то есть почти всю правду, ибо о своих тайных чувствах он умолчал. Он
каким-то образом ухитрился или, во всяком случае,  попытался  свалить  часть
вины на доктора Грогана и на их предыдущий разговор, сделав вид,  будто  его
интересует лишь научная сторона дела, что проницательный хозяин не  преминул
заметить. Старые врачи и старые священники имеют одно общее свойство  -  они
тотчас чуют, когда их обманывают, будь то умышленно  или,  как  в  случае  с
Чарльзом, от смущения. Покуда Чарльз исповедовался, у доктора Грогана начал,
метафорически  выражаясь,  подергиваться  кончик  носа,  и   это   невидимое
подергивание выражало примерно то же, что надутые губы Сэма. Доктор ничем не
выдал своих подозрений. Время от времени он задавал вопросы, но в  общем  не
мешал Чарльзу,  который,  все  чаще  запинаясь,  добрался  до  конца  своего
рассказа. Затем доктор встал.
   - Итак, начнем с главного. Надо вернуть бедняг,  которые  отправились  на
поиски.
   Гроза теперь подошла совсем близко, и хотя шторы  были  задернуты,  белые
отсветы молний то и дело дрожали в переплетах ткани за спиной у Чарльза.
   - Я пришел., как только смог.
   - Да, вы не виноваты. Сейчас... - Доктор уже сидел за конторкой в  задней
части  комнаты.  Некоторое  время  оттуда  не  доносилось  ни  звука,  кроме
торопливого поскрипыванья его пера. Затем он прочел Чарльзу то, что написал:
   - "Дорогой Форсайт. Я только что узнал, что мисс Вудраф жива и невредима.
Она не хочет раскрывать свое убежище, но вам больше не о чем беспокоиться. К
завтрашнему  дню  я  надеюсь  узнать  о  ней  больше.  Когда  люди,  которые
отправились на поиски, вернутся, прошу вас вручить  им  прилагаемую  сумму".
Ну, как, по-вашему?
   - Великолепно. За исключением того, что сумму приложу я.
   Чарльз достал вышитый Эрнестиной кошелечек  и  положил  три  соверена  на
обитую зеленым сукном конторку рядом с Гроганом, который  отодвинул  два  из
них в сторону и с улыбкой на него посмотрел.
   - Мистер Форсайт пытается истребить  демона  алкоголя.  Я  думаю,  одного
золотого будет достаточно. -  Доктор  сунул  записку  и  монету  в  конверт,
запечатал, пошел распорядиться, чтобы письмо немедленно отправили, и  вскоре
вернулся со словами: - Но как поступить с самой девицей? Вы знаете, где  она
сейчас?
   - Понятия не имею. Впрочем, я  уверен,  что  завтра  утром  она  будет  в
указанном ею месте.
   - Но вам, конечно, нельзя туда ходить. В вашем положении вы рискуете себя
скомпрометировать.
   Чарльз взглянул на него, потом на ковер.
   - Я в ваших руках.
   Доктор задумчиво посмотрел на Чарльза. Он только что  поставил  небольшой
опыт с  целью  разгадать  намерения  своего  гостя.  И  получил  именно  тот
результат, которого  ожидал.  Подойдя  к  книжному  шкафу,  стоявшему  возле
конторки, он вернулся с той же книгой, которую давеча показывал Чарльзу, - с
великим произведением Дарвина. Усевшись наискосок  от  гостя  у  камина,  он
улыбнулся, посмотрел на Чарльза поверх очков и, словно  собираясь  присягать
на Библии, положил руку на "Происхождение видов".
   - Ничто, сказанное в этой комнате, не выйдет за ее стены,  -  сказал  он,
убирая книгу.
   - Дорогой доктор, это было совершенно излишне
   - Доверие к врачу составляет половину медицины.
   - А вторую половину? - со слабой улыбкой спросил Чарльз.
