колыбельные песни.
   Иранон и Ромнод спустились с крутого  холма  и  отправились  в  город  на
поиски слушателей своих песен, мечтая доставить  им  удовольствие.  Войдя  в
город, они обратили внимание на слоняющихся от дома к дому праздных гуляк  с
гирляндами из роз вокруг шеи. Именно они стали первыми слушателями Иранона и
забросали его цветами едва он закончил свою песнь. И тогда, на одну  минуту,
Иранон поверил, что наконец встретил людей, близких  ему  по  духу,  которые
могли думать и чувствовать так же, как он.
   На рассвете Иранон посмотрел вокруг  себя  с  грустью:  купола  Онайи  не
отливали золотом, напротив,  они  были  серыми  и  мрачными.  Город  не  мог
сравниться по красоте с Аирой. Лица жителей  были  мертвенно-бледными  из-за
постоянных разгулов и оргий,  опухшими  от  злоупотребления  вином.  Они  не
напоминали радостные и сияющие от счастья лица жителей  Аиры.  Но  поскольку
все эти люди встречали его песни  цветами  и  аплодисментами,  Иранон  решил
остаться в городе. Он сделал это еще и ради  своего  друга,  который  обожал
атмосферу постоянного праздника. Ромнод стал украшать  свои  волосы  розами,
как это делали коренные жители города.
   По ночам Иранон исполнял свои песни и гимны для беззаботных  прожигателей
жизни. Он совсем не изменился. Все так же в венке из виноградных листьев  он
мечтал в своих песнях, о мраморных улицах Аиры, о прозрачной, как  хрусталь,
реке Нисра.
   Однажды Иранон выступал в роскошном королевском  дворце  под  хрустальным
сводом. Он пел с таким чувством, что смог пробудить в  пьяных  сотрапезниках
монарха с  багровыми  лицами  воспоминания  о  прекрасном,  добром  и  давно
забытом. Король попросил Иранона снять рваную пурпурную тунику и одел его  в
атлас и парчу, даровал ему нефритовые кольца и браслеты из крашеной слоновой
кости. Он поселил его в роскошной, убранной  коврами  комнате  с  золочеными
стенами, с кроватью  из  резного  дерева,  с  шелковым  покрывалом,  вышитым
цветами. Так Иранон остался в Онайе, стране лютней и танцев. Никто не знает,
сколько времени пробыл  он  там.  Но  однажды  король  пригласил  во  дворец
танцоров из пустыни Лирани и смуглых  музыкантов-флейтистов.  В  этот  вечер
беззаботные гуляки бросали  Иранону  намного  меньше  роз,  чем  танцорам  и
музыкантам-флейтистам.  Постепенно  Ромнод,  бывший  когда-то  мальчиком  из
гранитного города Телоса, начал полнеть и часто хмелел от выпитого вина.  Он
стал меньше мечтать и уже без  прежнего  удовольствия  слушал  песни  своего
друга и учителя. Но, несмотря на свою грусть и печаль, Иранон продолжал петь
песни и мечтать об Аире, городе из мрамора и берилла.
   Однажды ночью Ромнод, грузный и отяжелевший, с лицом, багровым  от  вина,
неслышно угас на своих шелковых подушках. Он умер, когда Иранон тихо пел для
себя самого гимны, сидя в темном углу.
   Оплакав своего друга и убрав  его  могилу  ветками  с  зелеными  почками,
которые когда-то так ему нравились, Иранон снял дорогую одежду и  украшения,
облачился в свою пурпурную тунику и венок из виноградных листьев и незаметно
для всех под покровом ночи покинул Онайю, страну лютней и танцев.
   Иранон вновь отправился на поиски своего родного города и людей,  которые
смогли бы понять и полюбить его песни и мечты.
   Во всех городах Сидасрии и Бназии дети с  плутоватыми  и  наглыми  лицами
смеялись над его песнями и его рваной туникой. Иранон по прежнему  оставался
молодым и все так же посвящал песни Аире, волшебному городу своих мечтаний и
грез.
   Поздней  ночью  он  зашел  в  нищую  и  убогую  лачугу  старого  пастуха,
сгорбленного под тяжестью лет.  Он  всю  жизнь  пас  баранов  на  каменистом
склоне, возвышающемся над болотом из зыбучих песков. Иранон обратился к нему
с вопросом, как делал это уже много раз:
   - Можешь ты мне сказать,  где  находится  Аира,  мраморный  и  берилловый
город, с прозрачной, как хрусталь, рекой Нисра?
   Услышав эти слова, пастух долго смотрел на Иранона,  словно  вспоминая  о
чем-то давнем и забытом. Он пристально разглядывал каждую черточку  на  лице
Иранона, изучал его золотые волосы с  венком  из  виноградных  листьев,  его
пурпурную мантию. Потом ответил, качая головой:
   - О чужеземец! Я много слышал об Аире  и  других  названиях,  которые  ты
произнес  сейчас,  но  с  тех  пор  прошло  много  лет.  Я  слышал  об  этом
удивительном городе еще в  юности  от  моего  друга  детства,  сына  нищего,
который всегда говорил странно и непонятно. Он сочинял  длинные  рассказы  о
луне, цветах и западном ветре.  Мы  смеялись  над  ним  и  над  его  пустыми
историями, потому что знали о его настоящем происхождении, хотя он и называл
себя сыном короля Аиры. Он был красив, как и  ты.  Мы  считали  его  немного
сумасшедшим. Он ушел совсем молодым, чтобы найти людей, которые  бы  слушали
его песни с удовольствием. Сколько раз он пел мне о далеких странах, которые
никогда не существовали в действительности. Он много говорил об Аире, о реке
Нисра, о каскаде Кра. Говорил, что правил этими странами, хотя  мы  знали  о
нем всю правду. Ведь никогда на Земле не существовало города  ид  мрамора  и
берилла, называемого Аирой, не было и людей, которые испытывали бы  радость,
слушая эти странные и непонятные песни, кроме друга моего детства,  Иранона,
который исчез.
   И тогда в сумерках ночи, когда одна за другой появляются на небе  звезды,
а луна излучает на болото свой блеклый свет, похожий на тот,  который  видит
из  окна  младенец,  убаюкиваемый  матерью,  глубокий  старик  в   порванной
пурпурной тунике с венком из жухлых и засохших листьев винограда бросился  в
несущие смерть зыбучие пески. При этом он смотрел прямо вперед, словно перед
его взором вставали золотые купола прекрасного и манящего города,  где  люди
смогли бы понять его песни.
   В ту ночь прекрасная сказка молодости и красоты  античного  мира  исчезла
навсегда.



