а поцеловала обоих.
   - Папа, ложись  спать,  -  сказала  она  твердо.  -  Ты  очень  скверно
выглядишь.
   - Да, пожалуй, я пойду... Все равно ничего уже нельзя сделать, - сказал
он.
   - Подожди меня, Джо, я пойду уложу папу, - сказала  она  тихо,  проходя
мимо него. Она проводила папу в его  номер,  оставила  за  собой  соседний
номер, погладила папу по голове, очень нежно поцеловала и оставила одного.
   Когда она вернулась в вестибюль, Джо сидел в той же позе  и  с  тем  же
выражением лица. Его вид чуть не свел ее с ума.
   Она удивилась своему резкому, повелительному тону:
   - Выйдем на минутку, Джо, я хочу чуточку пройтись.
   Воздух очистился после дождя. Была прозрачная весенняя ночь.
   - Послушай, Джо, кто отвечает  за  исправность  аэропланов?  Мне  нужно
знать.
   -  Дочка,  как  ты  смешно  говоришь...   Тебе   надо   выспаться,   ты
переутомлена.
   - Ответь мне на мой вопрос, Джо.
   - Ну как ты не понимаешь, Дочка: никто не  отвечает.  Армия  -  сложный
аппарат. Ошибки неизбежны. Тот или иной  поставщик  зарабатывает  огромные
деньги. Что ни говори, авиация еще находится  в  младенческом  возрасте...
Все мы, вступая в авиацию, знаем, чем мы рискуем.
   - Если бы Бад разбился во Франции, у меня не было бы  этого  чувства...
Но тут... Джо, кто-то несет  непосредственную  ответственность  за  смерть
моего брата. Я хочу пойти и поговорить с ним, вот и все. Я не стану делать
глупости. Вы все считаете меня сумасшедшей, я знаю,  но  я  думаю  о  всех
других девушках, братья которых  учатся  в  авиационных  школах.  Человек,
принимавший эти аэропланы, - изменник родины, его следует расстрелять  как
собаку.
   - Послушай, Дочка, - сказал Джо, приведя ее в гостиницу,  -  мы  воюем.
Жизнь отдельных индивидуумов не может идти в счет, сейчас не время  давать
волю личным чувствам и заниматься критикой  властей.  Когда  мы  поколотим
гуннов, у нас будет  сколько  угодно  времени  на  разоблачение  невежд  и
негодяев... Такова моя точка зрения.
   - Хорошо,  спокойной  ночи,  Джо...  Смотри  береги  себя...  Когда  ты
начинаешь летать?
   - Недели через две.
   - Как Глэдис и Банни?
   - Спасибо, очень  хорошо,  -  сказал  Джо,  его  голос  как-то  странно
дрогнул, и он покраснел. - Они в Талсе у миссис Хиггинс.
   Она легла в кровать и лежала неподвижно, охваченная спокойным, холодным
отчаянием, она так устала, что не могла заснуть.  Когда  забрезжило  утро,
она пошла в гараж и вывела свою  машину.  Она  сунула  руку  в  карман  на
дверце, чтобы убедиться,  там  ли  ее  сумочка,  в  которой  всегда  лежал
маленький револьвер с перламутровой  рукояткой,  и  поехала  на  аэродром.
Часовой у ворот отказался пропустить ее, и она послала записку  полковнику
Морриси, папиному другу, о том, что ей необходимо немедленно повидаться  с
ним. Капрал был очень любезен и предложил ей стул в маленькой  конторке  у
ворот и через несколько минут сообщил, что полковник Морриси просит  ее  к
телефону. Ода заговорила с ним, но не знала, что сказать. Письменный стол,
и комната, и капрал закружились перед ней, и она потеряла сознание.
   Она пришла в себя в штабной  машине.  Джо  Уошберн  вез  ее  обратно  в
гостиницу. Он гладил ее руку, приговаривая;
