едным  светом  луны
затрагивала мое воображение. По моей просьбе Абдул согласился включить  меня
в группу своих секундантов. Таким образом, остаток вечера я провел с  ним  в
различных притонах наиболее "горячего" квартала города,  преимущественно  на
северо-западе  Эзбекии,  где  он  собрал  великолепную  банду   из   местных
головорезов. Чуть позже  девяти  часов  наша  группа  взобралась  на  ослов,
носящих королевские имена или имена знаменитых людей, как, например, Рамзес,
Марк Твен, Д.П.Морган и Миннехед, и двинулась в лабиринт улиц,  одновременно
восточных и западных. По мосту с  бронзовыми  львами  мы  перебрались  через
бурлящий Нил и неспешным галопом поскакали по дороге в Гизу.  Путь  занял  у
нас немногим более двух часов. Приближаясь к месту назначения, мы  встретили
последних возвращающихся туристов, поприветствовали последний троллейбус  и,
наконец, остались наедине с  ночью,  прошлым  и  спектральной  луной.  Затем
впереди мы увидели огромные пирамиды. Они, казалось, источали  непонятную  и
древнюю угрозу, чего я не заметил днем. Даже в облике  самой  малой  из  них
таилось нечто угрожающее. Не была ли эта  пирамида  той,  в  которой  заживо
похоронили  царицу  Нитокрис  из  VI  династии,  хрупкую  царицу   Нитокрис,
пригласившую однажды всех своих врагов на большой пир в  храме,  находящемся
ниже уровня Нила,  и  утопившую  их,  приказав  открыть  затворы  шлюзов?  Я
вспомнил, что арабы бормотали странные слова по поводу Нитокрис  и  избегали
третьей пирамиды в некоторые четверти луны. И, возможно, думая о ней,  Томас
Мур написал несколько строк, повторяемых лодочниками Мемфиса:

   Поземная нимфа, сидящая среди драгоценных камней и спрятанных сокровищ  -
Дама Пирамиды.

   Али-Зиз и его группа нас опередили. Силуэты их ослов отчетливо  виднелись
на пустынном плато Кафрел Харам. Мы направились к грязному  стойбищу  арабов
перед Сфинксом, избегая обычной дороги, ведущей  к  Мена  Хауз,  где  сонные
полицейские могли нас заметить и начать задавать ненужные вопросы. Там возле
каменных могил соратников Хефрена бедуины оставили ослов и верблюдов, и мимо
занесенных песком скал мы прошли к Великой Пирамиде. Арабы легко  взобрались
по склону сооружения,  отшлифованному  ветрами.  Абдул  Рейс  предложил  мне
помощь, но я в ней не  нуждался.  Большинство  путешественников  знает,  что
самая вершина этой конструкции выветрилась за долгие годы,  и  теперь  здесь
была ровная площадка размером около  двенадцати  квадратных  метров.  Именно
здесь под сардоническим взглядом луны и произошел бой, походивший на все те,
на которых я раньше присутствовал в спортивных клубах: удары, финты, защита,
крики зрителей. Поединок был коротким и, несмотря на мои неясные подозрения,
я чувствовал себя гордым представителем нации, создавшей бокс. Абдула  Рейса
провозгласили победителем. Примирение состоялось немыслимо быстро,  и  среди
песен, заверений дружбы и тостов мне трудно было предположить, что  эти  два
человека только что дрались. Некоторое время спустя  мне  показалось,  будто
теперь именно я являюсь предметом их разговора. С трудом вспоминая  арабские
слова, я разобрал, что компаньоны обсуждают мои профессиональные качества  и
мои способности  выскользать  из  всех  уголков,  где  меня  можно  было  бы
запереть. Я удивился, узнав, как  хорошо  они  меня  знают,  и  почувствовал
некоторую неприязнь и большую долю скептицизма по отношению к моим подвигам.
Мало-помалу  я  сделал  открытие,  что  древняя  магия  Египта  не   исчезла
бесследно. Остатки этой тайной непонятной науки еще живут среди феллахов,  и
таланты иностранного чародея  или  фокусника  могут  нанести  урон  престижу
местных колдунов. Я подумал о моем гиде  с  низким  голосом,  Абдуле  Рейсе,
очень похожем на старого египетского священнослужителя или фараона,  или  на
улыбающегося Сфинкса, и от этого мне стало не по себе.
