентов в  Южной  Америке...  многие  из  них  американцы  либо
прикидываются американцами... то лучше говорите начистоту.
   - Честное слово, сэр, - сказал Джо, - я понятия об этих делах не  имею.
Я пробыл в Буэнос-Айресе всего несколько дней.
   - Ваши родители живы?
   - Отец сильно болен... А мать и сестра живут в Джорджтауне.
   - Джорджтаун. Джорджтаун... погодите-ка... Это, кажется,  в  Британской
Гвиане?
   - Это часть Вашингтона, округ Колумбия.
   - Да, да, конечно... А я вижу, вы служили в военном флоте... -  Пожилой
человек помахал фотографией, на которой были сняты Джо и два его товарища,
военных моряка. Джо почувствовал страшную слабость в  ногах  и  испугался,
что вот-вот упадет.
   - Нет, сэр, это я был в морском запасе.
   Пожилой человек уложил все в коробку.
   - Получите, мой мальчик... А вы, капрал, дайте ему  поесть  и  отведите
погулять по двору. Он еле на ногах держится.
   - Слушаюсь, сэр. - Капрал отдал честь, и они вышли.
   Завтрак состоял из водянистой овсянки, затхлого  чая  и  двух  ломтиков
хлеба, намазанных маргарином. Поев, Джо почувствовал  себя  еще  голодней.
Все-таки было приятно пройтись по свежему воздуху, хотя накрапывал дождь и
затянутые тонким слоем черной слякоти  булыжники  маленького  дворика,  по
которому он гулял, жгли как лед его босые ступни.
   По двору ходил еще один арестант -  маленький,  толстенький  человек  в
котелке и коричневом пальто; он тотчас же подошел к Джо.
   - Скажите, вы американец?
   - Да, - сказал Джо.
   - Меня зовут Центнер... Торговец ресторанной мебелью... Я из  Чикаго...
Это возмутительный насилие. Приезжаю я в этот проклятый страна покупать их
проклятый товар, плачу честный американский доллары...  Еще  третьего  дня
перевел десять тысяч доллар в Шеффилд. А меня арестовывают, как шпион, и я
торчу здесь  весь  ночь,  и  только  сегодня  мне  разрешили  позвонить  в
консульство. Это насилие... У меня есть паспорт и виза и все, что  угодно.
Я предъявлю им иск. Я подниму скандал в Вашингтон. Я предъявлю  британский
правительство иски на сто  тысяч  долларов  за  диффамацию.  Я  сорок  лет
американский гражданин, а отец мой приехал вовсе  не  из  Германия,  а  из
Польша... А у  вас,  бедняжка,  я  вижу,  ботинки  нет.  Еще  говорят  про
германский зверства! А это разве не зверство, я вас спрашиваю?!
   Джо продрог и бегал по двору рысью,  чтобы  согреться.  Мистер  Центнер
снял свое коричневое пальто и отдал его Джо.
   - Вот вам, наденьте.
   - Ох черт, вот здорово, как же это любезно с вашей стороны.
   - Мы должны помогать друг другу в беде.
   - Черт возьми, если это у них называется весной, какова же тут  зима?..
Я отдам вам пальто, когда пойду в камеру. Ох, как у меня ноги  замерзли...
А вас обыскивали?
   Мистер Центнер закатил глаза.
   - Насилие! - задохнулся он. - Неслыханный хамство по отношению к  купец
из нейтральный и дружественный страна! Все это  я  расскажу  послу.  Я  им
предъявлю иск. Я с них взыщу убытки.
   - И я тоже, - сказал Джо смеясь.
   Капрал появился на пороге и закричал:
   - Уильямс!
   Джо отдал мистеру Центнеру пальто и пожал его пухлую руку.
   - Ради бога, не  забудьте  сказать  консулу,  что  тут  есть  еще  один
американец. Я слышал, что меня хотят отправить в  концентрационный  лагерь
до конца войны.
   - Хорошо, не беспокойтесь. Я  вас  вытащу,  -  сказал  мистер  Центнер,
выпятив грудь.
   На этот раз  Джо  отвели  в  настоящую  тюремную  камеру;  в  ней  было
небольшое окошко и можно было  ходить.  Капрал  дал  ему  пару  ботинок  и
дырявые шерстяные носки. Ботинки на него  не  налезли,  но  носки  чуточку
согрели ноги. В полдень  ему  дали  похлебку,  в  которой  плавала  гнилая
картошка, и хлеб с маргарином.
   На третий день надзиратель принес  вместе  с  едой  вскрытый  пакет  из
коричневой бумаги. В пакете были костюм, рубашка, фланелевое белье,  носки
и даже галстук.
   - Была еще записка, но записки  не  разрешается  передавать,  -  сказал
надзиратель. - Теперь будешь настоящий франт.