   - Ничего, ничего, Дочка.
   Она уцепилась за него и расплакалась, как  маленькая.  В  гостинице  ее
уложили в кровать и дали ей брому, и  доктор  позволил  ей  встать  только
после похорон.
   С тех пор про нее говорили, что она чуточку помешанная. Она осталась  в
Сан-Антонио. Там было  весело  и  оживленно.  Весь  день  она  работала  в
питательном пункте, а по вечерам развлекалась, ужинала и танцевала, каждый
вечер с другим офицером-летчиком. Все ее знакомые очень  много  пили.  Она
чувствовала себя, как в те времена, когда ходила  на  школьные  балы,  она
жила в ослепительно ярком тумане ужинов, и огней, и танцев, и шампанского,
и разноцветных лиц, и одинаково  деревянных  мужчин,  танцевавших  с  ней,
только теперь в ее голосе  звучала  ироническая  нотка,  и  она  позволяла
тискать и целовать себя в такси, в телефонных будках, на задних дворах.
   Однажды  вечером  она  встретила  Джо  Уошберна  на   вечере,   который
устраивала Ида  Олсен  в  честь  нескольких  мальчиков,  отправлявшихся  в
Европу. Она впервые видела Джо пьющим. Он не был пьян, но было видно,  что
он выпил очень много. Они ушли на кухню  и  в  темноте  сели  рядышком  на
ступеньки  заднего  крыльца.  Была  ясная  жаркая   ночь,   полная   звона
кузнечиков, и резкий жаркий ветер шевелил сучья деревьев. Вдруг она  взяла
Джо за руку:
   - Ах, Джо, как это ужасно.
   Джо  заговорил  о  том,  что  он  очень  несчастен  в  браке,  что   он
зарабатывает большие деньги на арендованных им нефтяных участках,  но  что
его это нисколько  не  трогает,  что  он  устал  от  военной  службы.  Его
назначили инструктором и не отпускают в Европу, и в лагере он прямо сходит
с ума от скуки.
   - Ах, Джо, я тоже хочу в Европу. Я веду здесь такую глупую жизнь.
   - С тех пор как умер Бад, ты ведешь себя  довольно  странно,  Дочка,  -
услышала она мягкий низкий протяжный голос Джо.
   - Ах, Джо, я бы хотела умереть, - сказала она и положила ему голову  на
колени и заплакала.
   - Не плачь, Дочка, не плачь, - заговорил он и вдруг начал целовать  ее.
От этих поцелуев, жестких и яростных, она беспомощно обвисла в его руках.
   - Я никого, кроме  тебя,  не  люблю,  Джо,  -  сказала  она  неожиданно
спокойно.
   Но он уже овладел собой.
   - Прости меня. Дочка, - сказал он спокойным, адвокатским голосом, -  не
знаю, что со мной случилось... Должно быть, сошел с ума... Эта война  всех
нас сведет с ума... Спокойной ночи... Вот что... ты... э-э... вычеркни все
это из памяти, понимаешь?
   Ночью она не сомкнула глаз.  В  шесть  утра  села  в  свой  автомобиль,
накачала газолину и масла и укатила в Даллас. Было яркое осеннее  утро,  в
лощинах лежал голубой туман. Сухие маисовые стебли шелестели на  желтых  и
красных осенних холмах. Она приехала домой поздно  вечером.  Папа  еще  не
ложился, в пижаме и халате он читал известия с театра войны.
   - Ну, теперь уже  скоро.  Дочка,  -  сказал  он,  -  линия  Гинденбурга
поддается. Я знаю - если наши ребята возьмутся за дело, они доведут его до
конца. - Папино лицо было изборождено морщинами, волосы  совсем  побелели,
таким старым она его еще никогда не видала. Она подогрела мясные  консервы