   Неожиданно случилось нечто, подтвердившее правильность моих размышлений и
заставившее проклясть глупость,  с  которой  я  принял  предложенную  ночную
программу, не отдавая себе отчета в том, что это был лишь  предлог  заманить
меня. По скрытому знаку Абдула  вся  банда  бедуинов  набросилась  на  меня.
Вскоре я был связан с помощью толстых  веревок  крепче,  чем  когда-либо  на
сцене или в жизни. Поначалу я  сопротивлялся,  но  быстро  понял,  что  один
человек не может одержать верх над двадцатью крепкими  варварами.  Мои  руки
были связаны за спиной,  колени  максимально  согнуты,  запястья  и  лодыжки
крепко привязаны друг к другу. В рот мне засунули  огромный  кляп,  а  глаза
завязали повязкой. Потом, когда арабы несли  меня  на  плечах,  спускаясь  с
пирамиды, я услышал  саркастический  голос  моего  гида,  имевшего  наглость
насмехаться надо мной. Он заверил, что  мои  магические  способности  вскоре
будут проверены, и, возможно, у меня  исчезнет  та  уверенность,  которую  я
приобрел за время проведения своих  сеансов  в  Америке  и  Европе.  Египет,
напомнил  он  мне,  очень  древний.  Он  наполнен  тайными  силами,  которые
сегодняшние эксперты не могут себе даже представить.
   На какое расстояние и в каком направлении меня отнесли? Я не  могу  этого
сказать, ибо был не в состоянии делать точные расчеты.  Знаю  лишь,  что  не
слишком далеко, поскольку мои тюремщики ни разу не ускорили шаг и несли меня
недолго.
   Я вздрагиваю каждый раз, когда думаю о Гизе и плато. Но в  тот  момент  у
меня  были  другие  причины  чувствовать  себя  угнетенным.  Мои  похитители
поставили меня на песок, обвязали вокруг груди веревкой, протянули несколько
метров по земле до некоего подобия колодца и достаточно грубо столкнули меня
туда. Через некоторое время, показавшееся мне веками, я ударился о  неровную
каменную стену в узком проходе, который принял  за  одно  из  многочисленных
погребений на плато. Мне казалось, я спускаюсь на огромную, почти немыслимую
глубину. Ужас мой усиливался с каждой секундой. Спуск среди  скал  мог  быть
долгим, а веревка достаточно длинной, чтобы позволить мне болтаться здесь, в
недрах земли.
   Я знаю, что когда человек находится в ненормальных  условиях,  восприятие
им времени может стать  ошибочным,  но  все  же  уверен,  что  запомнил  все
происшедшее и не перешел границы жестокой реальности, в  которой  находился.
Мой  страх  возрастал  пропорционально   скорости   спуска.   Арабы   быстро
разматывали веревку, и я жестоко оцарапался о грубые стены  колодца.  Одежда
превратилась в лохмотья, тело обильно кровоточило. Вдруг мои ноздри  ощутили
проникающий запах сырости и гниения, не похожий ни на  какие  другие.  Затем
что-то ужасное произошло с моим сознанием. Моя душа была охвачена  кошмаром,
действительность стала  апокалиптической  и  сатанинской  -  в  один  миг  я
болезненно погружался в узкий колодец, который  рвал  меня  миллионом  своих
зубов, а в другой - парил на  крыльях  летучей  мыши  в  пучине  ада.  Я  то
головокружительно взлетал на безграничную вершину холодного эфира, то, теряя
дыхание, погружался  в  тошнотворные  глубины.  Я  воздавал  хвалу  Господу,
ввергнувшему в небытие фурий моего сознания,  которые  разрывали  мой  мозг,
подобно  жутким  гарпиям.  Эта  короткая  отсрочка  дала  мне  физическую  и
моральную силу перенести те жуткие испытания, которые меня ожидали.

***

   Мало-помалу я пришел в себя после нескончаемого спуска. Этот процесс  был
бесконечно болезненным и окрашен фантастическими сновидениями, в  которые  я
время от времени  впадал,  оставаясь  по-прежнему  связанным.  Природа  этих
кошмаров была очевидна, но воспоминания о них почти сразу  же  стирались  из
памяти: Я вынужден был мобилизовать остатки своего сознания, чтобы объясни",
ужасные моменты, реальные и вымышленные. Мне  казалось,  что  меня  схватила
огромная желтая лапа, волосатая, с пятью когтями, вынырнувшая из-под  земли,
чтобы удержать меня и раздавить.  Когда  я  прекращал  думать  о  лапе,  мне
казалось, будто это был сам Египет. Я то видел события предыдущих недель, то
чувствовал себя  тонко  и  коварно  вовлеченным  в  адские  колдовские  сети
древнего Нила разумом, который уже был в Египте до появления здесь  человека
и останется после того, как он исчезнет.
