Лион Фейхтвангер.
    Мудрость чудака, или Смерть и преображение Жан-Жака Руссо

   -----------------------------------------------------------------------
   Пер. с нем. - И.Горкина, И.Горкин.
   Кишинев, "Литература артистикэ", 1982.
   OCR & spellcheck by HarryFan, 3 August 2001
   -----------------------------------------------------------------------



                                     Великие люди - это метеоры, сами себя
                                  сжигающие, дабы осветить мир.
                                                                  Наполеон


ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ПОСЛЕДНИЕ ДНИ ЖАН-ЖАКА

                             Из слепых слепые - это сыны богов.
                             Ибо ведомо человеку, где строить свое жилище,
                             А зверю - свое логово.
                             Только неискушенным душам
                             Ниспослан изъян,
                             Дабы не знали они пути своего.
                                                                Гельдерлин


1. ЖЕЛАННЫЙ ГОСТЬ

   После завтрака, как всегда по утрам,  мосье  де  Жирарден  просматривал
почту; читал он без особого внимания, больше - из чувства долга.
   Вдруг лицо его оживилось, как от радостной неожиданности.
   Неужели? Возможно ли?  Мосье  де  Жирарден  и  надеяться  не  смел.  Но
сомнений быть не может, благая весть у него в  руках:  Жан-Жак  приезжает!
Вот здесь об этом сказано, друг Лебег пишет: высокочтимый муж,  величайший
из современников, Жан-Жак Руссо приезжает!
   С письмом в руках мосье де Жирарден ходит из угла в угол, снова и снова
его перечитывает.
   Философия  Жан-Жака  глубоко  проникла  в  жизнь  мосье  де  Жирардена.
Рене-Луи маркиз де Жирарден, граф де Вовре и де Брежи, сеньор  Эрменонвиля
и владелец ряда других поместий и недвижимостей,  служил  в  Люневиле  при
дворе польского короля первым камергером и  начальником  лейб-гвардии.  Он
жил полнокровной  жизнью,  вызывавшей  всеобщую  зависть.  Но  стоило  ему
примерно  лет  двенадцать  назад  познакомиться  с  творениями  женевского
гражданина Жан-Жака - и он увидел всю тщету своей  жизни;  подобно  многим
другим, ему открылся смысл существования. Цивилизация  растлила  мир;  кто
хочет  освободиться  от  мучительного   чувства   опустошенности,   должен
вернуться к простоте, к природе. И маркиз покинул двор в  Люневиле,  решив
отныне  строить  свою  жизнь  в  духе  учения   Жан-Жака.   Он   отстаивал
политические  новшества,  которые  проповедовал  учитель  в  своей   книге
"Общественный договор", он воспитывал своего сына и наследника Фернана  по
принципам, провозглашенным Жан-Жаком в его педагогическом романе  "Эмиль",
а в своем поместье Эрменонвиль он точно  воспроизвел  ландшафт,  описанный
Жан-Жаком в любовном романе "Новая Элоиза".
   Сам Жан-Жак вот  уже  много  лет  снова  жил  в  Париже,  приговоренный
правительственным указом к изгнанию,  терпимый  по  молчаливому  согласию.
Сблизиться с великим учителем, обмениваться с ним  мыслями,  беседовать  -
было  заветным  желанием  мосье  де  Жирардена.   Но   Жан-Жак   отличался
нелюдимостью,  маркизу  привелось  лишь  однажды,  несколько  лет   назад,
посетить его.
   И вот разнесся слух, что Жан-Жак, утомленный  многочисленными  тяготами
парижской жизни, ищет спокойного пристанища в сельской, обстановке.  Мосье
де  Жирарден  в  сердечном  и  почтительном  письме  предложил  ему   свое
гостеприимство, а доктора Лебега, их общего друга, просил в должном  свете
представить   Жан-Жаку   все   преимущества   Эрменонвиля.    Но    многие
высокопоставленные господа  оспаривали  честь  принять  у  себя  Жан-Жака;
маркиз знал об этом и почти не надеялся на успех. И вот выбор учителя  все
же пал на него.
   Ему хотелось тотчас же поделиться с Фернаном огромным счастьем, которое
ожидало замок Эрменонвиль. Но он не разрешил себе этого. В его сердце жили
свободолюбивые идеи Жан-Жака, однако годы военной службы выработали в  нем
привычку к дисциплине, строгое  чувство  долга.  После  завтрака  следовал
обход владений. Так у него издавна заведено, ничего не изменит он и в  это
утро. Он отложил радостный разговор с сыном.
