понятия не имею. Вот Лоб - это Лоб.  Длинный,  лохматый,
тощий; целых два метра и сверху гнется. Вот  он,  собака,  дышит.  Опять  не
постирал носки. Чтоб постоянно выводить его из себя, достаточно хотя бы  раз
в сутки, лучше в одно и то же время, примерно в 22 часа, спрашивать у  него:
"Лоб, носки постирал?" А еще лучше разбудить и спросить.
   СМР дышит так, что не поймешь, дышит ли он вообще.
   Если б в сутках было бы двадцать пять  часов,  СМР  проспал  бы  двадцать
шесть. Он всегда умудряется проспать на один час больше того, что  физически
возможно.
   СМР - вдохновенный изобретатель поз для сна.  Он  может  охватить  голову
левой  рукой  и,  воткнув  подбородок  в  сгиб   локтя,   зафиксировать   ее
вертикально. Не вынимая ручки из правой руки, он втыкает ее в конспект и так
спит на лекциях. В мои обязанности в таких случаях входит подталкивание  его
при подходе преподавателя.  Тогда  первой  просыпается  ручка,  сначала  она
чертит неровную кривую, а потом появляются буквы.
   СМР с детства плешив. Когда его спрашивают, как это с ним случилось, он с
удовольствием перечисляет: пять лет  по  лагерям  (по  пионерским,  родители
отправляли его на три смены, не вынимая); три года  колонии  для  малолетних
преступников (он закончил Нахимовское училище); и пять лет южной ссылки (как
неисправимый  троечник,  он  был  направлен  в  Каспийское  училище.  вместо
Ленинградского).
   Правда, если его спросить: "Слушай, а отчего ты так много спишь?"  -  он,
не балуя разнообразием, затянет; "Пять лет по лагерям..."
   Шесть часов утра. Мы живем в казарме. У нас  отдельная  каюта.  Замок  мы
сменили, а дырку от ключа закрыли наклеенными со стороны каюты газетами. Так
что найти нас или достать невозможно. Не жизнь, а конфета. Вообще-то уже две
недели как мы на практике, на атомных ракетоносцах. По-моему, ракетоносцы об
этом даже не подозревают. Встаем мы в восемь, идем на завтрак, потом сон  до
обеда, обед, сон до ужина, ужин и  кино.  И  так  две  недели.  Колоссально.
Правда, лично я уже смотрю на койку как на утомительный снаряд  -  все  тело
болит.
   Раздается  ужасный  грохот:  кто-то   барабанит   в   нашу   дверь.   СМР
вытаскивается из  одеяла:  "Ну,  чего  надо?".  "Народ"  наш  проснулся,  но
вставать лень. Стучит наверняка  дежурный.  Вот  придурок  (дежурными  стоят
мичмана).
   - Жопой постучи,- советует СМР. Мы с Лбом устраиваемся,  как  римляне  на
пиру, сейчас будет весело. Грохот после "жопы" усиливается. Какой-то бешеный
мичман.
   - А теперь,- СМР вытаскивает палец из-под  одеяла  и,  налюбовавшись  им,
милостиво тыкает в дверь,- го-ло-вой! Дверь ходит ходуном.
   - А теперь опять жопой! - СМР уже накрылся одеялом с  головой,  сделал  в
нем дырку и верещит оттуда.
   В дверь молотят ногами.
   - Вот дурак! - говорит нам СМР и без всякой  подготовки  тонко,  противно
вопит: - А теперь опять головой!
   За дверью слышится такой вой, будто кусают бешеную собаку.
   - Жаль человека,- роняет СМР со значением,- пойду открою.
   Он закутывается в одеяло  и  торжественный,  как  патриций,  отправляется
открывать.
   -  Заслужил,  бя-яш-ка,-  говорит  он  двери  и,  открыв,  еле   успевает
отпрыгнуть в сторону.
   В дверь влетает капитан первого ранга, маленький, как пони, примерно метр
от пола. Он с воем, боком, как ворона по полю, скачет до батареи, хватает  с
нее портсигар с сигаретами и, хрякнув, бьет им об пол.
   - Вста-ать!
   Мы встаем. Это командир соседей по кличке  "Мафия",  или  "Саша  -  тихий
ужас", вообще-то интеллигентный мужчина.
   - Суки про-то-коль-ные! - визжит он поросенком  на  одной  ноте.-  Я  вас
научу Родину любить!
   Мы в трусах, босиком, уже построены в  одну  шеренгу.  Интересно,  пороть
будет или как?
   - Одеться!
   Через минуту мы одеты. Мафия покачивается на носках. Кличку он получил за
привычку, втянув воздух, говорить: "У-у-у, мафия!"
   - Раздеться!
   Мы тренируемся уже полчаса: минута - на одевание, минута  на  раздевание.
Мафия терпеть не может длинных. Все, что  выше  метр  двадцать,  он  считает
личным оскорблением и пламенно  ненавидит.  К  сожалению,  даже  мелкий  СМР
смотрит на него сверху вниз.
   - А тебя-я,- Мафия подползает к двухметровому Лбу, тебя-я,- захлебывается
он, подворачивая головой,- я сгною! Сначала остригу. Налысо. А потом  сгною!
Ты хочешь, чтоб я тебя сгноил?
   В общем-то, Лоб у нас трусоват. У него мощная шевелюра и ужас  в  глазах.
От страха он говорить не может и потому мотает головой. Он  не  хочет,  чтоб
его сгноили.
   Мафия оглядывает СМРа, так, здесь стричь нечего, и  меня,  но  я  недавно
стригся.
   - Я перепишу вас к себе на экипаж. Я люблю таких... Вот таких... У-ро-ды!
   В этот момент, как-то подозрительно сразу, Мафия успокаивается. Он  видит
на стене гитару. СМР делает нетерпеливое, шейное движение.  Это  его  личная
гитара. Если ею брякнут об пол...
   - Чья гитара?
   - Моя.
   - Разрешите поиграть? - неожиданно буднично спрашивает Мафия.
   СМР от неожиданности давится и говорит:
   - Разрешаю.
   Через  минуту  из  соседней  комнаты  доносится  плач  гитары  и  "Темная
ночь...".
   После обеда мы решили не приходить. Лоб и я. В каюту пошел только СМР.
   - Не могу,- объяснил он,- спать хочу больше, чем жить. Закроюсь.
   Ровно в 18.00 он открыл нам дверь, белый, как грудное молоко.
   - Меня откупоривали.
   Как только СМР после обеда лег, он сразу перестал дышать. Через  двадцать
минут в дверь уже барабанили.
   - Открой, я же знаю, что ты здесь, хуже будет. За дверью слышалась возня.
Два капитана первого ранга, командиры лодок, сидели на корточках и  пытались
подсмотреть в нашу замочную скважину. Через три листа газеты нас не очень-то
и увидишь.
   - Ни хрена не видно, зелень пузатая, дырку заделали. Дежурный, тащи  сюда
все ключи, какие найдешь.
   Скоро за дверью послышалось звяканье и голос Мафии:
   - Так, так, так, вот, вот, вот, уже, уже, уже. Во-от сейчас достанем. Эй,
может, сам выйдешь? Я ему матку оборву, глаз на жопу натяну.
   СМР чувствовал себя мышью в консервной  банке;  сейчас  откроют  и  будут
тыкать вилкой.
   - Вот, вот уже.
   Сердце замирало, пот выступал, тело каменело. СМР  становился  все  более
плоским.
   - Тащи топор,- не унывали открыватели.- Эй ты,-  шипели  за  дверью,-  ты
меня слышишь? Топор уже тащат.
   СМР молчал. Сердце стучало так, что могло выдать.
   - Ну, ломаем? - решали за дверью.- Тут делать нечего два раза тюкнуть. Ты
там каюту еще не обгадил? Смотри у меня. Да ладно, пусть живет. Дверь жалко.
Эй ты, хрен с бугра, ты меня слышишь? Ну,  сука  потная,  считай,  что  тебе
повезло.
   Возня стихла. У СМРа еще два  часа  не  работали  ни  руки,  ни  ноги.  Я
встретил Мафию через пять лет.
   - Здравия желаю, товарищ капитан первого ранга. Он узнал меня.
   - А, это ты?
   - Неужели помните?
   - Я вас всех помню.
   И я рассказал ему эту историю. Мы еще долго стояли и смеялись. Он был уже
старый, домашний, больной.

