нужна на  всякий
случай: а вдруг война, тогда надо будет всех срочно отзывать из отпуска.
     Кстати,  об  этой  телеграмме:  перед  убытием  в   отпуск  ее  в  трех
экземплярах  оформляют  на   каждого  члена  экипажа.  Оформляют,  скрепляют
скрепкой и под нее кладут твой личный рубль.
     Оседают телеграммы с  рублями в  недрах строевой  части, а ты  едешь  в
отпуск.
     О  рубле  вспоминают  в  самый  неподходящий  момент. Первым вспоминает
кто-нибудь из тех,  кто следит за продвижением каждой  своей копейки. Встает
он на партсобрании и говорит:
     - А я тут хочу спросить, как  раз все присутствуют, где же наши рубли с
телеграмм? Собирают  перед  отпуском со всех, а если и вызывают кого-нибудь,
то за телеграмму  все равно  платит тот, кто ее отправляет, да и  не всем же
отправляют.  А рубли собирают со всех. Вот я и хочу  спросить: где  же  наши
рубли?
     Все   начинают   спрашивать:  "А   действительно,  где   наши   рубли?"
Председатель  собрания  растерян.  Теме собрания будто позвоночник перебили.
Положение пытается спасти зам:
     - У вас по теме собрания есть  что-нибудь?  Товарищи, давайте выступать
по теме!
     - А я по теме! - не сдается тот, с рублями. - Из года в год собирают по
рублю, а концов не найдешь! И по подписке мне хочется сказать.  Я выписал на
воинскую часть "Политическое  самообразование"  и "За рулем". "За  рулем" не
приходит, а приходит одно "Политическое самообразование".
     - Ну, при чем здесь "Политическое самообразование"? - стонет зам.
     -  Как  при   чем?  Как  при  чем?  А   зачем  мне  одно  "Политическое
самообразование", если не приходит "За рулем"?
     Словом, на собрании не соскучишься.

А где у нас живут офицеры?

     Офицеры  живут там, где остальные жить не  могут. Им,  остальным, такое
даже  не  снилось.  Край света  -  и  офицеры.  Ну  просто  стада  офицеров.
Безбрежные стада. Идешь - и одни офицеры: как попало, где придется,
     Один  полный адмирал, проезжая в  четыре  утра  безмятежно спящее  КПП?
назвал это место "страной непуганых идиотов".
     С тех пор так и живем.

И в чем же живут офицеры?

     Офицеры живут в  домах, построенных воинами-строителями. Только  у  нас
существует   такое   возмутительное    сочетание   таких   двух   совершенно
несовместимых слов, как "воин" и "строитель". Везде воины - разрушители, а у
нас, понимаешь, строители. Считается почему-то, что если "равняйсь-смирно!",
по роже дал, то он уже и строитель.
     Стучатся в дверь - женщина открывает.
     - Хозяйка, - говорят, - мы пришли вам унитаз поменять.
     Сняли  унитаз  и  ушли.  Полгода  жили вообще  без  унитаза.  "Северный
вариант"  называется. Это  я не про унитаз,  это я  про дом.  Дом называется
официально: "северный вариант". Ялтинский проект, приспособленный к северным
условиям: зимой  холодно,  летом  жарко, и  круглый год по стенам течет, а к
батарее прислонился - почки простудил.
     Слив  канализации  в одном таком забавном  доме  не  дотянули  до общей
магистрали и вывели  его  просто в окружающую среду,  и  крысы  там водились
ростом с нутрию. Сидит  однажды  тетка, можно сказать,  даже женщина, в этом
доме  на  первом  этаже (квартиру  только получила), сидит она миролюбиво на
унитазе  и разгружается. Разгрузилась  и,  как  всякий  нормальный  человек,
расставив ножки,  заглянула  туда.  (Каждому  же  интересно  знать,  как  он
разгружается.) Посмотрела она туда, а в  этот момент нутрия  у нее между ног
вынырнула. Тетка  вынесла на  себе дверь,  в тот же день разошлась  с мужем,
улетела в  Ленинград и там рехнулась, а муж остался служить, потому  что все
это "тяготы и лишения", которые нам предписано стойко преодолевать.

"Слава воинам-строителям!"

