шаг к примирению. Видимо,  Барбара  по-прежнему
жила со своим дизайнером, об этом Мэтт тоже старался не думать, но  это  ему
не всегда удавалось.
   Сев за стол, Мэтт пробежал  глазами  график  работы  на  следующий  день.
Завтра - середина недели, значит, с конвейера сойдет несколько "специальных"
машин - для сотрудников  компании,  их  друзей  или  достаточно  влиятельных
клиентов, которым изготавливали автомобили на  заказ,  тщательнее  обычного.
Мастерам сообщали номера образцов, о чем ставили в  известность  контролеров
качества, что обеспечивало особую тщательность исполнения.  Кузовщики  будут
монтировать щиток приборов, сиденья и внутреннюю отделку без обычной в таких
случаях спешки. Тщательнее будут проверены двигатель и  электрооборудование.
Затем  контролеры  произведут  детальный  осмотр  и,  прежде  чем   передать
автомобиль заказчику, дадут указания о дополнительной регулировке и наладке.
А кроме того, "специальные" машины  были  в  числе  тех  двух-трех  десятков
автомобилей, на которых ответственные работники вечером возвращались  домой,
а наутро представляли отчет об их ходовых качествах.
   Мэтт Залески, разумеется, понимал, что заранее планировать  выпуск  таких
вот "специальных" автомобилей, особенно если машина предназначена для одного
из  руководящих  работников  компании,  опасно.  Всегда  найдутся   рабочие,
питающие оправданную или неоправданную неприязнь к начальству, и их порадует
возможность "поквитаться с боссом". Они вполне могут оставить бутылку из-под
лимонада в корпусе кузова, чтобы она  там  гремела  все  время,  пока  будут
крутиться колеса автомобиля. С этой же целью могут  подбросить  какой-нибудь
инструмент или просто кусок  металла.  Бывают  и  другие  "шуточки":  крышку
багажника приваривают изнутри к кузову  -  квалифицированный  сварщик  может
проделать это в несколько секунд через заднее сиденье. Или, например,  можно
не затянуть до конца один-два важных болта. Поэтому Мэтт и люди вроде  него,
заказывая для себя машины, предпочитали делать это под вымышленным именем.
   Мэтт положил на стол план на завтрашний день. Вообще-то он мог бы в  него
и не заглядывать, так как детально изучил план еще в начале дня.
   Пора было ехать домой. Поднимаясь из-за  стола,  Мэтт  снова  вспомнил  о
Барбаре  и  подумал:  где-то  она  сейчас?  И  вдруг  почувствовал  страшную
усталость.
   Спускаясь с антресолей, Мэтт Залески услышал какой-то шум - крики,  топот
бегущих людей. Инстинктивно, потому что почти любое происшествие  на  заводе
так или иначе затрагивало его, он остановился, стараясь понять, в чем  дело.
Судя по всему, звуки  доносились  откуда-то  со  стороны  южного  кафетерия.
Кто-то истошно кричал:
   - Да вызовите же службу безопасности!
   А через несколько секунд, спеша на крик, Мэтт услышал донесшийся с  улицы
нарастающий вой сирен.
   Сторож, наткнувшийся на  скрюченные  тела  обоих  инкассаторов  и  Фрэнка
Паркленда, естественно, бросился к телефону. Когда до Мэтта донеслись  крики
- это кричали те, кто подоспел на зов сторожа,  -  машина  "скорой  помощи",
работники службы безопасности компании и полицейские были уже в пути.
   Тем не менее Мэтт появился возле  чулана  подвального  этажа  раньше  их.
Пробившись сквозь сгрудившихся у двери возбужденно жестикулировавших  людей,
он обнаружил, что одним  из  трех  лежавших  на  полу  был  Фрэнк  Паркленд,
которого Мэтт видел на совещании мастеров примерно полтора часа назад. Глаза
Паркленда были  закрыты,  лицо  -  там,  где  оно  не  было  залито  кровью,
просочившейся из-под волос, - посерело.
   Один из дежурных в ночную смену,  прибежавший  с  аптечкой,  которая  без
пользы лежала рядом, положил себе на колени голову Паркленда и  стал  щупать
пульс.
   - Мистер Залески, по-моему, он еще жив, как и один из тех  двоих.  Только
не знаю, надолго ли.
   Тут  появились  сотрудники  службы  безопасности  и  санитары  и   тотчас
приступили  к  своим  обязанностям.  К  ним  быстро   подключились   местные
полицейские, а затем и детективы в штатском.
   В общем, Мэтту делать  здесь  было  уже  нечего,  но  полицейские  машины
