-Жак тотчас же  догадался,
что это и есть та самая пастушья хижина, которая предназначена  для  него,
тот самый швейцарский домик, о котором говорил маркиз. Издали  Жан-Жак  не
различал отдельные лица, но ему показалось, что там был и Жирарден  и  что
теперь Жирарден ушел, скромно скрывшись из виду, потому что  он,  Жан-Жак,
приближался. Жан-Жак улыбнулся, тронутый чуткостью маркиза.
   Он присел на пень и задумчиво глядел, как строится уютный домик,  приют
его старости, строится на клочке земли, превращенной в мир "Новой Элоизы".
Времена  смешались:  далекое  светлое  прошлое,   в   грезах   протекающее
настоящее, предчувствие тихих дней будущего в этом маленьком домике.
   Долго сидел он так,  без  страстей,  без  желаний,  счастливый.  Солнце
поднялось высоко, он потерял счет времени.
   Когда он вернулся в Летний дом, оказалось, что жаркое пересохло.  Мадам
Левассер ворчала, Тереза не ворчала, но видно было, что ей  жаль  вкусного
обеда, который перестоялся.



5. ФЕРНАН - УЧЕНИК ЖАН-ЖАКА

   Мадам Левассер с гордостью сообщила маркизу, что она  уговорила  своего
уважаемого зятя принять приглашение  мосье  де  Жирардена  завтра  у  него
отужинать. Это было не так-то просто.
   Мадам Левассер лгала. Жан-Жак, тронутый видом швейцарского домика и еще
больше - удивительной чуткостью и скромностью Жирардена, без  ее  уговоров
сказал, что завтра вечером он нанесет визит маркизу.
   В  замке  царило  праздничное  оживление.  Наставник  Фернана,   робкий
эльзасец мосье  Гербер,  был  взволнован  не  менее  остальных.  Фернан  с
разрешения  отца  послал  слугу  в  Латур:  Жильберта  непременно   должна
разделить с ним счастье сегодняшнего события.
   Жан-Жака  встретили  у  парадного  подъезда.  Руссо  был   педантически
аккуратно одет в  скромный  сюртук  горожанина  и  держал  себя  просто  и
приветливо. Сердечно поздоровался с Фернаном и  внимательно  посмотрел  на
Жильберту и мосье Гербера, которых еще не знал.  Он  даже  подошел  к  ним
поближе, чтобы лучше разглядеть; он был близорук, но  когда  доктор  Лебег
посоветовал ему носить  очки  или  пользоваться  лорнетом,  он  с  досадой
отмахнулся от него. Природа знает, почему  она  того  или  иного  наделяет
слабым зрением. Не следует быть умнее природы.
   Во встрече гостя принимала участие рыжая ирландская  собака  из  породы
легавых, красивая,  длинношерстая.  Она  с  радостным,  возбужденным  лаем
наскакивала на Жан-Жака, прыгала вокруг него,  и  когда  он  ее  погладил,
ласково что-то приговаривая, с видимым удовольствием приняла это.
   - Батюшка привез мне Леди из Англии, - сказал Фернан.
   - О, он привез вам чрезвычайно ценное и красивое животное, - со знанием
дела ответил, улыбаясь, Жан-Жак.
   Замок Эрменонвиль  был  обставлен  солидно,  со  вкусом,  без  излишней
роскоши. Особенно понравилась Жан-Жаку музыкальная комната  со  множеством
инструментов, пультов, нот.
   Он начал рассказывать о своей прогулке и в присутствии всего  общества,
-  как  радостно  забилось  сердце  у  маркиза!  -  с  полным   пониманием
превозносил красоты парка. Он все  увидел,  даже  надписи.  Упомянул  и  о
строящемся швейцарском  домике  и  сам  теперь  назвал  весь  этот  уголок
"Кларанским раем".
   Когда встали из-за стола и  маркиз  спросил,  не  пожелает  ли  Жан-Жак
немножко помузицировать, он  без  всякого  жеманства  сел  за  фортепиано,
похвалил прекрасный  инструмент,  играл  и  пел  "Я  жду,  не  дождусь"  и
"Влюбляйтесь, влюбляйтесь в пятнадцать лет!". Он спел еще много маленьких,
нежных, наивных народных песенок, переложенных им на музыку; голос у  него
был грудной, немного усталый, но теплого, задушевного тембра.
   - Хватит, - прервал он себя наконец. - Хорошо было бы  услышать  теперь
молодой голос, - обратился он к Жирардену.
   - Пригласите мадемуазель де Латур что-либо спеть, батюшка, -  отважился
предложить Фернан. Отец, хорошо расположенный, ответил:
   - Если тебе  этого  хочется,  граф,  -  и  склонился  в  поклоне  перед
Жильбертой.