с супом, так как по дороге не успела поесть. Они уютно поужинали вдвоем  и
прочли забавное письмо Бестера из лагеря Меррит,  где  его  часть  ожидала
отправки в Европу. Когда она легла в кровать в своей  комнате,  она  вновь
почувствовала себя  девчонкой,  она  всегда  бывала  счастлива,  когда  ей
выпадал случай уютно посидеть и поболтать вдвоем с папой, она уснула,  как
только положила голову на подушку.
   Она осталась в Далласе и ухаживала за папой; только изредка,  вспоминая
о Джо Уошберне, начинала  чувствовать,  что  больше  не  выдержит.  Пришло
известие о ложном перемирии, потом  о  настоящем,  в  течение  недели  все
сходили с ума, точно во  время  Нью-Орлеанского  карнавала.  Дочка  решила
остаться старой девой и вести папино хозяйство. Бестер приехал домой очень
загорелый и говорил только  на  солдатском  жаргоне.  Она  стала  посещать
лекции в Южном методистском университете, занималась благотворительностью,
брала книжки из библиотеки, пекла безе; когда к ним в гости приходили юные
приятельницы Бестера, она вела себя как пожилая компаньонка.
   В День благодарения у них обедали Джо Уошберн и его жена. Старуха  Эмма
была больна, так что Дочка сама изжарила индейку. Только когда все сели за
стол, на котором горели желтые  свечи  в  серебряных  подсвечниках,  и  на
маленьких серебряных подносах лежали  соленые  орешки,  и  были  рассыпаны
розовые и багряные кленовые  листья,  она  вспомнила  Бада.  Она  внезапно
почувствовала головокружение и выбежала из-за стола. Она лежала ничком  на
кровати, прислушиваясь к их размеренным голосам. Джо  подошел  к  двери  -
узнать, что случилось. Она вскочила  смеясь  и  смертельно  испугала  Джо,
поцеловав его прямо в губы.
   - Все в порядке, Джо, - сказала она. - А у тебя как?
   Потом она сбежала в столовую и всех  развеселила,  так  что  обед  всем
очень понравился. Когда пили кофе в соседней комнате,  она  сообщила,  что
подписала контракт на шесть месяцев с Комитетом Помощи  Ближнему  Востоку,
вербовавшим добровольцев в Южном методистском университете, и  уезжает  за
границу. Папа пришел в бешенство, а Бестер сказал,  что  лучше  ей  сидеть
дома, война  все  равно  уже  кончилась,  но  Дочка  сказала,  что  другие
жертвовали собой, чтобы спасти мир от немцев, стало быть, она, несомненно,
может пожертвовать шестью  месяцами,  чтобы  оказать  помощь  нуждающимся.
Когда она это сказала, все вспомнили о Баде и замолчали.
   Собственно говоря, она еще не подписала контракта, она сделала  это  на
следующее утро, а потом подлизалась к мисс Фрейзьер, которая некогда  была
миссионершей в Китае, а теперь организовала все это дело, и  в  результате
ее на той же неделе отправили в Нью-Йорк с предписанием немедленно  отбыть
с канцелярией в Рим - первый этап ее службы. Все время, что  она  получала
паспорт и шила форменное платье, она была  так  возбуждена,  что  даже  не
замечала, какие пасмурные лица у папы и Бестера. В Нью-Йорке  она  пробыла
только один день. Когда завыла сирена, и пароход отчалил  от  пристани,  и
пошел вниз по Норт-Ривер, она стояла на палубе, ее волосы  развевались  по
ветру, она  вдыхала  сложный  запах  парохода,  порта,  открытого  моря  и
чувствовала себя двухлетней девочкой.