   Под вечер надзиратель приказал Джо следовать за ним, и Джо надел чистый
воротничок, слишком узкий для него, и завязал галстук, и  подтянул  брюки,
слишком широкие для него в талии, и пошел коридорами и двором, который был
полон томми, в маленький кабинет; у дверей стоял часовой, а за  письменным
столом сидел сержант. Рядом - делового вида молодой человек  с  соломенной
шляпой на коленях.
   - Вот он, сэр, - сказал сержант, не глядя на Джо, - можете спрашивать.
   Деловой юноша поднялся и подошел к Джо.
   - Ну и заставили же вы меня повозиться... Я просмотрел протоколы, и мне
кажется, что вы то самое лицо, за которое себя выдаете... Как зовут вашего
отца?
   - Так же,  как  меня,  Джозеф  П.Уильямс...  Скажите,  вы  американский
консул?
   - Я из консульства... Какого черта вас понесло на берег  без  паспорта?
Что же вы думаете - у  нас  других  забот  нет,  как  возиться  с  разными
идиотами, которые лезут сюда в такой момент?  Ну  вас  к  черту,  я  хотел
сегодня поиграть в гольф, а вместо этого мне пришлось потратить два  часа,
чтобы вытащить вас из камеры.
   - Да ведь я вовсе и не сходил на берег. Они сами пришли и забрали меня.
   - Надеюсь, это вам будет наукой... Чтоб в  следующий  раз  ваши  бумаги
были в порядке.
   - Так точно, сэр... Уж я позабочусь.
   Через полчаса Джо был на улице, с сигарной коробкой и свертком  старого
платья под мышкой. Было солнечно, краснолицые мужчины в  темных  костюмах,
длиннолицые женщины в неуклюжих  шляпах,  на  улицах  большие  автобусы  и
высокие трамваи; все казалось ему ужасно смешным, покуда он  не  вспомнил,
что это Англия и что он никогда тут раньше не бывал.
   Ему пришлось долго ждать в пустой приемной  консульства,  пока  деловой
юноша выписывал ему уйму разных бумаг. Он был голоден и все время мечтал о
бифштексе с жареной картошкой. Наконец его позвали в кабинет, дали  бумагу
и сказали, что для него есть койка на  американском  пароходе  "Тампа"  из
Пенсаколы и пускай он сейчас же идет в агентство, и оставит ее за собой, и
садится на пароход, а если его опять поймают в Ливерпуле -  тем  хуже  для
него.
   - А нельзя ли мне чего-нибудь перекусить, господин консул?
   -  Тут   что,   по-вашему,   ресторан?..   У   нас   нет   средств   на
вспомоществование. Будьте благодарны за то, что мы для вас сделали.
   - Мне не заплатили жалованья на "Аргайле", и я чуть не подох от  голода
в тюрьме.
   - Ну вот вам шиллинг, больше я ничем не могу помочь.
   Джо поглядел на монету.
   - Кто это? Король Георг?.. Ладно, спасибо, господин консул.
   Он шел по улице с адресом агентства в одной руке и шиллингом в  другой.
Он чувствовал себя обиженным и слабым, и у пего  ныл  желудок.  На  другой
стороне улицы он увидел мистера Центнера. Он перебежал на ту сторону между
автомобилями и подошел к нему с протянутой рукой.
   - Я получил одежду, мистер Центнер, это было чертовски любезно с  вашей
стороны. - Мистер Центнер шел с маленьким человечком в офицерском мундире.
Он помахал пухлой рукой и сказал:
   - Рад служить соотечественнику, - и пошел дальше.
   Джо зашел в лавку, где торговали жареной рыбой, и купил на шесть пенсов
жареной рыбы, а остальные шесть пенсов заплатил за большую кружку  пива  в
баре; он рассчитывал, что там будет бесплатная закуска к пиву, но  никакой
бесплатной закуски не было. Когда он наконец добрался  до  агентства,  оно
уже было закрыто, и вот  он  очутился  на  улице  без  крова;  был  белый,
туманный вечер. В порту он спросил нескольких парней, не знают ли они, где
стоит "Тампа", но никто не знал, и у них было такое странное произношение,
что он их прямо с трудом понимал.
   А потом, когда начали зажигаться фонари и Джо совсем уже пал духом,  он
внезапно очутился в каком-то переулке; впереди него шли три американца. Он
нагнал их и спросил, не знают ли они, где стоит  "Тампа".  Еще  бы  им  не
знать, когда они сами с "Тампы" - они вышли поглядеть  на  этот  проклятый
город, пускай он идет с ними. До чего же это было приятно встретить  своих
ребят после двух месяцев на цинготнике и  тюрьмы  и  тому  подобного.  Они
зашли в бар и выпили виски, и он рассказал им про тюрьму и  как  проклятые
бобби сняли его с "Аргайла" и он не получил ни жалованья, ни черта, и  они
угощали его, и один из них, родом из Норфолка,  штат  Виргиния,  по  имени
Уилл Стерн, достал кредитку в пять долларов и сказал, чтобы он ее взял,  -
отдаст, когда сможет.
