конечно ж, правда. Полчаса - это много.
   Лапоть подымает кулак.
   - Нельзя полчаса. Надо все это кончить, всю эту кучу за четверть часа.
Никаких полчаса!
   - Правильно! - орет и Галатенко. - Это он правильно говорит.
   Под новый взоыв хохота Шере включает машину. Еще через двадцать минут -
все кончено. И сразу на всех нападает желание повалиться на солому и
заснуть. Но Бурун командует:
   - Стройся!
   К переднему ряду подбегают трубачи и барабанщики, давно уже ожидающие
своего часа. Четвертый сводный эскортирует знамя на его место в белом
доме. Я задерживаюсь на току, и от белого дома до меня долетают звуки
знаменного салюта.
   В темноте на меня наступает какая-то фигура с длинной палкой в руке.
   - Кто это?
   - А это я, Антон Семенович. Вот пришел к вам насчет молотилки, это,
значит, с Воловьего хутора, и я ж буду Воловик по хвамилии...
   - Добре. Пойдем в хату.
   Мы тоже направляемся к белому дому. Воловик, старый видно, шамкает в
темноте.
   - Хорошо это у вас, как у людей раньше было...
   - Чего это?
   - Да вот, видите, с крестным ходом молотите, по-настоящему.

   - Да где же крестный ход! Это знамя. И попа у нас нету.
   Воловик немного забегает вперед и жестикулирует палкой в воздухе:
   - Да не в том справа, что попа нету. А в том, что вроде как люди
празднуют, выходит так, будто праздник. Видишь, хлеб собрать человеку -
торжество из торжеств, а у нас люди забыли про это.
   У белого дома шумно. Как ни усталости колонисты, все же полезли в
речку, а после купанья - и усталости как будто нет. За столами в саду
радостно и разговорчиво, и Марии Кондратьевне хочется плакать от разных
причин: от усталости, от любви к колонистам, оттого, что восстановлен и в
ее жизни правильный человеческий закон, попробовала и она прелести
трудового свободного коллектива.
   - Легкая была у вас работа? - спрашивает ее Бурун.
   - Не знаю, - говорит Мария Кондратьевна, - наверное, трудная, только не
в том дело. Такая работа все равно - счастье.
   За ужином подсел ко мне Силантий и засекретничал:
   - Там это, сказали вам, здесь это, передать, значит: в воскресенье к
вам люди, как говорится, придут, насчет Ольки. Видишь, какая история.
   - Это от Николаенко?
   - Здесь это, от Павло Павловича, старика, значит. Так ты, Антон
Семенович, как это говорится, постарайся: рушники, видишь, здесь это,
полагается, и хлеб, и соль, и больше никаких данных.
   - Голубчик, Силантий, так ты это и устрой все.
   - Здесь это, устрою, как говорится, так видишь, такая, брат, история:
полагается в таком месте выпить, самогонку или что, видишь.
   - Самогонку нельзя, Силантий6 а вина сладкого купи две бутылки.


                                10. Свадьба

   В воскресенье прришли люди от павла Ивановича Николаенко. Пришли
знакомые: Кукзьма Петрович Магарыч и Осип Иванович Стомуха. Кузьму
Петровича в колонии все хорошо знали, потому что он жил недалеко от нас,
за рекой. Это был разговорчивый, но не солидный человек. У него было
засоренное песчаное поле, на которое он почти никогда не выезжал, и росла
на том поле всякая дрянь, большею частью по собственной инициативе. Через
это поле было протоптано неисчислимое количество дорожек, потому что оно у
всех лежало на пути. Лицо Кузьмы Петровича было похоже на его поле, и на
нем ничего путного не растет, и тоже кажется, будто каждый куст
грязновато-черной бороденки растет по собственной инициативе, не считаясь
с интересами хозяина. И по лицу его были проложены многочисленные тропинки
морщин, складок, канавок. От своего поля только тем отличался Кузьма
Петрович, что на поле не торчало такого тонкого и длинного носа.
   Осип Ивановис Стомуха, напротив, отличался красотой. Во всей Гончаровек
не было такого стройного и красивого мужчины, как Осип Иванович. У него
был большой и рыжий ус и нахально-скульптурные, хорошего рисунка глаза; он
носил полугородской, полувоенный костюм и умел всегда казаться подтянутым
и тонким. У Осипа было много родственников из очень заможнего селянства,
но сам он почему-то земли не имел, а пробав-
лялся охотой. Он жил на самом берегу реки в одинокой, убежавшей из села
хате.