   - Доверие к пациенту. - Прежде чем Чарльз успел заговорить, Гроган встал.
- Вы ведь пришли ко мне за советом?
   Он оглядел Чарльза с таким видом, словно собирался  сразиться,  с  ним  в
бокс - уже не как шутник, а как ирландский воитель. После чего,  сунув  руки
под жилет, зашагал взад-вперед по своей "каюте".
   - Я - молодая девица незаурядного ума, получившая порядочное образование.
Я считаю, что мир был  ко  мне  несправедлив.  Я  не  совсем  владею  своими
чувствами. Я делаю глупости, например, бросаюсь на  шею  первому  встречному
смазливому негодяю. Хуже того, я одержима  мыслью,  что  я  жертва  рока.  Я
весьма правдоподобно изображаю  меланхолию.  У  меня  трагические  глаза.  Я
беспричинно плачу. Этсетера, этсетера(1). И вдруг... - тут маленький  доктор
махнул рукой в сторону двери, словно желая  вызвать  призрак,  -  вдруг  мне
является молодой бог. Умный. Красивый. Великолепный  образчик  того  класса,
которым мое образование научило  меня  восхищаться.  Я  вижу,  что  он  мной
заинтересовался. Чем печальнее я кажусь, тем больше он мной интересуется.  Я
падаю перед ним на колени, он меня поднимает. Он обращается со мной,  как  с
благородной дамой.  Нет,  более  того.  В  духе  христианского  братства  он
предлагает помочь мне бежать от моей несчастной судьбы.
   Чарльз хотел было что-то вставить, но доктор ему не позволил.
   - Между тем я очень бедна. Я не могу прибегнуть  к  уловкам,  посредством
которых более удачливые представительницы моего пола завлекают мужчин. -  Он
поднял указательный палец. - Я владею только  одним  оружием.  Состраданием,
которое  я  внушаю  этому  добросердечному  человеку.   Однако   сострадание
прожорливо. Я уже напичкала этого доброго самарянина своим прошлым, и он его
проглотил. Что делать дальше? Я  должна  внушить  ему  сострадание  к  моему
настоящему. Однажды, гуляя по местам, где мне запретили гулять, я  пользуюсь
удобным случаем. Я показываюсь кому-то, кто, как  мне  известно,  донесет  о
моем преступлении той единственной особе, которая мне его  не  простит.  Мне
удается сделать так, чтобы меня  уволили.  Я  исчезаю  при  обстоятельствах,
почти не оставляющих сомнения в том, что я намереваюсь броситься  с  вершины
ближайшего     утеса.     А     затем,     in     extremis(2)      и      de
---------------------------------------(1) От франц. etc. - и так далее.
   (2) На краю гибели (лат.).
   profundis(1) или,  вернее,  de  altis(2),  я  призываю  на  помощь  моего
спасителя. - Он надолго умолк, и  Чарльз  медленно  поднял  на  него  глаза.
Доктор улыбнулся.- Разумеется, это отчасти гипотеза.
   - Но ваше обвинение... в том, что она нарочно...
   Доктор сел и помешал угасавшие угли.
   - Сегодня рано утром меня вызвали в Мальборо-хаус.  Я  не  знал  зачем  -
просто миссис Поултни серьезно заболела. Миссис  Фэрли,  экономка,  изложила
мне суть происшедшего. - Он умолк и посмотрел в печальные глаза  Чарльза.  -
Миссис Фэрли была вчера в сыроварне на Вэрских утесах. Девушка  нагло  вышла
из леса прямо у нее перед носом. Как известно, эта Фэрли  вполне  под  стать
своей хозяйке, и я уверен, что она без промедления выполнила  свой  долг  со
всем злорадством,  свойственным  людям  подобного  сорта.  Но,  мой  дорогой
Смитсон, я уверен, что ее нарочно к этому вынудили.
