где  люди
собирались среди мирных, привычных огней и разговаривали о том самом.  В
доме, казалось, тоже царили привычные звуки, но главным образом  -  ото-
ропь, чудовищное оцепенение, и, глядя в тускло освещенную  переднюю,  он
думал Чего же она не идет. Чего же она  не  идет.  Наконец  миссис  Бирд
пришла: уютная, с красными руками и растрепанными седоватыми волосами.
   - Это миссис Берч, - сказал он.  Взгляд  его,  настойчивый,  упорный,
почти горел. - Она из Алабамы,  только  что  пришла  в  город.  Надеется
встретить тут своего мужа. Его еще нет. Вот я ее и привел, пускай  пере-
дохнет немного, пока ее не втянули в эти городские передряги. Она еще  в
городе не была, ни с кем не разговаривала - я и подумал,  может,  вы  ее
где-нибудь устроите отдохнуть, пока ее не  начали  донимать  разговорами
и... - Голос его, упорный, настойчивый, повторяющий одно и то  же,  пре-
секся, замер. Ему показалось, что она поняла его.  Позже  он  сообразил,
что не по его просьбе она умолчала о новостях, которые - он был уверен в
этом - до нее уже дошли, а потому, что  обратила  внимание  на  беремен-
ность, и воздержалась бы от рассказа в любом случае. Она  измерила  Лину
коротким пронзительным взглядом - как это делали в течение вот уже четы-
рех недель другие незнакомые женщины.
   - Сколько она думает пробыть? - спросила миссис Бирд.
   - Ночи две, - сказал Байрон. - Может,  только  сегодняшнюю.  Надеется
встретить тут мужа. Она только что пришла и не успела еще спросить,  ра-
зузнать... - Тон его был все так же настойчив,  многозначителен.  Теперь
миссис Бирд наблюдала за ним. Он думал, что она все еще пытается  понять
его намек. Она же, наблюдая, как он путается в словах, думала (или гото-
ва была подумать), что его замешательство имеет совсем  другой  смысл  и
причину. Затем она снова взглянула на Лину. Нельзя сказать, что - холод-
но. Но без теплоты.
   - По-моему, ей не к чему сразу куда-то тащиться, - сказала она.
   - Вот и я так думаю, - живо подхватил Байрон.  -  Тут  эти  волнения,
разговоры - ей придется слушать, а она к этим волнениям,  разговорам  не
привыкла... Если у вас сегодня все занято, может, ее в мою комнату посе-
лить?
   - Да, - сразу откликнулась миссис Бирд. - Вы все равно сейчас уедете.
Хотите, чтобы она в вашей комнате пожила до  понедельника,  пока  вы  не
вернетесь?
   - Сегодня я не поеду, - сказал Байрон. Он не отвел глаза.  -  В  этот
раз не смогу. - Он выдержал ее холодный и уже недоверчивый взгляд, наде-
ясь, что она прочтет в его ответном взгляде то, что там есть, а  не  то,
что она ему припишет. Говорят, будто обман удается  опытному  лжецу.  Но
часто опытный, закоренелый лжец обманывает одного себя; легче всего  ве-
рят лжи человека, который всю жизнь ходил в кандалах правдивости.
   - Ага, - сказала миссис Бирд. Она опять посмотрела на Лину. -  У  нее
нет знакомых в Джефферсоне?
   - Она тут никого не знает, - сказал Байрон. - Знакомые у ней - все  в
Алабаме. Мистер Берч, наверное, утром появится.
   - Ага, - сказала миссис Бирд. - А вы где ляжете? - Но ответа  она  не
дождалась. - Пожалуй, я ей сегодня поставлю койку у себя в комнате. Если
она не против.
   - Прекрасно, - сказал Байрон. - Прекрасно.
   Когда позвонили к ужину, он уже был наготове. Он улучил время перего-
ворить с миссис Бирд. Ложь для этого он сочинял дольше, чем все предыду-
щее. Но она оказалась ненужной; то, что он хотел скрыть, само  послужило
себе прикрытием.
   - Мужчины будут говорить об этом за столом, - сказала миссис Бирд.  -
Я думаю, женщине в ее положении притом  разыскивающей  мужа  по  фамилии
Берч - едко заметила она про себя) незачем больше  слушать  про  мужское
шалопутство. Приведете ее позже, когда они поедят.
   Байрон так и сделал. Лина опять ела усердно, с тем же чинным усердием
и, не успев кончить, почти уснула над тарелкой.
   - Устаешь больно путешествовать-то, - объяснила она.
   - Поди посиди в гостиной, пока я тебе койку постелю, - сказала миссис
Бирд.
