топливный кризис. По правде сказать, нам всем
страшно надоела эта возня с сухостоем. Рубить его было не трудно, но для
того чтобы собрать сотню пудов этих, с позволения сказать, дров, нужно
было обыскать несколько десятин леса, пробираться между густыми зарослями
и с большой и напрасной тратой сил свозить всю собранную мелочь в колонию.
На этой работе очень рвалось платье, которого и так не было, а зимою
топливные операции сопровождались отмороженными ногами и бешеной склокой в
конюшне: Антон и слышать не хотел о заготовках топлива.

   - Старцюйте (нищенствуйте) сами, а коней нечего гонять старцювать.
Дрова они будут собирать! Какие это дрова?
   - Братченко, да ведь топить нужно? - задавал убийственный вопрос Калина
Иванович.
   Антон отмахивался:
   - По мне хоть и не топите, в конюшне все равно не топите, нам и так
хорошо.
   В таком затруднительном положении нам все-таки удалось на общем
собрании убедить шере на время сократить работы по вывозке навоза и
мобилизовать самых сильных и лучше  других обутых колонистов на лесные
работы. Составилась группа человек в двадцать, в которую вошел весь наш
актив: Бурун, Белухин, Вершнев, Волохов, Осадчий, Чобот и другие. Они с
утра набивали карманы хлебом и в течение целого дня возились в лесу. К
вечеру наша мощеная дрожка была украшена кучами хворосту, и за ними
выезжал на "рижнатых" парных санях Антон, надевая на свою физиономию
презрительную маску.
   Ребята возвращались голодные и оживленные. Очень часто они сопровождали
свой путь домой своеобразной игрой, в которой присутствовали некоторые
элементы их бандитских воспоминаний. Пока Антон и двое ребят нагружали
сани хворостом, остальные гонялись друг за другом по лесу; увенчивалось
все это борьбой и пленением бандитов. Пойманных "лесовиков" приводил у
колонию конвой, вооруженный топорами и пилами. Их шутя вталкивали в мой
кабинет, и Осадчий или Корыто, который когда-то служил у Махно и потерял
даже палец на руке, шумно требовали от меня:
   - Голову сняты або расстриляты! Ходят по лесу с оружием, мабуть, их там
богато.
   Начинался допрос. Волохов насупливал брови и приставал к Белухину:
   - Кажи, пулеметов сколько?
   Белухин заливался смехом и спрашивал:
   - Это что ж такое "пулемет"? Его едят?
   - Кого - пулемет? Ах ты, бандитская рожа!..
   - Ах, не едят? В таком положении меня пулемет мало интересует.
   К Федоренко, человеку страшно селянскому, обращались вдруг:
   - Признавайся, у Махна був?
   Федоренко довольно быстро соображал, как нужно ответить, чтобы не
нарушить игру:
   - Був.
   - А что там робыв?
   Пока Федоренко соображает, какой дать ответ, из-за его плеча кто-нибудь
отвечает его голосом, сонным и тупым:
   - Коров пас.
   Федоренко оглядывается, но на него смотрят невинные физиономии.
Раздается общий хохот. Смущенный Федоренко начинает терять игровую
установку, приобретенную с таким трудом, а в это время на него летит новый
вопрос:

   - Хиба в тачанках коровы?
   Игровая установка окончательно потеряна, и Федоренко разрешается
классическим:
   - Га?
   Корыто смотрит на него со страшным негодованием, потом поворачивается
ко мне и произносит напряженным шепотом:
   - Повысить? Це страшный чоловик: подывиться на его очи.
   Я отвечаю в тон:
   - Да, он не заслуживает снисхождения. Отведите его в столовую и дайте
ему две порции!
   - Страшная кара! - трагически говорит Корыто.
   Белухин начинает скороговоркой:
   - Собственно говоря, я тоже ужасный бандит... И тоже коров пас у
матушки Маруськи...
   Федоренко только теперь улыбается и закрывает удивленный рот. Ребята
начинают делиться впечатлениями работы.  Бурун рассказывает:
   - Наш отряд сегодня представил двенадцать возов, не меньше. Говорили
вам, что к рождеству будет тысяча пудов, и будет!