   - Вы хотите сказать... - Доктор утвердительно кивнул.  Чарльз  бросил  на
него полный ужаса взгляд, но тут же возмутился. -  Я  не  верю.  Невозможно,
чтобы она... - Он не закончил фразу.
   - Возможно. Увы,- вздохнул доктор..
   - Но только человек...- Чарльз хотел сказать: "с  извращенным  умом",  но
внезапно встал, подошел к окну, раздвинул шторы и устремил невидящий взор  в
глухую ночь. Синевато-лиловая молния  на  мгновенье  осветила  берег,  Кобб,
оцепеневшее море. Он обернулся.
   - Другими словами, меня водили за нос?
   - Полагаю, что да. Но для этого требовался великодушный  нос.  Однако  не
следует забывать, что больной мозг - не преступный  мозг.  В  данном  случае
отчаяние не что иное как болезнь.  У  этой  девушки,  Смитсон,  холера,  тиф
умственных способностей.  Ее  надо  рассматривать  как  больную,  а  не  как
злонамеренную интриганку.
   Чарльз вышел из фонаря и вернулся в комнату.
   - А в чем, по-вашему, состоит ее цель?
   - Я сильно сомневаюсь, что она это знает.  Она  живет  сегодняшним  днем.
Тот, кто способен предвидеть последствия своих поступков, не может так  себя
вести.
   - Но едва  ли  она  могла  вообразить,  что  кто-либо,  находясь  в  моем
положении... ---------------------------------------(1) Из глубин (лат.).
   (2) С высот (лат.).
   - То есть будучи помолвленным? - Доктор мрачно  усмехнулся.  -  Я  знавал
многих проституток. Спешу добавить - в качестве врача, а не  клиента.  И  не
худо бы получить гинею за каждую, которая злорадствовала по поводу того, что
большинство ее жертв - отцы и мужья. - Он устремил взгляд в  огонь,  в  свое
прошлое.- Я - отверженная. Но я им отомщу.
   - По-вашему, получается, что она - сущий дьявол, но ведь  это  совсем  не
так. - Он произнес эти слова слишком горячо и поспешно отвернулся.  -  Я  не
могу этому поверить.
   - Потому что - если вы позволите сказать это  человеку,  который  годится
вам в отцы, - потому что вы уже наполовину в нее влюблены.
   Чарльз вихрем обернулся и взглянул в безмятежное лицо доктора.
   - Я не позволяю вам так говорить.
   Доктор наклонил голову. В наступившем молчании Чарльз добавил:
   - Это в высшей степени оскорбительно для мисс Фримен.
   - Разумеется. Но кто наносит ей оскорбление?
   Чарльз поперхнулся. Он не мог выдержать этот насмешливый взгляд и зашагал
в противоположный конец длинной узкой комнаты,  словно  собираясь  уйти.  Но
прежде чем он дошел до дверей, Гроган взял его за руку,  заставил  повернуть
назад и схватил  за  вторую  руку  -  словно  свирепый  пес,  вцепившийся  в
достоинство Чарльза.
   - Дружище, дружище, разве мы с  вами  не  верим  в  науку?  Разве  мы  не
считаем, что единственный великий принцип - это истина? За что умер  Сократ?
За светские предрассудки? За внешнюю благопристойность? Неужели вы  думаете,
что я за сорок лет врачебной практики не научился видеть, что человек  попал
в беду? Из-за того, что он скрывает от  себя  правду?  Познай  самого  себя,
Смитсон, познай самого себя!
   Смесь древнегреческого и гэльского огня в душе Грогана  опалила  Чарльза.
Он долго стоял, глядя на маленького доктора, потом отвел глаза и снова сел у
камина  спиной  к  своему  мучителю.  Воцарилось  долгое  молчание.   Гроган
пристально за ним следил.
   Наконец Чарльз произнес:
   - Я не создан для семейной жизни. Беда в том, что  я  понял  это  слишком
поздно.
   - Вы читали Мальтуса?
   Чарльз покачал головой.
