вообще  кому-нибудь  в
Вашингтоне? Все кажется таким безумным, прямо-таки  набором  случайностей  -
что, если русские с самого начала не  стремились  к  излишней  утонченности,
рассчитывая, что в этом и таится подлинная  утонченность?  К  тому  же  суть
всего не в том, чтобы убедить нас, а в том, чтобы  убедить  свой  народ.  Ты
ведь сам говорил, что у каждой медали есть  и  обратная  сторона.  Как  твое
мнение, Чак?
   Лоу кивнул.
   - Достаточно убедительно, чтобы взяться  за  проверку.  Давай  попытаемся
разнюхать что-нибудь. Прежде всего свяжись с Си-эн-эн  в  Атланте  и  узнай,
когда этот парень Садлер обратился с просьбой о съемках  в  Кремле.  Сколько
времени прошло после его запроса, когда ему дали разрешение, через  кого  он
пытался получить его и не получил ли он согласия от кого-то  другого,  кроме
того человека, с которым он обычно общался.
   - Подтасовка. - Тоуленд произнес это  слово  вслух.  Он  не  мог  понять,
проявляют ли они с Лоу поразительную проницательность  или  просто  страдают
манией подозрительности. Он не сомневался, каким  будет  мнение  большинства
людей.
   -  В  Россию  нельзя  провезти  даже  журнал  "Пентхаус",  не   пользуясь
дипломатической почтой, и нас пытаются убедить, что немец сумел ввезти  туда
бомбу? А затем решил уничтожить Политбюро?
   - А мы смогли бы сделать это? - задумчиво поинтересовался Тоуленд.
   - Ты хочешь сказать, если бы в ЦРУ работали такие  сумасшедшие?  Господи,
да это не  просто  безумие.  -  Лоу  покачал  головой.  -  Не  думаю,  чтобы
кто-нибудь смог успешно осуществить такое, даже сами  русские.  Пришлось  бы
преодолевать несколько рядов защиты  на  границе  и  при  въезде  в  Кремль.
Просвечивание рентгеновскими лучами. Специально тренированные на  взрывчатку
собаки. Пара сотен охранников, причем из трех разных подразделений -  армии,
КГБ, МВД, - да и милиция, наверно, тоже. Черт побери, Боб, ты ведь знаешь, с
какой  паранойей  они  относятся  к  собственному  народу.  Как,  по-твоему,
настроены они к немцам?
   - Таким образом, нельзя сказать,  что  он  был  безумцем,  действующим  в
одиночку.
   - И это значит...
   - Да. - Тоуленд протянул руку к телефону, чтобы позвонить в Си-эн-эн.

Киев, Украина

   - Дети! - с трудом произнес Алексеев. - Для проведения операции прикрытия
партия убивает детей! Наших собственных детей. Что с нами происходит?
   Что происходит со мной? Если  я  могу  оправдать  судебную  расправу  над
четырьмя полковниками и десятком рядовых  солдат,  почему  партия  не  может
оправдать убийство нескольких детей? Алексеев попытался  убедить  себя,  что
это не одно и то же.
   Командующий Юго-Западным военным округом тоже был бледен, когда  выключил
телевизор.
   - Вставайте, люди русские, - пробормотал он. - Мы  не  должны  думать  об
этом, Паша. Это нелегко, но так нужно. Государство не идеально,  но  это  то
государство, которому мы служим.
   Алексеев внимательно всмотрелся в лицо своего командующего. Генерал  едва
выдавил эти слова; он уже готовился произнести их, обращаясь к тем  немногим
офицерам, занимающим критически важные должности и узнавшим об этом вопиющем
преступлении, но вынужденным выполнять свои обязанности,  словно  ничего  не
случилось. Придет день расплаты, сказал себе Алексеев, день расплаты за  все
преступления, совершенные во имя торжества социализма. Он  подумал,  доживет
ли до этого дня, и пришел к выводу, что не доживет.

