как-то
странно было бриться среди всего этого бабьего барахла.
   Он услышал ее смех на лестнице и мужской голос; щелкнул ключ  в  замке.
Джо захлопнул свой чемодан и встал. Делл остригла волосы. Она бросилась  к
нему и повисла у него на шее.
   - Смотрите-ка, мой супруг. - Джо ощутил вкус губной помады. -  До  чего
же ты похудел, Джо, бедный мальчик, ты, наверно, был ужасно болен...  Если
бы у меня были деньги, я бы  немедленно  села  на  пароход  и  приехала  к
тебе... Это Уилмер Тейло... То есть лейтенант Тейло,  его  как  раз  вчера
произвели.
   Джо секунду поколебался, а потом  протянул  руку.  У  того  парня  были
рыжие, коротко остриженные волосы и веснушчатое  лицо.  Он  был  в  полной
форме, с лакированным поясом и в крагах. На плечах серебряные погоны, а на
ногах шпоры.
   - Его завтра отправляют за океан. Он хотел пообедать со мной. Ах,  Джо,
мне столько надо рассказать тебе, дружок!
   Джо и лейтенант Тейло стояли неподвижно и мрачно глядели друг на друга,
покуда Делл носилась по комнате, наводя порядок и не переставая болтать.
   - Это прямо ужасно, мне никак не удается убрать комнату, и Хильда  тоже
не убирает... Помнишь Хильду Томпсон, Джо? Так вот, она  живет  у  меня  и
платит свою долю за квартиру, и мы обе по вечерам работаем  в  питательном
пункте Красного Креста, и, кроме того, я продаю Заем  свободы...  Ты  тоже
ненавидишь гуннов, Джо? А я ужасно их ненавижу, и Хильда тоже... Она хочет
переменить имя, а то оно какое-то немецкое. Я обещала называть ее Глорией,
да все забываю... Знаете, Уилмер, Джо дважды торпедировали.
   - Страшны только первые шесть раз, как говорится, - промямлил лейтенант
Тейло.
   Джо хрюкнул.
   Делл ушла в ванную и заперла дверь.
   - Вы, мальчики, располагайтесь поудобнее. Я через минуту буду готова.
   Ни один из них не говорил ни слова. Сапоги лейтенанта  Тейло  скрипели,
когда он переминался с ноги на ногу. Наконец он вытащил  из  кармана  брюк
фляжку.
   - Выпейте, - сказал он. - Моя часть отправляется после полуночи.
   - Выпить можно, - сказал Джо не улыбаясь.  Делл  вышла  из  ванной  уже
одетая,  она  определенно  выглядела  очень  шикарно.  Она  стала  гораздо
красивей с тех пор, как Джо  в  последний  раз  видел  ее.  Он  все  время
колебался - не встать ли и не дать ли этому поганому офицеришке по  морде,
но тот наконец ушел. Делл попросила  его  зайти  за  ней  и  проводить  до
питательного пункта Красного Креста.
   Когда он ушел, она села Джо на колени и расспросила  его  обо  всем:  и
сдал ли он уже экзамены на второго помощника, и скучал ли он по ней, и как
бы она хотела иметь чуточку больше денег, потому что ей ужасно не  хочется
жить вместе с подругой, но ничего не поделаешь, иначе никак  не  заплатить
за квартиру. Она выпила немножко виски, забытого лейтенантом на  столе,  и
растрепала ему волосы, и приласкала его.  Джо  спросил,  скоро  ли  придет
Хильда, а она сказала, что нескоро, Хильда ушла на свидание, и она  с  ней
условилась встретиться на питательном пункте. Но  Джо  запер  дверь,  и  в
первый раз они были по-настоящему счастливы, сжимая друг друга в  объятиях
на кровати.
   Джо не знал, куда девать себя в Норфолке. Делл  весь  день  работала  в
конторе, а вечером - в  питательном  пункте  Красного  Креста.  Когда  она
приходила домой, он  обычно  уже  лежал  в  кровати.  Обычно  ее  провожал
какой-нибудь сволочной  офицеришка,  и  Джо  слышал,  как  они  болтают  и
перешучиваются за дверью, и лежал в кровати, рисуя себе,  как  тот  парень
целует и щупает ее. Он готов был избить ее, когда она входила в комнату, и
ругал ее, и они ссорились, и кричали друг на друга, и под конец она всегда
говорила, что он ее не понимает и что он не патриот, она в  этом  уверена,
потому что он мешает ей работать на оборону,  и  иногда  они  любили  друг
друга, и он сходил с  ума  от  любви  к  ней,  и  она  становилась  совсем
маленькой  и  тоненькой  в  его  объятиях  и  целовала   его   легонькими,
коротенькими поцелуями,  от  которых  ему  хотелось  плакать  -  такое  он
испытывал  счастье.  Она  хорошела  с  каждым   днем   и   одевалась   она
действительно очень хорошо.