   -  Для  него  трагедия  Homo  sapiens(1)  состоит  в  том,  что  наименее
приспособленные размножаются больше всех. Поэтому не  говорите,  что  вы  не
созданы для семейной жизни, мой  мальчик.  И  не  корите  себя  за  то,  что
влюбились в эту девушку. Мне кажется, я знаю, почему этот французский  моряк
сбежал. Он понял, что в ее глазах можно утонуть.
   Чарльз в отчаянии повернулся к доктору.
   - Клянусь честью, что между нами не было ничего дурного.  Вы  должны  мне
верить.
   - Я вам верю. Однако позвольте задать  вам  несколько  старых,  как  мир,
вопросов. Вы хотите ее слышать?  Вы  хотите  ее  видеть?  Вы  хотите  к  ней
прикасаться?
   Чарльз снова отвернулся и, закрыв лицо руками, опустился  в  кресло.  Это
было красноречивее всякого ответа. Вскоре  он  поднял  голову  и  пристально
посмотрел в огонь.
   - О, дорогой Гроган, если б вы только знали, что у меня за  жизнь...  Как
бесцельно, бессмысленно она проходит...  У  меня  нет  никакой  нравственной
цели, никаких обязательств. Кажется, всего лишь несколько месяцев назад  мне
исполнился двадцать один год... я был полон надежд, и  все  они  рухнули.  А
теперь я впутался в эту злополучную историю...
   Гроган подошел и схватил его за плечо.
   - Вы не первый, кто усомнился в выборе своей будущей жены.
   - Она так плохо меня понимает.
   - Она? На сколько  лет  она  моложе  вас?  На  двенадцать?  И  знает  вас
каких-нибудь полгода. Как она могла вас понять? Она  едва  успела  выйти  из
классной комнаты.
   Чарльз мрачно кивнул. Он не мог поделиться с доктором своей уверенностью,
что Эрнестина вообще никогда его не поймет. Он окончательно разочаровался  в
собственной проницательности. Она самым роковым образом подвела его в выборе
подруги жизни, ибо, подобно многим викторианцам, а быть  может,  и  мужчинам
более позднего времени, Чарльзу суждено было всю жизнь лелеять некий  идеал.
Одни      мужчины      утешаются      тем,      что       есть       женщины
---------------------------------------(1) Разумный  человек  (лат.).  менее
привлекательные, чем их жены; других  преследует  мысль,  что  есть  женщины
более привлекательные. Чарльз теперь слишком ясно понял, к  какой  категории
принадлежит он сам.
   - Она не виновата, - пробормотал он. - Это просто невозможно.
   - Еще бы. Такое прелестное невинное создание.
   - Я не нарушу свою клятву.
   - Разумеется, нет.
   Молчание.
   - Скажите, что мне делать.
   - Сначала скажите, каковы ваши чувства по отношению к другой.
   Чарльз в отчаянии поднял глаза, потом снова посмотрел на огонь и  наконец
попытался сказать правду.
   - Я сам не знаю, Гроган. Во всем, что касается ее, я - загадка для самого
себя.  Я  не  люблю  ее.  Да  и  как  бы  я  мог?   Женщина,   которая   так
скомпрометирована, женщина, по вашим словам, психически больная.  Но...  мне
кажется... я чувствую себя как человек, одержимый чем-то вопреки своей воле,
вопреки всем лучшим качествам своей натуры. Даже сейчас лицо ее стоит передо
мной, опровергая все ваши слова. В ней что-то  есть.  Предчувствие  чего-то,
способность постичь нечто возвышенное и благородное, нечто  несовместимое  с
безумием и злом. Под наносным слоем... Я не могу вам объяснить.
   - Я и не говорю, что ею движет зло. Скорей отчаяние.
   Ни звука, кроме поскрипывания пола под ногами доктора, который  ходил  из
угла в угол. Наконец Чарльз заговорил снова.
