сказывания  такого  гения  и  поэта-мыслителя  никогда   нельзя   понимать
дословно. Солнце светит на навозную  кучу.  Это  не  значит,  что  у  солнца
пристрастие к навозу. Оно только охватывает своим взором и навозную  кучу  и
розу. Все-таки Кенелм всегда смотрел на этот случайный луч щедрого светила с
отвращением, самым нефилософским  для  философа,  такого  молодого,  который
всегда верит на слово великим учителям. Кенелм  считал,  что  корень  всякой
личной благожелательности,  всякого  просвещенного  подхода  к  общественной
реформе лежит в  прямо  противоположной  истине,  что  в  характере  каждого
человека заключается нечто такое, что, если бы мы могли добраться  до  этого
"нечто", очистить его, отполировать, сделать видимым  для  наших  глаз,  оно
заставило бы  нас  полюбить  человека.  И  в  этом  внезапном  бесхитростном
сочувствии к результату столь долгой и трудной борьбы своего схоластического
разума с догмой немецкого титана он, казалось ему, нашел младшую - но именно
потому еще более сильную - сестру своей мужской души.
     При  этом  он  так  явственно  ощутил  ее  сочувствие   его   странному
внутреннему я. Это была  такая  радость,  какую  мужчина  может  пережить  с
дочерью Евы только раз в жизни. Он не решился продолжать разговор и поспешил
распрощаться.
     Пройдя  садом  к  мосту,  который  вел  к  его  дому,  он   увидел   на
противоположном берегу Элджернона  Сидни  Гейла  Джонса,  спокойно  удившего
форель.
     - Не попробуете ли, сэр? Возьмите мою удочку. -  Кенелм  вспомнил,  что
Лили назвала книгу Исаака Уолтона жестокой, и, тихо покачав головой, пошел к
дому. Там он молча сел у окна и, как накануне, стал смотреть на зеленый луг,
на плакучие ивы и на проблески белых стен сквозь ветви деревьев.
     - Ах, -  прошептал  он  наконец,  -  если,  как  я  думаю,  даже  самый
обыкновенный, ни плохой, ни хороший человек бессознательно делает  добро  уж
одним тем, что живет, если он так же не может пройти свой путь  от  колыбели
до могилы, не посеяв мимоходом семян пользы и красоты, как беззаботный ветер
или перелетная птица на своем пути оставляют за собою дуб, колос или цветок,
ах, если это так, - как должно удесятеряться Добро,  если  человеку  удается
найти более кроткий и чистый двойник своего существа в  том  таинственном  и
неопределенном союзе, который и Шекспир и обычный  поденщик  равно  называют
любовью, но Ньютон не  признает,  а  Декарт  (его  единственный  соперник  в
области мысли, одновременно и строгой и мечтательной)  разлагает  на  звенья
ранних ассоциаций, объясняя, что он любил косых женщин,  потому  что,  когда
был мальчиком, косая девочка строила ему глазки из-за стены сада  его  отца!
Ах, будь этот союз между мужчиной и женщиной чем угодно, но если он выражает
истинную любовь, подлинное единение, объемлющее внутренние и лучшие я обоих,
- как ежедневно, ежечасно, ежеминутно будем мы благословлять бога за то, что
так легко быть счастливым и добрым!