Москва, Россия

   Так вот к  чему  пришла  революция,  подумал  Сергетов,  глядя  на  груду
развалин. Солнце все еще сияло в  небе,  хотя  близился  вечер.  Пожарные  и
солдаты почти закончили свою работу.  Разбирая  развалины,  они  забрасывали
тяжелые обломки в кузовы  самосвалов,  которые  подходили  один  за  другим.
Костюм Сергетова был весь в  пыли.  Нужно  будет  отдать  его  в  химчистку,
подумал он, глядя на то, с какой запоздалой  осторожностью  подняли  седьмое
маленькое  тельце.  Оставался  еще  один  ненайденный  ребенок,  и   надежда
по-прежнему теплилась в сердцах  спасателей.  Рядом  стоял  военный  врач  в
армейском мундире, держа наготове в дрожащих руках  сумку  с  медикаментами.
Слева от Сергетова армейский майор содрогался от рыданий. У  этого  человека
несомненно есть семья, подумал министр.
   Тут  же  находились,  конечно,  съемочные  телевизионные  группы.   Урок,
которому научили нас американские средства массовой информации, промелькнуло
в голове Сергетова. Объективы телевизионных камер запечатлевали для вечерних
новостей каждую ужасную подробность. С удивлением он  увидел,  что  рядом  с
русскими телевизионщиками работают американцы. Итак, мы превратили  массовое
убийство в международный вид спорта для миллионов зрителей.
   Ярость,  охватившая  Сергетова,  была   слишком   велика   для   внешнего
проявления. Под этими развалинами мог лежать  и  я,  подумал  он.  Я  всегда
прихожу по четвергам на заседания  Политбюро  заранее,  раньше  назначенного
времени, и все знают  об  этом:  охранники,  обслуживающий  персонал  и  уж,
конечно, мои товарищи по Политбюро. Значит, этот  взрыв  и  явился  решающей
фазой прикрытия. Чтобы разбудить наш народ,  чтобы  повести  его  на  войну,
понадобилось сделать вот это. Может быть,  рассчитывали  на  то,  что  среди
обломков окажется  и  член  Политбюро?  -  подумал  он.  Кандидат  в  члены,
разумеется.
   Не может быть, сказал себе  Сергетов,  я  ошибаюсь.  Часть  его  сознания
изучала  проблему  с  ледяной  объективностью,  тогда   как   другая   часть
рассматривала личные отношения  с  другими  членами  Политбюро.  Он  не  мог
решить,  чему  верить.  Странная  ситуация  для  одного  из  членов  высшего
партийного руководства.