   Слово "отряд" было термином революционного времени, того времени, когда
революционные волны еще не успели выстроиться в стройные колонны полков
и дивизий. Партизанская война, в особенности длительная у нас на Украине,
велась исключительно отрядами. Отряд мог вмещать в себя и несколько тысяч
человек, и меньше сотни: и тому и другому отряду одинаково были назначены
и боевые подвиги, и спасательные лесные трущобы.
   Наши коммунары больше кого-нибудь другого имели вкус к
военно-партизанской романтике револююционной борьбы. Даже и те, которые
игрою случая были занесены во враждебный классовый стан, прежде всего
находили в нем эту самую романтику. Сущность борьбы, классовые
противоречия для многих из них были и непонятны, и неизвестны - этим и
обьяснялось, что советская власть с них спрашивала немного и присылала в
колонию.
   Отряд в нашем лесу, пусть только снабженный топором и пилой, возрождал
привычный и родной образ другого отряда, о котором были если не
воспоминания, то многочисленные рассказы и легенды.
   Я не хотел препятствовать этой полусознательной игре революционных
инстинктов наших колонистов. Педагогические писаки, так осудившие и наши
отряды, и нашу военную игру, просто не способны были понять, в чем дело.
Отряды для них не были приятными воспоминаниями: они не церемонились ни с
их квартирками, ни с их психологией и по тем и по другим стреляли из
трехдюймовок, не жалея ни их "науки", ни наморщенных лбов.
   Ничего не поделаешь. Вопреки их вкусам колония начала с отряда.
   Бурун в дровяном сарае всегда играл первую скрипку, этой чести у него
никто не оспаривал. Его в порядке той же игры стали называть атаманом.
   Я сказал:
   - Атаманом называть не годится. Атаманы бывали только у бандитов.

   Ребята возражали:
   - Чего у бандитов? И у партизан бывали атаманы. У красных партизан
многие бывали.
   - В Красной армии не говорят: атаман.
   - В Красной армии - командир. Так нам далеко до Красной Армии.
   - Ничего не далеко, а командир лучше.
   Рубку дров кончили: к первому января у нас было больше тысячи пудов. Но
отряд Буруна мы не стали распускать, и он целиком перешел на постройку
парников во второй колонии. Отряд с утра уходил на работу, обедал не дома
и возвращался только к вечеру.
   Как-то обратился ко мне Задоров:
   - Что же это у нас получается: есть отряд Буруна, а остальные хлопцы
как же?
   Думали недолго. В то время у нас уже был ежедневный приказ; отдали в
приказе, что в колонии организуется второй отряд под командой Задорова.
Второй отряд весь работал в мастерских, и в него вернулись от Буруна такие
квалифицированные мастера, как Белухин и Вершнев.
   Дальнейшее развертывание отрядов произошло оченб быстро. Во второй
колонии было орагнизованы третий и четвертый отряды с отдельными
командирами. Девочки составили пятый отряд под командованием Насти
Ночевной.
   Система отрядов окончательно выработалась к весне. Отряды стали мельче
и заключали в себе идею распределения колонистов по мастерским7 Я помню,
что сапожники всегда носили номер первый, кузнецы - шестой, конюхи -
второй, свинари - десятый. Сначала у нас не было никакой конституции.
Командиры назначались мною, но к весне чаще и чаще я стал собирать
совещание командиров, которому скоро ребята присвоили новое и более
красивое название: "совет командиров". Я быстро привык ничего важного не
предпринимать без совета командиров; постепенно и назначение командиров
перешло к совету, который таким образом стал пополняться путем кооптации.
Настоящая выборность командиров, их отчетность была достигнута не скоро,
но я эту выборность никогда не считал и теперь не считаю достижением. В
совете командиров выбор нового командира всегда сопровождался очень
пристальным обсуждением. Благодаря способу кооптации мы имели всегда прямо
великолепных командиров, и в то же время мы имели совет, который никогда
как целое не не прекращал своей деятельности и не выхолдил в отставку.