   По воскресеньям она чувствовала себя до того усталой, что ни за что  не
хотела вставать, и он стряпал ей завтрак, и они сидели в кровати и  вместе
завтракали, как он когда-то завтракал с  Марселиной  в  Бордо.  Потом  она
говорила, что до чертиков  влюблена  в  него,  и  какой  он  замечательный
парень, и как бы ей хотелось, чтобы он нашел подходящую работу на  суше  и
зарабатывал большие деньги, чтобы ей не нужно было служить, и как  капитан
Барнс, у которого родители - миллионеры, просил  ее  развестись  с  Джо  и
выйти за него, и мистер Кенфилд из конторы "Дюпонов" - тот,  что  получает
чистых 50 тысяч в год,  -  хотел  ей  подарить  жемчужную  нитку,  но  она
отказалась, потому что это нехорошо. От таких разговоров  Джо  становилось
ужасно не по себе. Иногда он заговаривал о том, что они будут делать, если
у них будут дети, но Делл всякий раз корчила  гримасы  и  просила  его  не
говорить ни о чем таком.
   Джо повсюду искал работу и почти уже получил должность мастера в  одной
из ремонтных мастерских ньюпортских  доков,  но  в  последнюю  минуту  его
обскакал какой-то другой парень и занял его место. Несколько раз он  ходил
на вечеринки с Делл, и Хильдой Томпсон, и армейскими  офицерами,  и  одним
мичманом с эсминца, но все они относились к нему свысока, и Делл позволяла
всякому, кто хотел, целовать ее и запиралась в телефонной будке со всяким,
кто носил мундир, и он адски мучился. Он нашел одну бильярдную, где играли
его знакомые ребята и где можно было  достать  хлебного,  и  стал  здорово
надираться. Делл ужасно  злилась,  когда,  приходя  домой,  заставала  его
пьяным, по ему было уже все равно.
   Потом однажды вечером Джо, побывавший с приятелями  на  боксе  и  после
этого заложивший за воротник, встретил на улице Деля с  каким-то  паршивым
офицеришкой. Было уже совсем темно, и на улицах было мало  народу,  и  они
останавливались у каждого неосвещенного подъезда, и офицеришка  целовал  и
тискал ее. Когда они поравнялись  с  уличным  фонарем  и  он  окончательно
убедился, что это Делл, он подошел к ним и  спросил,  что  все  это,  черт
возьми, значит. Делл,  по-видимому,  выпила,  потому  что  стала  лепетать
что-то бессвязное, и от этого лепетанья он рассвирепел, и  размахнулся,  и
въехал офицеришке прямо в живот. Звякнули шпоры, и офицеришка  лег  плашмя
на маленький газон под фонарем. Джо это показалось даже забавным, но  Делл
рассвирепела как дьявол и сказала, что  она  прикажет  арестовать  его  за
оскорбление мундира и за оскорбление действием и  что  он  просто-напросто
продажный трус и дезертир и какого черта он сидит дома, когда  все  ребята
дерутся на фронте с гуннами. Джо  протрезвел  и  помог  офицеру  встать  и
сказал, что они могут оба вместе убираться ко всем чертям. Он ушел, прежде
чем офицеришка, который был, по-видимому,  под  мухой,  успел  взяться  за
него, и пошел прямо домой, и запаковал свой чемодан, и отчалил.
   Уилл Стерн был в городе, и Джо  отправился  к  нему,  и  поднял  его  с
кровати, и сказал, что он покончил с семейной жизнью, и не одолжит ли  ему
Уилл двадцать пять долларов на дорогу до Нью-Йорка. Уилл  сказал,  что  он
поступил совершенно правильно и что любить их и бросать их  -  единственно
верное дело для таких ребят, как мы с тобой. Они до утра болтали о том,  о
сем, о третьем. Потом Джо заснул и спал до вечера. Проснувшись,  он  успел
захватить пароход в Вашингтон. Он не взял каюты и всю  ночь  пробродил  по
палубе. Он разговорился с одним из помощников и зашел  посидеть  в  рубку,
уютно пахнувшую прошлогодним трубочным табаком. Прислушиваясь  к  журчанию
воды под носом и следя за зыбким белым пальцем прожектора,  упиравшимся  в
буйки и маяки, он постепенно стал приходить в себя. Он сказал, что едет  в
Нью-Йорк повидаться с сестрой и похлопотать  в  Судовом  ведомстве  насчет
диплома второго помощника. Его рассказы  о  минных  атаках  имели  должный
успех, так как ни один человек с "Доминион Сити" дальше залива не плавал.