НОВОСТИ ДНЯ XXXII

   ЗОЛОТОЙ ГОЛОС КАРУЗО ВОСПЕВАЕТ ПОБЕДУ ПЕРЕД УЛИЧНОЙ ТОЛПОЙ

   Айайай что за чудная война
   Как не позавидовать солдату

   от пика Умбраль к северу от Стельвио она пролегает по хребту  Ретийских
Альп до истоков Этча и Эйзака, затем по горам Рэшену и Бреннеру  и  горной
цепи Этцтальских и Циллертальских Альп, затем спускается к югу,  пересекая
Тоблах (*69)

   Пусть трубит горнист сколько хочет
   Ей-богу нам нынче не встать
   Пускай принесет нам фельдфебель
   Горячего чаю в кровать

   ЗАГИПНОТИЗИРОВАН ЖЕНЩИНОЙ ИЗ ПРОСТОНАРОДЬЯ

   общие потери, включая 318 выбывших из строя сегодня,  достигают  64305;
11760 пали на поле брани, 6193 тяжело ранено

   Айайай что за чудная война
   Как не позавидовать солдату
   За такое дело совестно брать плату

   в крестьянских избах  американцев  принимают  как  гостей,  им  отводят
лучшие комнаты, и хозяйки подают им самые лучшие начищенные  самовары  или
чайники

   в густо населенных районах празднества имели  особенно  живописный  вид
благодаря появлению союзников  в  национальных  костюмах.  Повсюду  царило
поистине карнавальное настроение

   БРИТАНЦЫ РАЗГОНЯЮТ СОВЕТЫ

   Le chef de gare il est соси
   Qui est cocu? Le chef de gars
   Sa femme elle l'a voulu
   [Начальник станции рогат.
   Кто рогат? Начальник станции.
   Так хотела его жена (франц.)]

   у нас нет никаких оснований предполагать,  что  эти  должностные  лица,
стоявшие  во  главе   солиднейшей   организации,   снабжавшей   сведениями
многочисленные органы печати во всех концах нашей страны, в  столь  важный
для родины момент забыли о лежащей на них  ответственности.  Даже  попытки
предварить события следует в этих  условиях  рассматривать  как  тягчайшую
ошибку, виновники которой должны быть привлечены к ответственности

   Есть ли у вас претензии?
   Нет, хныкать нам недосуг.
   Только зачем в нашем чае
   Постоянно плавает лук?

   МИССИС ВИЛЬСОН ПОЛУЧИЛА В ПОДАРОК БРИЛЛИАНТОВОГО ГОЛУБЯ МИРА

   и водораздел Предиля, Подланиски  и  Идрии.  От  этого  пункта  граница
сворачивает на юго-восток к Шнейбергу, выделяя весь бассейн Савы со  всеми
ее притоками. От Шнейберга она спускается к побережью,  охватывая  Кастую,
Маттулью и Волоску.



КАМЕРА-ОБСКУРА (38)

   подписано заштемпелевано выдано на руки весь Тур пропах липами в  цвету
жарко китель прилипает к телу воротник натирает шею
   еще четыре дня тому назад дезертир прополз под  товарными  вагонами  на
станции  Сен-Пьер-де-Кор  ждал  в   станционном   буфете   когда   военный
полицейский отвернется чтобы выскользнуть  с  папиросой  во  рту  потом  в
крошечном номере  гостиницы  переправил  дату  на  старом  командировочном
удостоверении, а сегодня отпуск подписанный заштемпелеванный  выданный  на
руки сыплет искры в моем кармане точно римская свеча
   я  прохожу  мимо  канцелярии  Интендантского  управления   Эй   рядовой
застегните мундир и бегом по затененной  липами  улице  в  баню  там  есть
дворик с цветами зеленая горячая вода хлещет из медных лебединых  голов  в
цинковую ванну я раздеваюсь донага намыливаюсь  с  ног  до  головы  кислым
розовым мылом скольжу в теплую темно-зеленую ванну сквозь белую  занавеску
окна палец полуденного солнца удлиняется  на  потолке  полотенце  сухое  и
теплое пахнет паром из чемодана  достаю  штатский  костюм  одолженный  мне
одним знакомым парнем рядовой из  последнего  взвода  Санитарного  корпуса
Дяди Сэма (номер... никак не мог запомнить номер все равно я уронил его  в
Луару) с журчаньем и шипеньем стекает по фановой трубе и щедро дав на  чай
и перемигнувшись с толстой женщиной собирающей полотенца
   я выхожу в липовое благоуханье июльского послеобеда и захожу в  кафе  с
маленькими столиками на открытом воздухе где только господа офицеры  имеют
право греть свои защитного цвета задницы и в  ожидании  парижского  поезда
заказываю коньяк лицам в  военной  форме  подача  запрещается  и  уверенно
сажусь на железный стул
   никому не известный штатский.