   Мосье де Жирарден - высокий, сухощавый человек лет пятидесяти  -  надел
плоскую шляпу с узкими полями и  взял  в  руки  длинную  гибкую  трость  с
золотым набалдашником. Так, по-сельски просто одетый, в долгополом кафтане
и коротких сапогах, он вышел из дому.  Немногочисленная  свита  тотчас  же
присоединилась к нему: управляющий, старший садовник, один из слуг.
   Ежедневный обход парка принадлежал к излюбленнейшим  занятиям  Рене  де
Жирардена.  А  сегодня,  представляя  себе  в  этих  садах  Жан-Жака,   от
присутствия которого они обретут высший смысл,  он  с  удвоенной  радостью
совершал свой обход.
   Мосье де Жирарден на основе учения Жан-Жака написал обстоятельный  труд
"Руководство по архитектуре ландшафта", а  парк,  разбитый  вокруг  замка,
являлся претворением в жизнь его теорий. В  противоположность  вымеренным,
подстриженным садам Версаля, Эрменонвильский парк призван был возбуждать в
душе человека, гуляющего по его аллеям,  повышенное  ощущение  близости  к
природе. К природе во всем ее многообразии. Бархатистые лужайки,  дремучие
чащи,   стремительный   водопад,   смиренный   ручей   и    меланхолически
очаровательное озеро, величественный, суровый горный пейзаж  и  прелестная
долина - все было собрано в этом парке, и гуляющий мог по желанию  выбрать
себе пейзаж, который отвечал бы  его  настроению.  Были  здесь  и  уголки,
напоминавшие о прошлом, о вечном. Тут и там разбросанные  небольшие  храмы
или руины приводили на память великую эпоху Греции и Рима, а вырезанные на
спинках скамей,  на  стволах  деревьев  или  выгравированные  на  колоннах
всякого рода классические и современные изречения говорили  о  связи  всех
этих памятных мест с историей духа.
   В этот мир маркиз погружался изо дня в день, внимательно  приглядывался
ко всему, оценивал. Многое он уже осуществил; но  то  и  дело  обнаруживал
недостатки, находил в  завершенном  несоответствие  с  задуманным,  и  это
служило  источником  вечных  терзаний  и   ежедневных   радостей.   Жестом
полководца он взмахивал  длинной,  гибкой  тростью  и  отдавал  приказания
садовникам и строителям, легонько дотрагиваясь до предмета, о котором  шла
речь, или похлопывая по плечам  своих  людей.  "Отец  Колотушка"  называли
своего добродушного и деспотического хозяина его  работники.  Сегодня  его
взгляд был еще придирчивее, чем всегда, его энергия  еще  напористей,  ибо
ему предстояло отдать свое детище  на  суд  Жан-Жака.  Он  шел  по  берегу
небольшого озера; в иллюзорной дали высился  на  холме  миниатюрный  храм.
Храм философии. Мосье  де  Жирарден  пересек  приветливые  мирные  луга  с
пасущимися стадами, вышел на Аллею грез и по лесной  тропинке  поднялся  к
суровым  Скалам  уединения.  Полюбовался  открывавшейся   отсюда   широкой
красочной панорамой. Он  был  уверен:  этот  мир,  созданный  его  руками,
выдержит испытание перед взором судьи, сотворившего его в своих мечтах.
   И какое милосердное провидение подсказало ему,  Жирардену,  три  недели
назад  идею  построить  шале,  швейцарскую  хижину.  Маркиз  направился  к
строительной площадке. Да, работы шли  хорошо.  Жан-Жаку  некоторое  время
придется пожить в Летнем доме, но потом он сможет переселиться  в  хижину.
Она строилась на пологом склоне, покрытом лугами, а за лугами шумела почти
нетронутая человеческой рукой зеленая густая роща. Это  были  кущи  "Новой
Элоизы". Кларанский рай. Жан-Жак будет жить в окружении такой же  природы,
среди которой живут герои его немеркнущего творения - Сен-Пре и Юлия.
   Маркиз закончил обход. Теперь он мог доставить себе  огромную  радость:
сообщить сыну о предстоящем приезде Жан-Жака.
   Он послал за сыном. Фернан пришел.  Семнадцатилетний  Фернан,  носивший
как наследник эрменонвильского сеньора титул графа  Брежи,  был  одет  еще
проще маркиза: вместо полагающегося роскошного кафтана и золотом расшитого
камзола на нем была открытая рубашка.