   Хоть и ожидали мы гостей, но они застали нас слабо подготовленными - да
и кто его знает, как нужно было готовиться к такому непривычному делу?
Впрочем, когда они вошли в мой кабинет, в нем было солидно, тихо и
внушительно. Застали они только меня и Калину Ивановича. Гости вошли,
пожали нам руки и уселись на диване. Я не знал, как начинать. Осип
Иванович обрадовал меня, когда начал просто:
   - Раньше в таких делах про охотников рассказывали: шли мы на охоту та
проследили лисицу, красную девицу, а та лисица - красная девица... та я
думаю, что это не надо теперь, хоть я ж и охотник.
   - Это правильно, - сказал я.
   Кузьма Петрович засеменил ногами, сидя на диване, и помотал бороденкой:
   - Дурачество это, я так скажу.
   - Не то что дурачество, а не ко времени, - поправил Стомуха.
   - Время разное бываеть, - начал поучительно Калина Иванович. - Бываеть
народ темный, так ему еще мало, он еще и сам всякую потьму на себя
напускаеть, а потом и живеть, как остолоп какой, всего боится: и грома,
и месяца, и кошки. А теперь совецькая власть, хэ-хэ, теперь разве
заградительного отряду надо бояться, а то все нестрашно...
   Стомуха перебил Калину Ивановича, который, очевидно, забыл, что
собрались не для ученых разговоров:
   - Мы просто скажем: прислал нас известный вам Павел Иванович и супруга
его Евдокия Степановна. Вы - как отец здесь, в колонии, так чи не отдадите
вашу, так сказать, вроде приблизительно дочку Олю Воронову за ихнего сына
Павла Павловича, он же теперь председатель сельсовета.
   - Просим нам ответ дать, - запищал Кузьма Петрович. - Если есть ваше
такое согласие, как уже и батько хотят, дадите нам рушники и хлеб, а
если такого согласия вашего не последует, то просим не обижаться, что
побеспокоили.
   - Хэ-хэ-хэ, того будет малувато, что просим не обижаться, - сказал
Калина Иванович, - а полагается по этому дурацькому  вашему закону гарбуза
домой нести.
   - Гарбуза не сподиваемося#20, - улыбнулся Осип Иванович, - да и время
теперь такое, что гарбуз еще не вродился.
   - Она-то правда, - согласился Калина Иванович. - То раньше девка,
гордая если сдуру, так она нарочно полную комору гарбузов держала. А если
женихи не приходили, так она, паразитка, кашу варила. Хорошая гарбузяная
каша, особенно если с пшеном...
   - Так какой ваш родительский ответ будет? - спросил Осип Иванович.
   Я ответил:
   - Спасибо вам, Павлу Ивановичу и Евдокии Степановне за честь. Только я
не отец, и власть у меня не родительская. Само собой. нужно спросить Олю,
а потом для всяких подробностей надо постановить совету командиров.
   - А это мы вам не указчики. Как по новому обычаю полагается, так и
делайте, - просто согласился Осип Иванович.
   Я вышел из кабинета и в следующей комнате нашел дежурного по коло-
нии, попросил его протрубить сбор командиров. В колонии чувствовались
непривычные горячка и волнение. Набежала на меня Настя, со смехом
спросила:
   - Где эти рушники держать? Туда же нельзя нести? - кивнула она в
кабинет.
   - Да подожди с рушниками, еще не сговорились. Вы здесь где-нибудь
близко побудьте, я позову.
   - А кто будет завязывать?
   - Что завязывать?
   - Да надевать на этих... сватов чи как их?
   Возле меня стоял Тоська Соловьев и держал под мышкой большой пшеничный
хлеб, а в руках - солонку, потряхивал солонкой и наблюдал, как
подскакивают крупинки соли. Приюежал Силантий.
   - Что ж ты, здесь это, трусишь хлебом-солью? Это ж надо на блюде...
   Он наклонился, скрывая одолевший его смех:
   - Это ж с пацанами беда!.. А закуска как же?
   Вошла Екатерина Григорьевна, и я обрадовался:
   - Помогите с этим делом.
   - Да я их давно ищу. С самого утра таскают этот хлеб по колонии. Идем
со мной. Наладим, вы не беспокойтесь. Мы будем у девочек, пришлете.
   В кабинет прибежали голоногие командиры.