   Жан-Жак несколько разочаровал Жильберту.  Подчеркнутая  скромность  его
костюма показалась ей нарочитой, а когда он почти вплотную  приближался  к
собеседнику, глядя в упор, она едва удерживалась от  смеха.  Да  он  и  не
высказал ни  одной  сколько-нибудь  значительной  мысли.  Нет,  знаменитый
человек не произвел на нее впечатления.
   Приглашенная маркизом, она без всякой застенчивости спросила  Жан-Жака,
не споет ли он с ней свой дуэт "Там, в глубине долины  счастья".  Учитель,
изумленный такой непочтительностью, уставился на  высокую  свежую  девушку
своими большими близорукими глазами.
   - Сегодня я петь больше не буду, мадемуазель, - сухо сказал он.
   Наступило неловкое молчание. Жильберта не обиделась, она взяла  в  руки
лютню и, выполняя просьбу, запела.
   Она пела о короле Генрихе и красавице  Габриели.  Это  была  солдатская
песня, которая стала как  бы  гимном  замка  Эрменонвиль.  Некогда  Генрих
Четвертый, или Великий, вместе  со  своей  прекрасной  подругой  Габриелью
д'Эстре часто посещал своего  друга  и  соратника  де  Вика  в  его  замке
Эрменонвиль. Башня, где она живала. Башня  Габриели,  хорошо  сохранилась,
сувениры, связанные с пребыванием Габриели и  короля,  были  во  множестве
рассеяны  по  всему  замку.  "Когда  король  Генрих  Четвертый",  -   пела
Жильберта, -

   Устал от побед наконец,
   Он сделал своею квартирой
   Излюбленный этот дворец.
   С красавицей Габриель
   Он здесь веселился не раз.
   И вспоминать об этом
   Нам радостно и сейчас.

   Жан-Жак молча прослушал песню. Фернану было  больно,  что  его  подруге
Жильберте не посчастливилось снискать похвалу учителя.
   Повернувшись к Фернану, он спросил:
   - И вы также занимаетесь музыкой, сударь?
   Фернан, смущаясь, сказал, что он немного обучался игре  на  фортепиано.
Не сказал он лишь того, что ему гораздо больше хотелось  учиться  игре  на
скрипке, но по каким-то соображениям маркиз не соглашался на  это.  Больше
того, когда он обнаружил, что Фернан тайно обучается у своего  воспитателя
Гербера, страстного скрипача, он  во  имя  поддержания  дисциплины  разбил
скрипку.
   Теперь, как бы оправдываясь перед  гостем,  маркиз  рассказал,  что  он
воспитывал  Фернана  по  принципам,  провозглашенным   Жан-Жаком   в   его
педагогическом романе  "Эмиль".  Чтобы  не  разнеживать  юного  графа,  он
заставлял его совершать большие прогулки пешком и даже  зимой  купаться  в
озере. Он следил также за тем, чтобы сын постоянно соприкасался с народом.
С этой целью Фернан обучался чтению, письму и счету у деревенского учителя
Филиппа Арле вместе с крестьянскими детьми из Эрменонвиля, в играх которых
мальчик также принимал участие.
   - Это, разумеется, не мешало его занятиям искусствами  и  науками.  Наш
милый ученый Гербер преподавал ему классическую литературу и основы этики,
а также немецкий язык, которым сам он, как эльзасец, превосходно  владеет.
- Жирарден отвесил легкий поклон в сторону мосье Гербера. - Я хотел, чтобы
сын мой читал и  понимал  чудесные  идиллии  великого  Геснера,  немецкого
Жан-Жака, на том языке, на котором они были прочувствованы и написаны.
   Тогда как мадемуазель де Латур своей развязностью пришлась не  по  душе
Жан-Жаку, к застенчивому Фернану, который стоял  рядом  с  отцом,  краснея
всякий раз, когда тот о нем заговаривал, капризное сердце  Жан-Жака  сразу
расположилось.
   - Так ведь молодой граф в десять раз ученее меня,  старика,  -  пошутил
Руссо. И, трепля по голове Леди,  которая  внимательно  смотрела  на  него
своими добрыми влажными глазами, он обратился к маркизу: - Тем  не  менее,
мне хотелось бы, если  разрешите,  принять  участие  в  воспитании  вашего
уважаемого сына и таким образом частично возместить плату за  квартиру.  Я
вам дела не испорчу, мосье Гербер. Я намерен  лишь,  если  молодому  графу
угодно иногда сопровождать меня в моих прогулках,  беседовать  с  ним  обо
всем, что придет в голову.
