ырой и затхлый воздух, я почувствовал,  что  слишком
изнурен, чтобы действовать немедленно. Я остался  лежать,  пытаясь  вытянуть
мое скрюченное,  окаменевшее  тело,  и  напрягал  зрение,  стремясь  немного
сориентироваться. Мало-помалу силы и гибкость вернулись  ко  мне,  но  глаза
по-прежнему ничего не могли различить. Стоя на коленях,  я  тщетно  ощупывал
землю и озирался вокруг себя, но встречал лишь темноту, столь  же  глубокую,
как если бы повязка все еще оставалась у меня на глазах. Я пошевелил ногами,
покрытыми засохшей кровью под лохмотьями  брюк,  и  почувствовал,  что  могу
идти, но был в нерешительности относительно направления поисков - я  не  мог
двигаться наугад и подвергать себя риску  удалиться  от  отверстия,  которое
искал. Вот почему я попробовал определить, откуда шел холодный  и  зловонный
воздух, и предположив, что место, откуда он исходил, было возможным входом в
эту пропасть, стал продвигаться в этом направлении. В этот вечер у меня  был
с собой коробок спичек и даже электрическая лампа,  но  конечно  же,  сейчас
карманы моей порванной одежды были пусты.
   Я осторожно шел  в  темноте  до  тех  пор,  пока  не  различил  ощутимое,
отвратительное испарение, идущее из некоторой дыры, подобно дыму из  кувшина
джина в восточной сказке.  Восток...  Египет...  Действительно,  эта  черная
колыбель цивилизации всегда была источником страшных и невероятных чудес.
   Чем больше я размышлял о природе подземного ветра, тем сильнее росло  мое
беспокойство, ведь я искал его источник, а теперь  с  очевидностью  заметил,
что это зловонное  испарение  не  имеет  ничего  общего  с  чистым  воздухом
Ливийской пустыни. Ну что же значит я шел в неверном направлении.
   После секундного колебания я решил не возвращаться назад. Если я  удалюсь
от потока воздуха, то не смогу больше ориентироваться здесь,  ведь  каменный
пол не имел четкого рельефа. Если же я буду двигаться по  направлению  этого
странного потока, то  без  сомнения  доберусь  до  какого-нибудь  отверстия,
откуда может быть, обогнув стены,  смогу  дойти  до  противоположного  конца
гигантской пещеры, в которой невозможно ориентироваться. Я отлично  понимал,
что могу потерпеть неудачу. Мне  казалось,  что  я  нахожусь  в  неизвестной
туристам части храма Хефрена, о которой археологи  также  ничего  не  знают.
Лишь подлым арабам, захватившим меня, было известно о ее существовании. Но в
таком случае существовал ли выход к другим частям храма и далее, к  свободе?
Какие доказательства были  у  меня,  что  это  действительно  был  храм?  На
несколько секунд самые сумасшедшие мысли ворвались в мою голову, и я подумал
о живом смешении ощущений, моем спуске, веревке, моих ранах и снах. Было  ли
это концом  моего  существования,  последним  мгновением  жизни?  Я  не  мог
ответить на эти вопросы, но продолжал задавать их  себе  до  тех  пор,  пока
судьба в третий раз не погрузила меня в забвение.
   На этот раз снов не было,  так  как  шок  был  внезапным,  и  у  меня  не
оставалось времени для размышлений. Неожиданно споткнувшись  о  ступеньку  в
месте, где поток отвратительного воздуха стал особенно  сильным,  я  упал  и
ударился головой. Эта ступенька была началом огромной  каменной  лестницы  в
бездне страха.
   Тем,  что  я  выжил,  я  обязан  чудесному  сопротивлению   человеческого
организма. Часто, когда я опять вспоминаю  об  этой  ночи,  случившиеся  три
обморока кажутся  мне  немного  комичными,  напоминающими  мелодраматические
ситуации кинофильмов той эпохи. Возможно  эти  три  события  моих  подземных
перипетий были ничем иным, как непрерывной  цепочкой  мыслей  начавшейся  во
время моего спуска в пропасть  и  прекратившейся  лишь  после  того,  как  я
вздохнул успокаивающий свежий ветер свободы, лежа на песке Гизы, у  подножия
огромного Сфинкса. Я предпочел поверить в это последнее объяснение и был рад
сообщить  полиции,  что  барьер,  закрывающий  храм  Хефрена,  найден   мною
поврежденным и что существует большое  отверстие  на  поверхности  плато.  Я
также удовольствовался заявлением врачей о том, что причиной моих  ран  были
похищение, моя борьба за освобождение и испытания, которые я перенес.  Очень
успокоительный диагноз. И все-таки я  знаю,  что  со  мной  произошло  нечто
трудно объяснимое. Это необычное падение оставило во мне слишком живой след,
чтобы можно было отрицать его, и странно, что никому затем не удалось  найти
человека,  похожего  по  описанию  на  Абдула  Рейса  Эль-Дрогмэна,  гида  с
загробным голосом и улыбкой фараона Хефрена.