   У меня сохранился список командиров той счастливой эпохи. Это:
   Командир первого отряда - сапожников - Гуд.
   Командир второго отряда - конюхов - Братченко.
   Командир третьего отряда - коровников - Опришко.
   Командир четвертого отряда - столяров - Таранец.
   Командир пятого отряда - девочек - Ночевная.
   Командир шестого отряда - кузнецов - Белухин.
   Командир седьмого отряда - Ветковский.
   Командир восьмого отряда - Карабанов.
   Командир девятого отряда - мельничных - Осадчий.
   Командир десятого отряда - свинарей - Ступицын.
   Командир одиннадцатого отряда - пацанов - Георгиевский.
   Секретарь совета командиров - Колька Вершнев.
   Заведующей мельницей - Кудлатый.
   Кладовщик - Алеша Волков.
   Помагронома - Оля Воронова.
   На деле в совете командиров собиралось народу гораздо больше: по
полному, неоспоримому праву приходили члены комсомола - Задоров, Жорка
Волков, Волохов, Бурун, убеленные сединами старики - Приходько,
Сорока, Голос, Чобот, Овчаренко, Федоренко, Корыто, на полу усаживались
любители-пацаны и между ними Митька, Витька, Тоська и Ванька Шелапутин
обязательно. В совете всегда бывали и воспитатели, и Калина Иванович, и
Силантий Семенович. Поэтому в совете всегда не хватало стульев: сидели на
окнах, стояли под стенками, заглядывали в окна снаружи.
   Колька Вершнев открыл заседание. Сваты потеряли свою торжественность,
задавленные на диване десятком колонистов, перемешавшиеся с голыми их
руками и ногами.
   Я рассказал командирам о приходе сватов. Никакой новости в этом из-
вестии для совета командиров не было, давно все видели дружбу Павла
Павловича и Ольги. Вершнев только для формальности спросил Ольгу:
   - Ты согласна выйти замуж за Павла?
   Ольга немного покраснела и сказала:
   - Ну конечно.
   Лапоть надул губы:
   - Никто так не делает. Надо было пручаться (сопротивляться), а мы тебя
уговаривали бы. Так скучно.
   Калина Иванович сказал:
   - Скучно чи не скучно, а надо о деле говорить. Вы вот нам аккуратно
скажите: как это будет все - хозяйство и все такое?
   Осип Иванович потрогал усы:
   - Значит, так: если ваше согласие, свадьбу там, венчанье проведем,
молодые после того к старикам - жить, значит, вместе и хозяйство вместе.
   - А для кого новую хату строили? - спросил Карабанов.
   - А то хата будет для Михайла.
   - Так Павло ж старший?
   - Старший, конечно, он старший, от же старый так решил. Бо Павло жинку
берет из колонии.
   - Ну так что, что из колонии? - недрежелюбно забурчал Коваль.
   Осип Иванович не сразу нашел слова. Тоненьким голосом затарахтел Кузьма
Петрович:
   - Так получается. Павло Иванович говорят: до хозяина и хозяйку нужно,
бо у хозяйки и батько есть, тесть, выходит так, - Михайло берет у Сергея
Гречаного. А ваша, значит, в невестки пойдет при павле Павловиче. И Павло
Павлович же и согласие дали.
   Карабанов махнул рукой:
   - С такими разговорами и до гарбуза можно добалакаться. Какое нам дело,
что Павел Павлович дал согласие! Он просто, выходит, ну, шляпа, тай гощди.
Совет командиров Олю так выдать не может. Если так говорить, так это в
батрачки к старому черту...
   - Семен... - нахмурился Колька.
   - Ну хорошо, беру черта обратно. Это раз. А потом, про какое там
венчанье говорили?
   - А это уже как полагается - не было такого дела, чтобы без попов
женились. Такого у нас на селе не было.
   - Так будет, - сказал Коваль.
   Кузьма Петрович зачесал в бородке:
   - Кто его знает, чи будет, чи не будет. У нас так считается, будто
нехорошо: это же выходит - невенчанным жить.
   В совете замолчали. Все думали об одном и том же: свадьбы не выйдет. Я
даже боялся, что в случае неудачи ребята выпроводят сватов без особенных
почестей.
   - Ольга, ты пойдешь к попам? - спросил Колька.
   - Ты что? Плохо позавтракал? Ты забыл, что я комсомолка?
   - С попами дело не пойдет, - сказал я сватам, - думайте 
как-нибудь
иначе. Ведь вы знали, куда шли. Как вам могло прийти в голову, что мы
согласимся на церковь?