   Я почувствовал дикий ужас египетской античности и  раскрыл  жуткий  союз,
который она установила вечность назад с  могилами  и  храмами  мертвецов.  Я
видел  призрачные  процессии  жрецов  с  бычьими,   соколиными,   кошачьими,
ибисовыми головами, идущие нескончаемой вереницей в подземных  лабиринтах  и
гигантских  пропилеях,  в  сравнении  с  которыми  человек  не  более,   чем
насекомое,  и  дарящие  бесконечные  жертвоприношения   неописуемым   богам.
Каменные колоссы шагали в бесконечной ночи и вели за собой орды ухмыляющихся
сфинксов до берегов темных рек со стоячей водой. И за  всем  этим  я  ощущал
невыразимое недоброжелательство примитивной некромантии, черной и  аморфной,
жадно ищущей меня ощупью в темноте, чтобы подавить  во  мне  разум,  который
осмелился ей противостоять.  В  моем  спящем  мозгу  сформировалась  картина
ненависти  и  зловещего  преследования.  Я  ощутил   черную   душу   Египта,
указывающего на меня и зовущего меня неслышным шепотом в  древние  катакомбы
фараонов. Затем неясные образы стали  принимать  человеческие  облики,  и  я
увидел моего  гида  Абдула  Рейса  в  королевской  тунике  с  отвратительной
ухмылкой Сфинкса и понял, что его черты были чертами лица Хефрена  Великого.
Я смотрел на худую и холодную руку Хефрена, руку,  которую  я  уже  видел  у
диоритовой статуи в Каирском музее. Я удивился и  чуть  не  закричал,  узнав
руку Абдула Рейса. Эта рука! Это объятие и холод саркофага! Смертельный  лед
древнего Египта, Египта кладбищ и ночей... Эта желтая лапа... Странный шепот
по поводу Хефрена.
   В этот момент я начал  пробуждаться  или  по  крайней  мере  выходить  из
коматозного состояния, в  котором  находился.  Я  вспомнил  бой  на  вершине
пирамиды, предательство бедуинов, их нападение, мой ужасный спуск  на  конце
веревки в скалистые бездонные глубины, мое бессмысленное, головокружительное
погружение в ледяное пространство с затхлым запахом гниения. Я  почувствовал
себя лежащим на сыром каменном полу, веревки глубоко  впились  в  мое  тело.
Было холодно, и мне показалось, что надо мной дует  легкий  ветер.  Ушибы  и
порезы об острые края стенок колодца заставляли  меня  жестоко  страдать,  а
ветерок  еще  больше  усиливал  боль.  Малейшее  движение   доставляло   мне
невыносимые муки. Повернувшись, я почувствовал, что веревка, на которой меня
спустили, оставалась натянутой. У меня не было ни малейшего представления  о
глубине, на которой я находился. Я знал, что темнота, окружавшая меня,  была
кромешной или почти таковой, ведь  ни  единый  луч  света  не  проникал  под
подвязку, закрывающую мне глаза. Казалось,  будто  я  стою  среди  огромного
пространства, вероятно в подземной часовне Хефрена Старого, в храме Сфинкса.
А может это был внутренний коридор, который гиды не показали  мне  во  время
утреннего посещения, и откуда я мог бы  легко  выбраться,  если  бы  удалось
найти дорогу к заколоченному входу. Это было бы трудной задачей, но  все  же
не труднее тех, что я уже решал.
   На первом этапе следовало освободиться от связывавших меня пут, повязки и
кляпа. Я знал, что это была посильная работа, ведь знатоки  более  искусные,
нежели  арабы,  пытавшиеся  связать  мои  руки  и  ноги  самыми   различными
способами, ни разу не смогли поставить меня в тупик - знания и  опыт  всегда
выручали. Затем мне в голову пришла мысль,  что  арабы  могут  дожидаться  у
входа,  чтобы  наброситься  на  меня,  если  заметят  мою  удачную   попытку
выпутаться из веревки. Естественно, все это  могло  быть  при  условии,  что
местом моего заключения является храм Сфинкса Хефрена. Отверстие  в  потолке
не должно в этом случае находиться далеко от входа. Правда, во  время  моего
дневного визита я не видел никакого отверстия, но знал, что среди песков его
можно было просто не заметить.