   Ну, канесна!
   Центральный пост.  Народу  полно.  Дежурный  по  кораблю,  вахта,  кто-то
постоянно заходит-выходит.
   По центральному без дела шляется старпом. Вид у него задумчивый  -  будто
инопланетяне посетили.
   Внезапно дежурному захотелось  поменять  портупею;  висюльки  перетерлись
давным-давно - того и гляди, пистоль уронишь, ныряй за  ним  потом  в  трюм.
Дежурный вытаскивает пистолет, кладет его перед собой и,  нагнувшись,  лезет
под стол, в сейф: там портупеи.
   Старпом подходит, берет пистолет,  передергивает,  вытаскивает  обойму  и
ищет в центральном  мишень,  находит  одного  разгильдяя,  целит  в  него  и
говорит:
   - Петров, кутина мама, вот шлепнул бы тебя на месте, не глядя, вот,  была
бы моя воля, кокнул бы.
   С этими словами старпом отводит пистолет в сторону и  нажимает.  Выстрел!
Пуля начинает гулять по центральному: вжик, вжик - и уходит в  обшивку.  Все
сразу на полу с влажнеющими штанами.
   Стоймя один старпом. Он просто  затвердел.  Выстрел  для  него  полнейшая
неожиданность: он не может постичь, он же выдернул обойму!
   То, что он сначала передернул, а потом выдернул, до него не доходит.
   - Где "артиллерист"?!!  -  орет  он,  приходя  в  себя.  "Артиллерист"  -
командир БЧ-2 - уже здесь, прибежал на выстрел.
   Старпом ему:
   - Почему у вас пистолет стреляет?!! Командир БЧ-2, все сразу поняв, но  с
природным дефектом дикции:
   - Хы-ы, "у вас", ну, канесна, теперь Бе-Те-два, канесна!
   Сами передергивают орузие, а теперь Бе-Те-два, канесна!
   - Кус-ков! Едрена  корень!  Я  вас  не  спрашиваю!  Я  спрашиваю:  почему
пистолет стреляет?!
   -  Ну,  канесна,  теперь  -   Кусков,   теперь,   канесна!   Как   орузие
передергивать, так  меня  не  пригласили,  а  теперь  -канесна!  По-игра-али
они-и... наигрались.
   - Кусков! Бляха муха! Я вам что? Я вас не  спрашиваю!  Я  вас  спрашиваю:
почему...
   - Ну-у, канес-сна! Те-пе-рь, канес-сна! Спасибо, сто не кокнули никого, а
то б тозе был - Кус-ков!
   -- К у с к о в ! Маму в клочья!!! Я! Вам! Говорю! Я вас не  спрашиваю!  Я
вас спрашиваю!
   - Ну-у, канес-сна!
   - Кусков!!! - визжит старпом, из него брызжет слюной.
   - КУСКОВ!!! К У С  К  О  В!!!  -  визжит  он  и  топает  ногами,КУСКОВ!!!
КУСКОВ!!!
   Больше он ничего сказать не может: замкнуло на корпус.  Кускову  объявили
строгий выговор.