   Силантий поднялся с места и наладил для речи свой палец.
   - Силантий, говорить будешь? - спросил Колька.
   - Здесь это, спросить хочу.
   - Ну спрашивай.
   - здесь это, Кузьма такой, видишь, человек, мечтатель, как говорится. А
вот пусть Осип Иванович скажет: для какого хрена водолазы, здесь это,
понадобились? Ты лучше бы, здесь это, кабана выкормил.
   - Да хай они сказятся! - засмеялся Стомуха. - А если встречу одного,
так и с охоты вертаюсь.
   - Значит, здесь это, Кузьме нужно долгогривые, как говорится.
   Кузьма Петрович заулыбался:
   - Хи-хи, не в том дело, что нужны, и никакой же пользы от них, это само
собой. Так видишь что: деды наши и прадеды так делали, а тут еще и Павло
Иванович говорит: девку берем бедную, без этого, сказать бы, приданного,
ну и все такое...
   Калина Иванович стукнул кулаком по столу:
   - Это что за разговоры? Кто тебе дал право такое мурлякать? Кто это
такой богатый прийшов сюда, задаваться тут будеть? Ты думаешь, как ты с
твоим Павлом Ивановичем из земли хату смазали, так уже и губы вам
надувать? У него, паразита, понимаешь, стоить стол та две лавки, та кожух
заховав в скрыне, так он уже миллионер какой?
   Кузьма Петрович пепепугался и запищал:
   - Та разве ж кто задавался тут? Мы только так сказали насчет как бы
приданного.
   - Ты знаешь, куда ты прийшов, чи не знаешь? Тут тебе совецькая власть,
чи ты, може, не видав совецькой власти? Совецькая власть может дать такое
приданое, что все твои вонючие деды в гробах тричи (трижды) перевернуться,
паразиты.
   - Та мы ж... - слабо возражал Кузьма Петрович.
   Хлопцы хохотали и аплодировали Калине Ивановичу.
   Калина Иванович разошелся не на шутку.
   - Это пускай совет командиров обсудить хорошенько. Факт: пришли они
свататься к нам, нам же нужно подумать, чи отдавать нашу дочку Ольгу за
такого голодранция, как этот самый Николаенко, который только и видит, что
картошку с цибулей лопает да лободу разводить, паразит, заместо хлеба. А
мы люди богатые, нам нужно осторожно думать.
   Общий восторг совета командиров и всех присутствующих показал, что
никаких проблем не существует больше. Сваты на время были удалены, и совет
командиров приступил к обсуждению, что дать Ольге в приданое.
   Хлопцы были задеты за живое всеми предыдущими переговорами и назначили
Ольге приданое, по каким угодно меркам совершенно выдающееся. Позвали
Шере, боялись, что он запротестует против больших выдач, но Шере и минутки
не подумал и сказал строго:
   - Это правильно. Пусть нам будет тяжело, но Воронову нужно выдать
богато, богаче всех в округе. Куркулям нужно показать место.

   Поэтому при обсуждении приданого если и быди возражения, то только
такого типа:
   И что ты мелешь: лошонка! Не лошонка, а коня нужно дать.
   Через час отдышавшихся на свежем воздухе сватов вызвали в совет, и
Колька Вершнев поднялся за своим столом и произнес, немного закикаясь,
такую внушительную речь:
   - Совет командиров постановил: Ольгу выдать за павла. Павло переходит в
отдельную хату, и батько выделяет ему хозяйство, какое может. Никаких
попов, записаться в загсе. Первый день свадьбы у нас празднуем, а вы там,
как хотите. Ольге на хозяйство даем:
   корову с теленком симментальной породы,
   кобылу с лошонком,
   пятеро овец,
   свинью английской породы...
   Колька успел охрипнуть, пока дочитал длиннейший список Ольгиного
приданого. здесь были и инвентарь, и семена, и запасы кормов, одежда,
белье, мебель, и даже швейная машинка. Колька кончил так:
   - Мы будем помогать Ольге всегда, если потребуется, и они обязаны, если
нужно, помогать колонии без всякого отказа. А Павлу дать звание колониста.
