меток в форме трубки, а  рядом  -  кусочки  поменьше.  Все  они
дымились. Она велела  Стиви:  "Стой  тут"  и  подошла  к  первому  обломку
поближе, но от него шел сильный жар, и Джесси снова пришлось остановиться.
Его  поверхность  была  покрыта  маленькими  метками,  складывавшимися   в
круговой узор: ряды символов, похожих на японские  иероглифы,  и  короткие
волнистые линии.
     - Горячо, - сказала Стиви, стоявшая у матери за самой спиной.
     "Так-то ты слушаешься", - подумала Джесси,  но  воспитывать  было  не
время. Она взяла дочку за руку. Ничего подобного тому, что пролетело  мимо
них, теряя куски, Джесси еще не видела, а  потрескивание  электричества  в
волосах чувствовала до  сих  пор.  Она  взглянула  на  часы:  беспорядочно
мигающие нули вместо цифр. В синем небе тянулись на юго-запад инверсионные
следы реактивных самолетов. Солнце уже принялось гвоздить по  незащищенной
голове, и Джесси хватилась кепки.  Унесенная  винтами  вертолетов  шапочка
превратилась в красное пятнышко примерно в семидесяти ярдах по ту  сторону
Кобре-роуд. Слишком далеко, чтобы идти за ней, ведь им нужно было в другую
сторону, к дому Лукасов. Слава Богу,  у  них  были  фляги,  а  солнце,  по
крайней мере пока, стояло низко. Нечего глазеть, надо идти.
     - Пошли, - сказала Джесси. Стиви сопротивлялась  всего  пару  секунд,
глядя на непонятный обломок размером с  крышку  люка,  а  потом  позволила
потащить себя дальше. Джесси вернулась к пикапу за  саквояжем,  в  котором
вместе с ветеринарным инструментом лежали кошелек  и  водительские  права.
Стиви стояла, глазея на оставленные самолетами следы.
     - Самолеты высоко, - сказала она больше себе, чем матери,  -  спорим,
до них сто миль...
     Услышав что-то, она замолчала.
     Музыка, подумала Стиви. Да нет, не музыка. Теперь она стихла. Девочка
старательно прислушалась, но услышала только шум  пара,  вырывающегося  из
пробитого мотора.
     Потом звуки возникли снова, и Стиви подумала,  что  они  ей  знакомы,
однако точно вспомнить не могла. Музыка  и  не  музыка.  Не  такая,  какую
слушал Рэй.
     Опять пропала.
     А вот медленно-медленно возвращается.
     - Нам еще ого-го сколько идти, - сказала ей Джесси. Девочка рассеянно
кивнула. - Ты готова?
     Стиви осенило: она сразу и отчетливо  поняла,  что  это.  До  отъезда
Дженни на парадном крыльце дома Гэлвинов висела красивая  штучка,  которая
звучала,  как  множество  маленьких  колокольчиков,  звеневших  на  ветру.
"Ветряные куранты", - вспомнила девочка ответ мамы Дженни на свой  вопрос,
что это. Вот какую музыку она слышала... но ветра не было,  да  и  никаких
ветряных курантов поблизости Стиви тоже не заметила.
     - Стиви? - спросила Джесси. Малышка  стояла,  уперевшись  взглядом  в
пустое место. - В чем дело?
     - Мам, слышишь?
     - Что слышу? - Ничего, только шипит проклятый мотор.
     - Это, - настаивала Стиви. Звук то появлялся, то  опять  исчезал,  но
шел, кажется, с определенной стороны. - Слышишь?
     - Нет, - осторожно сказала Джесси. Неужели Стиви ударилась головой? О
Господи, если у нее сотрясение!..
     Стиви сделала  несколько  шагов  к  сине-зеленой  дымящейся  штуке  в
кактусах. Звон ветряных курантов немедленно  ослаб  до  шепота.  Не  сюда,
подумала она и остановилась.
     - Стиви? Дружок, с тобой все в порядке?