кольцом окружили завод, и он не мог уехать. Полиция,  по-видимому,  считала,
что грабитель и убийца - а речь шла  действительно  об  убийстве,  поскольку
скоро стало известно, что  один  из  трех  пострадавших  мертв,  -  все  еще
находится на территории завода.
   Через некоторое время Мэтт вернулся к себе в конторку и тупо опустился  в
кресло - тело у него было словно ватное.
   Вид Фрэнка Паркленда глубоко потряс Мэтта. Как и нож, торчавший  из  тела
инкассатора, похожего на индейца. Но мертвеца Мэтт не знал, а  Паркленд  был
его другом. Хотя между ними случались стычки, а однажды - год назад  -  дело
дошло  даже  до  откровенной  ругани,  эти  трения  объяснялись  напряженным
характером работы. Вообще же они питали друг к другу симпатию.
   "Почему  этому  суждено  было  случиться  именно  с  ним,  таким  славным
человеком?" - размышлял Мэтт. Вокруг было немало людей, которые  в  подобной
ситуации вызвали бы у него куда меньше сочувствия.
   Тут Мэтт вдруг ощутил удушье и трепыхание в  груди,  точно  там,  внутри,
сидела птица и билась крыльями, стараясь вырваться наружу. Ему стало  жутко.
И пот прошиб его от страха - вот так же ему было страшно  много  лет  назад,
когда он летал на бомбардировщике "Б-17" над Европой  и  небо  простреливали
немецкие зенитки, - и тогда, и теперь он знал, что это страх смерти.
   Понимал Мэтт и то, что с ним происходит  что-то  серьезное  и  ему  нужна
помощь. И он подумал, словно  речь  шла  о  ком-то  другом:  вот  сейчас  он
позвонит по телефону и, кто бы ни подошел, попросит вызвать  Барбару  -  ему
непременно надо что-то ей сказать. Правда, он не очень понимал, что  именно,
но если Барбара приедет, сразу появятся и нужные слова.
   Когда он решился наконец снять телефонную трубку, оказалось, что он не  в
силах шевельнуть рукой. С телом  его  происходило  что-то  странное.  Правая
сторона утратила всякую чувствительность - точно  у  него  вдруг  исчезли  и
рука, и нога Мэтт попытался закричать, но, к своему  удивлению  и  отчаянию,
убедился, что не может. Он попробовал еще раз -  из  горла  не  вылетело  ни
звука.
   Теперь он знал, что сказать Барбаре. Он хотел ей сказать,  что,  несмотря
ни на что, она его дочь и он любит ее, как любил ее мать, на которую Барбара
так похожа. И еще ему хотелось сказать, что,  если  им  удастся  забыть  эту
ссору, он постарается понять ее и ее друзей...
   Внезапно Мэтт ощутил, что в его  левую  руку  и  ногу  вернулась  частица
жизни. Опершись на левую руку, как на рычаг, он попробовал приподняться,  но
тело не послушалось, и он грузно рухнул на пол между  столом  и  креслом.  В
этом положении его и нашли некоторое время спустя.  Он  был  в  сознании,  в
широко раскрытых глазах  читалось  страдание  -  от  собственного  бессилия,
невозможности произнести слова, которые рвались наружу.
   Тогда - уже во второй раз за этот вечер! - на завод была вызвана  "скорая
помощь".
   - Вам, конечно, известно, - сказал на другой день больничный врач Барбаре
Залески, - что у вашего отца уже был удар.
   - Теперь я это знаю. Но до сегодняшнего дня понятия не имела, -  ответила
она.
   Утром секретарша Мэтта миссис Эйнфельд сокрушенно рассказала,  что  у  ее
шефа был небольшой сердечный приступ несколько  недель  назад.  Так  что  ей
пришлось отвезти его домой, но он уговаривал ее никому ничего  не  говорить.
Отдел персонала передал эту информацию руководству компании.
   - Эти два приступа, - сказал врач, - складываются в классическую картину.
- Кардиолог  был  лысеющий,  с  изжелта-бледным  лицом;  один  глаз  у  него
подергивался.  Явно  перерабатывает,  как  и  многие  в  Детройте,  подумала
Барбара.
   - Что было бы, если бы отец не скрыл свой первый инфаркт?
   Врач только пожал плечами.
   - Трудно сказать. Ему прописали бы лекарства, но результат мог быть таким
же. Но сейчас это уже сугубо теоретический вопрос.
   Разговор происходил в помещении, примыкавшем к реанимационному  отделению
больницы. Через оконное стекло Барбара видела отца, который лежал  на  одной
из четырех  коек;  изо  рта  его  к  серо-зеленому  аппарату  искусственного
дыхания, установленному рядом на штативе, тянулась красная резиновая трубка.