   Однако я  отвлекся  от  своего  повествования,  тщетно  надеясь  избежать
изложения финального эпизода, события, бывшего без сомнения,  галлюцинацией.
Но я собирался рассказать о нем и выполню свое обещание.
   Придя в себя после падения с лестницы, я ощутил вокруг такую же  темноту,
как и раньше. Тошнотворный запах стал удушающим, но мне почти удалось к нему
привыкнуть и стойко переносить его. Ничего не видя, я  пополз  туда,  откуда
исходило  зловоние.  Мои  окровавленные  руки  шлепали  по  огромным  плитам
гигантской мостовой. Головой  я  наткнулся  на  что-то  твердое  и,  ощупав,
сообразил, что это подножие колонны невероятной высоты. Ее поверхность  была
покрыта  гигантскими  иероглифами,  которые  мои  пальцы  легко  распознали.
Продолжая ползти, я обнаружил и другие огромные колонны.

***

   Внезапно мое внимание привлекло нечто, что уловил мой слух, хотя я еще  и
не полностью пришел в себя: из глубины земли шли четкие и  ритмичные  звуки,
не похожие ни на что, слышанное мною ранее. Интуитивно я чувствовал, что они
очень древние.  Их  производила  группа  инструментов,  которые  мои  знания
египтологии позволили мне распознать: флейта, самбук, систра, барабан.  Ритм
этой музыки вызвал у меня чувство страха, более сильного, нежели ужас  всего
мира, ужас, порождавший во мне жалость к нашей планете. Звук  усиливался  и,
казалось, приближался. Я  молил  всех  богов  Вселенной  помочь  мне  больше
никогда  его  не  услышать.  Я  уже  различал  шарканье  многочисленных  ног
движущихся существ. Ужасным было то, что эта поступь не походила ни  на  что
другое. Чтобы идти столь четко, шаг в  шаг,  эти  монстры,  появляющиеся  из
глубин   земли,   должны   были   тренироваться   тысячи   лет.   Хромающие,
позвякивающие, подвывающие, они заставили меня дрожать от  страха.  Я  молил
бога избавить мою память от арабских легенд: бездушные  мумии..,  встречи  с
блуждающей Ка.., труппы-гибриды под предводительством  царя  Хефрена  и  его
супруги-вампира Нитокрис...
   Шаги приближались - да убережет меня небо от звука этих ног, лап, сабо  и
каблуков - и звучали очень отчетливо на огромных плитах. Вспышка сверкнула в
смрадной темноте, и  я  спрятался  за  массивной  колонной,  чтобы  хоть  на
мгновенье не видеть приближающегося ко мне шествия,  этих  ног,  несущих  на
себе жутких монстров. Вспышки множились, а ритм шагов становился оглушающим.
В дрожащем оранжевом свете проходила церемония, внушавшая столько  уважения,
что я - и это удивительно - забыл свой страх и отвращение. Основания колонн,
столь гигантских, что Эйфелева башня казалась крошечной по сравнению с ними,
были покрыты иероглифами, высеченными  демонической  рукой  в  пещерах,  где
дневной свет оставался лишь далеким и немыслимым воспоминанием. Я не смотрел
на идущих монстров. Я принял это отчаянное решение, слыша хруст их  суставов
и  шумное  вдыхание  азотистого  воздуха,  и  рад  был  ,  что  они  еще  не
разговаривали. Но боже мой! Какие немыслимые тени отбрасывали их  фонари  на
поверхность гигантских колонн!
   У гиппопотамов не должно быть человеческих рук,  и  они  не  могут  нести
фонари... У людей не должно быть крокодильих  голов!  Я  пробовал  отвернуть
голову, но тени, шум, вонь царили везде. Потом я вспомнил,  как  в  детстве,
будучи мальчиком, чтобы не испугаться кошмара, повторял про себя! "Это сон".