   Выражая величайшее  удовольствие  и  горячо  благодаря,  маркиз  принял
предложение учителя. Фернана захлестнула волна радости. Он  лишь  сожалел,
что учитель так холодно  отнесся  к  Жильберте.  А  самое  Жильберту  это,
видимо, мало трогало.
   Отныне Жан-Жак и Фернан часто гуляли вместе; обычно и Леди  увязывалась
за ними. Жан-Жак не обсуждал с Фернаном философских вопросов, но юноше все
его речи, даже когда обговорил  о  мелочах  повседневной  жизни,  казались
значительными.
   Вдвоем они вдоль и поперек исследовали парк и окрестности  Эрменонвиля,
обнаруживая на редкость много укромных  уголков  и  тайн.  Фернан  показал
Жан-Жаку  "свою"  лесную   лужайку.   Учителю   понравилась   ее   тишина,
уединенность.
   - На вашей лужайке должно быть великолепное эхо, -  сказал  он,  раньше
чем Фернан обратил  на  это  его  внимание,  и  тотчас  же  по-мальчишески
попробовал. - Большое спасибо, милый мой Фернан! - крикнул  он  в  сторону
леса. "Милый мой Фернан", - отозвалось эхо; впервые Жан-Жак  назвал  юношу
по имени, и Фернан радостно вспыхнул.
   - Я счастлив, мосье Жан-Жак! - крикнул он  в  сумеречную  чащу.  "Мосье
Жан-Жак", - ответил лес.
   - Жан-Жак ласково улыбнулся Фернану. А  затем  встал  и  крикнул  своим
грудным голосом:
   - Свобода и равенство!
   - Свобода и равенство! - крикнул Фернан, повернувшись в противоположную
сторону. "Свобода и равенство!" - откликнулось со всех сторон. Но на  этот
раз отклик был смятый, искаженный и грозный, и они больше не вызывали эхо.
   К молодым людям Жан-Жак не испытывал неприязни: они были еще  близки  к
природе и понимали его. В обществе Фернана Жан-Жак  веселился,  как  дитя.
Порой он больше ребячился,  чем  Фернан.  Когда  Фернан  собирал  для  его
канареек  их  любимый  корм:  немного  сочной  травы,  кошачьей  лапки   и
мокричника - мелкое красноватое растение, - этот  ожесточившийся  человек,
который не принимал подарков от знатных особ,  благодарил  его  с  видимой
радостью.
   Охотно, но  без  менторства  рассказывал  Жан-Жак  о  природе  и  жизни
растений. Ботаника - чудесная наука.  Опыт  и  знания  можно  приобретать,
гуляя. Жан-Жак составлял себе гербарий, он начал новый альбом,  в  котором
засушивал растения, собранные в Эрменонвиле. Фернан помогал ему засушивать
их. Позднее, говорил Жан-Жак, ему достаточно  будет  взглянуть  на  "флору
Эрменонвиля", и перед ним, как живые, встанут эти леса, долины и холмы.
   Без всякого перехода он заговаривал о  больших  проблемах:  о  границах
государственной  власти,  о  естественных  правах  человека,  о   разумном
общественном строе, не противоречащем природе человека.
   В дружбе с учителем Фернан видел осуществление  своей  заветной  мечты;
это было огромное счастье. Одно его огорчало. Он не решался делиться своим
счастьем с Жильбертой. Ведь она, наверное,  очень  страдает,  что  Жан-Жак
невзлюбил ее. Бережно выбирая слова, он утешал подругу.  Но  Жильберта  не
нуждалась в утешении. Крупной, сильной рукой  отмахнулась  она  от  причуд
капризного старика.
   - Меня трогают только его книги,  -  сказала  она.  -  Я  читаю  "Новую
Элоизу", и за нее я ему благодарна.
   А вообще говоря у Жильберты были совсем другие заботы. Ей предстояло на
некоторое время покинуть Латур. Она уезжала с дедушкой в его замечательное
поместье под Версалем, Сен-Вигор.  Мосье  Робинэ  пригласил  туда  большое
общество знатных кавалеров и дам, чтобы представить им Жильберту.  Позднее
он собирался с ней и в Париж, на одну-две недели.
   Весело  и  оживленно  рассказывала  она  Фернану  о  туалетах,  которые
готовились для нее,  демонстрировала  перед  ним  жесты  придворной  дамы,
танцевальные па,  реверансы  и  тысячи  других  премудростей,  которые  ей
предстояло усвоить.