     Вот  какое восклицание вместе  с  восклицательным знаком  они  выложили
выступающими  кирпичами  на  вновь  отстроенном девятиэтажном  здании  штаба
флотилии.
     Две  недели  висело, потом командующий приказал срубить. И вот  за что:
приехал к нам  Министр Обороны,  прошел он  в штаб  к командующему и там уже
захотел сходить в гальюн.
     Вместо  того  чтоб  у  командующего сходить (не просто  в  кабинете, на
палубу или там в специальный  горшочек, который командующий при этом лично в
руках  держит,  нет, гальюн у  него, у  командующего, имеется  в соседней  с
кабинетом  комнате),  отправился  Министр ни  с того  ни с  сего  в народный
гальюн. А в народном гальюне так  высоко от  земли приделали писсуары, что в
них только с  прыжка что-нибудь получилось бы наделать, сантиметров двадцать
пять надо было иметь в запасе, чтоб туда чего-то насифонить,
     Министр  прыгал-прыгал,  становился  на   цыпочки  -  никак.  Тогда  он
пригласил командующего.
     -  Лев Саныч,  -  сказал Министр,  - неужели у моряков это  самое место
такой величины, что куда хочешь достанет?
     - Да! Товарищ  Министр!  - взвизгнул наш командующий и  отчаянно, одним
рывком  расстегнул  себе  ширинку. - Да!  Так  точно! У  всех! Именно  такие
размеры!  - И вслед за  этим командующий так  себе все оттянул и вытянул, ну
просто как пищевод из цыпленка, и насифонил при этом полный писсуар.
     Потом командующий  вызвал  к  себе  того орла, под чутким  руководством
которого возводились эти писсуары, подвел его к его же творению и сказал:
     - Снимай штаны!
     - Товарищ командующий...
     -  Сни-май,  говорю,  злыдня...  и трусы  тоже,..  Они тебе  больше  не
понадобятся...
     Тот  снял. А  пока  он снимал, у командующего  руки дергались,  видимо,
чесались у него руки.
     - А теперь, - сказал командующий злобно, - тяни!
     - Тя-ни-и! - заверещал он, видя, что тот его не понимает. - Я тянул...
     И тот тянул. А что делать - служба...

Боевое дежурство

     Боевое дежурство  - это  такое положение,  когда офицер  видит  жену не
реже, чем раз в месяц. При этом он сильно суетится, чтоб получше устроиться,
дрожит в нем все, как гавайское копье при попадании в цель.
     Отсучив ножками, офицер замирает. При этом у него случается истома.
     Жена раз в месяц довольна безмерно, что у нее муж - офицер.
     Боевое дежурство - это истома. (Продолжение следует.)
     А   пока   оно   следует,  прочитайте   маленький  рассказик  из  жизни
надводников. Называется он:

Вот народ!

     Наш новый зам Иван Тимофеич Ничипорюк долго изображал из себя невинного
интеллигента.  Редкой чистоты козел был. По  тревоге  передвигался не спеша.
Замов  тревога вообще не волнует.  Вот они  и ползают.  А  морячки  у нас по
тревоге выскакивают  на трап  не глядя.  Ноги на поручни кладут и враскоряку
съезжают. Трапы у нас длиннющие и крутые, а перебирать ножками по ступенькам
замучаешься, вот они и съезжают.
     Был такой матрос Кузьма. Выскочил  он раз по  тревоге - прыг  на трап и
поехал  и  внизу уже зама нагнал. Тот спускался так  медленно, как будто ему
удаление крайней  плоти  только  что  неграмотно  произвели  и  попутно  все
рефлексы задушили.
     Кузьма нагнал зама на последней ступеньке и... въехал ему на плечи. Зам
от такой тяжести просел, за ноги Кузьму  ухватил, вцепился,  глаза  вылупил,
фуражка  слетела,  и  сказать  ничего   не  может,   потому   что  от  такой
нестандартной ситуации  сразу же проявилось все  его неземное происхождение.
Стоит и терпит на себе Кузьму, а Кузьма  осторожно освободил свое междуножье
от  инородного замовского тела, ну а зам  все  прийти  в  себя не  может. От
потрясения. Потряс его Кузьма.
     А комбриг наш всю эту сцену из жизни бобров лично наблюдал. Подходит он
к заму, поднимает его фуражечку,  с удовольствием надевает ее ему на луковку
и говорит такие слова:
     - Что ж вы,  Иван Тимофеич, моряка чуть не убили? Нехорошо, брат,  ведь
этак  и мозгами тронуться можно. Зачем человека  так пугать? Ну,  схватил ты
его на  плечи,  пошутил,  ну  и отпусти. Чего  ж ты  в  него  так  вцепился?
Нехорошо.
     Зам  минут двадцать  после  этого  все хотел что-то  сказать. Ходил  за
комбригом как привязанный, мешался под ногами, фуражку на голове поправлял и
мычал. А тот все поворачивался к заму и говорил:
     - Нехорошо, брат, нехорошо...
     Так зам тогда ничего и не сказал. Но на следующее утро  говорить все же
научился.  И сразу же  за политинформацию  взялся с жаром.  Соскучился, пока
молчал. Вот народ, а?