Но сейчас подобный способ был бесполезным. Мне оставалось лишь закрыть глаза
и молиться. Я спрашивал себя, выберусь ли когда-нибудь отсюда,  и  время  от
времени открывал глаза, пытаясь разглядеть что-нибудь  еще,  кроме  огромных
колонн и  жутких  теней.  Свет  фонарей,  которых  становилось  все  больше,
усиливался, и если бы только это место не было столь открытым, я не замедлил
бы двинуться по своему ориентиру. Но мне пришлось снова закрыть  глаза,  так
как я отдавал себе отчет  в  количестве  собравшихся  здесь  существ  и  еще
потому, что заметил безногое создание, торжественно  продвигающееся  вперед.
Урчание трупов, шепот  мертвецов  заполняли  атмосферу,  отравленную  парами
нефти и битума.
   Перед моими полуоткрытыми глазами смутно предстала сцена, которое ни одно
человеческое существо не могло бы себе вообразить, чтобы не умереть затем от
страха. Существа церемониально шли в направлении потока воздуха, и  свет  их
фонарей освещал склоненные головы тех, у кого они были. Толпа пала ниц перед
зияющей огромной дырой. С боков, под прямым углом к ней тянулись  гигантские
лестницы. Без сомнения, я упал с одной из них. Размеры дыры или  входа  были
пропорциональны колоннам  и  обычный  дом  легко  мог  пройти  сквозь  него.
Существа  бросали  к  этой  широкой  двери  какие-то   предметы,   очевидно,
жертвоприношения и дары. Хефрен был их царем, Хефрен, украшенный золотом,  с
сардонической  улыбкой.  Или  то  был  Абдул  Рейс,  монотонно   гнусавивший
заклинания? С  боку  от  него  на  коленях  стояла  красавица  Нитокрис;  на
несколько мгновений мне удалось увидеть ее профиль, и я заметил, что  правая
часть ее лица была объедена крысами  или  вампирами.  По  размаху  культа  я
предположил, что божество, скрывающееся там, в глубине,  должно  быть  очень
могущественным. Был ли это  Осирис,  Изис,  Хорус,  Амубис,  или  какой-либо
неизвестный бог? Существует легенда, согласно которой  алтари  и  гигантские
монументы воздвигались в  Небытии  еще  до  того,  как  стали  почитать  уже
признанных богов. Глядя на совершающих  замогильный  культ  существа,  я  не
переставал думать о бегстве. Место, где я прятался, скрывал густой  мрак.  В
то время, пока эта кошмарная толпа билась в  экстазе,  мне  необходимо  было
проскользнуть к одной из лестниц. Доверившись судьбе  и  своей  сноровке,  я
попробовал это сделать. Я абсолютно не знал, куда попаду, но находил все  же
смешным свое желание вырваться  из  того,  что  считал  сном.  Был  ли  я  в
затерянном царстве храма Хефрена,  месте,  которое  веками  называли  храмом
Сфинкса? Но я решил не строить предположений, а выбраться на  свободу,  если
мои ум и тело позволят мне сделать это. Ползком я начал пробираться к  левой
лестнице,  считая  ее  более  достижимой.   Невозможно   описать   ощущения,
испытанные мной на этом пути, их можно лишь вообразить,  если  помнить,  что
мне необходимо было постоянно следить за светом фонарей. Меня не должны были
застать врасплох. Нижняя часть лестницы, как я уже говорил,  была  погружена
во мрак, а сама она головокружительно поднималась над гигантским  входом.  Я
уже достаточно удалился от сверкающей орды монстров, чей спектакль, несмотря
на разделявшее нас расстояние, заставлял кровь стыть в моих жилах.  Наконец,
я достиг ступеней и начал подниматься  по  огромной,  сложенной  из  больших
порфировых блоков лестнице, стараясь держаться  как  можно  ближе  к  стене.
Монстры  были  слишком  заняты  своей  литургией,  чтобы  обратить  на  меня
внимание. Страх быть увиденным и боль, которая с новой силой  терзала  меня,
были моими единственными ощущениями во время  этого  тяжелого  незабываемого
подъема. Во мне жило желание, добравшись  до  вершины  лестницы,  продолжать
карабкаться по любым ступенькам, которые, возможно, попадутся мне на пути. Я
даже не хотел  останавливаться,  чтобы  взглянуть  последний  раз  на  этих,
стоящих на коленях в тридцати метрах от меня мерзостных существ. Но внезапно
булькающая речь стала оглушающей, и я,  почти  достигший  вершины  лестницы,
вынужден был оглянуться, чтобы внимательно вглядеться в происходящее внизу.