   Фернан сам провел свои детские годы с отцом при дворе польского  короля
Станислава в Люневиле, да и  теперь  еще  отец  и  сын  Жирардены  нередко
показывались в Версале и Париже. Но Фернан,  обуреваемый  освободительными
идеями Жан-Жака, лишь с трудом подчинялся  пустому  хлопотливому  этикету,
всему стилю придворного  общества  и  парижских  салонов  с  их  бездушным
острословием, и не раз с горечью потешался над ними. Он  считал  достойным
подражания поступок Жан-Жака, когда тот после представления его нашумевшей
оперы "Деревенский колдун" не явился на аудиенцию к Людовику Пятнадцатому,
хотя знал, что его гордое отсутствие будет ему  стоить  твердой  ежегодной
пенсии.
   Жильберта не скрывала от Фернана, что  не  разделяет  его  неприязни  к
придворному обществу и парижским салонам. Она радовалась поездке в Париж и
Сен-Вигор. Его обижало, что предстоящая разлука не так глубоко ее волнует,
как он того ждал.  Она  заметила  это,  и  ей  захотелось  чем-нибудь  его
порадовать.
   Фернан рассказывал ей, что Жан-Жак часто  сидит  на  берегу  озера  под
старой  ивой  и,  устремив  взор  на  Остров  высоких   тополей,   грезит,
размышляет. На густо заросшем острове можно было расположиться так,  чтобы
видеть  Жан-Жака,  оставаясь  невидимым.  Жильберта   предложила   Фернану
спрятаться на острове и в тот час, когда Жан-Жак будет  сидеть  под  своей
ивой, устроить ему маленький концерт из песенок и романсов его  сочинения.
Так и сделали. Они играли  и  пели  дуэты  Жан-Жака  и  народные  мелодии.
Жильберта исполнила песню, которая звучала по всей Франции, ее можно  было
услышать и в салоне королевы, и в мансарде  модистки,  и  на  крестьянском
дворе:

   Веселые птицы, влюбленные стаи,
   Услышьте меня!
   Не пойте, в тиши надо мной пролетая.
   О радостях дня.
   Простилась я с милым, простилась с желанным,
   Не встретимся вновь.
   Он ищет сокровища за океаном,
   Покинул любовь.
   Грозит ему смерть,
   Не найдет он привета у сумрачных скал.
   Зачем на сокровища Нового Света
   Он счастье сменял?

   Они боялись, как бы Жан-Жак, раздосадованный, не ушел:  никогда  нельзя
предугадать, как он отнесется к тому, что сделано из любви к нему.  Но  он
сидел, слушал.
   В следующий раз, придя в  замок,  он  рассказал,  что  слышал,  как  на
острове чьи-то молодые голоса пели под аккомпанемент лютни. Он  не  знает,
то ли все это ему пригрезилось, то ли на самом деле происходило;  так  или
иначе, это было прекрасно.
   Фернан и Жильберта не  раскрыли  своей  тайны.  Держась  за  руки,  они
улыбались и были счастливы.
   Спустя два дня Жильберта уехала в Сен-Вигор.



6. РАССУДОК И ЧУВСТВО

   Жан-Жак пришел к убеждению, что  мосье  Жирарден  искренне  желает  ему
добра. Он все чаще бывал в замке, проводил там два-три вечера в неделю.
   Он благосклонно выслушивал вопросы мосье Жирардена о сокровенном смысле
некоторых  мест  из  его  произведений  и  отвечал  терпеливо,  иной   раз
пространно. Маркиз заказал для книг Жан-Жака чудесные переплеты, причем  в
каждую книгу были вброшюрованы  чистые  страницы;  на  этих  страницах  он
записывал  толкование  Жан-Жака,  порой  выводя  в   заключение   изящными
греческими буквами: autos epha, собственные слова учителя.
   Случалось, что Жирарден рассказывал  Жан-Жаку  о  своих  делах.  Как-то
вечером он горько  жаловался  на  принца  Конде,  за  которым  королевская
егермейстерская канцелярия признала право, как за принцем крови, охотиться
во владениях Жирардена. Крестьяне, горячился  маркиз,  попросту  плачут  -
такой огромный урон это им наносит. Егеря принца неоднократно  стреляли  в
крестьян маркиза, пытавшихся отгонять  дичь  от  своих  полей.  Он  всегда
восставал против такого превышения королевских привилегий, сказал маркиз и
привел эпизод из жизни Фернана, когда тот был еще ребенком. Однажды, много
лет назад, принц объявил,  что  будет  сюда  на  охоту,  и  маркиз,  желая
избежать необходимости принимать его, уехал, препоручив своему  маленькому
графу,   в   те   поры   двенадцатилетнему   мальчику,   выполнить    долг
гостеприимства. Фернан появился за столом принца лишь к десерту,  и  когда
принц предложил ему угоститься отборнейшими фруктами, ответил: "Благодарю,
монсеньер, я здесь у себя дома и уже приказал подать мне".