   Очень важным правилом, сохранившимся до сегодняшнего дня, было полное
запрещение каких бы то ни было привелегий для командира; он никогда не
получал ничего дополнительно и никогда не освобождался от работы.
   К весне двадцать третьего года мы подошли к очень важному усложнению
системы отрядов. Это усложнение, собственно говоря, было самым важным
изобретением нашего коллектива за все триннадцать лет нашей истории.
Только оно позволило нашим отрядам слиться в настоящий, крепкий и единый
коллектив, в котором была рабочая и организационная дифференциация,
демократия общего собрания, приказ и подчинение товарищу товарищу, но в
котором не образовалось аристократии - командной касты.

   Это изобретение было сводный отряд.
   Противники нашей системы, так нападающие на командирскую педагогику,
никогда не видели нашего живого командира в работе. Но это еще не так
важно. Гораздо важнее то, что они никогда даже не слышали о сводном
отряде, то есть не имели никакого понятия о самом главном и решающем
коррективе в системе.
   Сводный отряд взыван к жизни тем обстоятельством, что главная наша
работа была тогда сельскохозяйственная. У нас было до семидесяти
десятин, и летом Шере требовал на работу всех. В то же время каждый
колонист был приписан к той или иной мастерской, и ни один не хотел
порывать с нею: на сельское хозяйство все смотрели как на средство
существования и улучшения нашей жизни, а мастерская - это квалификация.
Зимой, когда сельскохозяйственные работы сводились до миниума, все
мастерские были наполнены, но уже с января Шере начинал требовать
колонистов на парники и навоз и потом с каждым днем увеличивал и
увеличивал требования.
   Сельскохозяйственная работы сопровождалась постоянной переменой места и
характера работы, а следовательно, приводила к разнообразному сечению
коллектива по рабочим заданиям. Единоначалие нашего командира в работе и
его концентрированная ответственность с самого начала показались нам очень
важным институтом, да и Шере настаивал, чтобы один из колонистов отвечал
за дисциплину, за инструмент,  за выработку и за качество. Сейчас против
этог требования не станет возражать ни один здравомыслящий человек, да и
тогда возражали, кажется, только педагоги.
   Идя навстречу совершенно понятной организационной нужде, мы пришли к
сводному отряду.
   Сводный отряд - это временный отряд, составляющийся не больше как на
неделю, получающий короткое определенное задание: выполнить картофель на
таком-то поле, вспахать такой-то участок, очистить семенной материал,
вывезти навоз, произвести посев и так далее.
   На разную работу требовалось и разное число колонистов: в некоторые
сводные отряды нужно было послать двух человек, в другие - пять, восемь,
двадцать. Работа сводных отрядов отличалась также и по времени. Зимой,
пока в нашей школе занимались, ребята работали до обеда или после обеда -
в две смены. После закрытия школы вводился шестичасовой рабочий день для
всех в одно время, но необходимость полностью использовать живой и мертвый
инвентарь приводила к тому, что некоторые ребята работали с шести утра до
полудня, а другие - с полудня до шести вечера. Иногда же работа
наваливалась на нас в таком количестве, что приходилось увеличивать
рабочий день.
   Все это разнообразие типа работы и ее длительности определило и большое
разнообразие сводных отрядов. У нас появилась сетка сводных, немного
напоминающая расписанеи поездов.
   В колонии все хорошо знали, что третий "О" сводный работает от восьми
утра до четырех дня, с перерывом на обед, и при этом обязательно на
огороде, третий "С" - в саду, третий "Р" - на ремонте, третий "П" - в
парниках: первый сводный работает от шести утра до двенадцати дня, а
второй сводный - от двенадцати до шести. Номенклатура сводных скоро дошла
до тринадцати.

   Сводный отряд был всегда отрядом только рабочим. Как только
заканчивалась его работа и ребята возвращались вв колонию, сводного отряда
больше не существовало.