ГЛАВА V

     К обеду у миссис Брэфилд собрались совсем не так "запросто", как ожидал
Кенелм. Когда негоциант услыхал от жены, что придет Кенелм, он счел, что  из
уважения к молодому джентльмену следует пригласить еще несколько человек.
     - Видишь ли, моя милая, - сказал он Элси,  -  миссис  Камерой  -  очень
добрая,  простая  женщина,  но  не  особенно  интересная,  а  Лили,  хотя  и
хорошенькая девушка, совсем еще ребенок. Мы очень обязаны, моя дорогая Элси,
мистеру ЧИААИНГЛИ.. - Г- тут в  его  голосе  я  глазах  отразилось  глубокое
чувство, - и должны быть с ним как можно любезнее. Я позову  моего  приятеля
сэра Томаса, а ты пригласи мистера Эмлина с женой. Сэр Томас -  очень  умный
человек, а Эмлин - очень ученый. Кстати, следует заказать в  городе  дичь  у
Гроувза.
     Кенелм пришел несколько раньше назначенного времени и нашел в  гостиной
преподобного Чарлза Эмлина, молсвичского викария, с  супругой  и  дородного,
средних лет мужчину, которого хозяин, представляя ему Кенелма, назвал  сэром
Томасом Праттом. Сэр  Томас  был  богатый  банкир.  По  окончании  церемонии
представления Кенелм подошел к Элси.
     - Я полагал, что встречу у вас миссис Кэмерои, но пока не вижу ее.
     - Она будет сейчас. Кажется, надо ждать дождя, и я  послала  за  ней  и
Лили карету. А, вот и они!
     Вошла миссис Кэмерон  в  черном  шелковом  платье.  Она  всегда  носила
черное. За ней шла Лили в платье того цвета, который точно соответствовал ее
имени. На ней не было никаких украшений, кроме тонкой  золотой  цепочки,  на
которой висел простой медальон, и алой розы в волосах. Она была  удивительно
мила, и с этой миловидностью сочеталось какое-то невыразимое изящество - его
создавали и стройность фигуры, и  нежные  краски,  и  не  лишенная  гордости
осанка.
     Мистер Брэфилд, человек очень пунктуальный, сделал знак слуге, и  почти
тотчас всех попросили к столу. Сэр Томас, разумеется, повел хозяйку,  мистер
Брэфилд - жену викария (она была дочь декана), Кенелм -  миссис  Кэмерон,  а
викарий - Лили.
     Когда все заняли места за столом, Кенелм  оказался  по  левую  руку  от
хозяйки. Миссис Кэмерон и Эмлин отделяли его от Лили.  Когда  викарий  читал
молитву, Лили за его спиной и спиной своей тетки взглянула  на  Кенелма  (он
сделал то  же  самое)  и  состроила  гримаску.  Обещание,  данное  ей,  было
нарушено: она сидела между слишком взрослыми для нее  людьми  -  викарием  и
хозяином. Кенелм ответил  на  ее  гримаску  печальной  улыбкой  и  невольным
пожатием плеч.
     Первое время за столом царило молчание, но после супа  и  первой  рюмки
хереса сэр Томас начал:
     - Мне кажется, мистер Чиллиигли, мы с  вами  уже  встречались,  хотя  я
тогда не имел чести быть знакомым с вами. - Помолчав, он добавил: - Это было
не так давно на последнем придворном балу в Букингемском дворце.
     Кенелм наклонил голову - он был на этом балу.
     -  Вы  разговаривали  с  очаровательной  женщиной,  моим  другом   леди
Гленэлвон.
     Сэр Томас был банкиром леди.
     - Я помню вас очень хорошо, - сказал Кенелм.  -  Мы  с  леди  Гленэлвон
сидели в картинной галерее, вы подошли, чтобы с ней поговорить, и я  уступил
вам место на диване.
     -  Совершенно  верно.  А  вы,  кажется,  подошли  к  молодой  девице  -
замечательной красавице и богатой наследнице, мисс Трэверс.
     Кенелм опять наклонил голову и, как только  это  позволила  вежливость,
отвернулся, обратившись с каким-то вопросом к миссис Кэмерон.
     Сэр Томас, довольный тем, что ему удалось похвастать перед  слушателями
своей дружбой с леди Гленэлвон  и  тем,  что  он  был  на  придворном  балу,
устремил свое красноречие по адресу викария. Попытка  последнего  вовлечь  в
разговор Лили не  удалась,  и  он  встретил  обращение  к  нему  баронета  с
пылкостью разговорчивого человека, которому слишком долго пришлось  молчать.
Кенелм теперь без  помехи  продолжал  углублять  свое  знакомство  с  миссис