   - Граф Фернан, - торжественно произнес отец, обращаясь к  вопросительно
глядевшему на него сыну. - Радостная весть! Приезжает наш друг  и  учитель
Жан-Жак. Отныне он будет жить в Эрменонвиле.
   Черные  большие  глаза  юноши  вспыхнули  таким  восторгом,  что   отец
умилился.
   - Ну, мой мальчик, скажи, хорошо я все это устроил? Угодил  я  тебе?  -
сказал он, стараясь шутливым тоном прикрыть свое волнение.
   Фернан ответил с трудом, растроганным голосом:
   - Благодарю вас, батюшка. Благодарю, благодарю!
   И он убежал в лес, начинавшийся там, где кончались сады.  В  лесу  была
укромная  лужайка,  куда  он  прибегал,   когда   чувствовал   потребность
справиться с каким-нибудь переживанием.  Он  бросился  в  мох  под  старой
сосной, его закадычным другом. Отдался своим мыслям.
   Да, отец хорошо все это устроил. Но если Жан-Жак решился приехать,  так
это великий триумф самого Фернана. Ведь  Жан-Жак,  -  хотя  это,  конечно,
глубокая тайна, - его друг. Когда в Париже отцу посчастливилось проникнуть
в дом нелюдимого философа, он взял с собой и Фернана. Они  привезли  ноты,
чтобы отдать их Жан-Жаку в переписку. Это была одна из причуд учителя:  не
желая превращать свою философию в источник существования,  он  предпочитал
зарабатывать на жизнь ремеслом - перепиской нот.  И  вот  там,  в  скромно
обставленной квартире на улице Плятриер, на пятом этаже,  Фернан  очутился
перед тщедушным человеком: он погрузил свой взгляд в глаза, в которых были
бог и правда, он был потрясен простотой величайшего  из  современников.  И
тогда он набрался  смелости  и  заговорил.  Сказал,  что  ранняя  редакция
небольшой оперы Жан-Жака "Деревенский колдун"  нравится  ему  больше,  чем
новая, в которой она идет теперь на  сцене  Парижской  оперы.  Но  Жан-Жак
улыбнулся мудро, мягко и горько и  ответил,  что  молодой  человек,  может
быть, и прав, в новой редакции немало приукрашенного и искусственного,  но
есть свои соображения, почему опера ставится в этой редакции. Потом Фернан
- именно  он,  как  было  условлено,  а  не  отец  -  пришел  вторично  за
переписанными нотами, и опять Жан-Жак говорил с ним. И разрешил ему прийти
в третий раз. Да, три раза беседовал Фернан с учителем. Нет сомнений, если
Жан-Жак приезжает теперь в Эрменонвиль, то не ради отца:  он  приезжает  к
нему, Фернану.
   Сердце готова было выскочить у него из груди от  радости,  он  испускал
ликующие крики, а на лужайке  было  чудесное  эхо.  Он  кричал:  "Жан-Жак!
Слышишь, лес, мы увидим Жан-Жака!" Он кричал: "Добро пожаловать, Жан-Жак!"
- и "Жан-Жак! Жан-Жак!" - стократно вторило эхо.
   Но ему  мало  было  поделиться  своей  радостью  с  деревьями.  Они  не
понимали, что Жан-Жак приезжает к нему, к нему!  Он  должен  открыть  свою
гордую тайну человеку, который поймет его.
   Он поскакал верхом в замок Латур, к своей подруге Жильберте.  Поскакал,
как был, в открытой рубашке, без парика, его темные волосы развевались  на
ветру. Долговязый, худой юноша с крупным характерным  носом  на  костистом
лице, с большим адамовым яблоком на длинной шее был  некрасив,  но  черные
одухотворенные глаза делали его красивым.
   Прискакав в замок Латур, он тотчас побежал к Жильберте. Он нашел  ее  в
обществе английской гувернантки, танцмейстера и воспитательницы. Жильберта
была в бальном платье и брала урок танцев.