   Каждый колонист знал свой постоянный отряд, имеющий своего постоянного
командира, определенное место в системе мастерских, место в спальне и
место в столовой. Постоянный отряд - это первичный отряд колонистов, и
командир его - обязательно член совета командиров. Но с весны, чем ближе к
лету, тем чаще и чаще колонист то и дело попадал на рабочую неделю в
сводный отряд того или другого назначения. Бывало, что в сводном отряде
всего два колониста; все равно один из них назначался командиром сводного
отряда - комсводотряда. Комсводотряда распоряжался на работе и отвечал за
нее. Но как только оканчивался рабочий день, сводный отряд рассыпался.
   Каждый сводный отряд составлялся на неделю, следовательно, и отдельный
колонист на вторую неделю обычно получал участие в новом сводном, на новой
работе, под командой нового комсводотряда. Командир сводного назначался
советом командиров тоже на неделю, а после этого переходил в новый сводный
обыкновенно уже не командиром, а рядовым членом.
   Совет командиров всегда старался проводить через нагрузку комсводотряда
всех колонистов, кроме самых неудачных. Это было справедливо потому что
командование сводным отрядом связано было с большой ответственностью и
заботами. Благодаря такой системе большинство колонистов участвовали не
только в рабочей функции, но и в функции организаторской. Это было очень
важно и было как раз то, что нужно коммунистическому воспитанию. Благодаря
именно этому наша колония отличалась к 1926 году бьющей в глаза
способностью настроиться и перестроиться для любой задачи, и для
выполнения отдельных деталей этой задачи всегда находились с избытком,
кадры способных и иницативных организаторов, распорядителей, людей, на
которых можно было положиться.
   Значение командира постоянного отряда становилось чрезвычайно
умеренным. Постоянные командиры почти некогда не назначали себя
командирами сводных, полагая, что они и так имеют нагрузку. Командир
постоянного отряда отправлялся на работу простым рядовым участником
сводного отряда и во время работы подчинился временному комсводотряда,
часто члену своего же постоянного отряда. Это создавало очень сложную цепь
зависимостей в колонии, и в этой уепи уже не мог выделиться и стать над
коллективом отдельный колонист.
   Система сводных отрядов делала жизнь в колонии очень напряженной и
полной интереса, чередования рабочих и организационнных функций,
упражнений в командовании и в подчинении, движений коллективных и личных.


                        26. Изверги второй колонии

   Два с лишним года мы ремонтировали "Трепке", но к весне двадцать
третьего года почти неожиданно для нас оказалось, что сделано очень много,
и вторая колония в нашей жизни стала играть заметную роль. Во второй
колонии находилась главная арена деятельности Шере - там
были коровник, конюшня и свинарник. С начала летнего сезона жизнь второй
колонии уже не прозябала, как раньше, а по-настоящему кипела.
   До поры до времени действительными возбудителями этой жизни были
все-таки сводные отряды первой колонии. В течение всего дня можно было
видеть, как по извилистым тропинкам и межам между первой и второй
колониями происходило почти не прекращающшееся движение сводных отрядов:
одни отряды спешили во вторую колонию на работу, другие торопились к обеду
или ужину в первую.
   Вытянувшись в кильватер, сводный отряд очень быстрым шагом покрывает
расстояние. Ребячья находчивость и смелость не сильно смущались наличием
частновладельческих интересов и частновладельческих рубежей. В первое
время хуторяне еще пытались кое-что противопоставить этой находчивости, но
потом убедились, что это дело безнадежное: неуклонно и весело колонисты
производили ревизию разнообразным межхуторским путям сообщения и
настойчиво выправляли их, стремясь к реальному идеалу - прямой линии. Там,
где прямая линия проходила через хозяйский двор, приходилось совершать
работу не только геометрического преодоления, нужно было еще
нейтрализовать такие вещи, как собаки, плетни, заборы и ворота.
   Самым легким обьектом были собаки: хлеба у нас было довольно, да и без
хлеба в глубине души хуторские собаки сильно симпатизировали колонистам.