НОВОСТИ ДНЯ XXXIII

   ОТКАЗЫВАЕТСЯ СОЗНАТЬСЯ В УБИЙСТВЕ СЕСТРЫ, ВОЗБУЖДАЕТ ИСК

   Меня мутит
   Меня мутит
   Меня мутит с перепою

   УГРОЗА МЫЛЬНОГО КРИЗИСА

   с первыми бодрящими лучами солнца  и  возобновлением  скачек  в  Париже
возродилась нормальная жизнь. Десятки тысяч флагов всех  наций  свисают  с
веревок, протянутых от мачты к  мачте,  производя  удивительное,  поистине
сказочное впечатление

   ОБНАРУЖЕНЫ УГРОЖАЮЩИЕ ПИСЬМА

   Я тебя обожаю родная страна
   Но меня измотала война
   Я бороться не прочь коль бороться судьба
   Но какая же это борьба

   в прихожей полиция обнаружила несколько таинственного вида  пакетов,  в
каковых при вскрытии было найдено множество брошюр на еврейском, русском и
английском языках и членских билетов союза Индустриальных Рабочих Мира

   СИЛЬНЫЙ ВЕТЕР УСУГУБЛЯЕТ ОПАСНОСТЬ

   ПОКУДА ОНИ БОЛТАЮТ О МИРЕ МИРОВАЯ ВОЙНА ПРОДОЛЖАЕТ СВИРЕПСТВОВАТЬ

   агенты заявили, что аресты эти производятся по предписанию министерства
иностранных дел. Операция была произведена столь неожиданно, что никто  из
задержанных не успел взять с парохода своего  багажа.  Вслед  за  тем  был
получен телеграфный протест двух коммерсантов из Люра; груз прибыл,  мешки
оказались вскрытыми и содержали обыкновенный строительный  гипс.  Огромная
машина повисла колесами кверху на деревьях, а находившиеся в ней пассажиры
свалились с высоты двадцати футов в поток

   Боже боже война это ад
   С тех пор как встретили спиртное

   РЕЗНЯ В СЕУЛЕ (*70)

   Меня мутит с пепеперепою

   Верховный Прокурор Палмер Сообщает Что  Министерство  Юстиции  Намерено
Привлечь к Ответственности Консервных Фабрикантов

   L'Ecole du Sfalheur Nous Rend Optimistes
   [Школа несчастья сделала нас оптимистами (франц.)]

   Единство  Свободных  Народов  Обеспечит  Справедливый  Исход  Парижской
Мирной Конференции

   более чем ясно, что Лига Наций лежит, разбитая вдребезги, на полу отеля
"Крийон" и что  скромный  союз,  который  может  с  успехом  заменить  ее,
представляет собой лишь черновой набросок

   КАК ПОСТУПАТЬ С БОЛЬШЕВИКАМИ? РАССТРЕЛИВАТЬ ИХ!

   НАСЕЛЕНИЕ ГАМБУРГА СТЕКАЕТСЯ ПОСМОТРЕТЬ НА ФОРДА

   СЛУХИ ОБ ОБРАЗОВАНИИ КРУПНОГО СИНДИКАТА
   ПО РАЗРАБОТКЕ ЕСТЕСТВЕННЫХ БОГАТСТВ АЗИИ

   Когда паек урезать нам Гувер (*71) приказал
   Я даже не поморщился и слова не сказал
   Он нам урезал уголь и это нипочем
   Теперь он собирается зарезать нас живьем

   Allons-nous Assister и la Panique des sots?
   [Примем ли мы участие в панике глупцов? (франц.)]