Аппарат ритмично посапывал, дыша за больного. Глаза у Мэтта были открыты,  и
врач объяснил  Барбаре,  что  сейчас  ее  отец  находится  под  воздействием
успокоительных средств. "Интересно, - подумала Барбара, - сознает  ли  отец,
что на ближайшей к нему  койке  лежит  молодая  чернокожая  женщина  и  тоже
борется со смертью?.."
   - Весьма вероятно, - сказал врач, - что у вашего отца был порок  клапанов
сердца. Затем, когда у  него  случился  микроинфаркт,  от  сердца  оторвался
тромб, который прошел в правое полушарие головного мозга,  а  именно  правое
полушарие управляет левой половиной тела.
   "Как он отвлеченно все это описывает, - подумала Барбара, -  словно  речь
идет о стандартной детали механизма, а не о внезапно рухнувшем человеке".
   Между тем врач-кардиолог продолжал:
   - После инфаркта выздоровление было, несомненно, только кажущимся. Оно не
было настоящим. Надежность работы организма оказалась  подорванной,  поэтому
второй удар, поразивший вчера вечером левое полушарие головного мозга,  имел
такие тяжелые последствия.
   Барбара была у Бретта, когда ей сообщили по  телефону,  что  отца  срочно
отправили в больницу. Бретт тут же отвез ее туда, но  сам  остался  ждать  в
машине.
   - Если понадобится, я приду, - сказал он, стараясь приободрить ее, и взял
за руку, - но твой старик терпеть  меня  не  может.  Он  только  еще  больше
расстроится, увидев меня с тобой.
   По пути в больницу Барбара никак не могла избавиться от ощущения  вины  -
ведь ее  уход  из  дому,  наверное,  ускорил  то,  что  произошло  с  отцом.
Внимательное отношение к ней Бретта, за которое она проникалась к  нему  все
большей любовью, лишь подчеркивало трагичность ее положения: ну  почему  два
самых дорогих ей человека не могут найти друг с другом общий язык! Ведь если
все взвесить, то виноват в этом, конечно, отец, и тем не  менее  сейчас  она
сожалела, что не позвонила ему раньше, хотя  после  ухода  из  дому  не  раз
порывалась это сделать.
   Прошлую ночь в больнице ей позволили побыть  около  отца  очень  недолго.
Молодой врач реанимационного отделения сказал ей: "Ваш отец не  в  состоянии
вам ответить, но он знает, что вы здесь".
   Барбара пробормотала какие-то слова, которые, она полагала, отцу было  бы
приятно от нее услышать, - что она очень переживает  его  болезнь,  что  она
будет часто навещать его в больнице. Говоря это, Барбара смотрела отцу прямо
в глаза, и из того, что он ни разу не моргнул, она заключила,  что  до  него
дошел смысл сказанного ею. Вместе с тем ей  показалось,  что  глаза  у  отца
чуточку  напряглись,  словно  он  хотел  ей  ответить.  Или  ей  это  только
показалось?
   - На что можно надеяться? - спросила Барбара врача-кардиолога.
   - Вы имеете в виду выздоровление? - ответил врач вопросом на вопрос.
   - Да, и, пожалуйста, ничего от меня не скрывайте. Я хочу знать все.
   - Иногда люди не могут...
   - Не бойтесь. Я могу.
   - Шансы вашего  отца  на  выздоровление,  -  спокойно  произнес  врач,  -
минимальны.  По   моим   предположениям,   он   на   всю   жизнь   останется
парализованным. С полной утратой дара речи и чувствительности правой стороны
тела. Наступила тишина.
   - Если вы не возражаете, я присяду, - проговорила Барбара.
   - Конечно. - Врач подвел ее к креслу. - Я понимаю. Для  вас  это  большое
горе. Может, дать вам что-нибудь выпить, чтобы успокоиться?
   Барбара покачала головой:
   - Нет, не надо.
   - Вы сами спросили, но когда-нибудь вы все равно это узнали бы.
   Они оба посмотрели через окно палаты реанимационного отделения  на  Мэтта
Залески, который не подавал признаков жизни; аппарат ритмично дышал за него.
   - Ваш отец работал в автомобильной промышленности, не так ли? И  если  не
ошибаюсь, на сборочном заводе? - спросил врач.
   Барбара впервые в течение всего разговора почувствовала  в  голосе  врача
теплые, человеческие нотки.
   - Да оттуда к нам поступает много  больных.  Пожалуй,  слишком  много.  -
Широким расплывчатым жестом он показал в  сторону  Детройта.  -  Этот  город
всегда казался мне своеобразным полем битвы с многими жертвами.  Боюсь,  что
ваш отец стал одной из них.