ПЕЩЕРНЫЙ ЗВЕРЬ

Говард ЛАВКРАФТ






ONLINE БИБЛИОТЕКА


http://www.bestlibrary.ru


    Ужасное  предположение,  мучившее  меня,  теперь  переросло   в   полную
уверенность. Я заблудился. Я безнадежно затерялся в лабиринтах пещеры Мамут.
Любой проход, в который я попадал, неизбежно приводил в  тупик.  Суждено  ли
мне увидеть снова дневной свет, холмы и благодатные  долины?  Здравый  смысл
запрещал питать пустые надежды. Я гордился тем, что сохранял самообладание и
оставался невозмутимым перед испытаниями, выпавшими на мою  долю.  Возможно,
этому способствовали долгие годы занятий философией. Хотя я  много  читал  о
том, что жертвы судьбы, подобные мне, испытывают жестокое исступление, но на
данный момент у меня не было таких ощущений. Когда я  понял,  что  сбился  с
пути, мной овладело необъяснимое спокойствие. Меня не пугала  мысль  о  том,
что я  уже  долгое  время  блуждаю  в  бесконечных  лабиринтах,  и  что  мое
отсутствие осталось не замеченным. Если я должен умереть, то эта зловещая  и
одновременно величественная пещера станет моим последним  пристанищем,  моим
мавзолеем. Судьбой мне предопределено умереть от  голода,  таково  было  мое
убеждение. В подобных обстоятельствах многие сходят с  ума,  но  я  все  еще
сохранял  ясный  рассудок.  Мое  невезение  явилось  следствием  собственной
ошибки. Игнорируя предупреждение гида, к отстал от группы  туристов.  Больше
часа я блуждал в одиночестве по тайным коридорам грета, но  так  и  не  смог
снова найти проход, по которому  шла  туристическая  группа,  от  которой  я
отделился. Мой электрический фонарик начал тускнеть. Очень скоро я погружусь
в  жуткую  и  почти  ощутимую  темноту  земных  недр.  Пока  я  следовал   в
направлении, указываемом дрожащим светом фонарика, то задавал  себе  вопрос:
какова  будет  моя  кончина?  Я  вспоминал  историю  о   больных   чахоткой,
добровольно поселившихся в гигантских подземных пещерах. Они  обустраивались
там в надежде поправить здоровье благодаря считавшимися целебными  свойствам
подземелья: чистоте воздуха и постоянной температуре. Но в этих  безмятежных
местах их ждала страшная и ужасная смерть. Я  старался  представить,  каковы
могут быть последствия длительного пребывания в таких условиях для здорового
и крепкого человека, как я. Теперь у  меня  появилась  возможность  испытать
эффективность воздействия жизни под землей, хотя из-за отсутствия  пищи  мне
не удастся довести эксперимент до конца.
   Вскоре слабый свет моего фонаря совсем погас. Подземельный мрак подступал
со всех сторон, и я решил предпринять асе возможные меры, чтобы выбраться из
этого опасного положения. Вдыхая воздух полной  грудью,  я  принялся  громко
кричать в напрасной надежде привлечь внимание гида и туристов. Но сердце мне
подсказывало, что крики никто не слышит, кроме меня самого,  в  этом  черном
тупике с неисчислимыми коридорами. Неожиданно я встрепенулся, услышав глухие
шаги. Может быть экскурсовод,  обнаружив  мое  исчезновение,  отправился  на
поиск в этом известняковом лабиринте?
   Я мучительно искал ответы на мои же вопросы и готов уже  был  возобновить
попытки спастись, как моя внезапная радость сменилась поглотившим весь разум
ужасом. Мой  тонкий  слух,  еще  более  обострившийся  благодаря  абсолютной
тишине, царившей  в  пещере,  подсказал,  что  шаги  не  могли  принадлежать
человеку. Действительно,  в  этом  подземелье  звуки  движений  экскурсовода
должны были бы резонировать  громче.  А  сейчас  до  меня  доносилась  почти
бесшумная поступь, напоминавшая кошачью походку. Впрочем, чем  сильнее  было
мое напряжение, тем больше казалось, что я слышу звуки не  двух,  а  четырех