Скучная провинциальная собачья жизнь, лишенная ярких впечатлений и
здорового смеха, была неожиданно разукрашена новыми и интересными
переживаниями: большое общество, интересные разговоры, возможность
организовать французкую борьбу в ближайшей куче соломы и, наконец, высшее
наслаждение - прыгать рядом с быстро идущим отрядом, выхватывать веточку
из рук пацана и иногда получить от него какую-нибудь яркую ленточку на
шее. Даже цепные представители хуторской жандармерии оказались ренегатами,
тем более что для агрессивных действий не было самого главного: с ранней
весны колонисты не носили штанов - трусики были гигиеничнее, красивее и
дешевле.
   Разложение хуторского общества, начавшееся с ренегатства Бровка, Серка
и Кабыздоха, продолжалось и дальше и привело к тому, что и остальные
препятствия к выпрямлению линии колония - Коломак оказались
недействительными. Сначала на нашу сторону перешли Андрии, Мыкыты,
Нечипоры и Мыколы в возрате от десяти до шестнадцати лет. Их привлекала
все та же романтика колонистской жизни и работы. Они давно слышали наши
трубные призывы, давно раскусили непередаваемую сладость большого и
веселого коллектива, а теперь открывали рты и восхищались всеми этими
признаками высшей человеческой деятельности: "сводный отряд",
"командир", и еще шикарнее - "рапорт". Более старших интересовали новые
способы сельскохозяйственной работы; херсонский пар привлекал их не только
к сердцам колонистов, но и к нашему полю, и к нашей сеялке. Сделалось
обыкновенным, что за каждым нашим сводным обязательно увязывался приятель
с хутора, который приносил с собою тайком взятую в клуне сапку или лопату.
Эти ребята и по вечерам наполняли колон6ию и незаметно для нас сделались
ее непременной принадлежностью. По их глазам было видно, что сделаться
колонистом становилось для них мечтой жизни. Некоторым это потом
удавалось, когда
внутрисемейные, бытовые и религиозные конфликты выталкивали их из
отцовских обьятий.
   И наконец, разложение хутора увенчалось самым сильным, что есть на
свете: не могли устоять хуторские девчата против обаяния голоногого,
подтянутого, веселого и ообразованного колониста. Туземные представители
мужского начала не способны были ничего предьявить в противовес этому
обаянию, тем более что колонисты не спешили воспользоваться девичьей
податливостью, не колотили девчат между лопатками, не хватали ни за какие
места и не куражались над ними. Наше старшее поколение в это время уже
подходило к рабфаку и к комсомолу, уже начинало понимать вкус в утонченной
вежливости и в интересной беседе.
   Симпатии хуторских девчат в это время еще не приняли форм влюбленности.
Они хорошо относились и к нашим девчатам, более развитым и "городским", а
вто же время и не панночкам. Любовь и любовные фабулы пришли несколько
позднее. Поэтому девчата искали не только свиданий и соловьиных концертов,
но и общественных ценностей. Их стайки все чаще и чаще появлялись в
колонии. Они еще боялись плавать в колонистских волнах в одиночку:
усаживались рядком на скамейках и молча впитывали в себя новенькие, с
иголочки, впечатления. Может быть, их чересчур поразило запрещение лущить
семечки не только  в помещении, но и во дворе?
   Плетни, заборы и ворота благодаря сочувствию нашему делу со стороны
молодого поколения уже не могли служить хозяину в прежнем направлении:
удостоверять неприкосновенность частной собственности. Поэтому скоро
колонисты дошли до такой наглости, что в наиболее трудных местах построили
так называемые перелазы. В России, кажется, не встречается это
транспортное усовершенствование. Заключается оно в том, что через плетень
проводится неширокая дощечка и подпирается с конца двумя колышками.
   Выпрямление линии Коломак - колония происходило и за счет посевов -
признаемся в этом грехе. Так или иначе, а к весне двадцать третьего года
эта линия могла бы поспорить с Октябрьской железной дорогой. Это
значительно облегчило работу наших своднях отрядов.
   В обед сводный отряд получает свою порцию ран