   - Я хочу помочь, - сказала Лина. Но даже Байрон видел, что она не хо-
чет: сон валил ее с ног.
   - Поди посиди в гостиной, - сказала миссис Бирд. -  Я  думаю,  мистер
Банч не откажется побыть с тобой минутку-другую.
   - Я боялся оставить ее одну, - говорит Байрон. По  ту  сторону  стола
Хайтауэр не пошевелился. - И вот, когда мы там сидели,  как  раз  в  это
время все выходило наружу, как раз в это время Браун у шерифа все  расс-
казал - про себя, про Кристмаса, про виски и про все  остальное.  Только
виски было не такой уж новостью - с тех пор, как он взял Брауна в напар-
ники. Я думаю, люди только одного не могли понять  -  почему  он  вообще
связался с Брауном. Может быть - потому что свой своего не только  ищет,
ему попросту не укрыться от своего. Даже когда у своих общего только од-
но; потому что даже эти двое со своим общим были разными.  Кристмас  шел
против закона, чтобы заработать, а Браун шел против закона потому, что у
него ума не хватало понять, на что он идет. Как в тот вечер  в  парикма-
херской, когда он горланил спьяну, покуда Кристмас не прибежал и не уво-
лок его. А мистер Макси сказал: "Как вы думаете, чего это он сейчас чуть
не наговорил на себя и на того?" - а капитан Мак-Лендон отвечает: "Я во-
обще про это не думаю", - тогда мистер Макси говорит: "Вы  думаете,  они
правда ограбили грузовик со спиртным?" И Мак-Лендон говорит: "А  вас  бы
не удивило, если бы вам сказали, что за этим Кристмасом не водилось гре-
хов похуже?"
   Вот про что Браун рассказывал вчера вечером. Но это все знали.  Давно
уже говорили, что не мешало бы всетаки предупредить мисс Берден. Только,
думаю, охотников не было идти туда предупреждать, - никто ведь не  знал,
чем это кончится. Думаю, кое-кто из местных ни разу в жизни ее не видал.
Я, пожалуй, тоже не захотел бы идти в этот старый дом - да никто к ней и
не ходил, иногда только проезжие с повозки видели, как она на дворе сто-
ит, в таком чепце и платье, что и негритянка не каждая наденет, - до то-
го страшны. А может, она и сама знала. И, может, была не  против  -  раз
она северянка и всякое такое. И кто ее знает - чем это могло кончиться.
   Словом, боялся я оставить ее одну, пока она не ляжет. Я сразу хотел к
вам пойти, в тот же вечер. Но оставить ее боялся. Жильцы по коридору хо-
дят туда-сюда, - думаю, еще взбредет кому-нибудь в голову подойти, заве-
дут про это разговор и все ей выложат; уж, слышу, они про это на крыльце
говорят, а она все смотрит на меня, и по лицу  видно,  что  опять  хочет
спросить про пожар. Поэтому и боялся ее оставить. Сидим мы  в  гостиной,
глаза у нее слипаются, а я ей все  толкую,  что  найду  его  непременно,
только мне надо пойти поговорить со знакомым священником, который  может
в этом деле помочь. Я ей твержу, а она сидит, глаза закрыла и не  знает,
что я знаю, что они с этим парнем еще не женаты. Она  думала,  что  всех
обманула. И спрашивает меня, что это за человек, которому я хочу про нее
рассказать, я ей отвечаю, а она сидит с закрытыми  глазами,  и  в  конце
концов я ей говорю: "Вы ни слова не слышали, что я вам говорил",  -  тут
она вроде как встрепенулась, правда, глаз не открыла, и  спрашивает:  "А
женить он еще может?" Я говорю: "Чего? Чего может? -  "Священник-то  он,
говорит, настоящий? Может еще женить?"
   Хайтауэр не шелохнулся. Он сидит за столом, выпрямившись, руки  лежат
параллельно на ручках кресла. Пиджака на нем нет; рубашка -  без  ворот-
ничка. Лицо у него худое и вместе с тем дряблое - словно два лица, нало-
женные друг на друга, смотрят из-под бледной лысой  черепной  коробки  с
венчиком седых волос, из-за пары неподвижно  блестящих  окуляров.  Часть
торса, возвышающаяся над столом, - оплыла, она обезображена рыхлым  ожи-
рением сидячей жизни. Он напрягся; опаска, желание уклониться  явственно
написаны теперь на его лице.
   - Байрон, - говорит он, - Байрон, что это вы мне рассказываете?
   Байрон умолкает. Он тихо смотрит на священника с выражением  соболез-
нования, жалости.