   Жильберта Робинэ  де  Латур  была  незаконной  дочерью  очень  богатого
господина из новых дворян и безвестной актрисы. Родители ее  умерли  рано,
опеку над ней взял дед. Владелец огромного состояния, генеральный откупщик
податей Робинэ, привязался к ребенку; он удочерил Жильберту  и  сделал  ее
наследницей всего своего состояния. Фернана и Жильберту  связывала  тесная
дружба. Маркиз не одобрял сближения  сына  с  девушкой,  принадлежавшей  к
второразрядной знати, да к тому же еще  сомнительного  происхождения.  Ему
неприятна была мысль о необходимости просить у короля разрешения  на  брак
его первенца, ибо, если не будет согласия короля на  этот  неравный  брак,
граф Фернан и его потомство потеряют право на владение Эрменонвилем  и  на
другие привилегии. Однако Жирарден подавил  свое  недовольство,  не  желая
поступать вразрез с философией Жан-Жака, Но уж если он пошел на то,  чтобы
взять Жильберту в свою семью, он хочет принять участие в ее воспитании.  О
границах этого участия было много долгих  споров  с  умным  и  насмешливым
дедом Жильберты, генеральным откупщиком податей  Робинэ.  Фернан  нравился
Робинэ, и его забавляла возможность выдать свою незаконнорожденную  внучку
за отпрыска старинного аристократического рода; однако позволять кому-либо
вмешиваться в ее воспитание он не желал. Он знал Руссо, находил  его  идеи
интересной темой для беседы, но считал их утопическими и  подтрунивал  над
преклонением Жирарденов перед человеком, который хотел бы всех  превратить
в канадских дикарей. Робинэ  не  возражал  против  того,  чтобы  Жильберта
облачалась иной раз в крестьянское платье из грубой  ткани,  от  случая  к
случаю разрешал ей прогуляться в замок Эрменонвиль  пешком  или  поскакать
туда верхом на лошади, в мужском костюме, амазонкой. А вообще-то  как  там
ни восхищайся идеями Руссо, но Жильберта пусть ведет  себя,  как  подобает
молодой девушке из высшего круга.
   Кроме того, в этом году ей предстояло вступить в свет, и  мосье  Робинэ
пригласил  учителей,  чтобы  обучить  внучку  сложному  этикету,  согласно
строгим требованиям салонов и бальных зал.
   Фернан застал ее как раз в момент, когда шел один из таких уроков.  Ему
показалось, что парижский бальный туалет уродует рослую,  свежую  девушку;
ее крупное, румяное, оживленное лицо было гораздо естественнее без  пудры,
а большой веселый рот намного красивее без мушек над ним. Но ему  пришлось
смириться с тем, что его подругу и любимую так вырядили. Ничего другого не
оставалось, как с досадой усесться у стены, смотреть и ждать.
   Жильберта по его лицу мгновенно поняла, что произошло нечто из ряда вон
выходящее. Она-взяла на себя ответ  перед  дедом,  склонилась  в  глубоком
реверансе, которому ее  только  что  обучили,  сказала  учителю  танцев  и
воспитательницам:
   -  Простите,  уважаемые  дамы  и  господа,  -  повернулась   спиной   к
растерявшимся  наставникам,  взяла  Фернана  под  руку  и  повела  в  свой
небольшой будуар.
   Но выйти из роли светской дамы ей удалось не сразу.  Она  величественно
опустилась на софу, а ему указала  на  маленький  позолоченный  стул.  Так
сидели  они  друг  против  друга,  он  -  в  своей  открытой   рубашке   и
грубошерстных штанах, она - в блестящем бальном туалете. Парча трогательно
оттеняла ее плечи; густые темно-русые волосы, уложенные в высокую прическу
над круглым, детским, несколько своевольным лбом, были обсыпаны пудрой.
   - Что случилось, Фернан? - спросила она.
   - Жан-Жак приезжает. Он теперь будет  жить  в  Эрменонвиле,  -  ответил
юноша.
   И тотчас же - он попросту не мог дольше сдерживать себя -  выпалил  всю
свою гордую тайну. Рассказал, подчеркивая их значение,  о  трех  парижских
встречах с учителем, восклицал, торжествуя:
   - Он приезжает ко мне! Жан-Жак приезжает! Приезжает ради меня!
   Он не мог усидеть на своем позолоченном  стульчике.  Бегал  из  угла  в
угол. Восторженные фразы, обгоняя одна другую, слетали с его губ. Отец при
всей широте и восприимчивости своей натуры вобрал в себя слишком много  от
растленных идей Версаля и Люневиля. Учение  Жан-Жака  нельзя  написать  на
однажды уже исписанной бумаге. Только они, молодые, до конца понимают  его
замечательные, ясные и все же такие новые мысли и  чувства.  В  английских
колониях Америки,  в  этой  молодой  стране,  борцы  за  свободу  намерены
претворить в жизнь принципы Жан-Жаковой философии. Если  Жильберте  и  ему
будет позволено дышать одним воздухом с учителем, если им  даровано  будет
неизъяснимое счастье ежедневно слышать его милый глуховатый голос, то  это
вольет в них такие силы, что они смогут вместе с  другими  строить  новую.
Францию в духе Жан-Жака.