   Совсем как в былые дни стоял он  на  носу  морозным  ноябрьским  утром,
вдыхал знакомый солоноватый запах Потомака, проплывал мимо краснокирпичных
Александрии и Анакостии и Арсенала и  Адмиралтейства,  глядел  на  розовый
Монумент, высунувшийся из утреннего светлого тумана. Верфи были те же, что
и раньше, напротив  стояли  на  якоре  яхты  и  моторные  лодки  и  ветхие
экскурсионные пароходы, причаливал пассажирский из Балтиморы, на  пристани
-  устричные  раковины  под  ногами,  негры-грузчики.  Потом  он   сел   в
джорджтаунский трамвай и гораздо скорей, чем ему хотелось,  уже  шагал  по
краснокирпичной улице. Звоня у двери, он  спрашивал  себя,  чего  ради  он
приехал домой.
   Мать постарела, но очень прилично выглядела  и  была  поглощена  своими
постояльцами и помолвкой обеих дочерей.  Они  сказали,  что  Джейни  очень
выдвинулась у себя на службе, но что жизнь в Нью-Йорке  изменила  ее.  Джо
сказал, что он едет в Нью-Йорк хлопотать насчет диплома второго  помощника
и что он непременно повидает ее. Когда они  стали  расспрашивать  его  про
войну и подводные лодки и тому подобное, он не знал, что отвечать,  и  все
отшучивался. Он был рад и счастлив, когда пришло время ехать  в  Вашингтон
на вокзал, хотя они были очень приветливы  и,  по-видимому,  считали,  что
быть вторым помощником в таком юном возрасте - не шутка. Насчет того,  что
он женат, он промолчал.


   Всю дорогу до Нью-Йорка Джо просидел в отделении для курящих,  глядя  в
окно на фермы, и станции, и рекламные  щиты,  и  грязные  улицы  фабричных
городов штата Нью-Джерси под  проливным  дождем,  и  все,  что  он  видел,
напоминало ему Делл, и окрестности Норфолка, и те блаженные времена, когда
он был маленьким. Он вышел на Пенсильванском вокзале в Нью-Йорке и  прежде
всего сдал на хранение чемодан, потом пошел по  8-й  авеню,  блестящей  от
дождя, до угла той улицы, на которой жила  Джейни.  Он  решил,  что  лучше
сначала ей позвонит, и позвонил из табачного магазина. Голос ее  показался
ему довольно сухим: она сказала, что занята  и  сможет  повидаться  с  ним
только завтра. Он вышел из телефонной будки и побрел  по  улице,  не  зная
куда идти. Под мышкой он нес пакет  с  двумя  испанскими  шалями,  которые
купил для нее и для Делл в последнее плавание. У него было так  погано  на
душе, что  ему  захотелось  бросить  шали  в  водосточную  канаву,  но  он
передумал и пошел на вокзал в камеру хранения и уложил их в чемодан. Потом
зашел в зал ожидания и стал курить трубку.
   Да ну их всех к черту, надо выпить. Он доехал до  Бродвея  и  пошел  по
направлению к Юнион-сквер, заходя во все места, где, по его  соображениям,
можно было выпить, но пить ему не давали нигде.  Юнион-сквер  была  залита
огнями и вся заклеена плакатами, призывающими  вступить  в  военный  флот.
Большая деревянная модель броненосца занимала одну сторону площади.  Перед
ней стояла толпа,  и  девица  в  морской  форме  произносила  речь  насчет
патриотизма.  Джо  свернул  в  какую-то  улицу  и  зашел  в   распивочную,
именовавшуюся  "Старой  фермой".  Буфетчик,  по-видимому,  принял  его  за
кого-то из своих знакомых, потому что  поздоровался  с  ним  и  налил  ему
хлебного.
   Джо разговорился с двумя парнями из Чикаго, которые пили виски  пивными
стаканами. Они сказали, что вся эта военная болтовня ни черта не  стоит  и
если бы рабочие отказались  работать  на  военных  заводах  и  изготовлять
снаряды, убивающие своего же брата рабочего, то никакой бы войны вовсе  не
было. Джо сказал, что, конечно, они правы, но зато, подумайте сами,  какие
огромные деньги можно загрести. Ребята из Чикаго  сказали,  что  они  сами
работали, на военном заводе, но теперь к черту, хватит с них, и  что  если
рабочие зарабатывают несколько лишних долларов, то это значит, что военные
спекулянты зарабатывают  миллионы.  Они  сказали,  что  русские  правильно
сделали,  устроив  революцию  и  расстреляв  ко   всем   чертям   сволочей
спекулянтов, и что то же самое произойдет и у  нас,  если  у  нас  тут  не
опомнятся, и это будет самое разлюбезное дело. Трактирщик перегнулся через
стойку и попросил их не говорить так, а  то  их  еще  примут  за  немецких
шпионов.