приближающихся лап. Теперь я убедился, что своими  криками  разбудил  дикого
зверя, возможно, горного льва, случайно  заблудившегося  в  пещере.  "Да,  -
подумал я, - судьба избрала для меня самую быструю и милосердную  смерть.  Я
предпочел бы мгновенную смерть мучительному, медленному голоданию".
   Но инстинкт самосохранения, безмолвно спящий до поры  до  времени  внутри
каждого из нас, неожиданно пробудился. Я приготовился подороже продать  свою
жизнь кровожадному зверю.
   Мною овладело лишь одно чувство  к  приближающемуся  визитеру  -  чувство
враждебности. Я остался неподвижным и безмолвным, надеясь, что  животное  не
заметит мое присутствие и продолжит свой  путь  по  подземному  коридору.  К
глубочайшему разочарованию шаги приближались.  Зверя  привлекал  мой  запах,
который в такой спертой атмосфере чувствовался издалека.
   Понимая, что мне предстоит  выдержать  бой  и,  если  будет  возможность,
отразить непредвиденную  атаку,  я  выбрал  наощупь  самые  большие  обломки
известняка, валявшиеся вокруг. С камнем  в  каждой  руке  я  с  достоинством
ожидал неизбежного нападения зверя.
   Поведение неизвестного животного внушало тревогу. Без сомнения, это  была
походка четвероного существа, но казалось, что движения  задних  конечностей
не координируются с передними. В какие-то короткие интервалы  мне  отчетливо
казалось, что в процессе движения задействованы лишь две из четырех  лап.  С
каждой минутой возраставшее любопытство не давало мне покоя - с каким зверем
судьба подарила мне роковую встречу?
   "Наверное, это  несчастное  животное,  поплатившееся  за  свое  безмерное
любопытство пожизненным заключением в ужасной пещере. Оно питается  летучими
мышами и крысами, обитающими здесь, а возможно, и  рыбой,  которую  ловит  в
Грин Ривер, сообщавшейся с подземными водами грота". В беспокойном  ожидании
я мог только  предположить,  какие  произошли  изменения  в  его  физическом
состоянии, вызванные жизнью в подземелье. Дерзкая мысль, внезапно  пришедшая
ко мне, едва не рассмешила меня.  А  что  если  мне  удастся  одолеть  моего
четвероногого  противника?  Я  даже  не   смогу   как   следует   разглядеть
поверженного врага, так как батарейки фонаря сели, а спичек при  себе  я  не
имел. Нервы мои были на пределе. Воображение рисовало мне  отвратительное  и
огромное существо, приближающееся в кромешной тьме. Теперь я вспоминаю,  что
истошно закричал и  не  смог  совладать  со  своим  голосом.  Оцепеневший  и
парализованный от страха,  я  стал  сомневаться  в  твердости  моей  руки  в
решительный момент. Теперь я  уже  различал  не  только  звук  надвигающихся
шагов, но и затрудненное дыхание животного. Несмотря на  панику,  овладевшую
мною, я понял, что зверь, должно быть,  шел  издалека  и,  наверное,  устал.
Усилием воли я заставил себя действовать. Со всей силы я бросил правой рукой
большой известняковый обломок в  направлении,  указанном  моим  безошибочным
слухом. Я промахнулся не намного,  так  как  слышал,  что  животное  сделало
прыжок в сторону, увернувшись от  камня.  Застигнутое  врасплох  неожиданным
нападением, оно остановилось в нерешительности. Во второй раз я был  точнее.
На это раз от нанесенного камнем удара животное рухнуло на землю. Я  испытал
огромное облегчение и отошел от укрывавшей  меня  стены.  Мне  удалось  лишь
ранить пещерного зверя, потому что среди  тишины  я  слышал  его  тяжелое  и
прерывистое  дыхание.  У  меня  не  было  ни  малейшего  желания  подойти  и
рассмотреть страшное существо. Находясь во власти странного суеверия,  я  не
смел приблизиться ни на шаг к поверженному гиганту, но и не решался  бросить
