сяч  лет назад.
Несчастный Торнтон снова упал в обморок,  когда Траск  сказал, что, судя  по
скелетам, многие люди  здесь передвигались на четвереньках уже на протяжение
двадцати поколений.
     Новые  ужасы  преследовали  нас,  когда  мы  попытались  разобраться  в
постройках. Четвероногих людей  (среди  них нам  встретилось несколько более
современных  скелетов прямоходящих)  содержали  в загонах,  откуда они потом
вырвались,  гонимые  голодом  или страхом перед крысами.  Узников были целые
стада, откармливали их, очевидно,  фуражными овощами,  разложившиеся остатки
которых  тоже   были  здесь,  утрамбованные  в  каменные  закрома  доримской
постройки.  Теперь стало  ясно, почему мои  предки содержали такие  огромные
сады - о, боже, дай мне забыть это. Для чего предназначались узники, тоже не
приходилось спрашивать.
     Сэр  Уильям,   стоя  с  фонарем  в  римской  постройке,  рассказывал  о
немыслимых   ритуалах  и  об  особой  диете,  которой  придерживались  жрецы
доисторического  культа,  который  потом  влился  в  культ  Кибелы.  Норрис,
проведший военные годы в траншеях,  не смог удержаться на ногах в английском
доме,  оказавшемся бойней  и  кухней  -  как  он  и  предполагал.  Но видеть
привычную английскую  утварь в таком'  месте, читать там английские надписи,
последняя из которых относится к 1610 году! Я не смог  войти  в  этот дом, в
котором  творилось столько зла, - пресеченного кинжалом моего предка Уолтера
де ла Поэра.
     Я отважился войти в сакское строение с отвалившимися дубовыми дверями и
увидел внутри десять выстроенных в ряд камер с  ржавыми решетками. В трех из
них были узники - скелеты высокой  степени  эволюции, на  пальце у одного из
них я обнаружил  перстень с печатью, воспроизводящей  мой собственный  герб.
Сэр  Уильям  нашел более  древний каземат под римским зданием, но там камеры
были пусты. Под ними был узкий тайник, хранящий аккуратную коллекцию костей,
на  некоторых   из   которых  были  выгравированы  параллельные  надписи  на
латинском, греческом и фригийском языках.
     Тем временем доктор Траск вскрыл один из  доисторических могильников  и
достал  черепа,  несколько  более  развитые,  чем   у  гориллы,  со  следами
идеографических надписей. Пока длился весь этот кошмар, спокоен был лишь мой
кот.  Увидев,  как  он невозмутимо уселся на куче костей,  я подумал о  том,
какие тайны могут хранить его мерцающие желтые глаза.
     Осознав до некоторой степени, что совершалось в этом гроте, - о котором
предупреждал меня мой вещий сон - мы направились вглубь темной пещеры, туда,
куда уже не  доходил свет. Пройденные несколько шагов открыли нам ряды ям, в
которых  обычно  кормились  крысы,  но  которые  с  некоторых пор  перестали
пополняться. Армия крыс перекинулась на живых  узников, а потом вырвалась из
замка, опустошая окрестности, что и было отражено в достопамятных легендах!
     О, боже! Эти  черные  ямы  распиленных, высосанных  костей  и  вскрытых
черепов! Кошмарные траншеи, забитые костями питекантропов, кельтов, римлян и
англичан  за  столько  веков  греха!  Некоторые  были  заполнены  доверху  и
определить  их  глубину было невозможно, другие казались  бездонными,  даже.
свет фонаря не достигал дна. Какие еще ужасы они хранили?
     Один раз я сам оступился вблизи такой бездны и пережил момент животного
страха.  Я,  должно быть, долго  там  стоял, потому  что рядом уже никого не
было, кроме капитана Норриса. Потом из темноты вдали я услышал звук, который
уж так хорошо знал. Мой черный кот ринулся туда, в неизведанную  бездну, как
крылатое египетское божество. Но и я не отставал: через секунду я уже слышал
жуткое топтание этих демонических крыс, которые опять тянули меня  туда, где
в центре  земли безликий сумасшедший бог Ниарлатотеп завывает в  темноте под
аккомпанемент двух бесформенных, тупых флейтистов.