Глава 27

   Предложение Хэнка Крейзела  о  производстве  его  молотилки  не  получило
поддержки.
   Соответствующее решение совета директоров по проблемам производства  было
изложено в записке, которую Адам Трентон получил через Элроя Брейсуэйта.
   Брейсуэйт лично принес документ и бросил его перед Адамом на стол.
   - Жаль, - сказал Серебристый Лис. - Я знаю, вы проявляли к этому интерес.
Вы и меня заразили своим настроением, и, должен вам сказать, мы оказались  в
неплохой компании, ибо президент разделял наше мнение.
   Последнее не было для Адама неожиданностью. Президент  отличался  широтой
взглядов и либеральными убеждениями, авторитарный стиль руководства  не  был
для него характерен.
   Как Адам узнал впоследствии, основным противником  проекта  Крейзела  был
вице-президент компании Хаб Хьюитсон, сумевший навязать свое мнение  совету,
в состав которого, кроме него, входили еще председатель совета директоров  и
президент.
   Хаб Хьюитсон доказывал: главная цель  компании  -  выпускать  легковые  и
грузовые машины. Если отдел сельскохозяйственной техники сомневается в  том,
что производство молотилки принесет прибыль, не  стоит  навязывать  компании
этот проект из альтруистических соображений. Ведь у нас  и  без  того  полно
всяких  наболевших  проблем,  не  имеющих  непосредственного   отношения   к
деятельности компании: давление со стороны общественности и  законодательной
власти,  требующих  обеспечить  большую  безопасность,  снизить  загрязнение
воздуха, создать дополнительные  рабочие  места  для  наименее  обеспеченных
слоев населения и т.д. и т.п.
   Заключение  совета  сводилось  к  следующему:  мы   не   филантропическое
общество, а частная фирма, главная цель которой - заботиться о прибылях  для
акционеров.
   После  краткой  дискуссии  председатель  поддержал  точку   зрения   Хаба
Хьюитсона, в результате чего президент оказался в меньшинстве и был вынужден
уступить.
   - Нам поручено проинформировать вашего приятеля Крейзела, - сказал  Адаму
Серебристый Лис, - но я думаю, будет лучше, если это сделаете вы сами.
   Когда Адам позвонил Крейзелу и объяснил ему все как есть,  тот  не  очень
расстроился.
   - Я так и знал, что  не  получится.  Но  тебе  я  все  равно  благодарен.
Попробую сунуться куда-нибудь еще, - сказал поставщик автомобильных  деталей
без особой грусти в голосе.
   Однако Адам очень сомневался в том, что Крейзелу удастся протолкнуть свой
проект с молотилкой, по крайней мере здесь, в Детройте.
   Вечером за ужином Адам сообщил Эрике о принятом решении.
   - Очень жаль, - сказала она. - Ведь Хэнк так мечтал об этом. Но  ты  ведь
сделал все, что от тебя зависело.
   У Эрики, похоже, было хорошее настроение: она явно старалась найти с  ним
общий язык. Ведь со дня ее ареста прошло почти две недели, а в их отношениях
все еще не было никакой ясности.
   На другой день после этой истории она заявила:  "Если  тебе  хочется  еще
что-нибудь спросить, я постараюсь ответить. Хотя мне кажется,  ты  этого  не
станешь делать. Но прежде хочу сказать: больше всего я сожалею, что  втянула
тебя в такую историю. Клянусь, пока я жива, это никогда не повторится".
   Адам почувствовал, что она говорила искренне и продолжать  этот  разговор
бессмысленно. Вместе с тем ему показалось, что сейчас самое  время  поведать
Эрике о предложении Перси Стайвезента перейти на работу в его компанию и что
он всерьез размышляет об этом предложении.
   - Если я соглашусь, - добавил он, -  придется  наверняка  перебираться  в
Сан-Франциско.
   - Значит,  ты  на  самом  деле  собираешься  проститься  с  автомобильной
промышленностью? - проговорила Эрика, не веря своим ушам.
   Адам только рассмеялся в ответ. От этих мыслей у  него  самого  чуть-чуть
закружилась голова.
   - Если я откажусь, останется старая проблема: ведь работа здесь  отнимает
все мое время.
   - И это все из-за меня?
   - Может быть, из-за нас обоих, - тихо произнес  Адам.  Эрика  чувствовала
себя смущенной и в  ответ  только  покачала  головой.  Разговора  так  и  не
получилось. А через день Адам позвонил  Перси  Стайвезенту  и  сообщил,  что
продолжает размышлять насчет его предложения, но что на  Западное  побережье
сможет приехать только через месяц, в сентябре, после того как "Орион" будет
представлен публике. Сэр Персивал согласился подождать.
   Между тем Адам предложил Эрике перебраться из комнаты  для  гостей  в  их
общую спальню. Они даже попробовали восстановить  свои  интимные  отношения.
Однако обоим стало ясно, что у них далеко не все получалось так, как в былые
времена. Видимо, они перестали понимать друг друга.  Ни  тот  ни  другой  не
могли  разобраться,  в  чем  же  дело.  Одно  не  вызывало  сомнения:  нужны
терпимость и предупредительность друг к другу.
   Адам надеялся, что они еще смогут поговорить обо всем вдали от  Детройта,
когда на два дня уедут в Талладегу, штат Алабама, на гонки серийных машин.