   Сваты испуганно хлопали глазами и имели такой вид, будто они
причащаются перед смертью. Уже не беспокоясь о том, правильно выходит или
неправильно, прибежали смеющиеся девчата и перевязали сватов рушниками, а
пацаны во главе с Тоськой поднесли им на блюде, покрытым рушником, хлеб и
соль. Растерявшиеся, неповоротливые сваты взяли хлеб и не знали, куда его
девать. Тоська из-под мышки Кузьмы Петровича вытащил блюдо и сказал
весело:
   - Э, это отдайте, а то попадет мне от мельника. Это его... иакая
тарелка.
   На моем столе разостлали девчата скатерть, поставили три бутылки кагора
и полтора десятка стаканов. Калина Иванович налил всем и поднял стакан:
   - Ну, чтоб росла та слухала.
   - Кого ей слухать? - спросил Осип Иванович.
   - А известно кого: совет командиров и вообще совецькую власть.
   Мы все чокнулись, выпили вино и закусили бутербродами с колбасой.
   Кузьма Петрович кланялся:
   - Ну, спасибо вам, что так все хорошо, будем, значить, поздравлять
Павла Ивановича и Евдокию Степановну.
   - Поздравляй, поздравляй, - сказал Калина Иванович.
   Осип Иванович пожал нам руки:
   - А вы того... молодец народ, куда нам с вами тягаться!
   Сваты, тихие и скромные, как институтки, вышли из кабинета и
направились к деревне. Мы смотрели им вслед. Калина Иванович вдруг
прищурился весело и недовольно дернул плечом:
   - Нет, это не годится так! Что же они пошли, как адиоты? Нагони их,
   Петро, скажи, чтобы ко мне шли на квартиру, а ты, Антон, запряжи через
часик да и подьезжай.
   Через час хлопцы со смехом погрузили сватов в бричку, еще перевязанных
рушниками, но уже потерявших много других отличий официальных
послов, в том числе и членораздельную речь. Кузьма Петрович, правда, не
забыл хлеб и любовно прижимал его к груди. Молодец, как перышко, понес
тяжелую бричку по песчаной дороге.
   Калина Иванович сплюнул:
   - Это он нарочно таких бедных прислал, паразит.
   - Кто?
   - Да этот самый Николаенко. Это он, значить, показать хотел: какая
невеста, такие и сваты.
   - Здесь это, не то, - сказал Силантий. - Тут такая, видишь, история:
другой сват не пошел бы, как говорится, без попов, а эти люди, здесь
это, на попов плевать, такие люди... уже не такие! А старый хрен, здесь
это, им так черт с ними, с попами. Видишь, какая история.
   В середине августа назначили свадьбу, работали комиссии, готовили
спектакль. Забот было много, а еще больше расходов, и Калина Иванович даже
грустил:
   - Если бы всех наших девчат выдавать замуж таким манером, так бери,
Антон Семенович, хлопцив и меня, старого дурня, тай веди просить
милостыню... А нельзя ж иначе...
   В день свадьбы с утра колония окружена часовыми - два отряда пришлось
выделить для охраны. Только семидесяти лицам разослали мы напечатанные в
типографии приглашения. На них было написано:
      "Совет командиров трудовой колонии имени Максима Горького просит Вас
   пожаловать на обед, а вечером на спектакль по случаю выпуска из
   колонии колонистски Ольги Вороновой и выхода ее замуж за тов.
   П.П.Николаенко,
                                              Совет командиров".
   К двум часам дня в колонии все готово. В саду вокруг фонтана накрыты
парадные столы. Украшение этого места - подарок кружка Зиновия Ивановича:
на тонких тростях, установленных над столовой, везде, куда с трудом
проникли руки колонистов и куда так легко проникает сейчас глаз, повисли
тонкие зеленые гирлянды, сделанные из нежных березовых побегов. На столах
в кувшинах букеты "снежных королев".
   Сегодня можно с уверенной радостью видеть, как выросла и похорошела
колония. В парке широкие, посыпанные песком дорожки подчеркивают зеленое
богатство трех террас, на которых каждое дерево, каждая группа кустов,
каждая линия цветника проверены в ночных раздумьях, политы трудовым потом
сводных отрядов, как драгоценными камнями, украшены заботами и любовью
коллектива. Высоты и низины речного берега сурово и привольно-ласково
дисциплинированы: то десяток деревянных ступенек, то березовые перильца,
то квадратный коверчик цветов, то узенькие витые дорожки, то платформа
небрежной, усыпанная песком, еще раз доказывают, насколько умнее и выше
природы человек, даже вот такой босоногий. И на просторных дверях этого
босоного хозяина, на месте глубоких р