     Мой фонарь погас, но я продолжал  бежать.  Я слышал голоса,  выкрики  и
эхо,  но   все   заглушало  это  вероломное,  порочное  топтание.  Оно   все
поднималось, поднималось,  как  окоченевший,  раздутый труп  поднимается над
маслянистой поверхностью реки и плывет под мостами к черному, гнилому морю.
     Что-то  наскочило на  меня  -  мягкое и  полное.  Должно  быть,  крысы,
плотная, алчная орава, пожирающая и  мертвых, живых... Почему бы крысам и не
сожрать де ла Поэра, раз де ла Поэры ели запретную пищу? Война сожрала моего
мальчика, будь они все прокляты... А янки сожрали Карфакс, в огне пропал мой
дед и  секретный конверт... Нет, нет, я не тот дьявольский пастух в гроте! И
у одного из бесформенных зверей лицо не Эдварда Норриса! Кто сказал, что я -
де ла Поэр? Норрис жив,  а моего мальчика нет...  Почему Норрису принадлежат
земли  де  ла  Поэров?...  Это шаманство,  говорю  вам... пятнистая  змея...
Проклятый Торнтон,  я отучу тебя падать в обморок  от  того, что делает наша
семья.  Это -  кровь,  ты,  ничтожество,  я  тебе покажу,  как  брезговать..
Извольте... Великая Матерь, Великая Матерь... Атис!... Диа ад, аодаун, багус
дунах орт! Донас!... у-ууу... р-р-р-р... ш-ш-ш-ш...
     Они говорят, что  я кричал все это, когда через три часа они нашли меня
в темноте, нашли рядом с полусьеденным телом капитана Норриса, и моим котом,
пытавшимся  меня  загрызть.   Они  взорвали  Эксхэм  Праэри,  забрали  моего
Ниггермана и заперли меня в этой комнате с решетками; теперь  все шепчутся о
моей  наследственности  и  поступках.  Торнтон  -  в  соседней  комнате,  но
поговорить с ним они мне не дают.  Они также стараются скрывать все сведения
о замке. Когда  я говорю  о  бедном  Норрисе, они обвиняют меня в немыслимом
преступлении, но они должны  знать,  что это сделал  не я. Они должны знать,
что это крысы,  шаркающие, шмыгающие крысы,  чей топот  никогда  не даст мне
заснуть, дьявольские крысы, которые бегают за обшивкой этой комнаты и  зовут
меня к новым кошмарам, крысы, которых они не слышат, крысы, крысы в стенах.



    Говард Лавкрафт.
    Сияние извне

   ----------------------------------------------------------------------
   H.Р.Lovecraft. The Colour Out of Space (1927).
   Журнал "Фантакрим-MEGA". Пер. - И.Богданов
   OCR & spellcheck by HarryFan, 26 July 2000
   ----------------------------------------------------------------------


   К западу от Аркхэма высятся  угрюмые  кручи,  перемежающиеся  лесистыми
долинами, в чьи непролазные  дебри  не  доводилось  забираться  ни  одному
дровосеку. Местные жители давно покинули эти места, да и вновь прибывающие
переселенцы предпочитают здесь  не  задерживаться.  В  разное  время  сюда
наезжали франкоканадцы,  итальянцы  и  поляки,  но  очень  скоро  все  они
собирались и  следовали  дальше.  И  вовсе  не  потому,  что  обнаруживали
какие-либо недостатки - нет, ничего такого, что  можно  было  бы  увидеть,
услышать или пощупать руками, здесь  не  водилось,  -  просто  само  место
действовало им на нервы, рождая в воображении странные фантазии и не давая
заснуть по ночам. Это, пожалуй, единственная причина, по которой чужаки не
селятся здесь: ибо доподлинно известно, что никому из них старый Эми  Пирс
и словом не обмолвился о том, что хранит его  память  о  "страшных  днях".
Эми, которого в здешних краях уже давно считают  немного  повредившимся  в
уме, остался единственным, кто не  захотел  покинуть  насиженное  место  и
уехать в город.  И  еще.  Во  всей  округе  только  он  один  осмеливается
рассказывать о "страшных днях", да и то потому, что сразу же за его  домом
начинается поле, по которому можно очень  быстро  добраться  до  постоянно
оживленной, ведущей в Аркхэм дороги.