     - Да, мэм. - Она огляделась, пошла в другую сторону. Звук  все  равно
был очень слабым. Нет, и не сюда.
     Джесси постепенно охватывал страх.
     - Слишком жарко, чтобы играть. Нам надо идти. Пошли скорей.
     Стиви пошла к матери. Резко остановилась. Сделала шаг, потом еще два.
     Джесси приблизилась к  ней,  сняла  с  девочки  шапочку  и  пробежала
пальцами сквозь волосы. Никакой шишки, никаких признаков  синяка  на  лбу.
Глаза Стиви блестели чуть сильнее обычного, щеки разрумянились, но  Джесси
подумала, что виной тому просто жара и волнение.  Она  надеялась  на  это.
Никаких признаков повреждения она не видела. Стиви, не отрываясь, смотрела
куда-то мимо нее.
     - Что такое? - спросила Джесси. - Что ты слышишь?
     - Музыку, -  терпеливо  объяснила  девочка.  Она  догадалась,  откуда
доносится звон, хотя и понимала, что такого быть не может. - Она  поет,  -
сказала Стиви, когда ее  снова  омыли  чистые  сильные  ноты,  и  показала
пальцем: - Там.
     Джесси увидела, куда показывает дочка. На пикап. Развороченный мотор,
капот еще поднят. Она подумала,  что,  конечно,  свист  пара  и  бульканье
вытекающего из перерезанных шлангов  масла  можно  истолковать  как  некую
странную музыку, но...
     - Она поет, - повторила Стиви.
     Джесси опустилась на колени, заглядывая дочке в глаза.  Кровоизлияния
не было, зрачки казались совершенно нормальными. Она проверила  пульс.  Он
немножко частил, но и только.
     - Ты хорошо себя чувствуешь?
     Это  мамин  докторский  голос,  подумала  Стиви.  Она  кивнула.  Звон
ветряных курантов шел от грузовичка, она была совершенно уверена  в  этом.
Но почему же мама ничего не слышала? Хрупкая музыка  притягивала  девочку;
ей захотелось пройти остаток пути до грузовичка  и  искать,  пока  она  не
найдет, где спрятаны ветряные куранты, но мать держала  Стиви  за  руку  и
тянула прочь. С каждым шагом музыка становилась капельку тише.
     - Нет! Я хочу остаться! - запротестовала Стиви.
     - Сейчас же перестань глупить. Нам нужно добраться к Лукасам до того,
как станет по-настоящему жарко. Что ты еле тянешься, перестань!  -  Джесси
трясло. Ее настигли события нескольких последних минут. Что бы это ни была
за штука, она запросто могла разнести  их  на  атомы.  Стиви  всегда  была
выдумщицей, но сейчас ее фантазии были не ко  времени  и  не  к  месту.  -
Перестань волочить ноги! -  приказала  она,  и  в  конце  концов  девчушка
сдалась.
     Еще десять шагов, и мелодичный звон ветряных курантов  превратился  в
шепот. Еще пять - во вздох. Еще пять - в воспоминание.
     Они уходили по проселочной дороге к дому Лукасов.  Стиви  то  и  дело
оглядывалась на пикап, пока тот не превратился в пыльную точку, и  только,
когда он исчез  из  вида,  девочка  вспомнила,  что  они  шли  осматривать
Душистого Горошка.



                                5. ОКРАИНА

     - День расплаты! - сказал Вэнс. Патрульная машина мчалась  на  восток
по Кобре-роуд. Из недр живота поднялась громовая  отрыжка.  -  Да-с,  день
расплаты не за горами! - Очень скоро Селесту Престон  выкинут  пинком  под
зад. Если бы шерифу пришлось высказаться на эту тему, он сообщил  бы,  что
очень скоро  мисс  Высокомерие  будет  рада  устроиться  в  клуб  "Колючая
проволока" мыть плевательницы.