   - Я знал, что вы еще не слышали. Знал, что это на меня ляжет -  расс-
казать вам.
   - Чего ж я еще не слышал?
   - Про Кристмаса. Про вчерашнее и про Кристмаса.
   В Кристмасе есть негритянская кровь. Про него и Брауна и про  вчераш-
нее.
   - Негритянская кровь, - говорит Хайтауэр. Голос его звучит  легковес-
но, буднично - как будто перышко беззвучно и невесомо падает  в  тишину.
Он не шевелится. Не шевелится еще несколько  мгновений.  Затем  кажется,
что всем его телом овладевает - словно части его подвижны, как черты ли-
ца, - это желание уклониться, отвести от себя опасность, и Байрон видит,
что его большое, вялое, застывшее лицо вдруг залоснилось от пота. Но тон
его легковесен, спокоен. - Что про Кристмаса, Брауна и вчерашнее? - про-
износит он.
   Музыка в далекой церкви давно смолкла. В комнате слышен лишь  настой-
чивый звон насекомых да монотонный голос Байрона. Выпрямившись, сидит за
столом Хайтауэр. С параллельно лежащими на  подлокотниках  ладонями,  до
пояса скрытый столом, он напоминает восточного идола.
   - Это было вчера утром. Один деревенский с семьей ехал в город на по-
возке. Он первый увидел пожар. Нет: он попал туда  вторым,  потому  что,
говорит, там уже был один человек, когда он взломал дверь. Говорит, что,
когда они увидели дом, он сказал жене: больно уж много дыму идет из кух-
ни, - потом они проехали еще немного, и жена сказала:  "Дом  горит".  И,
думаю, он, наверно, остановил повозку, и они посидели немного в повозке,
поглядели на дым, и, думаю, погодя еще немного, он  сказал:  "Похоже  на
то". И думаю, что это жена велела ему слезть и посмотреть. "Они не  зна-
ют, что горят, - так, я думаю, она сказала. - Поди, скажи им". Он слез с
повозки, поднялся на крыльцо и немного постоял там и покричал: "Эй! Эй!"
Он говорит, что огонь в доме уже был слышен, и тогда он вышиб дверь пле-
чом, вошел и увидел того, кто первым увидел пожар. Это был Браун. Но де-
ревенский его не знал. Он сказал только, что в  передней  стоял  пьяный,
вид у него был такой, как будто он только что свалился с лестницы, и де-
ревенский ему сказал: "У вас дом горит, уважаемый", - и тут  только  по-
нял, до чего тот пьян. И он говорит, пьяный все время твердил,  что  на-
верху никого нет, и что верх все равно горит, и бесполезно спасать отту-
да вещи.
   Но деревенский смекнул, что наверху такого огня быть не может -  весь
огонь был в задней стороне, ближе к кухне. Да и слишком  пьян  был  тот,
ничего не соображал. И он сказал, что сразу заподозрил неладное - по то-
му, как пьяный не пускал его наверх. Он пошел наверх, пьяный  попробовал
удержать его, но он пьяного оттолкнул и пошел. Он говорит,  пьяный  стал
было подниматься за ним и все доказывал, что наверху ничего нет, но  по-
том, говорит, когда он спустился и вспомнил про пьяного, того уж и  след
простыл. Только, думаю, он не сразу про Брауна вспомнил. Потому что, на-
верх поднявшись, он снова начал кричать и открывать двери, а потом  отк-
рыл ту дверь и ее увидел.
   Он умолкает. В комнате не слышно ничего, кроме  насекомых.  За  окном
пульсирует и бьется, навевая дрему, несметный насекомый хор.
   - Увидел, - говорит Хайтауэр. - Он увидел мисс Берден. - Священник не
шевелится. Байрон на него не смотрит; можно подумать, что он разглядыва-
ет руки на коленях, пока говорит.
   - Она лежала на полу. Голова почти начисто отрезана; дама с проседью.
Он рассказывает, как стоял там и слышал огонь, и в комнате уже был дым -
словно нашел за ним следом. И как он боялся поднять и вынести ее, потому
что голова могла оторваться. И как потом  сбежал  обратно  по  лестнице,
выскочил из дома, не заметив даже, что пьяного нет, выбежал на дорогу  и
велел жене гнать к ближайшему телефону - и шерифа  тоже  вызвать.  Потом
побежал за дом, к баку, - говорит, уже вытаскивал полное ведро, и только
тут сообразил, что это глупо, когда вся задняя часть дома полыхает. Тог-
да он побежал обратно в дом и снова вверх по  лестнице,  в  ту  комнату,
сорвал с кровати покрывало, закатал ее в покрывало, ухватил  за  края  и
вскинул на спину, как мешок крупчатки, вынес из дома и положил под дере-
во. И чего он боялся, говорит, как раз  случилось.  Покрывало  разверну-
лось, а она на боку лежит, передом в одну сторону, а лицом аккурат в об-
ратную. Будто назад оглядывается. Это, говорит, она живая могла так сде-
лать, а тутто не должна была бы.