   Некогда эта  дорога  проходила  по  холмам  и  долинам  прямиком  через
Испепеленную Пустошь, но после того, как люди отказались  ездить  по  ней,
было проложено новое шоссе, огибающее местность с юга. Однако следы старой
дороги все еще можно различить среди густой поросли  наступающего  на  нее
леса, и, без сомнения, кое-какие ее приметы сохранятся  даже  после  того,
как большая часть низины будет затоплена под новое водохранилище. Если это
случится - вековые леса падут под ударами топоров, а Испепеленная  Пустошь
навсегда скроется под толщей воды.
   Я только собирался отправиться к этим  холмам  и  долинам  на  разметку
нового водохранилища, а меня уже предупредили, что место "нечистое".  Дело
было в  Аркхэме,  старинном  и,  пожалуй,  одном  из  немногих  оставшихся
городков, где легенды о нечистой силе дожили до наших дней, и я  воспринял
предупреждение  как  часть   обязательных   страшных   историй,   которыми
седовласые старушки испокон веков пичкают своих внуков на  ночь.  Само  же
название "Испепеленная Пустошь" показалось мне чересчур вычурным.
   Когда я добрался туда, было ясное раннее утро, но  стоило  мне  ступить
под мрачные своды ущелий, как  я  оказался  в  вечном  полумраке.  Тишина,
царившая в узких проходах, была  чересчур  мертвой,  и  слишком  уж  много
сырости таил в себе настил из осклизлого мха и древнего перегноя.
   Но все это не шло ни в какое  сравнение  с  Испепеленной  Пустошью.  На
первый  взгляд,  пустошь  представляла  собой  обычную  проплешину,  какие
остаются в результате лесного пожара - но почему же, вопрошал я  себя,  на
этих пяти акрах серого безмолвия,  въевшегося  в  окрестные  леса  и  луга
наподобие того, как капля кислоты въедается в бумагу, с тех пор не выросло
ни одной зеленой былинки? Большая часть пустоши лежала к северу от  старой
дороги, и только самый ее краешек  переползал  за  южную  обочину.  Только
подумав о том, что мне придется пересекать это неживое пепельное пятно,  я
почувствовал, что все мое существо необъяснимым образом противится  этому.
Чувство долга и ответственности за возложенное  поручение  заставили  меня
наконец двинуться дальше. На всем протяжении моего пути через пустошь я не
встретил ни малейших признаков растительности. Повсюду, насколько  хватало
глаз,  недвижимо,  не  колышимая  ни  единым  дуновением   ветра,   лежала
мельчайшая серая пыль или, если угодно, пепел. В непосредственной близости
от пустоши деревья имели  странный,  нездоровый  вид,  а  по  самому  краю
выжженного пятна стояло и лежало немало мертвых гниющих  стволов.  Как  ни
ускорял я шаг, а все же успел заметить справа от  себя  груду  потемневших
кирпичей и булыжника, высившуюся на месте  обвалившегося  дымохода  и  еще
одну такую же кучу там, где  раньше,  по  всей  видимости,  стоял  погреб.
Немного поодаль зиял черный провал колодца, из  недр  которого  вздымались
зловонные испарения и окрашивали проходящие сквозь них  солнечные  лучи  в
странные, неземные тона.
   После пустоши даже долгий, изнурительный  подъем  под  темными  сводами
чащобы показался мне приятным и освежающим, и я больше не удивлялся  тому,
что, стоит разговору зайти об этих местах,  жители  Аркхэма  переходят  на
испуганный шепот.  В  наступивших  сумерках  никакая  сила  не  смогла  бы
подвигнуть меня на возвращение прежним  путем,  а  потому  я  добрался  до
города по более долгой, но зато  достаточно  удаленной  от  пустоши  южной
дороге.
   Вечером я принялся расспрашивать  местных  старожилов  об  Испепеленной
Пустоши и о том, что означала фраза "страшные дни". Мне не удалось  ничего
толком  разузнать,  кроме,  пожалуй,  того,   что   дело   происходило   в
восьмидесятых годах прошлого столетия и что тогда была убита или бесследно
пропала одна местная фермерская  семья,  но  дальнейших  подробностей  мои
собеседники не могли, а может быть, не желали мне сообщить. При  этом  все
они, словно сговорившись, убеждали меня не обращать внимания на  полоумные
россказни старого Эми Пирса.
   Это поразительное единодушие как раз и послужило причиной тому, что  на
следующее утро, порасспросив дорогу у случайных прохожих, я стоял у дверей
полуразвалившегося  коттеджа,  в  котором  обитал   местный   сумасшедший.
