овым конторам  поглядеть,  не
найдется ли ему служба. Потом он устал и сел на  скамью  в  парке  и  стал
глядеть на воробьев и гуляющих без дела военных  моряков  и  продавщиц  из
магазинов,  которые  шли  домой  с  работы,   постукивая   каблучками   по
асфальтовым дорожкам.
   Джо две недели торчал в Бостоне без гроша  в  кармане.  Армия  Спасения
пеклась о спасенных моряках  -  кормила  их  бобами,  водянистым  супом  и
огромным количеством гимнов, которые  никак  не  привлекали  Джо  при  его
тогдашнем настроении. Он сходил с ума от желания поскорей достать денег  и
поехать в Норфолк к Делл. Он писал ей каждый  день,  но  ответные  письма,
которые  он  получал  на  Главном  почтамте,  были  довольно   сухи.   Она
беспокоилась о квартирной плате, и ей нужны были весенние  платья,  и  она
боялась, что  ее  начальство  будет  недовольно,  когда  узнает,  что  она
замужем.
   Джо сидел на скамейках в парке и бродил между клумбами  в  общественном
саду и регулярно заходил к агенту насчет места,  но  в  конце  концов  ему
надоело  бездельничать  и  он  нанялся  боцманом  на  пароход  Соединенной
фруктовой компании "Каллао". Он решил,  что  плавание  будет  недолгое,  а
через две-три недели, когда он  вернется,  он  уже  сможет  получить  свои
деньги.
   По дороге домой им пришлось несколько дней простоять на рейде  Розо  на
Доминике и ждать, пока паковали их груз - лимоны. Все злились на  портовых
чиновников, банду поганых британских негров, из-за карантина и из-за того,
что лимоны не были запакованы и лихтера так медленно отползали от  берега.
В последнюю ночь стоянки в порту Джо  и  Ларри,  другой  боцман,  дразнили
молодых негров, продававших команде фрукты и вино со  шлюпки  под  кормой;
потом они как-то случайно предложили неграм по доллару  за  то,  чтобы  те
доставили их на берег и высадили  подальше,  чтобы  офицеры  не  заметили.
Здесь пахло неграми. Улицы не были освещены.  Черный  как  уголь  парнишка
подбежал к ним и спросил, не хотят ли они гордого цыпленочка.
   - Наверно, это негритянки, - сказал Джо. - Ничего другого  сегодня  уже
не найдешь.
   Черномазый парнишка потащил их в бар  к  рослой  мулатке  и  сказал  ей
что-то на местном наречии, чего они не  поняли,  и  она  сказала,  что  им
придется несколько минут обождать, и они присели  и  опрокинули  несколько
стопок хлебного.
   - Наверно, она - здешняя мадам, - сказал Ларри. -  Если  они  не  будут
хорошенькие, пускай проваливают ко всем чертям.
   Откуда-то из глубины послышалось шипение и запахло жареным.
   - Черт возьми, я бы чего-нибудь поел, - сказал Джо. - Эй ты, скажи  ей,
что мы хотим есть.
   - Вам сейчас подадут горных цыплят.
   - Что за черт?
   Они допили хлебное, как раз когда мулатка внесла большое блюдо  чего-то
жареного.
   - Что это такое? - спросил Джо.
   - Это горные цыплята, мистер,  так  у  нас  называют  лягушечьи  лапки.
Только это совсем не такие лягушки, как у вас в Штатах. Я знаю, я  была  в
Штатах. Мы бы тех лягушек и есть не стали. А это  чистые  лягушки,  совсем
как цыплята. Попробуйте, останетесь довольны.
   Они расхохотались.
   - Мы платим за выпивку, - сказал Ларри, вытирая слезы.
   Потом они решили, что хорошо бы подцепить девочек. Они  встретили  двух
при выходе из дома, в котором играла музыка, и пошли  за  ними  по  темной
улице. Они заговорили с девицами, и те заулыбались и  захихикали  и  стали
поигрывать всем телом. Но тут появились три-четыре негра, злые как  черти,
и заговорили на местном наречии.
   - Давай-ка лучше смоемся, Ларри, - сказал Джо сквозь  зубы,  -  у  этих
дьяволов ножи.