   Монстры приветствовали нечто, появившееся  из  огромной  зловонной  дыры,
чтобы забрать адские дары, брошенные лично для него. Оно представляло  собой
тяжелое, желтоватое, волосатое  чудовище,  трясущееся,  словно  неврастеник.
Размером с гиппопотама, это существо имело довольно странную форму.  У  него
не было шеи, и пять голов торчали над огромным цилиндрическим телом.  Первая
и последняя из них были маленькими, вторая - средней, а третья  и  четвертая
казались самыми большими. Из голов торчали необычные щупальца, которые жадно
захватывали огромное количество лежащей на  земле  пищи.  Время  от  времени
огромный монстр  делал  скачок  и  скрывался  в  своей  пещере.  Его  способ
передвижения был столь необычен и необъясним, что я смотрел на него почти  с
восхищением, желая еще и еще раз увидеть его перемещение по  простирающемуся
подо мной пространству. Когда он опять вышел из норы,  я  развернулся  и  со
всей скоростью, на которую только был способен, помчался по лестнице,  почти
на замечая ступеней.
   Должно быть все это было лишь сном, в противном случае рассвет не  застал
бы меня лежащим на песке  Гизы,  у  подножия  огромной,  освещаемой  первыми
лучами  солнца  фигуры  ухмыляющегося  Сфинкса.  Огромный  Сфинкс!  Господи!
Вопрос, вставший передо мной предыдущим утром...  Какую  странную  и  жуткую
аномалию должен был представлять Сфинкс на самом деле?  Будь  проклято  все,
что я видел, было ли это сном  или  явью,  все  что  вселило  в  меня  ужас,
подобного которому я никогда не испытывал: неизвестное  божество  мертвецов,
наслаждавшееся гнусными подношениями бездушных существ, которых трудно  себе
даже представить нормальному  человеку.  Пятитоловый  монстр...  Пятиголовый
монстр, огромный как гиппопотам...
   Но я выжил и знаю, что это только лишь сон.



УЛИЦА

Говард ЛАВКРАФТ






ONLINE БИБЛИОТЕКА


http://www.bestlibrary.ru


   Одни утверждают, что предметы и вещи  имеют  душу,  другие  категорически
отрицают это. Что касается меня, то я не знаю, что  сказать;  но  мне  очень
хочется поведать гам об Улице, на которой жили сильные и отважные люди. В их
жилах текла такая же кровь, как и у нас  с  вами;  они  прибыли  с  островов
Бениты, расположенных на другом берегу моря. В самом начала  Улица  была  не
улицей, а просто тропинкой, по которой  бегали  взад  и  вперед  расторопные
носильщики воды, - от колодца, находившегося в лесу, к домикам на берегу. Но
по мере того как поселок разрастался, на северной стороне  Улицы  появлялись
новые переселенцы, возводившие дома из кругляка,  защищая  их  каменной  или
кирпичной  кладкой  для  предохранения  от  огненных  стрел  индейцев.   Еще
несколько лет спустя эмигранты стали строить дома и на южной стороне Улицы.
   В то время на Улице часто можно было встретить бравых и крепких мужчин  в
шапках конической формы, всегда вооруженных мушкетами,  а  также  их  жен  в
чепцах, ведущих за руку спокойных детей. Вечерами все расходились по  домам.
Каждый жил своим маленьким мирком. Люди собирались возле очага,  читали  или
вели неспешные разговоры. Говорили они о простых вещах, и это  придавало  им
храбрость и силу,  помогало  выживать  в  лесу,  возделывать  поля.  Дети  с
интересом слушали разговоры  взрослых.  Особенно  им  нравились  рассказы  о
доброй старой Англии, о которой они не могли ничего  вспомнить,  потому  что
никогда не видели этой страны.  Одно  время  переселенцы  вели  непримиримую
войну с индейцами.  Но  после  нескольких  лет  сражений  индейцы  перестали
совершать воинственные набеги на Улицу. Окончилась война, и все, кто жил  на
Улице, узнали, что такое процветание и  счастье.  Их  дети  жили  в  уюте  и
комфорте. Из родной и любимой Англии приезжали новые семьи переселенцев. Шло
время, вырастали дети пионеров и недавних  эмигрантов.  Незаметно  небольшой
поселок превратился в город. Хижины уступали место добротным большим  домам.