Пришлось изрядно поколотить в дверь, прежде чем  старик  поднялся  открыть
мне, и по тому, как медлительна была его шаркающая походка, я  понял,  что
он далеко не обрадован моему посещению.
   Не зная, как лучше подступиться к старику, я притворился, что мой визит
носит чисто  деловой  характер,  и  принялся  рассказывать  о  цели  своих
изысканий, попутно вставляя вопросы, касающиеся характера  местности.  Мое
невысокое мнение о его умственных способностях, сложившееся из  разговоров
с городскими обывателями, также оказалось неверным  -  он  был  достаточно
сметлив и образован для того, чтобы мгновенно уяснить себе  суть  дела  не
хуже любого другого аркхэмца. Однако  он  вовсе  не  походил  на  обычного
фермера,  каких  я  немало  встречал  в   районах,   предназначенных   под
затопление. Единственным чувством, отразившимся на его лице, было  чувство
облегчения, как будто он только и желал, чтобы мрачные вековые долины, где
прошла его жизнь, исчезли навсегда. "Конечно, их лучше затопить, мистер, а
еще лучше - если бы их затопили тогда, сразу же после "страшных  дней".  И
вот тут-то, после этого  неожиданного  вступления,  он  понизил  голос  до
доверительного хриплого шепота, подался корпусом  вперед  и,  выразительно
покачивая дрожащим указательным пальцем правой руки, начал свой рассказ.
   Я безмолвно слушал и по мере того, как его дребезжащий голос все больше
завладевал моим сознанием, ощущал невольный озноб. Не раз мне  приходилось
помогать рассказчику находить  потерянную  нить  повествования,  связывать
воедино  обрывки  научных  постулатов,  слепо  сохраненные  его  слабеющей
памятью из разговоров приезжих профессоров. Когда старик закончил, я более
не удивлялся ни тому, что он слегка тронулся умом,  ни  тому,  что  жители
Аркхэма избегают говорить об Испепеленной Пустоши.
   На следующий день я уже возвращался в Бостон сдавать свои полномочия. Я
не мог заставить себя еще раз приблизиться к этому мрачному хаосу чащоб  и
крутых склонов или хотя бы взглянуть в сторону серого  пятна  Испепеленной
Пустоши, посреди которой, рядом  с  грудой  битого  кирпича  и  булыжника,
чернел бездонный зев колодца...
   По словам Эми, все началось с метеорита,  с  этого  белого  полуденного
облака, этой цепочки взрывов по всему небу  и,  наконец,  этого  огромного
столба дыма, выросшего над затерянной в  дебрях  леса  лощиной.  К  вечеру
всему Аркхэму стало известно: порядочных размеров скала свалилась с неба и
угодила прямо во двор Нейхема Гарднера. Дом Нейхема  стоял  на  том  самом
месте, где позднее суждено было появиться Испепеленной Пустоши. Это был на
редкость опрятный, чистенький домик посреди цветущих садов и полей.
   Нейхем поехал в город рассказать тамошним жителям  о  метеорите,  а  по
дороге завернул к Эми Пирсу. Эми тогда  было  сорок  лет,  голова  у  него
работала не в пример лучше, чем сейчас, и потому все последовавшие события
накрепко врезались ему в память. На следующее утро Эми и его жена вместе с
тремя профессорами Мискатоникского университета, поспешившими собственными
глазами узреть пришельца из неизведанных глубин межзвездного пространства,
отправились к месту падения метеорита. По прибытии их прежде всего  удивил
тот факт, что размеры болида оказались не такими  громадными,  как  им  за
день до того обрисовал хозяин фермы. "Он  съежился",  -  объяснил  Нейхем,
однако ученые мужи тут же возразили, что метеориты "съеживаться" не могут.
Нейхем добавил еще, что жар, исходящий от раскаленной глыбы, не спадает  с
течением времени и что по ночам от нее исходит слабое  сияние.  Профессора
потыкали болид киркой  и  обнаружили,  что  он,  на  удивление  мягок.  Он
действительно оказался мягким, как глина или как смола, и потому небольшой
кусочек, который ученые мужи унесли в университет для анализа, им пришлось
скорее отщипнуть, нежели отломить от основной  глыбы.  Им  также  пришлось
поместить образец в старую бадью, позаимствованную на кухне у Нейхема, ибо
даже столь малая частичка метеорита  упрямо  отказывалась  охлаждаться  на
воздухе. На обратном пути они остановились передохнуть  у  Эми,  и  тут-то
миссис Пирс изрядно озадачила их, заметив, что кусочек  метеорита  за  это
время значительно уменьшился в размерах, да к  тому  же  почти  наполовину
прожег дно гарднеровской бадьи. А впрочем, он и с  самого  начала  был  не
очень велик, и, может быть, тогда им  только  показалось,  что  они  взяли
больше.