   Враги
   Зам сидел в кают-компании на обеде и  жевал.  У  него  жевало  все:  уши,
глаза, ноздри, растопыренная челка, ну и  рот,  само  собой.  Неприступно  и
торжественно. Даже во время жевания он умудрялся сохранять выражение высокой
себестоимости всей проделанной  работы.  Напротив  него,  на  своем  обычном
месте,  сидел  помощник  командира  по  кличке  "Поручик  Ржевский"  грязная
скотина, матерщинник и бабник.
   Зам старался не смотреть на помощника, особенно на  его  сальные  волосы,
губы и воротничок кремовой рубашки. Это не добавляло аппетита.
   Зам был фантастически, до неприличия брезглив. Следы вестового на стакане
с чаем могли вызвать у него судороги.
   Помощник внимательно изучал лицо жующего зама сквозь  полузакрытые  веки.
Они были старые враги.
   "Зам младше на три года и уже капитан 3-го ранга.
   Им что - четыре года, и уже человек, а у нас -  пять  лет  и  еще  говно.
Замуууля. Великий наш. Рот закрыл - матчасть в исходное. Изрек - и в  койку.
Х-ххорек твой папа".
   Помощник подавил вздох и заковырял в тарелке.  Его  только  что  отодрали
нещадно-площадно.   Вот   эта   довольная    рожа    напротив:    "Конспекты
первоисточников... ваше полное отсутствие... порядок  на  камбузе...  а  ваш
Атахаджаев опять в лагуне ноги мыл..." - и все при личном составе, курвеныш.
   Увы, помощника просто раздирало от желания нагадить заму. Он, правда, еще
не знал, как.
   Рядом из щели вылез  огромный,  жирный,  блестящий  таракан  и  зашевелил
антеннами.
   Помощник улыбнулся внутренностями, покосился на зама, лживо вздохнул и со
словами: "Куда у нас только доктор смотрит?"  -  потянувшись,  проткнул  его
вил" кой.
   Зам, секунду назад жевавший безмятежно, испытал такой толчок, что у  него
чуть глаза не вышибло.
   Помощник быстро сунул таракана в рот и сочно зажевал.
   Зам  забился  головенкой,  засвистал  фистулой,  вскочил,  наткнулся   на
вестового, с треском ударился о переборку и побежал, пуская во  все  стороны
тонкую струю  сквозь  закупоренные  губы,  и  скоро,  захлебываясь,  упал  в
буфетной в раковину и начал страстно ей все объяснять.
   Ни в одну политинформацию зам не вложил еще столько огня.
   Помощник,  все  слыша,  подумал  неторопливо:  "Вот  как  вредно  столько
жрать",- достал изо рта все еще живого  таракана,  щелчком  отправил  его  в
угол, сказав. "Чуть  не  съел,  хороняку".-  Ковырнул  в  зубах,  обсосал  и
довольный завозился в тарелке. На сегодня крупных дел больше не было.