   Размышляя над все этим, лежа обессиленный и связанный на каменном полу, я
почти забыл весь ужас моего спуска и шок, ставший причиной комы,  в  которой
недавно находился. У меня была лишь одна мысль - перехитрить арабов. Итак, я
решил избавиться от пут как можно быстрее, стараясь не дергать  за  веревку,
что сразу же выдало бы мои усилия. Но  принять  такое  решение  было  проще,
нежели его выполнить. Несколько предварительных попыток  показали  мне,  что
сделать это  без  определенных  резких  движений  невозможно.  Мои  действия
привлекли внимание бедуинов, и я почувствовал, как  моток  веревки  упал  на
меня. Очевидно, они  заметили  мою  попытку  освободиться  и  уронили  конец
веревки, спеша, возможно,  к  вероятному  входу  в  храм,  чтобы  там  подло
подстеречь меня.  Но  вскоре  эта  мысль  исчезла,  и  чувство  первобытного
сверхъестественного страха охватило меня,  нарастая  по  мере  того,  как  я
вырабатывал свой план.
   Я уже сказал, что веревка обрушилась на меня. Теперь  же  она  продолжала
скапливаться непонятным образом. Пеньковая лавина наполовину  погребла  меня
под собой. Вскоре я был полностью завален и начал задыхаться, а веревка  все
продолжала падать.  Мое  сознание  вновь  помутилось,  я  тщетно  попробовал
сопротивляться.  Ни  мои  мучения,  выходившие   за   пределы   человеческих
возможностей, ни жизнь и дыхание, медленно  покидающее  меня,  не  тревожили
меня так, как желание понять, что же означала эта  сверхъестественная  длина
веревки.  Я  находился,  конечно  же,  на  огромной   глубине.   Безоружный,
измученный я лежал в безымянном подземелье  в  центре  планеты.  Вторично  я
погрузился в милосердное забвение. Когда я говорю "забвение", это  вовсе  не
означает отсутствие снов.  Напротив,  страшные  видения  преследовали  меня.
Господи! Если бы я только не читал столько вещей по  египтологии  до  своего
приезда в эту страну, источник тайны и страха!
   Второй  приступ  забытья  снова  наполнил  мой  спящий  мозг   ужасающими
секретами древней страны. Случайно ли, но мои мысли вертелись вокруг древних
понятий мертвых, их пребываний в душе и  теле  по  ту  сторону  таинственных
могил, казавшихся скорее домами, нежели местами для  погребения.  Во  сне  я
вспомнил особенно сложное сооружение египетских гробниц и  те  исключительно
странные доктрины, которые оказывали главное влияние на их конструкцию. Лишь
смерть и души умерших царили в этих храмах.
   Египтяне  верили  в   воскресение   тела   и   с   особой   тщательностью
бальзамировали его, сохраняя  жизненно  необходимые  человеческие  органы  в
герметично  закрытых  глиняных  горшках.  Они  равно  верили  в  два  других
элемента: душу, которая после суда  Осириса  селилась  в  стране  Элусов,  и
темную и зловещую Ка или основу жизни, блуждающую во  внутреннем  и  внешнем
мире и  требующую  время  от  времени  доступа  к  хранящимся  телам,  чтобы
потреблять еду, принесенную жрецами и родственниками в погребальную часовню,
и иногда - как об  этом  говорили  шепотом  -  чтобы  уносить  тела  или  их
деревянные копии, похороненные здесь же, для исполнения опасных  и  особенно
отталкивающих обрядов.  В  течение  тысячелетий  эти  тела  хранились  здесь
великолепно скрытые, с  остекленевшими  глазами,  смотрящими  в  потолок,  в
ожидании дня, когда Осирису угодно  будет  соединить  вместе  Ка  и  душу  и
проводить несгибаемые легионы мертвецов из поземного царства сна.  Это  было
бы славное воскрешение, но души не были избраны, а все могилы были поруганы.
Все это  могло  вызвать  страшные  аномалии.  Даже  сегодня  арабы  тихонько
говорили о  неосвященных  собраниях  и  непристойных  культах  в  потерянных
безднах, которые могут посещать лишь бездушные мумии, да невидимая  крылатая
Ка.