   Встретиться с такими ребятами было все равно  что  вернуться  домой,  в
божью страну, и они выпили в круговую; вот они, все четверо американцы,  в
этом поганом городе, и каждый из них поставил выпивку от себя, потому  что
они были все четверо американцы и готовы были драться со всем Светом. Улаф
был шведом, но он уже получил натурализационные бумаги и поэтому тоже  шел
в счет, а третьего парня звали  Мелони.  Остролицая  буфетчица  хотела  их
надуть при размене денег, но они получили с нее все, что  им  причиталось;
она дала им всего пятнадцать шиллингов вместо двадцати  за  фунт,  но  они
заставили ее додать пять  шиллингов.  Они  пошли  в  другую  лавочку,  где
торговали жареной рыбой;  в  этой  проклятой  стране  положительно  ничего
нельзя было достать поесть, кроме жареной рыбы, а потом  они  еще  выпили,
все четверо американцы, и почувствовали себя в общем очень славно  в  этом
поганом городе. За ними увязался какой-то зазывала, потому  что  ужо  пора
было уходить: лавка закрывалась рано по случаю военного времени, и во всем
проклятом городе некуда было пойти выпить, и очень мало фонарей, и смешные
колпачки на  фонарях  из-за  цеппелинов.  Зазывала  был  бледный  холуй  с
крысиным лицом, и он сказал, что он знает один дом, где они получат пиво и
хороших девочек и вообще славно проведут время. В этом доме в зале  висела
большая лампа, разрисованная красными розами, а девочки  были  тощие  и  с
лошадиными зубами, и там околачивалось еще несколько паршивых цинготников,
сильно под мухой, а они были все  четверо  американцы.  Цинготники  начали
приставать к Улафу, что он, дескать, проклятый тевтон. Улаф сказал, что он
швед, но что  лучше  быть  проклятым  тевтоном,  чем  цинготником.  Кто-то
кого-то ударил, и Джо и опомниться не успел, как уже  дрался  с  какими-то
парнями вдвое крупнее его, и залились полицейские свистки, и всю  компанию
запихали в "Черную Марию".
   Уилл Стерн все твердил, что они все четверо американцы и просто  хотели
приятно провести время,  и  никто  не  просил  бобби  вмешиваться.  Но  их
поволокли к дежурному и переписали, и всех четверых американцев заперли  в
одну камеру, а цинготников в другую. Весь полицейский  участок  был  набит
пьяными, которые орали и пели. У Мелони шла кровь из  носу.  Улаф  заснул.
Джо не мог заснуть: он все твердил Уиллу Стерну, что он боится  и  что  на
этот раз его наверняка засадят в концентрационный лагерь до конца войны, и
всякий раз Уилл Стерн отвечал ему, что они все четверо  американцы,  а  он
сам Свободный Американский  Гражданин  и  никто  с  ним  ничего  не  может
сделать. Свобода морей, будьте вы все прокляты.
   Наутро их судили, и это было адски смешно, только Джо  страшно  трусил;
было торжественно, как на митинге квакеров,  и  судья  был  в  паричке,  и
каждого из них оштрафовали на три  шиллинга  шесть  пенсов  плюс  судебные
издержки. В общем вышло по доллару  на  брата.  Еще  счастье,  что  у  них
нашлись деньги.
   А судья в паричке произнес целую речь,  что  теперь,  дескать,  военное
время и они не имеют  права  напиваться  и  безобразничать  на  британской
территории, а должны сражаться плечом  к  плечу  со  своими  единокровными
братьями - англичанами, которым американцы обязаны всем, вплоть до  своего
положения  великой  державы,  должны  защищать  цивилизацию  и  свободу  и
героическую маленькую Бельгию от вторжения гуннов, которые насилуют женщин
и топят мирных торговцев.
   - Правильно, правильно, - вполголоса сказали судебные  приставы,  когда
судья кончил, и лица у них были очень строгие и  торжественные,  и,  после
того как штраф был взыскан и полицейский сержант  проверил  их  документы,
американских ребят отпустили. Джо  несколько  задержали  оттого,  что  его
документ был выдан консульством и не был зарегистрирован в соответствующем
полицейском участке, но потом  и  его  отпустили,  предупредив,  чтобы  он
больше не сходил на берег, иначе ему же будет хуже.