     Не  могу  удержаться, чтоб не порассказать вам  еще чуть-чуть про наших
замов.
     О замах я могу говорить часами. Зам, он и в Африке зам.  Вот интересно,
почему  до сих  пор  космонавты летают в космос без замов?  Некоторые сейчас
скажут:  "Потому  что  чем  дальше  от  родной  планеты, тем  больше доверия
человеку",  -  а  я  думаю,  не  в  этом  дело. Наверное,  замы не переносят
невесомость или просто место экономится.
     Но  все-таки  в конце  концов  с  возрастанием  масштабов  космического
строительства, с расширением задач по закабалению космического пространства,
думаю,  появится  необходимость  в  замполитах  на  орбитах. Роль их  просто
возрастет от борозжения пустынь Внеземелья.  Ну а что в  этом такого, ведь и
торичеллиева пустота на поверку не такая уж и пустая. В ней есть  эти... как
их... космические лучи... и пары...
     - Ну при чем здесь торичеллиева  пустота, - спросят меня, -  когда речь
идет о замах?
     -  Как  же вы не понимаете,  - скажу я, - ведь если в ней есть пары, то
почему бы в ней не появиться замполиту?
     Иногда меня спрашивают;
     - Ну, это все ладно, а как вы лично относитесь к замполитам?
     - Я лично?
     - Да, вы лично.
     -  Я  лично  умеренно отношусь.  Он  мне лично  дорог как частица нашей
истории.  Меня не тянет трахнуть  его в лоб, лично его застрелить,  надавать
ему по  морде  или задушить,  пуская при  этом  слюни,  своими  собственными
руками,  как это мечтают сделать некоторые наши офицеры.  Я, например, люблю
слушать зама. Некоторые любят слушать соловья по ночам, а я - зама. Если вам
удастся оторвать  зама от  конспекта, то вы многое  услышите, К примеру, наш
зам говорил:
     "Торчат гвозди из наглядной агитации".
     А на  учениях политотдел  интересуется  только процентом  убитых  среди
коммунистов,  а в мирное  время  они  распределяют среди командиров  женские
австрийские  сапоги.  Вы  знаете,  я  как-то  успокоился,  когда узнал,  что
политотдел распределяет  сапоги. Смешно  говорить о том, что самый последний
человек  в  политотделе  имеет женские австрийские сапоги. Говорить  смешно,
поэтому и  говорить об этом не будем, Бог с ними,  с  австрийскими сапогами,
тем  более  что мне  их  не распределили. Да  и с какой  стати,  я же  не  в
политотделе служу.
     Конечно, сначала хотелось как? (Это я не насчет австрийских  сапог, это
я вообще.)  Вообще как сначала  хотелось? Хотелось так: командир  на флоте -
папа, а зам - мама; и люди должны  были по  идее  ходить к  нему, тянуться и
мочить ему сисю. А потом замы решили, что если все будут ходить и мочить, то
сися  от  этого  быстро  мокреет,  сыреет  сися,  и  хватит,  решили они,  и
прекратили.
     А еще  они  у  себя в  политической  академии  друг у  друга партбилеты
воруют. В смысле при поступлении в академию. Чтоб от конкурентов избавиться.
Нам  наш зам  рассказывал.  Перед  там  как  бежать  тысячу метров на зачет,
разделся он, повесил одежду на  гвоздик, побежал, добежал  первым - хвать за
рубашку,  а  партбилета-то и  нет. После  этого  отчисляют из академии  безо
всяких разбирательств.
     То есть процент воров среди поступающих к ним в академию ниже на первом
этапе, чем при выпуске из нее.
     Раньше они при поступлении сдавали  устав,  а теперь -  математику.  То
есть раньше зам был  крепок нижней  своей частью, а теперь - верхней. Раньше
при поступлении на вступительных строевых  занятиях вокруг строя  замполитов
бегали седые полковники с кафедры общественных дисциплин и кричали:
     - А вон тот майор ногу в колене гнет и совсем ее не поднимает.
     После чего все  майоры в строю испуганно косились, задирали ноги  и  не
гнули их нигде вообще, не то что в колене.
     Так их и выпускали потом несгибаемых. И отличить было легко: гнешь ногу
- получается, что ты без образования; не гнешь - значит, академик.