Норфолк, штат Виргиния

   - Меня зовут Герхардт Фалькен, - произнес мужчина. - Я въехал в Советский
Союз шесть дней назад через порт города Одессы. В течение  последних  десяти
лет  я  был  агентом  Бундеснахрихтендинст  -  разведывательного   агентства
правительства ФРГ.  Мое  задание  заключалось  в  том,  чтобы  ликвидировать
советское Политбюро в четверг, во  время  очередного  заседания,  с  помощью
бомбы, заложенной в кладовой прямо  под  залом  четвертого  этажа,  где  эти
заседания обычно проходят. - Лоу и Тоуленд, словно зачарованные, не отрывали
взглядов  от  экрана  телевизора.  Поразительно,  насколько  тщательно   все
подготовлено! "Фалькен" говорил по-русски без малейших ошибок  -  прекрасная
дикция, точное соблюдение грамматики, то, к чему стремятся учителя  русского
языка и литературы в Советском Союзе. У него была речь жителя Ленинграда.
   - На протяжении многих лет я руководил фирмой по  импорту  и  экспорту  и
торговал с  Советским  Союзом.  Неоднократно  приезжал  сюда  и  всякий  раз
пользовался прикрытием своей  фирмы,  чтобы  руководить  действиями  агентов
немецкой разведки, в  задачу  которых  входило  ослабление  вашей  страны  и
шпионаж, направленный  на  подрыв  деятельности  Коммунистической  партии  и
вооруженных сил.
   Наплыв камеры, лицо Фалькена крупным  планом.  Он  читал  свое  признание
монотонным голосом по листу бумаги, лежащему перед ним, и почти не  поднимал
глаз к устремленным на него объективам. С одной  стороны  лица,  за  очками,
виднелся огромный синяк. Когда он перелистывал страницы, руки его дрожали.
   - Похоже на то, что его как следует обработали, - заметил Лоу.
   - А ведь это интересно, - ответил Тоуленд. - Создается  впечатление,  что
они намеренно дают нам понять, что избивают людей во время допросов.
   Лоу фыркнул.
   - Ты хочешь сказать, что они дают нам понять, что избили парня,  убившего
маленьких детей? Да этого  мерзавца  можно  сжечь  на  костре,  и  никто  не
возразит, даже пальцем не шевельнет в его защиту.  Они  все  очень  серьезно
обдумали, приятель.
   - Я хочу подчеркнуть, что в мои намерения не входило убивать этих  детей,
- продолжал Фалькен более твердым голосом. - Политбюро - закономерный объект
политического терроризма, но моя страна не воюет с детьми.
   Яростный шум донесся откуда-то  из-за  телевизионной  камеры.  Словно  по
команде камера отодвинулась назад, и на экране  появилась  пара  сотрудников
КГБ в  офицерской  форме,  они  стояли  по  обе  стороны  от  арестованного,
бесстрастно глядя перед собой. Аудитория состояла из двух десятков  людей  в
штатском.
   - Зачем вы приехали в нашу страну? - резко спросил один из них.
   - Я уже ответил на этот вопрос.
   - Почему ваша страна захотела убить  руководство  нашей  Коммунистической
партии?
   - Моя профессия - шпион, - произнес Фалькен, пожав плечами. - Я  выполняю
задания и не задаю таких вопросов. От меня требуется только одно - следовать
приказам.
   - Как вас арестовали?
   - Меня схватили на Киевском вокзале. Мне не  сказали,  каким  образом  им
удалось выследить меня.
   - Любопытно, - задумчиво сказал Лоу.
   - Он назвал себя шпионом, - заметил Тоуленд. - Так не принято говорить. В
таких случаях называют себя разведчиком. Агент - это иностранец,  работающий
на  нас,  а  "шпион"  -  унизительное  слово.  Русские  пользуются  теми  же
выражениями, что и мы.
   Час спустя прибыла информация, собранная сотрудниками ЦРУ и РУМО.  Телекс
гласил: Герхардт Ойген Фалькен. Сорока четырех лет. Родился в Бонне.  Учился
в школе, успешно, но на фотографии среди выпускников школы  он  отсутствует.
Служил в армии согласно воинской повинности, в транспортном  батальоне,  все
документы о котором погибли двенадцать лет назад при пожаре казармы.  Уволен
из армии с благоприятными отзывами  командования  за  безупречную  службу  -
документ найден среди  его  личных  вещей.  Закончил  университет,  бакалавр
гуманитарных наук, хорошо учился, но и здесь его фотография  отсутствует,  а
три  профессора,  поставившие  ему  хорошие  оценки,  не  припоминают   его.
Небольшая фирма, занимающаяся импортом и экспортом. На вопрос, откуда у него
деньги, чтобы основать фирму, никто не смог ответить. Жил тихо и незаметно в
Бремене, одинокий холостяк. Приветлив, неизменно здоровался с  соседями,  но
не ходил к ним в  гости  и  не  приглашал  к  себе.  Хорошо  -  его  пожилая
секретарша сказала "очень вежливо"  -  относился  к  своим  служащим.  Часто
путешествовал. Короче говоря, многим  известно  было  о  его  существовании,
немало компаний сотрудничало с его фирмой, но никто ничего  не  знал  о  нем
лично.
   - Представляю себе, что напишут газеты, - на этом парне  явный  отпечаток
сотрудника ЦРУ. - Тоуленд оторвал с телекса  лист  бумаги  и  вложил  его  в
папку. Через полчаса  ему  предстоит  доложить  о  происшедшем  командованию
Атлантического флота. И что он может им сказать? - подумал он.
   - Скажи адмиралам, что немцы собираются напасть  на  Россию.  Кто  знает,
может быть, на этот раз им удастся захватить Москву, - посоветовал Лоу.
   - Перестань, Чак!
   - Ну хорошо, пошутил. Тогда, может быть, просто  операция  направлена  на
то, чтобы ослабить Россию и объединить Германию раз и навсегда. Такой  будет
позиция Ивана, Боб. - Лоу  посмотрел  в  окно.  -  Перед  нами  классическая
операция, проведенная русской службой безопасности. Этот Фалькен  -  глубоко
законспирированный русский агент. У нас нет ни малейшей возможности  узнать,
кто он, откуда появился или, разумеется, на кого работает - если  только  не
произойдет чего-то неожиданного, а я готов побиться об заклад, что такого не
случится. Мы знаем - вернее, предполагаем, - что немцы не настолько безумны,
но  все  указывает  на  них.  Передай  адмиралу,   что   происходит   что-то
катастрофически опасное.
   Тоуленд так и поступил, хотя  при  этом  подвергся  жестокой  критике  со
стороны командующего флотом, который желал получить достоверную информацию.