   Они очутились в центре орущей кучи здоровенных негров, как вдруг позади
них кто-то сказал по-американски:
   - Тихо, ребята, я сейчас все улажу. - Невысокий человек в бриджах цвета
хаки и панаме расталкивал  толпу,  все  время  что-то  говоря  на  местном
наречии. Это был небольшой человек с серым треугольным  лицом  и  козлиной
бородкой.  -  Меня  зовут  Гендерсон,  Де-Бюк  Гендерсон  из   Бриджпорта,
Коннектикут. - Он пожал им руки. - Ну  в  чем  дело,  ребята?  Все  уже  в
порядке, меня тут все знают. Тут  надо  быть  очень  осторожными,  ребята,
здешний народ обидчивый, ужасно обидчивый...  Пойдемте-ка  лучше,  ребята,
выпьем. - Он взял их под руки и поспешно повел  по  улице.  -  Я  сам  был
когда-то молод... Да я и  сейчас  еще  молод...  Конечно,  вам  захотелось
посмотреть остров... Ну что ж, так и надо, это самый интересный остров  на
всем Карибском море, только очень отдаленный... Годами  не  видишь  белого
лица.
   Когда они дошли до его дома, он провел их через большую  оштукатуренную
комнату на террасу; там пахло ванилью. Под ними лежали темные холмы, город
с редкими огнями, белая громада "Каллао" и светящиеся вокруг нее  лихтера.
Время от времени к ним доносился стук лебедок и еще  откуда-то  бессвязная
песня.
   Старикашка налил им по стакану рому, потом еще по стакану. На  жердочке
сидел попугай и все время кричал. Береговой  ветер  принес  с  гор  густой
аромат цветов и растрепал белые волосы старикашки; они космами  упали  ему
на глаза. Он показал на ярко освещенный "Каллао" в кольце лихтеров.
   - Соединенная фруктовая... Соединенная компания воров... Монополисты...
Попробуйте поторговаться с ними - ваши  лимоны  сгниют  на  пристани;  это
называется монополией. Вы, ребята, работаете на шайку  воров,  но  это  не
ваша вина, я знаю. Ну-ка, стаканчики на вас смотрят.
   Каким-то образом вышло, что Ларри и Джо запели. Старик  все  говорил  о
прядильных машинах и дробилках для сахарного тростника и все  подливал  им
рому. Они зверски надрались. Они понятия не имели, как они попали на борт.
Джо только помнил темноту в кубрике и храп с качающихся коек,  потом  сон,
свалившийся на него, как мешок с песком, и приторный, тошнотный вкус  рома
во рту.
   Через два-три дня Джо свалился:  его  лихорадило  и  страшно  ныли  все
суставы. Он был без сознания, и его свезли на берег в  госпиталь  св.Фомы.
Оказалось, что он болен тропической лихорадкой, и только через два  месяца
у пего хватило сил написать Делл, где он и что  с  ним.  В  госпитале  ему
сказали, что он бредил пять дней, и его уже  считали  конченым  человеком.
Врачи ужасно злились на него, потому что это был гарнизонный госпиталь; но
все-таки он был белый и без сознания, так что  им  все  же  неудобно  было
просто скармливать его акулам.
   Только в июле Джо кое-как начал ходить по крутым,  покрытым  коралловой
пылью улицам города. Из госпиталя его выписали, и ему  пришлось  бы  туго,
если бы один повар из морских казарм не позаботился о нем и не  нашел  ему
угла в нежилом флигеле. Было жарко, на небе ни облачка,  и  ему  до  черта
надоели негры, и голые холмы, и синяя закрытая гавань. Он подолгу  сиживал
на старой угольной пристани под сломанным навесом из  листового  железа  и
смотрел сквозь щели в ясную, глубокую, зелено-голубую  воду  -  следил  за
стайками окуней, носившихся  вокруг  свай.  Он  думал  о  Делл,  и  о  той
француженке из Бордо, и о войне, и о  том,  что  Соединенная  фруктовая  -
шайка воров, а потом мысли начинали кружиться, кружиться в его голове, как
те маленькие серебристые, и голубые,  и  желтые  рыбки  среди  волнующихся
водорослей, и тут оказывалось, что он спит.
   Когда в гавань зашел фруктовый пароход, шедший на север,  он  остановил
на пристани помощника капитана и рассказал ему свою грустную историю.  Его
довезли до Нью-Йорка. Там он сразу же стал разыскивать  Джейни;  если  она
посоветует, он, пожалуй, бросит эту собачью жизнь и  возьмет  какую-нибудь
постоянную работу на берегу. Он позвонил в контору Дж.Уорда  Мурхауза,  но
конторская телефонная барышня сказала ему, что Джейни - секретарша хозяина
и уехала на Запад по делам,
   Он отправился в Ред-Хук и остановился у миссис Ольсен. Там все только и
говорили, что о призыве и что, если выйдешь на улицу без воинского билета,
то тебя немедленно арестуют как дезертира. Так оно и  вышло  -  когда  Джо
однажды утром поднимался на Уолл-стрит с подземной дороги, к нему  подошел
фараон и потребовал, чтобы он предъявил воинские  документы.  Джо  сказал,
что он торговый моряк и только что вернулся из плавания  и  еще  не  успел
явиться на призыв и вообще не  подлежит  воинской  повинности,  но  фараон
сказал, что все это он  расскажет  в  суде.  Задержанных  набралась  целая
партия, их повели по Бродвею; щеголеватые приказчики и конторщики орали им
с тротуаров: "Дезертиры", и барышни свистели и улюлюкали.