Их  строили  из  кирпича  и  дерева,  каменное   крыльцо   обычно   украшали
металлическими завитушками. По всему  было  видно,  что  рассчитаны  они  на
несколько поколений. Внутренняя отделка домов  тоже  отличалась  богатством:
лепные камины,  красивые  лестницы,  добротная  мебель,  а  также  фарфор  и
столовое серебро, привезенное еще из далекой матушки-Англии.  Теперь,  когда
на Улице выросло юное поколение, она выражала мечты и  чаяния  этих  молодых
людей. По мере того как молодые становились прекраснее и мужественнее, Улица
молодела и расцветала вместе с ними. Раньше здесь  царили  только  отвага  и
сила духа, теперь же у молодых появился интерес к науке, искусству, возникла
жажда знаний. В дома "проникли" музыка, живопись и литература. Молодые  люди
учились в университете,  воздвигнутом  на  севере  равнины.  Пыльные  дороги
заменили красивые мощеные улицы, по которым породистые кони тянули блестящие
экипажи.  На  кирпичных  тротуарах  здесь  сооружали  специальные  стойки  с
кольцами для лошадей. Мужчины носили шпаги и белые парики.  На  улице  росло
много деревьев: дубы, вязы, клены. Летом все благоухало  от  аромата  нежной
зелени, сладко щебетали птицы. Возле каждого дома  раскинулся  розовый  сад,
окруженный стенами, украшенный  солнечными  часами.  Прекрасные  аллеи  сада
окаймляли  зеленые  изгороди.  Вечерами   хозяева   выходили   туда,   чтобы
полюбоваться сверканием Луны и звезд, мерцанием влажных почек  на  деревьях.
Несмотря  на  войны  и  катастрофы,  потрясавшие   мир.   Улица   продолжала
процветать. Однажды все молодые люди одновременно покинули город,  а  многие
больше никогда не вернулись на родину. Это  случилось,  когда  старое  знамя
города заменили новым, звездно-полосатым.  Хотя  много  говорили  о  больших
изменениях, они едва коснулись Улицы. Жители города  остались  такими  же  и
были верны своим давним привычкам.
   По-прежнему на деревьях весело щебетали птицы. По-прежнему цвели  розовые
сады и лился свет мерцающих звезд и Луны. Правда, теперь уже  не  носили  ни
шпаг, ни белых париков. По мостовым больше не проезжали богатые  экипажи.  А
как теперь  непривычно  выглядели  жители  города:  с  коротко  остриженными
волосами, покрытыми бобровыми шапками! Теперь  все  мужчины  носили  трости.
Другой  шум  доносился  из-за  горизонта.  Он  походил  на  легкий  ветерок,
долетавший из-за реки, находящейся  в  миле  от  города.  Еще  позже  другие
неизвестные звуки и гул стали доноситься до города. Воздух уже не был  таким
чистым, как в  былые  времена,  но  обстановка  в  самом  городе  оставалась
прежней. Она почти не изменилась  и  после  того,  как  возле  домов  начали
прокладывать шоссе, рыть траншеи, укладывать  трубы,  кабель,  устанавливать
столбы.
   Для города наступили  мрачные  дни,  многие  жители  не  узнавали  его  и
воспринимали его по-новому. Некоторые старожилы покинули город. На смену  им
приехало много новых суетливых  людей,  с  неприятными  лицами,  хриплыми  и
скрипучими голосами. Но когда новое поколение новобранцев прошло  по  улицам
города, печатая шаг, жители Улицы снова ощутили гордость за  свой  город.  И
опять многие из  них  уже  никогда  не  вернулись  домой.  Новые  неудачи  и
несчастья обрушились на город. Теперь здесь не было ни  одного  деревца.  На
месте прекрасных розовых  садов  появились  уродливые  и  дешевые  строения,
тянувшиеся вдоль улиц. Но, несмотря на разрушения и  опустошения,  вызванные
временем, бурями, землетрясениями, старые домики  Улицы  выстояли,  ведь  их
строили для нескольких поколений. Теперь в городе появилось  много  людей  с
обветренными, злыми лицами, с грубыми чертами, с бегающим взглядом. Эти люди
говорили на неизвестном языке и рисовали непонятные знаки на покинутых домах
старожилов. Ручные тележки  заполнили  улицы;  отвратительный,  тошнотворный
запах установился по всему городу. Старый дух, царивший до этого  в  городе,
покинул ег