   - Да ведь ты же сам немец, Джордж, - сказал один из парней.
   Трактирщик побагровел и сказал:
   - Имя ничего не значит... Я американский патриот. Я ведь для  вашей  же
пользы говорю, а если вам хочется попасть в клоповник, это не моя забота.
   Все же он угостил  их  даровой  выпивкой,  и  Джо  показалось,  что  он
согласен с теми парнями.
   Они выпили еще по одной, и Джо сказал, что все это верно,  но  что  тут
сделаешь? Парни сказали, что кое-что сделать можно  -  вступить  в  ИРМ  и
завести себе красную карточку и быть классово  сознательным  рабочим.  Джо
сказал, что пускай этим занимаются инородцы, а вот если  белые  организуют
партию для борьбы со спекулянтами и  сволочами  банкирами,  то  он  в  нее
вступит. Парни из Чикаго начали сердиться и сказали, что уоббли  такие  же
белые, как и он, что все политические партии - одна шваль, а все  южане  -
штрейкбрехеры. Джо чуть отступил и уже приглядывался к парням  -  которого
из них стукнуть первым, но тут трактирщик вышел из-за стойки и стал  между
ними. Он был жирен, но широкоплеч, и его голубые глаза грозно сверкали.
   - Послушайте-ка вы, продяги, - сказал он. - Вот я, например,  немец,  а
разве я за  кайзер?  Нет,  кайзер  швейнехунд  [сукин  сын  (нем.)],  а  я
социалист и шиву тут тридцать лет, имею собственный том и плачу налоги,  и
я тобрый американец, но это не значит, что мне хочется драться  за  банкир
Морган, вовсе не значит. Я тридцать лет смотрю на американских  рабочих  -
членов социалистической партии, они только то и делают, что грызутся между
собой. Каждый сукин сын тумает про себя, что он лучше  тругой  сукин  сын.
Марш отсюда, продяги... Пора закрывать... Я закрываю и иду домой.
   Один парень из Чикаго расхохотался.
   - Ладно, мы платим за  выпивку,  Оскар...  После  революции  все  будет
иначе.
   Джо все еще хотелось драться,  но  он  заплатил  последнюю  бумажку  за
круговую выпивку, и трактирщик, все еще красный после произнесенной  речи,
поднес ко рту кружку пива. Он сдунул с нее пену и сказал:
   - Если я так стану говорить, я потеряю кусок хлеба.
   Все пожали друг другу руки, и Джо вышел под  проливной  дождь.  Он  был
пьян, но чувствовал себя неважно. Он опять вышел на Юнион-сквер. Речей уже
не  было.  Модель  броненосца  потемнела.  Несколько  молодых   оборванных
парнишек укрывались под навесом палатки, где производилась запись во флот.
Джо стало мерзко на душе. Он спустился на подземную дорогу  и  стал  ждать
поезда в Бруклин.
   У миссис Ольсен было уже темно. Джо позвонил, и через  некоторое  время
она спустилась в розовом ватном халате и отворила дверь. Она злилась,  что
ее разбудили, и выругала его за то, что он пьян, но все-таки  устроила  на
ночь и утром одолжила ему пятнадцать долларов, чтобы он мог  продержаться,
покуда не наймется на  какой-нибудь  пароход  Судового  ведомства.  Миссис
Ольсен выглядела усталой и сильно постарела, она сказала, что у нее  болит
спина и что она уже не справляется со своей работой.
   Наутро Джо прибил ей несколько полок в чулане и  убрал  весь  мусор,  а
потом пошел в вербовочное бюро Судового ведомства - записываться на  курсы
командного состава. Чиновник в бюро никогда в жизни не видал моря и  задал
ему ряд дурацких вопросов и сказал, чтобы он заглянул на той неделе узнать
насчет резолюции по его заявлению. Джо рассердился и послал его подальше и
ушел.
   Он повел Джейни обедать и в театр, но она разговаривала с ним, как  все
прочие, и побранила за то, что он вечно ругается, и  он  не  очень  хорошо
провел время. Правда, шали ей понравились, и  он  порадовался,  какие  она
делает успехи в Нью-Йорке. Он никак не мог заставить себя поговорить с ней
о Делл.