   Их загнали в подвальное помещение Таможенного  управления.  Был  жаркий
августовский день. Сквозь потную ворчащую толпу Джо проложил себе  локтями
путь к окну. Большинство арестованных были  иностранцы,  были  и  портовые
рабочие и просто  портовые  бродяги;  кое-кто  орал  и  грозился,  но  Джо
вспомнил военный флот и придерживал язык и только слушал.  Они  проторчали
там весь день. Фараоны  никого  не  подпускали  к  телефону,  и  там  была
одна-единственная уборная, в которую водили под конвоем. Джо еле  держался
на ногах: он еще  не  оправился  после  лихорадки.  Он  уже  начал  терять
сознание, как вдруг увидел знакомое лицо. Черт побери, да ведь это же Глен
Хардвик!
   Глена подобрали британцы и привезли в Галифакс. Он  нанялся  помощником
на "Чеманг", везущий партию мулов в Бордо и основной груз в Геную; пароход
будет  вооружен  трехдюймовкой,  им  дадут  морских   артиллеристов,   Джо
непременно должен ехать с ними.
   - А ты думаешь, меня возьмут? - спросил Джо.
   - Конечно, им до черта  нужны  штурманы;  они  тебя  возьмут  даже  без
диплома.
   Бордо  звучало  чертовски   заманчиво,   помнишь   тех   девочек?   Они
договорились, что как только Глен выйдет, он позвонит миссис Ольсен, чтобы
та принесла сюда бумаги Джо, они лежат в сигарной  коробке  под  подушкой.
Когда их наконец вызвали на  допрос,  Глена  сразу  же  отпустили,  а  Джо
сказали, что его отпустят, как только он предъявит свои бумаги, но что они
должны немедленно явиться на  призыв,  даже  если  они  и  освобождены  от
воинской повинности.
   - Как-никак, ребята, а у нас сейчас война,  не  забывайте  об  этом,  -
сказал им инспектор.
   - Ясное дело, - сказал Джо.
   Миссис Ольсен прилетела с бумагами Джо, и  Джо  побежал  в  контору,  в
Ист-Нью-Йорк, и его взяли  боцманом.  Шкипером  был  Бен  Тарбелл,  первый
помощник с "Хиггинботема". Джо хотел съездить к Делл в Норфолк -  черта  с
два, нет времени околачиваться на суше. Он только и смог, что  послать  ей
шестьдесят долларов, которые занял у Глена. У него даже не хватало времени
поволноваться из-за этого, так как наутро они вышли в море с  запечатанным
приказом, где им встретиться с караваном.
   Идти караваном было  не  так  плохо.  Флотские  офицеры  с  эсминцев  и
"Салема", который вел караван, задирали нос,  торговые  капитаны  дразнили
друг друга сигналами. Забавное было  зрелище  -  по  всему  Атлантическому
океану длинные вереницы грузовых судов, покрытых серыми и белыми  пятнами,
словно вывески парикмахерских. В караване были старые калоши, на которых в
мирное время ни один нормальный человек не решился бы отправиться  даже  в
Статен-Айленд, а одно новое деревянное, кое-как сколоченное - кому-то надо
было зашибить монету - суденышко Судового ведомства  так  текло,  что  его
пришлось бросить на полпути.
   Джо и Глен подолгу курили трубки и судачили в каюте Глена. Они  решили,
что все, что делается на суше, гроша медного не стоит и  что  единственное
подходящее для них место - это синее море. Джо  осточертело  собачиться  с
командой, набранной из какого-то сброда. Как только они попали  в  "зону",
все суда пошли зигзагом, и у всех душа ушла в пятки.  Джо  еще  никогда  в
жизни так не ругался. Каждые несколько часов начиналась ложная тревога  по
случаю  якобы  появившихся   подводных   лодок,   и   гидропланы   бросали
противолодочные бомбы, и ошалевшие артиллеристы палили по  старым  бочкам,
водорослям, солнечным зайчикам на воде. Когда они ночью вошли в Жиронду  -
перекрещивающиеся лучи прожекторов, и световые сигналы, и шныряющие кругом
патрульные катера, - у них отлегло на душе.