   На следующий день - а было это в июне восемьдесят второго - сверх  меры
возбужденные профессора опять всей гурьбой повалили  на  ферму  Гарднеров.
Проходя мимо дома Эми, они ненадолго задержались, чтобы порассказать ему о
необыкновенных вещах, которые выделывал принесенный ими накануне  образец,
прежде чем исчезнуть без следа. Университетские  умники  долго  покачивали
головами, рассуждая о  странном  родстве  ядра  метеорита  с  кремнием.  И
вообще,  в  их  образцовой  исследовательской  лаборатории   анализируемый
материал повел себя неподобающим образом: термическая обработка  древесным
углем не произвела на него  никакого  воздействия  и  не  выявила  никаких
следов поглощенных газов, бура дала отрицательную  реакцию,  а  нагревание
при самых высоких температурах, включая и те, что получаются при работе  с
кислородно-водородной горелкой, выявило  лишь  его  полную  и  безусловную
неспособность  к  испарению.  На  наковальне  он  только  подтвердил  свою
податливость, а в затемненной камере  -  люминесцентность.  Его  нежелание
остывать окончательно взбудоражило весь технологический колледж.  И  после
того, как спектроскопия показала наличие световых полос, не имеющих ничего
общего с полосами обычного спектра, среди ученых только и было разговоров,
что о новых  элементах,  непредсказуемых  оптических  свойствах  и  прочих
вещах,  которые  обыкновенно  изрекают   ученые   мужи,   столкнувшись   с
неразрешимой загадкой.
   Несмотря на то, что образец сам по себе  напоминал  сгусток  огня,  они
пытались расплавить его в тигле со всеми известными  реагентами.  Вода  не
дала никаких результатов.  Азотная  кислота  и  даже  царская  водка  лишь
яростно шипели и  разлетались  мелкими  брызгами,  соприкоснувшись  с  его
раскаленной  поверхностью.  Эми  с  трудом  припоминал  все  эти  мудреные
названия, но когда я начал перечислять ему некоторые растворители,  обычно
применяемые в такого рода процедурах, он согласно кивал головой.  Да,  они
пробовали и аммиак,  и  едкий  натр,  и  спирт,  и  эфир,  и  благоуханный
дисульфид углерода и еще дюжину других, но, хотя образец и начал понемногу
остывать и  уменьшаться  в  размерах,  в  составе  растворителей  не  было
обнаружено никаких изменений, указывающих на то, что они  вообще  вошли  в
соприкосновение с исследуемым материалом. Однако,  вне  всякого  сомнения,
вещество это было  металлом.  Прежде  всего  потому,  что  оно  выказывало
магнетические свойства,  а,  кроме  того,  после  погружения  в  кислотные
растворители, ученым  удалось  уловить  слабые  следы  видменштеттеновских
линий,   обычно   получаемых   при   работе   с   металлами   метеоритного
происхождения. После того, как образец уже значительно поостыл, опыты были
продолжены. Однако на следующее утро он исчез вместе с  ретортой,  оставив
после себя обугленное пятно на деревянном стеллаже.
   Все это профессора поведали Эми, остановившись ненадолго у  дверей  его
дома, и дело кончилось тем, что он опять, на этот раз без жены, отправился
с ними поглазеть на таинственного посланника звезд. За два  прошедших  дня
метеорит "съежился" настолько заметно, что  даже  не  верящие  ни  во  что
профессора не могли отрицать очевидность того,  что  лежало  у  них  перед
глазами. Исследуя поверхность и - при помощи молотка и стамески -  отделяя
от нее еще один довольно крупный кусок, они копнули глубже и,  потянув  на
себя свою добычу, обнаружили, что ядро метеорита было не столь однородным,
как ученые мужи полагали вначале.
   Взору их открылось нечто, напоминавшее боковую  поверхность  сверкающей
глобулы, -  подобие  икринки.  Цвет  глобу