   Джо вздохнул свободно, лишь когда повидался со шкипером, и был  принят,
и привел в порядок свою койку, и пошел на берег, и получил  свой  сверток,
который оставил у  миловидной  буфетчицы  с  льняными  волосами  в  первом
трактире, куда зашел вчера вечером.  Наконец-то  он  был  на  американском
судне. По обеим сторонам носа были нарисованы  два  американских  флага  и
название парохода - "Тампа", Пенсакола, Флорида - белыми буквами. Кок  был
негр, и им сразу же дали маисовую кашу,  и  сироп,  и  кофе  вместо  этого
поганого чая, и еда была чертовски вкусная. С того дня как ушел  из  дому,
Джо никогда еще не чувствовал себя так хорошо. Койки  были  чистые,  и  до
чего ж  было  замечательно,  когда  "Тампа"  дала  гудок,  и  отвалила  от
пристани, и медленно пошла по аспидным волнам Мерси по направлению к морю.


   Пятнадцать дней до Хэмптонского рейда, солнечная погода,  и  океан  как
стекло, кроме двух последних дней, когда  вдруг  подул  резкий  норд-вест,
поднявший сильное волнение у Виргинского мыса.  Несколько  тюков  ситца  -
весь их груз - они  сдали  на  товарной  станции  в  Норфолке.  Когда  Джо
спустился на берег с жалованьем в кармане и пошел осмотреть город с Уиллом
Стерном, местным уроженцем, это был для него настоящий праздник.
   Они навестили родных Уилла Стерна и поиграли в бейсбол, а потом поехали
трамваем на Виргинский пляж с девицами, знакомыми Уилла  Стерна.  Одну  из
девиц звали Делл, и она была очень смуглая, и Джо вроде как  втрескался  в
нее. Когда они надевали в купальне купальные костюмы,  он  спросил  Уилла,
как он думает, она ему... А Уилл рассердился и сказал:
   - Неужели у тебя не хватает мозгов отличить барышню от шлюхи?
   А Джо сказал:
   - Ладно, ладно, нынче кто их разберет.
   Они поплавали и повалялись на  пляже  в  купальных  костюмах  и  зажгли
костер, а потом отвезли девиц домой. Делла позволила  Джо  поцеловать  ее,
когда они прощались, и он призадумался, не закрутить ли с ней всерьез.
   Вернувшись в город, они не  знали,  что  им  предпринять.  Им  хотелось
выпить и подцепить пару баб, но они боялись  накачаться  и  истратить  все
деньги. Они зашли в бильярдную, в которой Уилл  бывал  раньше,  и  сыграли
несколько партий, и Джо был в ударе и очистил местных игроков.  Потом  они
завернули в бар, и Джо заплатил за выпивку, но уже было время закрывать, и
они опять очутились на улице. Они никак не могли найти девок; Уилл сказал,
что знает одно место, но там с тебя сдерут  страшные  деньги,  и  они  уже
решили идти домой спать, как вдруг им подвернулись две девки,  которые  им
сделали глазки. Они долго шли  за  девками  и  наконец  свернули  в  плохо
освещенный переулок. Девки были что надо, но они трусили и нервничали, как
бы их кто не заметил.  Они  отыскали  нежилой  дом  с  задней  верандой  и
потащили их туда - там было темно как в могиле, - а потом  пошли  спать  к
родным Уилла Стерна.
   "Тампа" стала в сухой док в Ньюпорт-Ньюс на ремонт. Джо  и  Уилл  Стерн
получили расчет и круглый день болтались без дела по Норфолку. По субботам
вечером и по воскресеньям Джо поигрывал в бейсбол с ребятами,  работавшими
на военной верфи, вечерами он ходил гулять  с  Делл  Мэтьюс.  Она  служила
стенографисткой в Первом Национальном  Банке  и  постоянно  твердила,  что
никогда не выйдет замуж за моряка: морякам нельзя верить, и,  вообще,  что
это за жизнь, и никаких надежд на повышение. Джо говорил, что  она  права,
но ведь мы только один раз молоды, и ну  его  к  черту,  подумаешь,  какая
важность. Она спрашивала его о его родных и почему он не едет в Вашингтон,
тем более что у него отец болен. Он сказал, что пускай старик подыхает  ко
всем чертям, он его ненавидит, и все тут.  Она  сказала,  что  это  просто
ужасно. Он как раз угощал ее содовой после кино. Она выглядела очень  мило
и нарядно в воздушном розовом платье, и ее маленькие черные  глазки  сияли
возбуждением. Джо сказал, что не стоит обо всем  этом  говорить,  все  это
неважно, но она посмотрела на него зло и возмущенно  и  сказала,  что  она
готова поколотить его, и что все ужасно важн