   Приятно было избавиться  от  грязных,  беспокойных  мулов  и  их  вони,
которой все было пропитано, и от  криков  и  брани  конюхов.  Глен  и  Джо
пробыли на берегу всего лишь несколько часов и не нашли Марселины и  Лулу.
Гаронна, с ее новыми, американского типа  железобетонными  дамбами,  стала
похожа на Делавэр. При выходе им пришлось  несколько  часов  простоять  на
якоре, покуда чинился паропровод, и  они  увидели,  как  патрульный  катер
тащит на буксире пять пароходных шлюпок, до отказа  набитых  народом:  как
видно, колбасники не зевали;
   На этот раз каравана не было. Они вышли в море  туманной  ночью.  Когда
один матрос появился на палубе с сигаретой в зубах,  помощник  уложил  его
одним ударом и сказал, что его, проклятого немецкого шпиона, арестуют, как
только они придут  домой.  Они  прошли  испанское  побережье  на  траверзе
Финистерры. Шкипер  только  что  повернул  на  юг,  как  вдруг  за  кормой
показался самый настоящий перископ. Шкипер сам стал за штурвал и крикнул в
трубку машинного отделения, чтобы там поднажали, да там мало что могли,  и
артиллеристы пошли палить вовсю.
   Перископ исчез, но часа через два они  нагнали  какое-то  бочкообразное
судно, что-то вроде кеча - должно быть,  испанское  рыболовное,  шедшее  к
берегу, вероятно в Виго; оно бежало под ветер,  поставив  лисели  с  обеих
сторон. Только  они  прошли  у  него  под  кормой,  как  раздался  грохот,
потрясший судно, и столб воды обрушился на них, залив  всех,  кто  был  на
мостике.  Все  заработало,  как  часовой  механизм.  Залило  только   одно
отделение. К счастью,  в  кубрике  никого  не  было,  вся  команда  надела
спасательные пояса и находилась  на  средней  палубе.  "Чеманг"  чуть  сел
носом, больше ничего не произошло. Артиллеристы уверяли, что это тот самый
старый черный кеч, перерезавший им нос, пустил в них мину, и отправил  ему
вдогонку два-три снаряда, но их так валяло, что ни  один  из  снарядов  не
попал в цель. Кеч скрылся за островком, закрывающим  вход  на  рейд  Виго.
"Чеманг" пополз дальше самым малым ходом.
   К тому времени, когда они вошли в  канал  напротив  города  Виго,  вода
показалась еще в одном отделении, а в машинном  она  поднялась  на  четыре
фута. Пришлось посадить судно на песчаную банку справа от города.
   И вот они опять были на берегу; они  стояли  со  своими  мешками  перед
дверью консульства и ждали, покуда консул искал им пристанище. Консул  был
испанец и говорил по-английски не так хорошо, как  ему  следовало  бы,  но
принял он их отлично. Либеральная партия города Виго пригласила офицеров и
команду на бой быков, имеющий быть после обеда. Новая  канитель  -  шкипер
получил каблограмму:  передать  судно  агентам  Гомеса  и  Кo  в  Бильбао,
купивших его, как оно было, и вновь проведших его по регистру;
   Когда они явились на бой быков, в  толпе  многие  приветствовали  их  и
орали: "Viva los aliados!", а другие зашикали и закричали:  "Viva  Maura!"
["Да здравствуют союзники!" и "Да здравствует  Маура!"  (исп.)].  Они  уже
решили, что сейчас начнется драка, но тут вывели быка, и все  успокоились.
Ужасно  много  было  крови,  но  ребята  в  куртках   с   блестками   были
замечательные ловкачи, а публика, окружавшая американцев, все время  поила
их вином из маленьких черных мехов и передавала  из  рук  в  руки  бутылки
коньяку,  так  что  вся  команда  здорово  надралась,  и  Джо  все   время
приходилось  сдерживать  ребят.  Потом  местное  общество  друзей  Антанты
чествовало офицеров банкетом и целая  банда  каких-то  типов  с  mostachos
[усами (исп.)] произносила пламенные речи, которых  никто  не  понимал,  и
американцы кричали "ура!" и пели "Янки идут", и "Не тушите огонь в  родном
очаге", и "Мы едем на выставку в  Гамбург".  Старший  механик,  старик  по
имени Мак-Джилликеди, показывал карточные фокусы, и вообще  вечер  удался.