Зам у нас - представитель ЦК

     Чем больше у  зама ума, тем  чаще  он повторяет это  перед строем.  Наш
прошлый зам каждые пять минут повторял, из чего  можно было заключить, что у
нас  зам -  гений! У нас имеется  и письменное тому подтверждение. Зайдите в
гальюн в пашей казарме, и в первой кабине справа, под  надписью "Много у нас
диковин, каждый мудак - Бетховен", увидите: "Ребята, у нас зам - гений!"
     Однажды  пришли в город С. (Стекловодск)  па погрузку  ракет. Не успели
чалки бросить, как наш зам,  представитель, скорее  всего, ЦК, тут как  тут,
уже стоит наверху в белой рубашке, новой тужурке, напомаженный.
     Дежурный его спрашивает:
     - Вы куда, Василий Андреевич?
     Стоит  и   ждет  любой  ответ  зама,   чтоб  кивнуть,   а  зам  говорит
исключительно не глядя:
     - В редакцию газеты "На страже Заполярья". Посмотрю, как там...
     "Там"  оказалось  какой кверху. Рано  утром зам прошмыгнул на корабль -
истерзанный, с огромным фонарем под правым глазом. Странно встретили боевого
комиссара и представителя (ммм...) ЦК в  нашей родной "На страже Заполярья",
которую мы выписываем толпами. Очень странно.
     Хватит, наверное, о замах, Бог с ними, пусть их  коза бодает, лучше еще
раз об офицерах.

Еще раз: офицер - это как что?

     Офицер что  собака, прикормил - твой. И  тут важно не перекормить, чтоб
не  охамел. Вот  если кидать. По куску. Можно держать целую стаю. Лучшее все
равно будет перепадать вожаку, а уж он-то найдет, чем занять остальных.
     В конце службы офицер теряет нюх, и его отдают в народное хозяйство.
     Офицер - это судьба.
     Офицера  нельзя оскорбить. И  этим он  напоминает дерево.  Разве  можно
оскорбить дерево?
     А чем офицер отличается от дерева?
     Тем, что он не поддается обработке.
     Настоящий офицер хоть что может. За это он и любим народом.
     Для настоящего офицера  преград  нет. Он  везде  пройдет  и возьмет что
хочешь.
     Голыми руками.

А как у нас награждается офицер?

     Регулярно.  За  "50,  60  и  70 лет  Вооруженным Силам" и  за  "десять,
пятнадцать, двадцать лет безупречной службы".

А как офицер воспринимает награды?

     Хорошо воспринимает.  Он  им  радуется. И радуется  он им  больше,  чем
волкодав, увешанный  медалями за сообразительность, преданность и экстерьер.
Гораздо больше.
     Конечно,  и среди офицеров бывают философы, которым медали до  такой же
лампочки,  как и  племенным  волкодавам,  но  в  общей  массе, в  абсолютном
большинстве,  медали офицера радуют.  Он  играет с ними, как малое дитя,  до
самой старости.
     Один мой знакомый вешал  на себя только две медали, а остальные  клал в
карман  и  поигрывал  ими  при ходьбе,  а когда его спрашивали: "А где  ваши
остальные  награды?",  -  он доставал их из кармана  полной  горстью и молча
протягивал.

     Некоторые,  дочитав до этого места, все же интересуются: "Интересно,  а
как же все-таки они служат?"
     Отвечаю им:
     - Мы  служим задом наперед, не прямо,  а наоборот,  шиворот-навыворот и
стоя на голове вверх тормашками. И по служебной лестнице  так  и поднимаемся
вверх  ногами: тук-тук-тук по  ступенькам  тыковкой, которая у  всей планеты
маковка.
     Кто не  понимает,  о чем я говорю, пусть пропустит это  место и  читает
дальше.

О лейтенантах

     Лейтенант - это начало большого конца. Я как-то сказал так перед строем
лейтенантов, и они заулыбались. Значит, понимают, о чем идет речь.

Об адмиралах!