   Байрон умолкает и смотрит, бросает взгляд на человека за столом. Хай-
тауэр не шевельнулся. Лицо его за парой отсвечивающих стекол  обливается
потом.
   - Явился шериф, и пожарная команда явилась. Но сделать ничего не мог-
ла, потому что не было воды для брандспойта. И старый дом горел весь ве-
чер, я видел дым с фабрики и еще ей показал, когда пришла, потому что не
знал ничего. А мисс Берден отвезли в город, и в банке лежала  бумага,  в
которой было написано, что с ней делать, когда она умрет. Там было напи-
сано, что на Севере, откуда она приехала, - родня ее откуда приехала,  -
у ней есть племянник. Племяннику отбили телеграмму,  а  через  два  часа
пришел ответ, что племянник заплатит тысячу долларов за поимку убийцы.
   А Кристмас с Брауном скрылись. Шериф дознался, что в хибарке жили,  и
тут все сразу начали рассказывать про Кристмаса и Брауна - все,  которые
помалкивали, покуда один из них или оба вместе не убили эту даму.  И  до
вчерашнего вечера ни того, ни другого найти не удавалось. А  деревенский
тот не знал, что пьяный, которого он в доме встретил,  был  Браун.  Люди
стали думать, что они сбежали - и он и Кристмас. А потом, вечером вчера,
Браун объявился. Уже трезвый - вышел часов в восемь на  площадь  и  стал
кричать, как ненормальный, что это Кристмас ее убил, и требовать  тысячу
долларов. Позвали полицейских, отвели его к шерифу и сказали, что деньги
будут его, как только он поймает Кристмаса и  докажет,  что  это  сделал
Кристмас. И тогда Браун сказал. Сказал, что, когда они с Кристмасом поз-
накомились, Кристмас уже три года жил с мисс Берден. Сперва, Браун гово-
рит, - когда он поселился в хибарке у Кристмаса,  Кристмас  ему  сказал,
что все время тут ночует. А потом, говорит, он однажды ночью не мог  ус-
нуть и услышал, как Кристмас вылез из постели, подошел, постоял над  его
койкой, вроде как прислушиваясь, а потом на цыпочках - к двери,  отворил
ее тихонько и вышел. И Браун сказал, что он тоже поднялся и - за  Крист-
масом, и видит, как тот подошел к большому дому и вошел с черного хода -
то ли, значит, его оставили для Кристмаса открытым, то ли  ключ  у  него
был. Тогда Браун вернулся в хибару и лег. Но не мог, говорит,  уснуть  -
такой его смех разбирал, то Кристмасу перехитрить его не удалось.  Лежал
он так с час примерно, а потом Кристмас вернулся. И тогда,  он  говорит,
совсем уже не мог удержаться от смеху и  сказал  Кристмасу:  "Ну,  ты  и
прохвост". И тогда, он говорит, Кристмас прямо замер в темноте, а он ле-
жит, смеется над Кристмасом, - мол, не такой уж он, выходит  дело,  лов-
кач, и все прохаживается насчет седых волос и  насчет  того,  что,  если
Кристмас хочет, он согласен чередоваться с ним - по неделе, в уплату  за
жилье.
   Потом он сказал, как он понял в ту ночь, что рано или поздно Кристмас
убьет ее или еще кого-нибудь. Он, значит, лежал, смеялся  и  думал,  что
Кристмас опять собирается спать, - а  Кристмас  вдруг  чиркнул  спичкой.
Тогда он, говорит, кончил смеяться, только лежал и смотрел,  а  Кристмас
зажег фонарь и поставил на ящик возле койки Брауна. И Браун говорит, что
он больше не смеялся, только лежал, а Кристмас встал над  его  койкой  и
смотрит на него сверху. "Ну, ты нашел себе потеху, - Кристмас ему  гово-
рит. - Будет над чем посмеяться завтра вечером, когда расскажешь  в  па-
рикмахерской". И Браун говорит, он не понял, что Кристмас взбеленился, и
вроде тоже огрызнулся, но не так, чтобы его разозлить,  и  тут  Кристмас
говорит ровным своим голосом: "Недосыпаешь ты. Слишком долго  не  спишь.