Киев, Украина

   - Товарищи, через две недели мы  начнем  наступательные  операции  против
сухопутных сил НАТО, - начал генерал Алексеев. Он  объяснил  причину  такого
шага. Собравшиеся командиры корпусов и дивизий бесстрастно выслушали его.  -
Государству угрожает более серьезная опасность, чем когда-либо за  последние
сорок лет. Мы потратили четыре месяца, чтобы привести наши армии в состояние
высочайшей боевой готовности. Вы и ваши подчиненные отлично проявили себя, и
я могу только сказать, что горжусь службой вместе с вами.
   - Партийную артподготовку я  оставлю  политрукам.  -  По  лицу  Алексеева
пробежала  улыбка.  -  Мы  профессиональные  офицеры  Советской  Армии.  Нам
известна поставленная перед нами задача. Мы знаем,  почему  она  поставлена.
Судьба Родины зависит от того, насколько успешно мы выполним свой долг.  Все
остальное отступает на второй план, - закончил он. И тут же мелькнула мысль:
чепуха, здесь нет ничего второстепенного.

Глава 11

План битвы

Шпола, Украина

   - Приступайте, товарищ полковник, - произнес Алексеев по  радиосвязи.  На
этот раз ему не  понадобилось  повторять:  поставь  меня  снова  в  дурацкое
положение, и тут же отправишься в Сибирь считать деревья! Генерал  стоял  на
холме в пятистах метрах к западу от полкового командного пункта. С ним  были
его адъютант и член Политбюро Михаил Сергетов. Будто нарочно, подумал мрачно
генерал, чтобы отвлекать меня от дел.
   Сначала раздался грохот артиллерии. Они увидели вспышки задолго до  того,
как услышали гром  разрывающихся  снарядов.  Артиллерийские  установки  вели
огонь из-за другого холма, что находился в трех километрах отсюда, и снаряды
проносились  в  воздухе  со  звуком,  напоминающим  треск  рвущейся   ткани.
Партийный руководитель съежился, услышав этот звук, и Алексеев подумал:  еще
один штатский слабак...
   - Мне всегда резал слух этот звук, - коротко пояснил Сергетов.
   -  Неужели  вам  приходилось  слышать  его  раньше,  товарищ  министр?  -
недоверчиво осведомился генерал.
   - Отслужил четыре года в мотострелковом полку, - объяснил Сергетов. - Так
и не научился доверять товарищам, рассчитывающим зоны артобстрела.  Понимаю,
так говорить бестактно. Извините меня, генерал.
   Затем послышались выстрелы танковых орудий. Приложив  бинокли  к  глазам,
они следили за тем, как огромные боевые машины выползали  из  леса,  подобно
каким-то кошмарным чудовищам.  Выплевывая  из  своих  длинноствольных  пушек
огонь, они понеслись по холмистой местности учебного полигона.  Вплотную  за
танками следовали боевые машины пехоты, БМП. И тут же  показались  штурмовые
вертолеты,  которые  слева  и  справа  мчались  к  цели  над  самой  землей,
обстреливая ее управляемыми ракетами и разнося в клочья  макеты  бункеров  и
бронированных машин.
   Цель штурма, расположенная на холме, скрылась от  глаз  за  бесчисленными
перемещающимся  взад  и  вперед  взрывами  и  фонтанами   земли,   поднятыми
артиллерийским огнем. Алексеев опытным взглядом  оценил  результаты  учений.
Все, что находится на вершине  холма,  будет  уничтожено.  Даже  в  глубоком
хорошо защищенном блиндаже, даже во вкопанном в землю танке подобный обстрел
наведет ужас и нарушит координацию действий ракетных  установок  противника,
выведет из строя систему  связи,  может  быть,  даже  вызовет  панику  среди
офицеров. Может быть. Но как с ответным огнем вражеской  артиллерии?  Какими
будут   действия   противотанковых   вертолетов    противника,    а    также
истребителей-бомбардировщиков, способных обрушиться на продвигающиеся вперед
танковые  батальоны?   В   бою   столько   неизвестных   факторов,   столько
непредвиденного. Так много причин, почему приходится  идти  на  риск,  и  не
меньше причин, из-за которых рисковать не следует.  Что,  если  бы  на  этом
холме находились немецкие войска? Разве нам удалось испугать немцев - даже в
1945 году на подступах к Берлину?
   Прошло  двенадцать  минут,  прежде  чем  танки  и  боевые  машины  пехоты
ворвались на вершину холма. Учения закончились.
   - Неплохо, товарищ генерал. - Сергетов снял защитные наушники. Как хорошо