   град камней обрушивался  на  крышу  и  разбивал  окна,  озверелые  люди
свистели в замочную скважину в то время  как  им  предстояло  принять  ряд
ответственнейших решений, которые  настоятельно  требовали  спокойствия  и
рассудительности Президент не принял лидеров демократического движения

   ЛИБКНЕХТ УБИТ ПО ДОРОГЕ В ТЮРЬМУ



ЭВЕЛИН ХЭТЧИНС

   Эвелин переехала в  маленькую  квартирку  на  рю-де-Бюсси,  на  которой
каждый день устраивался уличный базар. В доказательство  того,  что  между
ними ничего, в  сущности,  не  произошло,  Элинор  подарила  ей  несколько
раскрашенных итальянских панелей, чтобы оживить  ими  темную  гостиную.  В
начале ноября возникли слухи о перемирии, а потом в один  прекрасный  день
майор Вуд влетел в комнату, где работали Элинор и  Эвелин,  и  вытащил  их
из-за стола и расцеловал обеих и заорал: "Наконец-то  свершилось!"  Эвелин
не успела опомниться, как повисла на шее майора Мурхауза и поцеловала  его
прямо в губы.  Управление  Красного  Креста  превратилось  в  студенческое
общежитие в ночь выигрыша футбольного первенства: ПЕРЕМИРИЕ.
   У всех каким-то образом оказались бутылки коньяка, и все запели "Долгий
путь туда ведет" и "La Madel-lon pour nous n'est pas  severe"  ["Мадлон  к
нам не строга" (франц.)].
   Она, и Элинор, и Джи Даблью, и майор Вуд  сели  в  такси  и  поехали  в
"Кафе-де-ла-Пе".
   Почему-то они все время выпевали из  такси,  и  на  их  место  садились
другие люди.  Они  хотели  попасть  в  "Кафе  де-ла-Пе",  но,  как  только
усаживались в такси, толпа останавливала их и шофер куда-то исчезал. Когда
они наконец добрались до кафе, все столы оказались занятыми и во все двери
вливались толпы  поющих  и  танцующих  людей,  Тут  были  греки,  польские
легионеры, русские, сербы, албанцы в белых юбочках, шотландец с волынкой и
множество девиц в эльзасских костюмах. Они никак не могли найти столика, и
это их раздражало. Элинор предложила пойти куда-нибудь в другое место. Джи
Даблью был рассеян и все рвался к телефону.
   Один только майор Вуд, очевидно,  получил  удовольствие.  Он  был  сед,
носил  маленькие  седоватые  усы  и  все  время  повторял:  "Сегодня   все
позволено". Он и Эвелин поднялись наверх  посмотреть,  нет  ли  свободного
места, и налетели на двух австралийцев, сидевших  на  бильярдном  столе  в
окружении  дюжины  шампанского.  Через  несколько  минут  они   уже   пили
шампанское с австралийцами. Им не удалось достать  никакой  закуски,  хотя
Элинор пожаловалась, что умирает от голода, и, когда Джи Даблью попробовал
проникнуть в телефонную будку,  он  обнаружил  там  сплетенных  в  объятии
итальянского офицера и какую-то девицу. Австралийцы были пьяны в  лоск,  и
один из них утверждал, что это перемирие,  по  всей  вероятности,  не  что
иное, как новое гнусное измышление  в  целях  пропаганды,  поэтому  Элинор
предложила попробовать поехать к ней и там закусить.  Джи  Даблью  сказал:
да, они могут  остановиться  у  Биржи,  и  он  оттуда  отправит  кое-какие
телеграммы. Ему необходимо снестись со  своим  маклером.  Австралийцам  не
понравилось, что компания уходит, и они стали хамить.
   Они долго стояли перед Оперой в центре мечущейся толпы. Уличные  фонари
были зажжены, серые очертания Оперы были обведены по  карнизам  мерцающими
язычками газа. Их толкали и теснили. Не было ни автобусов, ни автомобилей,
изредка они проходили мимо такси, застрявшего в  толпе,  словно  камень  в
потоке. Наконец они натолкнулись в каком-то переулке  на  порожнюю  машину
Красного Креста. Шофер, бывший под мухой, сказал, что он пытается  попасть
в гараж и что он их, пожалуй, сначала завезет на набережную де-ла-Турнель.
   Эвелин уже садилась в