в него еще один камень, чтобы добить. Охваченный паникой я бросился  бежать,
смутно ориентируясь в том направлении, откуда пришел. Вдруг я  услышал  шум,
точнее последовательность звуков, порожденных металлическими предметами.  На
этот раз не было никакого сомнения в том, что навстречу мне шел экскурсовод.
Затем я увидел слабый луч света, несущего мне спасение и неистово завопил от
радости. Я бросился в направлении света, и, еще не осознавая,  что  со  мной
произошло, очутился на земле у  ног  экскурсовода,  невнятно  бормоча  слова
благодарности моему спасителю и бессвязно  описывая  мою  жуткую  встречу  в
пещере.
   Мало-помалу я успокоился и пришел в себя. Экскурсовод объяснил  мне,  что
заметил мое отсутствие  на  выходе  из  пещеры.  Он  отправился  на  поиски,
тщательно обследуя расщелины и проходы вокруг того места,  где  меня  видели
последний раз.
   Почувствовав себя уверенным  в  присутствии  друга,  державшего  в  руках
фонарь, я вновь задумался о странном раненном мною звере в нескольких  шагах
отсюда. В сопровождении экскурсовода я вернулся на место  скоротечного  боя.
На земле лежало белое массивное тело, еще белее,  чем  известняк.  Осторожно
приблизившись  к  раненому  существу,   мы   остановились   ошеломленные   и
удивленные. Среди  всех  животных,  виденных  нами  ранее,  это  было  самым
экзотичным. Оно походило на огромную человекообразную обезьяну. Может  быть,
она сбежала из передвижного зверинца? Большая часть ее тела была  совершенно
гладкой, но волосяной покров на голове был настолько обильным, что  каскадом
ниспадал на плечи существа. Животное лежало  лицом  к  земле.  Острые  когти
удлиняли пальцы рук и ног, но они не были цепкими и загнутыми. Все это,  как
и неестественную белизну, я объяснял  долгим  пребыванием  в  подземелье.  У
обезьяны не было хвоста. Теперь дыхание животного стало совсем  слабым.  Мой
спутник извлек пистолет,  чтобы  облегчить  муки  несчастного  существа,  но
неожиданно оно издало настолько странный звук, что  экскурсовод  выронил  из
рук свое оружие. Этот звук невозможно  описать.  Он  не  походил  на  звуки,
издаваемые обезьяноподобными. Я предположил,  что,  возможно,  электрический
свет так повлиял на существо, длительно находившееся  в  пещере,  и  породил
ото! жуткий стон. Слабые стенания продолжались. Неожиданно резкий энергичный
рывок оживил тело  обезьяны.  Задние  и  передние  лапы  стали  конвульсивно
сжиматься, а части тела напряглись. Резким движением существо  перевернулось
с живота на  спину,  подставив  лицо  прямо  к  свету.  Несколько  секунд  я
испытывал такое ошеломление, что не  замечал  ничего,  кроме  мертвых  глаз,
устремленных на себя. Они поражали  своим  цветом.  Глаза  были  черными,  и
удивительно контрастировали с белизной кожи и волос. Глубоко посаженные, как
у всех обитателей пещер,  они  были  совершенно  лишены  радужной  оболочки.
Пристально рассматривая существо, я обратил внимание на  то,  что  его  лицо
было не таким выпуклым, как обычно у обезьяны.  На  нем  выделялся  довольно
крупный нос. Полные губы продолжали издавать жалобные стоны. Наконец  смерть
позвала за собой несчастное создание. Мой спутник дрожа от волнения, схватил
меня за локоть. Его руки тряслись и свет, испускаемый  фонариком,  судорожно
плясал по стенам пещеры. Я оставался неподвижным, не смея отвести взгляд  от
мертвого существа. Ужас постепенно  покидал  меня,  последовательно  уступая
место удивлению, почтению  и  состраданию,  потому  что  предсмертные  стоны
распростертого на известняковой почве существа открыли нам  ужасную  правду.
Моя жертва, обитавшая в бездонной пещере, некогда была человеком.