Джо и Глен спали вместе в гостинице. Тамошняя служанка была  очень  хороша
собой, но не позволила им шалить.
   - Знаешь, Джо, - сказал Глен, укладываясь спать, - хорошая штука -  эта
война.
   - Крепкий удар, - сказал Джо.
   - Не просто удар, гол, - сказал Глен.
   Они две недели проторчали в Виго, покуда власти  спорили,  как  с  ними
быть, и им это здорово надоело. Потом их погрузили в поезд и  отправили  в
Гибралтар; там их должен был принять на борт пароход  Судового  ведомства.
Три дня они ехали в поезде и спали на жестких скамьях.  Вся  Испания  была
одна сплошная цепь огромных пыльных гор. В Мадриде они пересели  в  другой
поезд, и в  Севилье  тоже,  и  каждый  раз  являлся  какой-нибудь  тип  из
консульства и занимался ими. Когда они прибыли в Севилью, выяснилось,  что
их повезут в Альхесирас, а не в Гибралтар.
   Когда они прибыли в Альхесирас, выяснилось, что там никто о них понятия
не имеет. Они расположились в консульстве, покуда консул телеграфировал во
все концы, и в результате нанял два грузовика и отправил их в Кадикс. Ну и
страна  же  была  эта  Испания,  сплошь  скалы,  да  вино,  да   грудастые
черноглазые женщины, да оливковые деревья. Когда  они  прибыли  в  Кадикс,
консульский агент уже поджидал их  с  телеграммой  в  руке.  Нефтеналивное
судно "Золотая раковина" ждало их в Альхесирасе, чтобы принять их на борт;
стало быть, они поехали обратно  на  грузовиках,  подскакивая  на  жестких
скамьях, и лица у них были все в пыли, и рты полны пыли, и в  карманах  ни
гроша на выпивку. Когда в три часа светлой  лунной  ночью  они  попали  на
"Золотую раковину", многие ребята уже так устали, что повалились и заснули
прямо на палубе, положив голову на вещевые мешки.


   "Золотая раковина" высадила  их  в  Перт-Амбой  в  конце  октября.  Джо
подучил причитавшееся ему жалованье и ближайшим поездом поехал в  Норфолк.
Ему надоело собачиться  со  сбродом,  населявшим  кубрик.  К  черту,  пора
развязаться с морем: он устроится на суше и заживет тихой семейной жизнью.
   Он почувствовал себя чудесно, когда паром отвалил от мыса Чарлз, прошел
мели Рипранс и из  залива,  покрытого  пенными  гребнями,  вошел  в  тихую
коричневую воду  Хэмптонского  рейда,  полного  кораблей:  четыре  больших
эскадренных броненосца на якоре, шмыгающие взад и вперед эсминцы  и  белый
таможенный крейсер, камуфлированные грузовые пароходы и угольщики, караван
красных,  сцепленных  между  собой  военных  транспортов.  Был  сверкающий
осенний день. Джо чувствовал  себя  хорошо:  в  кармане  триста  пятьдесят
долларов. На нем хороший костюм, он сильно загорел  и  только  что  хорошо
пообедал. Черт возьми, теперь бы еще чуточку  любви.  Может  быть,  у  них
будет ребенок.
   Норфолк, надо сказать, сильно переменился. Все  в  новеньких  мундирах,
уличные ораторы на  углу  Главной  и  Гранби,  плакаты  Займа  свободы  на
столбах, оркестры играют. Идя с парома, он  с  трудом  узнавал  город.  Он
написал Делл, что скоро приедет, но  все-таки  волновался  от  предстоящей
встречи, он последнее время не имел от нее  писем.  У  него  был  ключ  от
двери, но он все-таки сначала постучал. В квартире никого не было.
   Он постоянно представлял себе, как она побежит ему навстречу.  Впрочем,
еще только четыре часа, она, должно быть, в конторе. Должно  быть,  с  ней
живет подруга, какой беспорядок в  квартире.  На  веревке  сушится  нижнее
белье, на всех стульях разбросана одежда, на столе коробка с  недоеденными
конфетами... Ага, должно быть, у них вчера была вечеринка. Половина кекса,
стаканы, в которых вчера было вино, куча папиросных окурков на  подносе  и
даже окурок сигары. Ну да, конечно, у нее были гости. Он пошел в ванную, и
побрился, и чуточку почистился. Определенно Делл  всегда  имела  успех,  у
нее, наверно, были друзья, играли в карты и тому подобное. В ванной лежали
карандаши для губ и коробка румян, краны были обсыпаны пудрой. Джо