оказаться далеко от Москвы, подумал  он,  пусть  даже  на  несколько  часов.
Почему он чувствует себя здесь лучше, совсем как дома, чем  в  избранном  им
месте? Может быть, из-за этого  молодого  генерала?  -  Насколько  я  помню,
расчетное время таких учений составляет  четырнадцать  минут.  Танки  и  БМП
действовали синхронно. Мне не приходилось видеть штурмовые вертолеты,  но  и
они произвели на меня хорошее впечатление.
   - Наибольшее улучшение, товарищ министр, отмечено в координации  действий
пехоты и артиллерийского огня в заключительной фазе  штурма.  В  прошлом  их
преследовали постоянные неудачи. На этот раз все прошло надлежащим  образом,
а это совсем не просто.
   - Уж это-то мне хорошо известно, - засмеялся Сергетов. - Рота, в  которой
я служил, не понесла потерь во время учений, а вот двое моих  друзей  попали
под разрывы снарядов своей артиллерии и  получили  ранения,  к  счастью,  не
смертельные.
   - Извините меня, товарищ министр,  но  мне  приятно  слышать,  что  члены
нашего Политбюро тоже несли службу в армии. Это  намного  упрощает  ситуацию
для нас, бедных солдат. - Алексеев  понимал,  что  неплохо  иметь  друзей  в
высших эшелонах власти, а этот министр казался разумным человеком.
   - Мой старший сын вернулся с военной службы в  прошлом  году,  а  младший
тоже будет отбывать воинскую повинность, когда закончит университет.
   Генералу Алексееву редко приходилось так удивляться. Он опустил бинокль и
взглянул на высокого партийного деятеля.
   - Можете не говорить об этом, товарищ генерал, -  улыбнулся  Сергетов.  -
Да, я знаю, что слишком мало детей высокопоставленных  партийных  чиновников
проходят службу  в  армии.  Я  выступал  против  этого.  Те,  кто  руководят
государством, в первую очередь должны подчиняться его законам. Мне  хотелось
бы задать вам несколько вопросов.
   - Пойдемте, товарищ министр. Лучше разговаривать сидя. - Они  направились
к бронированной штабной машине  генерала  Алексеева.  Адъютант  дал  команду
экипажу освободить бронетранспортер,  а  затем  ушел  и  сам,  оставив  двух
руководителей внутри модифицированной боевой машины пехоты.  Генерал  достал
из шкафчика термос с горячим чаем и наполнил  два  металлических  стаканчика
коричневой жидкостью, от которой шел пар.
   - За ваше здоровье, товарищ министр, - шутливо произнес Алексеев.
   - И за ваше, товарищ генерал, - отозвался Сергетов. Он отпил пару глотков
и поставил стаканчик на откидной столик. - Насколько мы  готовы  к  операции
"Красный шторм"?
   - Изменения к лучшему в армейских  частях  с  января  этого  года  просто
поразительны. Личный  состав  подтянут  и  дисциплинирован.  Они  непрерывно
проходят учения по боевой  подготовке.  Если  уж  честно,  мне  хотелось  бы
получить еще два месяца, чтобы достичь пика готовности, но и сейчас, на  мой
взгляд, личный состав сможет выполнить поставленную перед нами задачу.
   - Отлично, Павел Леонидович.  А  теперь  будем  говорить  только  правду,
ладно?
   Член Политбюро произнес это с улыбкой, но Алексеев тут же насторожился.
   - Не считайте меня глупцом, товарищ  министр.  С  моей  стороны  было  бы
безумием пытаться обмануть вас.
   - В нашей стране говорить правду часто еще большее безумие. Давайте будем
откровенны. Я - кандидат в члены  Политбюро.  Действительно,  в  моих  руках
немалая власть, но мы оба знаем  пределы  этой  власти.  Сейчас  по  военным
округам и группам войск откомандировали только кандидатов в члены Политбюро,
и по возвращении в Москву мы доложим на Политбюро о положении  вещей.  Кроме
того, разве вас не интересует, почему я приехал в ваш округ, а не в Западную
группу войск в Германии?
   Это не совсем соответствует истине, заметил про себя Алексеев. Именно  та
часть, на учениях которой присутствовал  в  качестве  наблюдателя  Сергетов,
через  трое  суток  погрузится  в  эшелоны  и  отправится  в   Германию,   и
представитель Политбюро оказался здесь по этой причине.
   - Скажите, товарищ генерал, мы действительно готовы к войне?  Мы  одержим
победу?
   - Если на нашей стороне будет элемент ст