   ...РАССТРЕЛЯТЬ!
   Утро окончательно заползло в окошко и оживило  замурованных  мух,  судьба
считывала дни по затасканному списку, и комендант города Н., замшелый майор,
чувствовал себя как-то печально, как, может быть, чувствует себя отслужившая
картофельная ботва.
   Его волосы, глаза, губы-скулы, шея-уши, руки-ноги - все говорило  о  том,
что ему пора:  либо  удавиться,  либо  демобилизоваться.  Но  демобилизация,
неизбежная, как крах капитализма, не делала навстречу ни одного шага, и  дни
тянулись, как коридоры гауптвахты, выкрашенные шаровой  краской,  и  капали,
капали в побитое темечко.
   Комендант давно был существом круглым, но  все  еще  мечтал,  и  все  его
мечты, как мы уже говорили, с плачем цеплялись только за ослепительный подол
ее величества мадам демобилизации.
   Дверь - в нее, конечно же, постучали - открылась как раз  в  тот  момент,
когда все мечты коменданта все еще были на подоле, и комендант, очнувшись  и
оглянувшись на своего  помощника,  молодого  лейтенанта,  стоящего  тут  же,
вздохнул и уставился навстречу знакомым неожиданностям.
   -  Прошу  разрешения,-  в  двери  возник  заношенный  старший  лейтенант,
который, потоптавшись, втащил за собой солдата, держа его за шиворот,-  вот,
товарищ майор, пьет! Каждый день пьет! И вообще, товарищ майор...
   Голос старлея убаюкал бы коменданта до  конца,  продолжайся  он  не  пять
минут, а десять.
   - Пьешь? А, воин-созидатель? - комендант, тоскливо скуксившись, уставился
воину в лоб, туда, где, по его разумению, должны были  быть  явные  признаки
Среднего образования.
   "Скотинизм",-  подумал  комендант  насчет  того,  что   ему   не   давали
демобилизации, и со стоном взялся за обкусанную телефонную трубку:  слуховые
чашечки ее были так стерты, как будто комендант владел деревянными ушами.
   - Москва?  Министра  обороны...  да,  подожду...  Помощник  коменданта  -
свежий, хрустящий, только с дерева лейтенант -  со  страхом  удивился,-  так
бывает с людьми, к которым на лавочку, после обеда, когда хочется рыгнуть  и
подумать о политике, на самый краешек подсаживается умалишенный.
   - Министр обороны? Товарищ маршал  Советского  Союза,  докладывает  майор
Носотыкин... Да, товарищ маршал, да! Как я уже и докладывал.  Пьет!..  Да...
Каждый день... Прошу разрешения...  Есть...  Есть  расстрелять...  По  месту
жительства  сообщим...  Прошу  разрешения  приступить...  Есть...  Комендант
положил трубку.
   - Помощник! Где у нас книга расстрелов?.. А-а, вот она... Так... фамилия,
имя, отчество, год и место рождения... домашний  адрес...  национальность...
партийность... Так, где у нас план расстрела?
   Комендант нашел какой-то план, потом он  полез  в  сейф,  вытащил  оттуда
пистолет, передернул его и положил рядом.
   Помощник, вылезая из орбит, затрясся своей нижней  частью,  а  верхней  -
гипнозно  уставился  коменданту  в  затылок,  в  самый  мозг,  и  по  каплям
наполнялся ужасом. Каждая новая капля обжигала.
   - ...Так... планируемое мероприятие - расстрел... участники... так, место
- плац, наглядное  пособие  -  пистолет  Макарова,  шестнадцать  патронов...
руководитель - я... исполнитель... Помощник! Слышь, лейтенант, сегодня  твоя
очередь.  Привыкай  к  нашим  боевым  будням!  Расстреляешь  этого,  я   уже
договорился. Распишись вот здесь.  Привести  в  исполнение.  Когда  шлепнешь
его... Комендант не  договорил:  оба  тела  дробно  рухнули  впечатлительный
лейтенант - просто, а солдат - с запахом.
   Комендант долго лил на них из графина с мухами. Его уволили в запас через
месяц. Комендант построил гауптвахту в последний раз и заявил ей, что,  если
б знать, что все так просто, он бы начал их стрелять еще лет  десять  назад.
Пачками.