     Машина ехала мимо останков рудника.  В  марте  два  пацана  перелезли
через ограду, спустились в кратер  и  нашли  в  какой-то  штольне  остатки
невзорванного динамита, после  чего  их  разнесло  на  мелкие  кусочки.  В
последние недели существования рудника динамит  рвался  постоянно,  словно
работал часовой механизм гибели, и Вэнс думал,  что  там,  внизу,  есть  и
другие неразорвавшиеся заряды, но идиота, который бы полез туда выкапывать
их, пока не нашлось. К тому же, какой в этом был прок?
     Он потянулся к приборному щитку и поднял микрофон рации.
     - Эй, Дэнни! Живо сюда, слышь?
     В динамике затрещало, и Дэнни Чэффин ответил:
     - Да, сэр?
     - Бери трубочку и звони... угу, дай-ка  посмотреть.  -  Вэнс  отогнул
козырек, вытащил засунутую за него карту округа и развернул на сиденье. На
несколько секунд он позволил машине жить своим  умом,  и  она  вильнула  к
правой обочине, до смерти перепугав броненосца. -  Звони  в  Римрок  и  на
аэродром в Презайдио. Спросишь, летали у них утром какие-нибудь вертолеты,
или  нет.  Наша  правильная   Престон   развопилась,   что   ей   прическу
разлохматили.
     - Десять-четыре.
     - Не отключайся, - добавил Вэнс. - Они спокойно могли явиться  не  из
нашего округа. Позвони в аэропорт Мидлэнд и Биг-Спрингс. Черт, на авиабазу
Уэбб тоже позвони. Надо думать, этого хватит.
     - Есть, сэр.
     - Я сейчас мотанусь по Окраине, потом вернусь. Еще кто-нибудь звонил?
     - Нет, сэр. Все сидят тихо, как шлюхи в церкви.
     - Парень, о чем ты там думаешь, о Китовой Заднице?  Лучше  брось  это
дело, а то еще втрескаешься! - Вэнс захохотал. Мысль о  Дэнни,  поладившем
со Сью "Китовой Задницей" Маллинэкс, развеселила  его  до  упада.  Китовая
Задница была в два раза крупнее парнишки, работала официанткой в  "Клейме"
у Брэндина на Селеста-стрит, и Вэнс знал человек десять мужиков,  макавших
свои фитили в ее огонь. А чем Дэнни был хуже других?
     Дэнни не ответил. Вэнс знал, что, говоря о Китовой  Заднице  в  таком
тоне, злит парня  -  у  Дэнни  были  мечтательные  глаза,  наивности  хоть
отбавляй, и он не соображал, что Китовая Задница водит его за нос. Ничего,
еще узнает.
     - Я попозже еще брякну, Дэнни-бой, - сказал Вэнс и вернул микрофон на
место. Слева приближалась Качалка, на Кобре-роуд в  резком  свете  мерцали
дома и постройки Инферно.
     Вэнс знал, что для неприятностей на Окраине еще рано. Но  опять-таки,
никогда нельзя сказать, с чего заведутся эти мексиканцы.  "Мексикашки",  -
пробормотал Вэнс и покачал головой. У них смуглая  кожа,  черные  глаза  и
волосы, они жрут тортильи и энчиладас и тараторят  на  приграничном  южном
жаргоне - в глазах Вэнса это делало  их  мексиканцами,  неважно,  где  они
родились или какое замысловатое имя носили. Самые настоящие мексиканцы,  и
точка.
     Под  приборной  доской  удобно  устроился  в   своей   щели   духовой
"ремингтон",  а  под  пассажирским  сиденьем   лежала   бейсбольная   бита
"Луисвилль Слаггер". "Старушка создана для того,  чтобы  расшибать  черепа
"моченым", - раздумывал Вэнс. - Особенно одному хитрожопому панку, который
думает, будто он здесь заказывает музыку."  Вэнс  знал:  рано  или  поздно
миссис Луисвилль встретится с Риком  Хурадо,  и  тогда  -  бум!  -  Хурадо
окажется первым "моченым" в открытом космосе.