   Жильберта слушала. Она прожила свои детские годы с  матерью,  актрисой,
на ее долю выпало немало превратностей судьбы. От матери она  унаследовала
здравый  практический  ум,  и  от  деда  ей  также   приходилось   слышать
приправленные грубоватым юмором реалистические суждения. Ее глаза смотрели
на мир трезвее, чем глаза Жирарденов,  они  лучше  различали  грань  между
грезой и действительностью. И, глядя, как Фернан в своем вызывающе простом
костюме, с прыгающим вверх и  вниз  кадыком  на  длинной  обнаженной  шее,
неуклюже размахивая длинными руками, носится  по  изысканно  обставленному
будуару, она, разумеется,  отлично  видела  комичность  ситуации.  Но  она
видела и мечтательные, устремленные вдаль глаза Фернана,  его  характерный
нос с горбинкой, слышала его  взволнованный  голос,  знала,  что  означает
предстоящий приезд Жан-Жака для ее доброго, умного,  смелого,  горящего  в
огне адского честолюбия друга, и не улыбнулась  этому  безбрежному  потоку
восторгов.
   Красноречие и обаяние Жан-Жака, чувства "Новой Элоизы" нашли отклик и в
ней, она с величайшим любопытством и интересом  ждала  встречи  с  творцом
этого произведения. И как  это  будет  замечательно,  если  в  Сен-Вигоре,
поместье деда под Версалем, куда она поедет  через  некоторое  время,  она
сможет рассказывать  придворным  кавалерам  и  дамам  о  своих  беседах  с
величайшим писателем века.
   Фернан предложил отправиться в Эрменонвиль и там, на лоне  Жан  Жаковой
природы, почитать вместе  "Новую  Элоизу",  как  они  иногда  это  делали.
Жильберта тотчас же согласилась.
   Она переоделась, и теперь оба были в костюмах,  гармонирующих  с  миром
героев Жан-Жака. Верхом  отправились  они  в  Эрменонвиль.  Они  читали  о
чистой, глубокой, горячей любви Юлии к Сен-Пре и Сен-Пре к Юлии. Они  сами
были Юлией и Сен-Пре, они целовались, далекие от пошлого жеманства двора и
города Парижа, они были безотчетно счастливы.



2. ЖЕНА ЖАН-ЖАКА

   Доктор  Лебег  приехал  в  Эрменонвиль,  чтобы  осведомить  маркиза   о
пожеланиях и особенностях Жан-Жака.
   Знаменитый врач был в дружбе и с  Жан-Жаком  и  с  Жирарденом.  Жан-Жак
доверял ему, потому что Лебег не увлекался модной медициной  и  боролся  с
болезнями не вопреки природе, а в союзе с ней. Лебег  рассказал,  как  ему
удалось склонить Жан-Жака  к  переезду  в  Эрменонвиль.  Прежде  всего  он
завоевал согласие женщин. В повседневном быту  Жан-Жак  зависит  от  жены,
Терезы, а та, в свою очередь, слепо идет на поводу у матери, старой  мадам
Левассер. Старуха жадна к деньгам, и он,  Лебег,  подкупал  ее  небольшими
подношениями. Кроме того, он пообещал, что  маркиз  пришлет  своих  людей,
чтобы перевезти домашнюю обстановку и утварь, а сама мадам Левассер  будет
вознаграждена за хлопоты,  связанные  с  переездом.  Он,  Лебег,  советует
маркизу немедленно  отправить  старухе  пятьдесят  ливров  на  предстоящие
расходы. Если все будет благополучно,  так  на  следующей  неделе  приедет
сначала Жан-Жак, а через некоторое время,  закончив  хлопоты  с  парижской
квартирой, за ним последуют жена и теща.
   Для маркиза и Фернана наступили дни ожидания. Но прошла  неделя  и  еще
несколько дней, а Жан-Жака все не было.  Потом  маркиз  получил  письмо  с
просьбой прислать в Париж лошадей и слуг для переезда.
   Прибыла мебель, приехали обе женщины, Тереза и ее мать. Но Жан-Жака все
не было.
   Мосье де Жирарден недоумевал. Разве доктор Лебег не объяснил  ему,  что
первым прибудет Жан-Жак, а уж затем обе женщины? Они и сами были удивлены:
Жан-Жак  покинул  Париж  несколько  дней  назад.  Но   особенно   они   не
тревожились. Этот чудаковатый человек, говорили они, часто идет  в  обход,
вместо того чтобы идти прямо; вероятно, он где-то бродит; ничего, явится.