   Флот по листкам
   Морская культура (боевой листок)
   Еще со времени Петра  Первого  начались  складываться  традиции  русского
флота. На собственных ошибках, неудачах, поражениях и победах учились моряки
свято хранить и передавать из поколения в поколение  все,  чему  научила  их
морская стихия.
   Во  время  Великой  Отечественной  войны  традиции  тоже  получили   свое
дальнейшее развитие.
   Но в восьмидесятые годы флотские традиции стали  постепенно  забывать,  и
даже такое понятие, как "морская культура", вызывает у многих удивление.
   Не будем далеко ходить, возьмем наш  экипаж.  Согласно  РВЖ,  ГДУ  должен
носить каждый. Это твоя жизнь в минуту аварии независимо от того, кто ты.  А
зам командира по ПЧ почему-то это не выполняет, а  ведь  с  него  мы  должны
брать пример.
   И еще один эпизод: старшина команды снабжения любит свистеть, на что  ему
старшие товарищи неоднократно делали замечания, но он на них не реагирует.
   Акустическая культура - это  часть  морской  культуры.  Она  складывалась
годами, и раньше позором считалось громко ударить дверью или шумно играть  в
домино, а у нас это сплошь и рядом. Все это уменьшает скрытность  корабля  и
мешает акустикам далеко слышать противника.
   Матрос Сысин.