Кэмерон,  хотя  она  не  очень  внимательно  слушала  его  первые  банальные
замечания о красотах местности и погоде. Но  как  только  он  замолчал,  она
сказала:
     -  Сэр  Томас  упомянул  о  мисс  Трэверс.  Не  родственница   ли   она
джентльмена, который когда-то служил в гвардии, Леопольда Трэверса?
     - Она его дочь. Вы были с ним знакомы?
     - Я слышала о нем от моих  друзей.  Это  было  давно,  очень  давно,  -
ответила  миссис  Кэмерон   каким-то   усталым   и   вялым   тоном,   иногда
проскальзывавшим в ее голосе. Потом, как бы отгоняя воспоминания о  прошлом,
она переменила тему.
     - Лили сказала мне, мистер  Чиллингли,  что  вы  устроились  у  мистера
Джонса в Кромвель-лодже. Надеюсь, вам там удобно?
     - Вполне. И местоположение мне очень нравится.
     - Считается, что это самое красивое место у ручья,  и  дом  всегда  был
любимым пристанищем рыболовов. Но форели, говорят, стало  мало.  По  крайней
мере с тех пор, как рыбная ловля на Темзе улучшилась,  бедный  мистер  Джонс
жалуется, что прежние жильцы покидают его. Однако вы, снимая у него комнаты,
собирались, конечно, поудить рыбу. Желаю вам, чтобы ловля была, удачнее, чем
она часто бывает теперь.
     - Для меня это не существенно, я не слишком увлекаюсь рыбной ловлей,  и
с тех пор как мисс Мордонт назвала книгу, которая побудила меня  взяться  за
удочку, жестокой, мне кажется, что форель стала для меня столь же священной,
как крокодил для древних египтян.
     - Лили просто глупый ребенок. Она  не  переносит  мысли  о  том,  чтобы
причинить боль бессловесному существу. Как раз против нашего садика в  ручье
живут несколько форелей, которых Лили приручила. Рыбы берут корм из ее  рук,
и она все время боится, что они куда-нибудь уплывут и их там поймают.
     - Но мистер Мелвилл удит рыбу?
     - Несколько лет назад он иногда удил, но  мне  кажется,  что  это  было
скорее предлогом полежать на траве и почитать, а чаще порисовать. Но  теперь
он редко приезжает сюда раньше осени, когда становится слишком  холодно  для
такой забавы.
     Тут голос сэра Томаса зазвучал так громко, что Кенелм и миссис  Кэмерон
вынуждены  были  прекратить  свою  беседу.  Сэр  Томас   затронул   какой-то
политический  вопрос,  а  викарий  с  ним  не  соглашался.  Разговор  грозил
превратиться в жаркий спор, но миссис Брэфилд  с  женским  тактом  коснулась
новой темы, которой сэр Томас немедленно заинтересовался: разговор зашел  об
оранжерее для орхидей, которую  он  хотел  пристроить  к  своему  дому.  Тут
пришлось  очень  часто  обращаться  к  миссис   Кэмерон,   которую   считали
замечательным цветоводом. Когда-то она много занималась выращиванием дорогих
орхидей.
     Когда дамы ушли, соседом  Кенелма  за  столом  оказался  мистер  Эмлин,
который   поразил   его   цитатой   из   своего    некогда    премированного
университетского латинского стихотворения. Он выразил  надежду,  что  Кенелм
длительное время погостит в Молсвиче, рассказал ему, какие  окрестные  места
стоит посетить, и предложил в его распоряжение свою библиотеку, которая - он
льстил себя надеждой - была богата лучшими изданиями греческих  и  латинских
классиков  и  ранних  английских  авторов.  Кенелму  ученый  викарий   очень
понравился, особенно когда заговорил о миссис Кэмерон и Лили.  О  первой  он
сказал:
     - Она принадлежит к числу тех женщин, в которых спокойствие преобладает
до такой степени,  что  не  сразу  разгадаешь,  какой  поток  добрых  чувств
струится под этой невозмутимой  поверхностью.  Но  я  хотел  бы,  чтобы  она
обращала больше внимания на воспитание своей племянницы - девушки, в которой
я принимаю большое участи" и которую едва ли вполне понимает миссис Кэмерон.
Может быть, только поэт, и то какой-то особенный, может понять ее; сама Лили
Мордонт - поэма.
     - Мне нравится ваше определение, - сказал Кенелм. - В нем  есть  что-то
непохожее на прозу обыденной жизни.
     - Вам, вероятно, знакомы стихи Вордсворта:

                      ...и песню услышит она,
                      Где лес над ручьем молчит.
                      Там струи веселый ведут хоровод,
                      И радость, рожденная шепотом вод,
                      Ее лицо озарит.

     Эти строки многие критики нашли  непонятными,  но  Лили  кажется  живым
ключом к ним.
     Мрачное лицо Кенелма просияло, но он ничего не ответил.
     - Однако, - продолжал мистер  Эмлин,  -  сумеет  ли  подобная  девушка,
предоставленная  самой  себе,  ничему  ке  обученная,  живущая  вне   правил
распорядка дня, превратиться  когда-либо  в  практичную,  приносящую  пользу
женщину? Эта проблема ставит меня в тупик и огорчает.
     - Угодно еще вина?  -  спросил  хозяин,  заканчивая  разговор  с  сэром
Томасом о торговых делах. - Нет? Тогда не пройти ли нам к дамам?

ГЛАВА VII

     Гостиная была  пуста:  женщины  вышли  в  сад.  Когда  Кенелм  и  Эмлин
направлялись к ним (сэр Томас и мистер Брэфилд немного  отстали),  Чиллингли
спросил:
     - Что за человек опекун мисс Мордонт?
     - Трудно сказать. Я мало вижу его. Прежде  он,  бывало,  часто  наезжал
сюда  с  целой  оравой  молодых  сумасбродов,  и   все   останавливались   в
Кромвель-лодже - в Грасмире им не хватало места. Вероятно, это были студенты
академии. Но вот уже несколько лет,  как  он  перестал  привозить  сюда  эту
компанию, да и сам появляется теперь  лишь  на  несколько  дней.  Он  слывет
большим кутилой.
     На этом разговор и окончился. Беседуя таким  образом,  Кенелм  и  Эмлин
свернули с  прямой  дорожки  через  луг.  Пробравшись  сквозь  кустарник  на
лужайку, они очутились перед столом, на котором был сервирован  кофе.  Здесь
собралось все общество.
     - Надеюсь, мистер Эмлин, - весело сказала Элси, - вы отговорили мистера
Чиллингли сделаться папистом. У вас было для этого довольно времени.
     Эмлин, протестант до мозга костей, слегка отодвинулся от Кенелма.
     - Неужели вы намерены...
     - Не пугайтесь, дорогой сэр, - перебил его Кенелм. - Я только признался
миссис Брэфилд, что ездил в Оксфорд посоветоваться с одним ученым  мужем  по
вопросу, который приводит меня в недоумение и  носит  такой  же  отвлеченный
характер, как тема, заполняющая досуги современных женщин, -  богословие.  Я
не могу убедить миссис Брэфилд. что в Оксфорде разгадывают и другие  загадки
жизни, кроме тех, которые забавляют дам.
     Тут Кенелм опустился на стул возле Лили, Девушка отвернулась от него.
     - Я опять обидел вас?
     Лили слегка пожала плечами и не ответила.
     - Я подозреваю, мисс Мордонт, что природа, наделив вас многими хорошими
качествами, утратила одно; ваше лучшее я должно исправить эту ошибку.
     Лили внезапно повернулась к Кенелму. Небосклон  потемнел,  но  вечерняя
звезда уже сияла на нем.
     - Что вы хотите этим сказать?
     - Как я должен ответить - любезно или правдиво?
     - Правдиво, конечно, правдиво! Чего стоила бы жизнь без правды!
     - Даже если веришь в фей?
     - Феи по-своему правдивы. Но  вы  неправдивы!  Вы  думали  не  о  феях,
когда...
     - Когда - что?
     - Находили во мне недостатки.
     - Не знаю. Но я изложу вам мои мысли, насколько сам могу их прочесть, а
для этого прибегну к  феям.  Допустим,  что  фея  уложила  свою  питомицу  в
колыбель смертного и туда же положила всякие волшебные подарки,  которых  не
дают простым смертным, но забыла  одно  важное  качество  смертных.  Девочка
вырастает, очаровывает всех окружающих, они потакают ей, ласкают ее, балуют.
Но настает  минута,  когда  потеря  одного  дара,  принадлежащего  смертным,
ощущается ее поклонниками и друзьями. Угадайте, что это?
     Лили задумалась.
     - Я понимаю, о чем вы говорите: о том, что противоположно искренности -
о вежливости.
     - Нет, не совсем так, хотя вежливость и имеет к  этому  отношение.  Это
качество очень скромное, совсем не поэтичное,  им  обладают  многие  скучные
люди. И все же без него ни одна фея не может очаровывать смертных, когда  на
лице ее появится первая морщинка. Не догадываетесь и теперь?
     - Нет! Вы сердите меня! - Лили нетерпеливо топнула ножкой, как она  уже
сделала однажды в присутствии Кенелма. - Говорите прямо, я требую!
     - Мисс Мордонт, извините, но я не  смею  сказать  это  вам,  -  ответил
Кенелм, вставая с  таким  поклоном,  какой  отвешивают  перед  королевой,  и
подошел к миссис Брэфилд.
     Лили сердито надула губы.
     На стул, с которого встал Кенелм, сел сэр Томас.