   Жан-Жаку очень понравилась эта история.  Гражданское  мужество,  сказал
он, встречается реже, чем воинское. Фернан покраснел.
   В другой раз, когда Жан-Жак казался маркизу  особенно  расположенным  к
откровенной беседе, он спросил:
   - Что, в сущности, произошло  с  "Польской  конституцией",  которую  вы
написали для нашего друга, графа Вьельгорского? Почему  были  опубликованы
только отрывки из нее?
   Жан-Жак нахмурился.
   - Граф мне не друг, - ответил он и пояснил: - Выдержки  из  конституции
были опубликованы преждевременно и в искаженном виде, и это дало  повод  к
новым преследованиям. Я не знаю, виноват ли в том граф, но  я,  во  всяком
случае, не давал согласия на публикацию.
   В тот вечер Жан-Жак привел с собой своих дам. Кроме мадам  Левассер,  с
равнодушной миной отведывавшей от разных яств, все смущенно молчали. Мадам
Левассер хорошо знала закулисную  сторону  этого  дела;  именно  она-то  и
выдала кое-кому копию знаменитой рукописи, польский граф ничего не знал об
этом; ее тогда щедро вознаградили, уважаемый зять,  этот  чудак,  по  всей
вероятности, преувеличивает последствия.
   Тем временем Жан-Жак мрачно продолжал:
   - Все равно Вьельгорский и его приверженцы не  могли  бы  провести  мою
конституцию в жизнь. Мои положения воплотить в действительность  -  задача
трудная,  пока  неразрешимая.  Ненужная  была  работа.   Да   и   создание
"Корсиканской конституции" - напрасная работа. Еще не наступило время  для
воплощения моих политических положений в практические законы.  Сейчас  это
лишено  всякого  смысла,  -  повторил   он   гневно.   -   Демократия   не
устанавливается путем указов.
   Мосье  Гербер  отличался  крайней  скромностью  и  редко  участвовал  в
застольных беседах. Но сегодня он не мог молчать.
   - Разрешите мне, - сказал он с жаром, - взять на себя  защиту  Жан-Жака
против Жан-Жака. Тысячи  людей  на  примере  "Конституции  для  свободного
государства Корсики" убедились в том, что  общие  принципы,  изложенные  в
"Общественном договоре",  могут  служить  основой  для  законов  в  каждом
отдельном конкретном случае.
   Вы же видите, что стало со свободным государством Корсикой, что стало с
моей конституцией, - с горечью молвил Жан-Жак.
   - Ведь конституции Платона, написанной  им  для  Сиракуз,  -  горячился
мосье  Гербер,  -  тоже  не  суждено   было   воплотиться   когда-либо   в
действительность. И все же сила  воздействия  платоновского  "Государства"
еще и поныне не утрачена. Американцы поняли, что ваше учение  больше,  чем
прекрасная утопия, и взялись применить его в жизни. Наступит время,  когда
и Франция, когда вся Европа сделает вас своим Ликургом.
   Фернан вскочил.
   - Так будет! - воскликнул он пылко. - Я знаю, так будет!
   Жан-Жак встал и протянул ему руку.
   - Вы  правы,  Фернан,  -  сказал  он.  -  Люди  вернутся  к  природе  и
добродетели. Но путь этот долог и тернист. - Он говорил без пафоса, и  все
же его глубокий, старческий, трагический и в то же время проникнутый верой
голос дошел до самого сердца Фернана.
   С тех пор как уехала Жильберта, он очень часто встречался  с  учителем.
Он  настолько  сблизился  с  ним,  что   однажды,   преодолев   врожденную
застенчивость, заговорил с ним о Жильберте.
   - И это вам, вам мосье Жан-Жак, - сказал он страстно, - я всем  обязан.
С тех пор как я узнал "Новую Элоизу", я понял, как  прекрасна  может  быть
жизнь и как естественна и угодна богу любовь.
   Жан-Жак долго не отводил от него своего страдающего, мудрого, пытливого
взора.
   - У вас счастливые глаза, дорогой Фернан, - сказал он. - Вы смотрите на
любимую девушку счастливыми глазами. Желаю вам много-много лет  видеть  ее
такой, какой вы видите. И я некогда был очень счастлив, но  чувствительная
душа - это роковой дар небес. Тот, кто  наделен  ею,  становится  игрушкой
стихий, солнце или туман определяют его бытие