     Вы  знаете, иногда  у  меня  такое  впечатление  складывается,  что  до
капитана третьего ранга включительно на флоте все нормальные люди.
     Что бы вам еще такое рассказать об адмиралах? Разве что парочку случаев
вам рассказать. Вот послушайте.
     Один адмирал любил собирать  различный  зип** Зип -  это  запасные наши
части.. Ходил  по территории  и  собирал.  Особенно любил,  когда  блестящее
что-нибудь  или  там радиоэлектронное.  Собирал  он  в  специальный чемодан.
Наберет полный чемодан, вызовет матроса и говорит ему:
     - Отнесешь мне домой.
     Матрос несет ему домой, звонит в дверь, и жена адмирала ему открывает.
     - Вот, - говорит матрос, - прислали.
     -  А-а,  - говорит  жена  и  гложет, ощущая глазами,  чемодан, -  вижу.
Хорошо. Подождите только секундочку, не заносите.
     И  через  секундочку появляется  снова в дверях жена адмирала  и тяжело
ставит рядом еще один чемодан, издавая при этом следующие звуки:
     - А теперь отнесите, пожалуйста, все это на свалку.
     Однажды  встречали  этого адмирала с  моря вместе с оркестром.  Трап на
лодку подали, адмирал на  него  ступил, и  оркестр заиграл.  Рядом крикнули:
"Смирно!" Адмирал  поднял руку и  двинулся по  трапу, А  трапы у  нас  очень
скользкие, оттого что мы  по  ним  ходим, да  еще,  как всегда, парусиной не
везде обтянуты. Поскользнулся  адмирал, сделал "вжик!" и нырнул под леера  и
дальше - в воду.
     Оркестр, пока  он летел,  от изумления  музыкально обыграл его падение,
изобразил  фугу  "Летящий  адмирал", а сам адмирал,  пока  летел до  воды  с
поднятой к голове рукой, успел крикнуть: "Воль-на-а!"
     Когда его выловили,  то  всем  стало интересно,  чего  это он "вольно!"
кричал.
     - А  вам,  сволочам,  пока  "вольно!"  не  крикнешь, -  сказал адмирал,
обсыхая не ветерке, - вы же спасать не будете.
     Так что с адмиралами у нас все в порядке, и все отлично себя чувствуют.
     Наших  адмиралов  можно  даже в  Англию на выставку приглашать. Галерея
этих ярких флотских образов заставит вздрогнуть даже больное воображение.
     Словом, природа наградила их, а они наградили природу.

     Следующий заголовок:
     как зевает офицер?

     Некоторые интересуются, зевает ли офицер  на  флоте. (Не знаю, зачем им
это. Может,  просто они  хотят нас лучше  зрительно представить?)  Отвечаем.
Нет, не зевает. У нас на моей памяти только один зевнул, да и то неудачно. С
непривычки челюсть вывернул. Сидим мы как-то на базе, ждем подведения итогов
соцсоревнования, и вдруг он  взял и зевнул - ху-хау-ха! И челюсть у  него из
зацепления  вышла,  а  глаза налились,  вытянулись по  диагонали, и  рот  не
закрывается.  Представляете, у  офицера не закрывается рот! Ну ладно, если б
он у него не открывался, а то не закрывается.
     Сначала думали, что это он  так шутит  по-идиотски,  а потом видим, что
глаза  у него периодически вылезают еще пуще и сам он  делает так:  ык-ык! -
силится,  значит, а  у  него не выходит.  Тогда все поняли  и  принялись ему
помогать. Ну, помогают  у нас в  основном  смехом. Мы  так хохотали какое-то
время, что какое там подведение итогов. Все неприлично лежали.
     Потом старпом назначил ему в госпиталь трех сопровождающих. Двое должны
были его под руки вести, а третий  должен  был ему челюсть нести. Еле дошли.
До машины не дозвониться, а там пешком - пять километров. И тот, кто челюсть
нес, должен был все задом пятиться. Так и шли. Хорошо еще, что силой закрыть
ему челюсть не пытались.

А начальство?

     А что начальство? Начальство у нас зевает, и ничего с ним не случается.
Вот начпо наш  по  случаю парада  Победы зевнул на трибуне так призывно, что
мне захотелось превратиться в лягушку и туда к нему прыгнуть.

О встречах

     Порой  на  флоте  хочется кого-нибудь отловить. Чтоб  спросить  у  него
чего-нибудь. Так  вот,  бесполезно  ловить  его  в  кабинете.  Лучше  встать
где-нибудь на пересечении и дожидаться. Через некоторое время  он сам  через
тебя пробежит.

О встречах высокого начальства

     Встреча  высокого  начальства  отличается от остальных  встреч  вообще.
Высокое  начальство  начинается у  нас с  главкома. Назначает  главком  свое
прибытие в  базу на 11.00.  Командующий  флотом  добавляет: "К 10 часам  все
должно быть готово!"