     Он миновал Престон-парк,  выехал  на  Республиканскую  дорогу,  возле
станции "Тексако" Ксавье Мендосы повернул направо и по мосту через Змеиную
реку направился к пыльным улочкам Окраины. Он решил  подъехать  на  Вторую
улицу к дому Хурадо, может быть, посидеть перед ним и поглядеть,  не  надо
ли там кому вложить ума.
     Потому что, в конце концов, сказал себе Вэнс, работа шерифа и состоит
в том, чтобы вкладывать ума. На будущий год к  этому  времени  он  уже  не
будет шерифом, а значит,  можно  с  чистой  совестью  наказывать,  сколько
влезет.   Вспомнив,   как   Селеста   Престон   командовала   им,    будто
мальчишкой-чистильщиком, Вэнс скривился и надавил на акселератор.
     На Второй улице он остановил машину перед коричневым дощатым домом. У
бровки тротуара был  припаркован  принадлежащий  парнишке  помятый  черный
"камаро" семьдесят восьмого года выпуска,  а  вдоль  улицы  стояли  другие
драндулеты, которые не взял бы  даже  Мэк  Кейд.  С  натянутых  за  домами
веревок свисало белье, кое-где по лысым дворам бродили куры. Земля и  дома
принадлежали   Мексиканско-Американскому    гражданскому    комитету,    и
номинальная арендная  плата  возвращалась  в  городской  бюджет,  но  Вэнс
представлял здесь закон  так  же,  как  по  другую  сторону  моста.  Дома,
построенные главным  образом  в  начале  пятидесятых,  представляли  собой
оштукатуренные дощатые конструкции, которые,  судя  по  их  виду,  все  до
единой нуждались в покраске и ремонте, но  бюджету  Окраины  такую  работу
было не поднять. Это был район лачуг с присыпанными  желтой  пылью  узкими
улочками, где вечными памятниками бедности стояли неуклюжие громады старых
автомобилей, поливалок и прочего хлама. Из тысячи с  небольшим  обитателей
Окраины подавляющее большинство трудилось на медном руднике,  а  когда  он
закрылся, квалифицированные рабочие уехали. Прочие отчаянно  держались  за
то малое, что у них было.
     Две недели назад в конце Третьей улицы загорелась пара пустых  домов,
но добровольная пожарная дружина Инферно не дала пламени распространиться.
На пепелище нашли клочки пропитанных бензином  тряпок.  Только  в  прошлые
выходные Вэнс разогнал в  Престон-парке  побоище,  в  котором  участвовала
дюжина Отщепенцев и Гремучих змей. Обстановка накалялась,  как  и  прошлым
летом, но на сей раз Вэнс собирался загнать джинна в бутылку до того,  как
граждане Инферно пострадают.
     Шериф  наблюдал,  как  улицу  перед  машиной  важно  переходит  рыжий
бэнтамский петух. Он надавил на клаксон. Петух подскочил в  воздух,  теряя
перья. "Гаденыш!" - сказал Вэнс, сунув руку в нагрудный карман  за  пачкой
"Лаки Страйк".
     Но не успел он вытащить сигарету, как  краем  глаза  уловил  какое-то
движение. Он посмотрел направо, на дом Хурадо, и увидел стоявшего в дверях
парнишку.
     Они  уставились  друг  на  друга.  Время  шло.   Потом   рука   Вэнса
пошевелилась, словно у нее были собственные мозги, и он опять  надавил  на
клаксон. Вопль гудка эхом разнесся по Второй улице, отчего все  собаки  по
соседству встрепенулись, залившись неистовым, бешеным лаем и воем.
     Мальчик не шелохнулся. Он был в черных  джинсах  и  рубашке  в  синюю
полоску с короткими рукавами;  одной  рукой  парнишка  удерживал  открытую
дверь-ширму. Вторая, сжатая в кулак, свисала вдоль тела.