ГЛАВА VIII

     Настал час разъезда гостей. Один только  сэр  Томас  остался  ночевать.
Мистер и миссис Эмлин уехали в своем  экипаже.  За  миссис  Кэмерон  и  Лили
подъехала карета миссис Брэфилд.
     - В такую ночь следует идти пешком, - нетерпеливо и не слишком  вежливо
сказала Лили, пошептавшись о чем-то с теткой.
     Миссис Кэмерон, которая повиновалась всякой ее  причуде,  обратилась  к
миссис Брэфилд:
     - Вы очень внимательны, но Лили предпочитает идти домой пешком.  Дождя,
кажется, уже не будет.
     Кенелм пошел следом за теткой и племянницей и скоро догнал их у ручья.
     - Чудесная ночь, мистер Чиллингли! - проговорила миссис Кэмерон.
     - Настоящая английская ночь. В тех странах, где я побывал,  нет  ничего
подобного. Но увы, в Англии летних ночей очень мало.
     - Вы много путешествовали за границей?
     - Нет, не много, и большей частью пешком.
     Лили до сих пор не проронила ни слова и шла, опустив голову. Вдруг  она
подняла глаза и самым кротким, примирительным голосом произнесла:
     - Итак, вы бывали за границей! - Потом с  такой  чопорной  вежливостью,
какой она еще ни разу не выказывала перед ним,  добавила  его  имя:  -мистер
Чиллингли. - И уже менее официальным тоном продолжала:  -  Какие  необъятные
пространства представляешь себе, когда слышишь слова: "за границей"!  Далеко
от себя самой, далеко от обыденной жизни! Как я завидую вам!  Вы  бывали  за
границей, да ведь и Лев там был.
     Тут она выпрямилась.
     - Я хочу сказать - мой опекун, мистер Мелвилл.
     - Да, я бывал за границей, но никогда не уходил далеко от себя  самого.
Старая поговорка говорит - все старые поговорки правдивы, а новые по большей
части лживы - "Человек уносит на своих подошвах родную землю".
     Тут тропинка суживалась. Миссис Камерон пошла вперед, Кенелм и  Лили  -
сзади; она, разумеется, по сухой дорожке, он по росистой траве.
     - Вы идете по сырой траве в этой легкой обуви! - остановила она  его  и
сошла с сухой тропинки.
     Как ни просты были эти слова и даже смешны  в  устах  хрупкой  девушки,
обращавшейся к такому здоровяку, как Кенелм,  они  осветили  ему  целый  мир
женственности, показали  всю  ту  заповедную  область,  скрытую  от  ученого
Эмлина, всю ту область,  которую  непонятным  образом  захватывает  девушка,
чтобы властвовать над ней, когда станет женой и матерью.
     При этих простых словах и невольном порыве Кенелм остановился, словно в
каком-то лабиринте грез. Он робко обернулся.
     - Можете вы простить мне мою  грубость?  Я  осмелился  находить  в  вас
недостатки.
     -  И  вполне  справедливо.  Я  обдумала  все,   что   вы   сказали,   и
почувствовала,  что  вы  правы.  Только  я  все-таки  не  понимаю,  что   вы
подразумеваете под качеством смертных, которого  фея  не  дала  подмененному
ребенку.
     - Если  я  не  осмелился  сказать  это  тогда,  я  еще  менее  осмелюсь
произнести теперь.
     - Скажите!
     Она больше не топала ножкой, глаза ее не сверкали, она  не  говорила  с
упрямством:  "Я  требую".  "Скажите!"  -  было  произнесено  тихо,   кротко,
умоляюще.
     Припертый к стене, Кенелм собрался с духом и, не решаясь  взглянуть  на
Лили, отрывисто произнес:
     - Качество, приятное и в мужчинах, но гораздо более важное в  женщинах,
особенно когда они похожи на фей:  это  качество  самое  простое  -  хороший
характер.
     Лили мгновенно отскочила от него и подошла к тетке,  пройдя  по  мокрой
траве.
     Когда они дошли до садовой калитки, Кенелм хотел отворить ее,  но  Лили
надменно прошла мимо.
     - Я не приглашаю вас в такое позднее время, - сказала миссис Кэмерон. -
Это было бы просто лицемерной вежливостью.
     Кенелм  поклонился  и  собрался  уходить,   Лили   отошла   от   тетки,
приблизилась к нему и протянула руку.
     - Я подумаю о ваших словах, мистер Чиллингли,с необычно  величественным
видом сообщила она. - Пока мне кажется, что вы неправы. У меня  характер  не
дурной, но...
     Она  замолкла,  потом  с  высокомерием,  которое,  не  будь  Лили   так
необыкновенно хороша собой, могло бы показаться грубостью, добавила:
     - Во всяком случае, я вас прощаю.

ГЛАВА IX

     В окрестностях Молсвича много  изящных  вилл.  Владельцы  их  все  люди
зажиточные, а между тем того, что называется обществом, здесь почти не было,
может быть, потому, что все эти хозяева не принадлежали  к  так  называемому
аристократическому кругу, хотя  претензий  было  сколько  угодно.  Семейство
мистера А., разбогатевшего бирже