ОН

Говард ЛАВКРАФТ






ONLINE БИБЛИОТЕКА


http://www.bestlibrary.ru


   Я увидел его бессонной ночью, когда бродил по  улице  в  полном  отчаянии
спасти свой разум и душу.
   Оказалось, что приезд в  Нью-Йорк  был  ошибкой.  Здесь,  стремясь  найти
вдохновение  в  лабиринте  старых  улиц,  заканчивающихся  тупиками,   среди
площадей  с  прекрасными  фонтанами,  среди  огромных  современных  башен  и
гигантских небоскребов под луной, я испытал ужасное  чувство  подавленности,
угрожающее парализовать мою волю и уничтожить меня самого.
   Разочарование  пришло  постепенно.  Впервые  я  испытал  это  чувство   в
сумерках, стоя на  мосту,  величаво  возвышавшемуся  над  рекой.  Немыслимые
небоскребы,  мерцающие  в  лунном  свете,  походили  на   цветы.   Окутанный
фиолетовой дымкой город, казалось, нежно играл с тучами и  первыми  звездами
на небосклоне. Переливающиеся потоки блестевших ночных фонарей и  освещенных
окон домов превращали панораму города в  фантастический  звездный  небосвод,
наполненный волшебной музыкой. В ту минуту я думал, что  здесь  собраны  все
чудеса Каркасоины,  Самарканда,  Эльдорадо  и  других  славных  и  известных
городов. Я позволил себе увлечься старинными улочками, такими дорогими моему
воображению, аллеями, узкими и извилистыми проходами, по  которым  проезжали
когда-то золотые кареты.
   Первая встреча с городом очаровала меня,  и  я  подумал,  что  наконец-то
нашел путь, способный привести меня в страну поэзии. Но  мои  надежды  очень
скоро  рухнули.  И  если  лунная  ночь  дарила  городу  иллюзию  красоты   и
очарования, то  беспощадный  дневной  свет  обнажал  всю  грязь  и  мерзость
мрачного камня, сковавшего город снизу доверху.
   Улицы, похожие на каналы, заполнили смуглые  люди  с  мрачными  лицами  и
узкими глазами, неумеющие мечтать и слепые к тому, что их окружало. У идущих
с низко опущенной головой жителей не было ничего общего  с  голубоглазыми  и
улыбающимися первыми колонистами, сохранившими в  глубине  сердца  любовь  к
зеленым прериям и белокаменным колокольням городков Новой Англии.
   Итак, вместо благотворного оазиса поэзии я нашел  здесь  только  дрожащую
темноту и невыразимое одиночество. Мне открылась ужасающая правда,  я  понял
сокровенную тайну, которую никто не осмелился раскрыть:  каменный  город  не
был естественным продолжением старого Нью-Йорка, как  современные  Лондон  и
Париж, неразрывно связанные  со  старыми  Лондоном  и  Парижем.  Современный
Нью-Йорк  мертв.  Его  тело  наводнено  любопытными  живыми   созданиями   и
предметами, но на самом деле они лишь  отражение  теней,  некогда  живших  и
существовавших людей и вещей.
   Совершив  свое  открытие,  я  перестал  безмятежно  спать  по  ночам.  Но
постепенно ко мне пришло чувство успокоения благодаря тому, что у меня вошло
в привычку избегать  улиц  днем,  а  гулять  лишь  по  ночному  городу.  Мне
казалось, что в сумерках город сохранял черты славного прошлого. Мне удалось
даже написать несколько поэм. Я с непри