   Ну где  вы  встретите  вместе  Петра  Первого,  традиции  флота,  Великую
Отечественную, восьмидесятые годы, зама, свистящего интенданта, акустическую
культуру и скрытность корабля?
   Только на флоте и только во флотском боевом листке.  За  что  я  и  люблю
боевой листок. А какой язык! Читайте боевые листки. В них масса интересного.
   Для тех, кто никогда не видел боевой листок, мы расскажем, что это такое.
Боевой листок - это лист желтой плотной бумаги; сверху у  него  -  в  волнах
плещется обрубок, изображающий подводную лодку, и изображает он ее так, чтоб
невозможно было установить, какого же проекта эта подводная лодка. У  листка
два эпиграфа: "За нашу советскую Родину"  и  "Из  части  не  выносить".  Под
эпиграфами - пустое поле, на котором личный состав от руки  пишет  все,  что
душа его пожелает. О чем пишут? Да обо всем. Например,

   О "БДИТЕЛЬНОМ НЕСЕНИИ ВАХТЫ".
   Товарищи!
   Прошла половина боевой службы. За плечами у нас много хорошего. Например,
бдительное  несение  вахты.  Мичман  Зайделиц.   (Далее   следует   рисунок,
изображающий в вольной, кубической манере мичмана Зайделица.
   Под рисунком подпись: "В оставшееся время нужно более  внимательно  нести
вахту, т. к.  матчасть  старая  и  в  процессе  беспрерывной  работы  совсем
износилась".)

   О "БОЕВОЙ УЧЕБЕ".
   Товарищи подводники!
   Прошло немало суток плавания. За это время те, кто пошел  в  свою  первую
боевую службу, поняли наконец, какая ответственность лежит на их плечах и за
какое огромное количество техники они отвечают; те же, у кого это вторая или
третья боевая  служба,  с  чувством  достоинства  и  гордости  несут  вахту,
обслуживают системы и механизмы корабля и учат,  как  могут,  своих  младших
товарищей. Через некоторое время у нас сдача экзаменов на классность. Как мы
к ней подготовимся, такими мы и будем специалистами.

   О "СВЯЗИ".
   ...Связь у нас на корабле играет немаловажную  роль.  Но  как  мы  к  ней
относимся? Когда на боевом посту стараются удобнее расположить  гарнитуру  и
растягивают ее до предела, то они даже не подозревают о том, что провода  не
выдерживают и рвутся самым обыкновенным образом. Есть  такие  представления,
что если "каштан" не разговаривает, то нужно стучать гарнитурой до тех  пор,
пока  она  вообще  не  выйдет  из  строя.  Нет  связи  -  лучше  доложите  в
центральный, и пусть придет ответственное лицо...

   О БУДУЩЕМ.
   ...впереди у нас ответственное мероприятие - возвращение в базу. К  этому
нужно готовиться. Ведь родная база нас будет встречать не цветами, а тяжелым
бременем всевозможных нарядов и  вахт.  И  для  того,  чтобы  прийти,  домой
живыми, нужно выполнить всего одно требование: нужно бдительно нести вахту и
своевременно устранять все неисправности...

   О "ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНОМ ЭТАПЕ ПЛАВАНИЯ".
   ...Очень заметно ухудшилось несение  вахты  на  заключительном  этапе.  И
вроде бы все методы использованы, чтобы  как-то  повысить  бдительность,  но
тщетно, и результаты последних дней - налицо...

   И, НАКОНЕЦ, ОБ "ИТОГОВЫХ ПОЛИТЗАНЯТИЯХ".
   Товарищи подводники!
   Приближаются