Глава 28

   Аршинный заголовок на первой полосе "Эннистон  стар",  крупнейшей  газеты
штата Алабама, возвещал:

   ТРЕХСОТМИЛЬНАЯ СТАРТУЕТ В 12.30

   Под этим заголовком значилось:
   "Сегодняшняя гонка в Кейнбрейке на 300 миль, как и намеченная  на  завтра
гонка в Талладеге на 500 миль, обещает быть самым захватывающим  состязанием
за всю историю гонок серийных автомобилей.

   Сегодня в тяжелейшей  гонке  на  300  миль  и  в  еще  более  напряженной
завтрашней гонке на 500 миль участвуют водители сверхскоростных автомобилей,
которым придется развивать скорость до 190 миль в час. Гонщиков, механиков и
наблюдателей от автомобильных компаний волнует сейчас один вопрос: сумеют ли
гонщики при таких скоростях удержаться в своих сверхмощных машинах на крутых
виражах международного алабамского автодрома в 2,66 мили  длиной,  когда  за
место на трассе одновременно будут вести борьбу не менее пятидесяти машин".
   Немного ниже на той же полосе была помещена еще одна заметка:
   "Серьезный дефицит крови для переливания не приведет к ограничению  темпа
гонки".
   Среди местного населения, говорилось  в  заметке,  возникло  определенное
беспокойство в связи с тем, что на станции переливания  крови  не  оказалось
необходимых запасов.  Положение  было  признано  критическим,  "принимая  во
внимание  вероятность  серьезных  травм  у  гонщиков  и  связанную  с   этим
необходимость переливаний крови в ходе субботней и воскресной гонок".
   Чтобы не тратить имеющиеся  запасы,  в  городской  больнице  отложили  до
следующей недели все  несрочные  операции,  требовавшие  переливания  крови.
Кроме того, было напечатано обращение к гостям и жителям города  с  просьбой
сдавать кровь в специальной клинике, открытой в субботу с восьми часов утра.
   Эрика Трентон, просмотревшая оба сообщения за завтраком, прямо в постели,
в городском мотеле в Эннистоне, почувствовала, как холодок пробежал у нее по
спине. Она перевернула страницу и стала читать другие  материалы  о  гонках.
Среди них на третьей полосе была заметка под заголовком:

   ПУБЛИЧНАЯ ДЕМОНСТРАЦИЯ "ОРИОНА".
   МАШИНА, ОТРАЖАЮЩАЯ НОВУЮ КОНЦЕПЦИЮ В АВТОМОБИЛЕСТРОЕНИИ

   Создатели "Ориона", говорилось в статье, хранят молчание по поводу  того,
в какой мере "концепционная модель", которая будет представлена в Талладеге,
похожа на настоящий "Орион", вскоре поступающий  в  продажу.  Тем  не  менее
публика проявила к машине большой интерес, и толпы приехавших на гонки людей
запрудили площ