     Вэнс еще раз придавил гудок, дав ему возможность стонать шесть долгих
секунд. Собаки подняли сущий ад. Тремя домами дальше  из  дверей  выглянул
какой-то мужчина. На крыльце другого дома появились  двое  ребятишек,  они
стояли и смотрели, пока какая-то женщина не  загнала  их  обратно  в  дом.
Когда шум утих, Вэнс услышал несущуюся из дома напротив  испанскую  ругань
(здешний малопонятный жаргон казался шерифу  сплошной  руганью).  А  потом
мальчишка отпустил дверь-ширму, и та захлопнулась, а сам он  спустился  по
просевшим ступенькам крыльца на тротуар. "Давай, петушок! - подумал  Вэнс.
- Давай, давай, только устрой что-нибудь!"
     Парнишка остановился прямо перед патрульной машиной.
     Роста в нем было около пяти футов девяти  дюймов,  на  смуглых  руках
играли мышцы, черные волосы Рик зачесывал назад. Глаза на  темно-бронзовом
лице   казались   черными-пречерными...   только   это   были   глаза   не
восемнадцатилетнего  юноши,  а  немолодого,  слишком   много   изведавшего
человека. В них светилась холодная ярость - как у дикого зверя,  учуявшего
охотника. Оба  запястья  охватывали  черные  кожаные  браслеты,  усаженные
мелкими  металлическими  квадратиками,   ремень   тоже   был   сделан   из
проклепанной кожи.  Парень  пристально  смотрел  на  шерифа  Вэнса  сквозь
ветровое стекло, и оба не двигались.
     Наконец мальчик медленно обошел машину  и  остановился  в  нескольких
футах от открытого окошка Вэнса.
     - Какие-то проблемы, дядя? - спросил он на смеси величавого  выговора
Мехико с грубой невнятицей, характерной для западного Техаса.
     - Я патрулирую, - ответил Вэнс.
     - Патрулируешь перед моим домом? На моей улице?
     Еле заметно улыбаясь, Вэнс снял темные очки. Его  глубоко  посаженные
светло-карие глаза казались слишком маленькими для лица.
     - Захотелось съездить и повидаться с тобой,  Рики.  Пожелать  доброго
утра.
     - Буэнос диас. Что еще? Я собираюсь в школу.
     Вэнс кивнул.
     - Выпускаешься, а? Небось, будущее-то расписал как по нотам?
     - Я отлично разберусь.
     - Да уж. Скорей всего, кончишь уличным толкачом наркоты. Хорошо,  что
ты  взаправду  крепкий  омбре,  Рики.  Ты,  может  быть,  даже   научишься
наслаждаться житухой в тюряге.
     - Если я попаду туда первым, - сказал  Рик,  -  то  позабочусь,  чтоб
педики узнали: ты на подходе.
     Улыбка Вэнса полиняла.
     - А это что должно означать, умник?
     Парнишка пожал плечами, глядя в пространство вдоль Второй улицы.
     - Дядя, у тебя скоро будет  облом.  Рано  или  поздно  легавые  штата
повяжут Кейда, и  ты  станешь  следующим.  Правда,  он  может  смыться  за
границу, а свою парашу оставит тебе. - Рик уперся в Вэнса глазами. - Кейду
второй номер ни к чему. Что, сам не допетрил, мозгов не хватило?