Тебе, пожалуй, надо больше спать", - а  Браун  спрашивает:  "На  сколько
больше? - и Кристмас говорит: "Может - навсегда". И  Браун  говорит,  он
понял тогда, что Кристмас взбеленился и дразнить его не стоит, и сказал:
"Разве мы не друзья? С чего это я буду трепаться про чужие дела? Ты мое-
му слову не веришь? - а Кристмас сказал: "Не знаю. И знать не  хочу.  Но
ты моему слову можешь поверить". И посмотрел на Брауна. "Можешь?" И Бра-
ун говорит, он сказал "да".
   И стал говорить, как он боялся, что однажды ночью Кристмас убьет мисс
Берден; шериф спрашивает, - как же так он не удосужился сообщить о своих
опасениях, а Браун говорит, он подумал, что если ничего  не  скажет,  то
сможет там жить и помешать этому, а полицию не  беспокоить,  -  и  шериф
вроде как хрюкнул и сказал, что это со стороны Брауна  очень  любезно  и
что мисс Берден наверняка бы поблагодарила его, если бы знала. И тут,  я
думаю, до Брауна дошло, что у него, значит, тоже рыльце в  пуху.  Потому
что он принялся рассказывать, что машину Кристмасу купила мисс Берден, и
как он уговаривал Кристмаса бросить торговлю виски, пока они оба не  по-
пали в беду; полицейские смотрят на него, а он все быстрей и быстрей го-
ворит, все больше, больше - что он, дескать, проснулся в субботу рано  и
видел, как Кристмас встал на рассвете и ушел. И он, дескать, знал,  куда
идет Кристмас, а часов в семь Кристмас вернулся в хибарку, стал и  смот-
рит на Брауна. И говорит: "Я сделал это". Браун: "Что сделал?" А  Крист-
мас говорит: "Поди в дом, посмотри".
   И Браун сказал, что он испугался, но в чем дело, даже не  подозревал.
Он говорит, от силы думал, что Кристмас мог ее избить.  И  говорит,  что
Кристмас опять вышел, а он встал, оделся и, когда разводил огонь,  чтобы
приготовить завтрак, случайно выглянул за дверь и увидел, что вся  кухня
в большом доме горит.
   "В котором часу это было?" - шериф спрашивает.
   "Часов в восемь, наверно, - Браун говорит. -  Когда  человек  встает?
Если он не богач. А я, видит бог, не из них".
   "А о пожаре, - шериф говорит, - сообщили только к  одиннадцати.  И  в
три часа дня дом еще горел. Вы что же хотите сказать - старый деревянный
дом, пусть даже большой, будет гореть шесть часов?"
   Браун сидит, смотрит туда-сюда, а они  -  вокруг  наблюдают  за  ним,
кольцом окружили. Браун им; "Я вам правду говорю. Вы же сами просили". А
сам туда-сюда смотрит, головой вертит. А потом чуть ли не в крик: "Почем
я знаю, сколько было времени? Вы что думаете - человек, который  заместо
негра, раба на лесопилке горбатится, такой богач, чтобы часы носить?"
   "Ни на какой ты лесопилке - и вообще нигде не работаешь полтора меся-
ца, - полицейский говорит. - И если человек может позволить  себе  целый
день кататься на новой машине, то он  может  позволить  себе  раз-другой
подъехать к суду и время по часам заметить".
   "Сказано вам, это была не моя машина! - Браун говорит. - Это его  ма-
шина. Она ее купила и ему отдала - женщина отдала, которую он убил".
   "Это дело десятое, - шериф говорит. - Дайте ему досказать".
   И Браун стал досказывать, и все громче, громче, все быстрей,  быстрей
- словно Джо Брауна старался спрятать за тем, что говорил про  Кристмаса
- покуда Браун не улучит момент цапнуть эту тысячу  долларов.  Вот  ведь
что самое удивительное: некоторые люди думают,  будто  зарабатывать  или
добывать деньги - это такая игра, где никаких  правил  нет.  Он  сказал,
что, когда увидел пожар, у него и в мыслях не было, что она еще в  доме,
тем более - мертвая. И, говорит, ему даже в голову не пришло заглянуть в
дом: он только думал, как бы пожар потушить.
   "И это, - шериф говорит, - было около восьми утра. Вы так  утверждае-
те. А жена Хемпа Уолера сообщила о пожаре почти в одиннадцать. Долго  же
вы соображали, что не сможете голыми руками потушить пожар". А Браун си-
дит между них (дверь они заперли, а за окнами всюду лица торчат),  глаза
туда-сюда бегают, зубы оскалил. "Хемп утверждает, что, к