   Наиболее леденящие душу легенды являются и  самыми  извращенными.  В  них
речь идет о мумиях, в которых искусственно соединили туловище и человеческие
члены с головами животных на манер древних божеств. Во все эпохи  египетской
истории священные животные бальзамировались таким образом, чтобы быки, коты,
ибисы, мудрые крокодилы могли однажды возвратиться в полной славе. Но лишь в
период упадка, когда у них не было прав и преимуществ Ка, египтяне соединяли
в одном существе  человека  и  животного.  О  том,  что  произошло  с  этими
составными мумиями не говорят, во всяком случае, публично, но  верно  и  то,
что ни одному египтологу не удалось еще их найти. Слухи,  пущенные  арабами,
невероятны и не могут серьезно приниматься во внимание.  Они  говорят  даже,
будто старый Хефрен - Сфинкс второй пирамиды и открытого  храма  -  живет  в
глубинах земли, взяв себе в жены Нитокрис, царицу-вампира, и  царствует  над
мумиями.
   Итак, мои сны были о  Хефрене,  его  супруге  и  армии  странных  мертвых
гибридов. Поэтому я рад, что точное содержание виденного мною не сохранилось
полностью. Мое самое страшное видение было связано  с  вопросом,  который  я
задавал себе предыдущим днем, глядя на загадочную скульптуру  в  пустыне.  Я
спрашивал себя, в какой неведомой  глубине  возвышающийся  в  стороне  храм,
должен быть тайно связан с ней. Этот вопрос и простой и неуместный,  обретал
в моем сне значительность, придавшую  ему  характер  неистового  и  бешеного
наваждения. Какую ненормальную и отталкивающую аномалию  представлял  Сфинкс
вначале?
   Мое второе пробуждение, если его можно было так  назвать,  ознаменовалось
глубоким страхом. К тому же моя жизнь была наполнена  приключениями  больше,
нежели существование всех смертных. Вы помните, что я потерял  сознание  под
лавиной  веревки,  длина  которой  указывала  на  ужасающую  глубину   моего
погружения. Сейчас, придя в себя, я не  чувствовал  больше  веса  давящей  и
опутавшей меня веревки, но сознавал, что остаюсь слепым и с кляпом  во  рту.
Кто-то полностью убрал мотки пеньки, под  которыми  я  задыхался.  Понимание
этого пришло ко мне постепенно, и я  подумал,  что  мог  бы  снова  потерять
сознание, если бы к этому моменту не достиг того  эмоционального  изнурения,
когда страх стал мне безразличен. Я был один... Но с кем?
   Прежде чем  я  снова  начал  мучить  себя  вопросами  и  заново  пытаться
освободиться, мне стало очевидным  и  другое.  Боль,  которую  я  испытывал,
буквально раздирала мне руки и ноги, и у меня создалось впечатление, будто я
покрыт большим количеством засохшей крови, чем потерял. Моя грудь, казалось,
была покрыта сотней ран, как если бы  огромный  жестокий  ибис  долбил  меня
своим клювом. Несомненно, что сила, убравшая веревку, была враждебной. Начав
наносить мне раны, она должна была почему-то  остановиться.  И  все  же  мои
ощущения были полностью противоположны тем, которые  следовало  бы  ожидать:
вместо того,  чтобы  окончательно  потерять  надежду,  я  почувствовал  себя
готовым к действию. Сейчас я был уверен, что силы зла  принимают  физический
облик, и бесстрашный человек может сражаться с ними на равных.
   Ободренный этой мыслью, я начал стаскивать веревки, используя  для  этого
сноровку, которую так часто демонстрировал в свете юпитеров под аплодисменты
толпы. Тонкие нюансы этого процесса начали возвращаться ко мне.  Я  подумал,
что весь этот ужас был просто галлюцинацией и что  никогда  не  существовало
страшного отверстия, этой бездонной пропасти и нескончаемой пеньки. И все же
был ли я действительно в храме Хефрена перед Сфинксом, и не проникли ли сюда
тайком арабы, чтобы мучать меня, лежащего без защиты?  Если  бы  только  мне
удалось подняться, освободиться от терзавших меня пут и кляпа!  С  открытыми
глазами, улавливающими малейший свет, я бы с радостью сразился с вероломными
врагами. Не могу точно сказать,  сколько  времени  мне  понадобилось,  чтобы
сбросить с себя веревку, возможно, больше, чем по моим представлениям,  ведь
я был ранен и обессилен.  Окончательно  освободившись  и  вдохнув,  наконец,
полной грудью ледяной, с