   После того как он проводил ее домой, он не знал, куда ему  деться.  Ему
хотелось выпить, но он истратил с Джейни те пятнадцать  долларов,  что  он
занял у миссис Ольсен." Он пошел в один знакомый кабак на 10-й  авеню,  но
кабак был закрыт: на время войны - сухой закон. Тогда он пошел обратно  на
Юнион-сквер - может быть,  тот  парень,  Текс,  которого  он  встретил  на
площади, когда шел с Джейни, еще сидит там, и можно будет поболтать с  ним
о том о  сем.  Он  сел  на  скамью  напротив  модели  броненосца  и  начал
разглядывать его: неплохая штучка. Черт возьми, лучше бы  мне  никогда  не
ступать на палубу настоящего броненосца,  подумал  он;  тут  Текс  сел  на
скамью рядом  с  ним  и  положил  ему  руку  на  колено.  Как  только  Джо
почувствовал это прикосновение, он сразу вспомнил,  что  этот  парень  ему
никогда не нравился: глаза у него слишком близко поставлены к переносице.
   - Что ты такой кислый, Джо? Ну что у тебя слышно - получишь диплом?
   Джо кивнул, нагнулся и аккуратно плюнул себе под ноги.
   - Что ты скажешь насчет этого броненосца? Хороша штучка, верно? До чего
же нам повезло, что мы не сидим в окопах и не деремся с немчурой.
   - А мне все равно, - пробурчал Джо. - Плевать.
   -  Слушай-ка,  Джо,  у  меня  наклевывается  одно  дельце.  Правда,  не
следовало бы трепать языком, но ты свой парень. Я знаю, ты не разболтаешь.
Я две недели провалялся, у меня с желудком что-то не в порядке. Понимаешь,
я просто-напросто болен. Больше не могу  делать  никакой  тяжелой  работы.
Меня кормила одна знакомая девчонка. Так вот, сижу я как-то  на  скамье  в
этом самом сквере, а рядом со мной садится этакий  шикарно  одетый  тип  и
начинает заговаривать со мной. Я решил, что это одна из тех  "теток",  что
ищут подходящего товару, понимаешь? Ну, думаю, это ему будет стоить денег,
какого черта, что же делать; когда человек болен и не может работать?
   Джо сидел откинувшись, вытянув ноги, засунув руки в карманы, пристально
глядя на очертания броненосца на фоне домов. Текс говорил  быстро,  лез  в
самое лицо Джо:
   - На самом деле этот сукин сын оказался шпиком. Елки палки, до чего  же
я перетрусил. Тайный агент. Главный его хозяин - Берне.  Он,  оказывается,
вылавливает красных, дезертиров, немецких шпионов,  болтунов,  не  умеющих
держать язык за зубами... Так вот, подсаживается он поближе  и  предлагает
мне работу - двадцать пять  монет  в  неделю,  если  я  буду  работать  ла
совесть. А все дело - шляться по  улицам  и  слушать,  что  говорят  люди,
донимаешь? Как только услышу что-нибудь не  стопроцентное,  моментально  к
хозяину, а тот уже займется расследованием. Двадцать пять монет в  неделю,
и к тому же услуга родине, а если я засыплюсь, то  Берне  меня  вытянет...
Как тебе нравится такое дельце, Джо?
   Джо встал.
   - Мне пора в Бруклин.
   -  Погоди...  Слушай,  ты  ко  мне  всегда  прилично  относился...   Ты
подойдешь, Джо, я знаю... Если хочешь, я  сведу  тебя  с  тем  парнем.  Он
славный малый, такой воспитанный, и он знает, где достать спиртного и  баб
- только заикнись.
   - К черту, я уйду в  плавание,  вон  из  этого  г...а,  -  сказал  Джо,
повернулся и пошел к станции подземной дороги.



КАМЕРА-ОБСКУРА (34)

   его голос был за три тысячи  миль  все  время  он  пытался  вскочить  с
кровати его щеки были ярко-розового цвета и прерывистое дыхание  Перестань
братец лежи-ка ты лучше спокойно а то мы боимся ты еще  хуже  простудишься
для того меня к тебе и приставили следить чтобы ты не соскакивал с кровати
   сводчатая точно бочка палата  вся  пропахла  лихорадкой  и  штукатуркой
карболкой  больными  итальянцами  за  окном   сирена   воздушного   налета
превращалась в кошмар
   (Местре узловая станция и лунный свет над Брентой и этапный госпиталь и
склад боеприпасов
   карболовый голубой лунный свет)
   все время он пытался вскочить с кровати Лежи-