     Вэнс сидел совершенно неподвижно, с сильно колотящимся сердцем,  а  в
дальнем уголке сознания начинали шевелиться неприятные воспоминания. Он не
мог  ударить  Хурадо  в  живот  -  не  только  потому,  что   Хурадо   был
предводителем  Гремучих   змей,   причина   крылась   глубже,   на   более
инстинктивном уровне. Когда мальчишкой Вэнс жил с матерью в Эль Пасо,  ему
приходилось ходить из  начальной  школы  через  пыльный,  жаркий,  грязный
Кортес-парк. Мать Вэнса днем работала в прачечной,  их  дом  был  всего  в
четырех кварталах от школы, но для него  это  путешествие  превратилось  в
сплошную  нервотрепку,  в  поход  через   жестокую   ничейную   землю.   В
Кортес-парке околачивались  мальчишки-мексиканцы,  и  с  ними  -  здоровый
восьмиклассник Луис, у которого были такие же черные непроницаемые  глаза,
как у Рика Хурадо. Эдди Вэнс был жирным и медлительным, а  дети-мексиканцы
бегали, как пантеры, и наступил ужасный  день,  когда  они  окружили  его,
галдя и крича, а когда он заплакал, стало только хуже. Они швырнули его на
землю и раскидали учебники. Другие ребята-гринго смотрели на это, но  были
слишком напуганы, чтобы вмешаться, и тот, которого звали Луис,  потащил  с
Вэнса штаны -  прямо  с  попки,  с  ног  сопротивляющегося  мальчугана,  а
остальные держали, пока Луис не стащил с Эдди трусы. Их напялили Вэнсу  на
голову, как надевают торбу  с  овсом  лошади,  и  пока  полуголый  толстый
мальчишка бежал домой, мексиканские ребята визжали от смеха, издевательски
крича: "Бурро! Бурро! Бурро!" <осел - исп.>
     С тех пор Эдди Вэнс делал по дороге домой больше мили крюку, чтобы не
заходить   в   Кортес-парк,   и   мысленно   тысячу    раз    убил    того
мальчишку-мексиканца, Луиса. И вот Луис появился опять, только теперь  его
звали Рик Хурадо. Теперь он стал старше, лучше говорил  по  английски,  и,
несомненно,  много  лучше  соображал  -  но,  хотя  приближался  пятьдесят
четвертый день рождения Вэнса, толстый мальчишка внутри  шерифа  узнал  бы
эти хитрые глаза где угодно. Это был  Луис,  он  самый;  он  просто  надел
другое лицо.
     Истина заключалась в том, что Вэнс ни разу  не  встретил  мексиканца,
который бы так или иначе не напомнил ему мальчишек, издевавшихся над ним в
Кортес-парке почти сорок лет назад.
     - Чего уставился, дядя? - бросил Рик вызов.  -  У  меня  что,  вторая
башка выросла?
     Оцепенение шерифа сломалось. На него накатила ярость.
     - Ах ты засранец моченый, я тебе сейчас и первую оторву!
     - Ни хрена. - Но паренек напрягся  всем  телом,  готовый  удрать  или
драться.
     "Наплюй!" - предостерег себя Вэнс. К таким неприятностям  он  не  был
готов - только не здесь, не в центре  Окраины.  Он  быстро  надел  очки  и
хрустнул пальцами.
     - Твои ребята таскаются после захода солнца в Инферно. Так не пойдет,
Рики.
     - Последнее, что я слышал - тут свободная страна.
     - Свободная для американцев. - Хотя Вэнс знал, что Хурадо  родился  в
Инферно, в клинике на Селеста-стрит, то, что отец и мать  парня  были  вне
закона, тоже не было для  него  секретом.  -  Ты  позволяешь  своей  шайке
панков...
     - Гремучие змеи - не шайка, дядя. Это клуб.
     - Конечно-конечно. Ты позволяешь своему клубу панков,  как  стемнеет,
ходить на тот берег. Будут неприятности. Я этого не потерплю. Я не  желаю,
чтобы всякие Гремучки ходили вечером через мост. Я понятно...
     - Дерьмо! - перебил Рик. Он сердито махнул рукой в сторону Инферно. -
Как насчет Щепов, дядя? Они хозяева в этом долбаном городе, так, что ли?
     - Нет. Но твои ребята нарываются на драку, показываясь  там,  где  их
быть не должно. Я хочу, чтобы это прекратилось.
     - Прекратится, - сказал Рик. - Когда Щепы перестанут  наезжать  сюда,
бить людям окна и размалевывать краской их машины. Они устраивают на  моих