   - Что вы советуете?
   - Предоставить все дело мне.
   - Вы повидаетесь с ней?
   - Я надену походные сапоги. Я разыщу  ее  и  скажу,  что  вас  неожиданно
куда-нибудь вызвали.. И вы действительно должны уехать, Смитсон.
   - Случилось так, что у меня неотложные дела в Лондоне.
   - Тем лучше. И я советую вам перед отъездом рассказать все мисс Фримен.
   - Я уже и сам так решил. - Чарльз поднялся. Но лицо Сары все еще стояло у
него перед глазами. - А она... Что вы собираетесь делать?
   - Многое зависит от ее душевного  состояния.  Вполне  возможно,  что  при
нынешних обстоятельствах ее удерживает от безумия лишь уверенность,  что  вы
питаете к ней сочувствие или даже нечто большее. Боюсь,  что  удар,  который
она испытает от того, что вы не придете, может вызвать  еще  более  глубокую
меланхолию. Это следует предвидеть.
   Чарльз опустил глаза.
   - Но вы не должны возлагать  вину  на  себя.  Не  было  бы  вас,  был  бы
кто-нибудь другой. Такое положение вещей может  отчасти  облегчить  дело.  Я
знаю, что надо предпринять.
   Чарльз уставился на ковер.
   - Дом умалишенных.
   - Коллега, о котором я упоминал... он разделяет мои  взгляды  на  лечение
таких больных. Мы сделаем все возможное. Вы готовы на некоторые затраты?
   - На что угодно, лишь бы от нее избавиться... не причиняя ей вреда.
   - Я знаю одну частную лечебницу в Эксетере. Там есть пациенты моего друга
Спенсера.  Она  основана  на  разумных  и  просвещенных  началах.  Пока  нет
надобности ни в каком государственном заведении.
   - Боже сохрани. До меня доходили самые ужасные слухи.
   - Не беспокойтесь. Лечебницу Спенсера можно считать образцовой.
   - Надеюсь, речь идет не о принудительном лечении?
   Чарльз почувствовал себя предателем - обсуждать ее как некий  клинический
случай, думать, что ее заперли в какую-то келью...
   - Ни в коем случае. Речь идет о месте, где могут зажить ее душевные раны,
где с ней будут бережно обращаться, где найдут для нее занятие... и где  она
сможет воспользоваться блестящим опытом и заботой доктора Спенсера.  У  него
уже были такие больные. Он знает, что надо делать.
   Чарльз заколебался, потом встал и протянул Грогану руку. В его теперешнем
состоянии  требовались  приказы  и  рецепты,  и,  получив   их,   он   сразу
почувствовал себя лучше.
   - Вы спасли мне жизнь.
   - Чепуха, дружище.
   - Нет, это совсем не чепуха. Я до конца дней своих буду у вас в долгу.
   - В таком случае позвольте мне надписать на векселе имя вашей невесты.
   - Я оплачу этот вексель.
   - И дайте этому  прелестному  созданию  время.  Лучшие  вина  выдерживают
дольше всего.
   - Боюсь, что если говорить обо мне, то речь пойдет о вине весьма  низкого
качества.
   - Что за вздор! - Доктор хлопнул его по плечу. - Кстати, вы ведь  читаете
по-французски?
   Чарльз удивленно кивнул. Гроган порылся в шкафу, нашел какую-то книгу  и,
прежде чем вручить ее гостю, пометил карандашом отрывок.
   . - Весь отчет о процессе вам читать не нужно. Но я хотел  бы,  чтобы  вы
просмотрели медицинское заключение, представленное защитой.
   Чарльз взглянул на заголовок.
   - Вместо касторки?
   Маленький доктор многозначительно усмехнулся.
   - Что-то в этом роде.
 
 
 
   28
 
   Вольно судить, что истинно, что ложно,
   Но ценность скорых выводов ничтожна:
   Наденет пояс пробковый юнец -
   И мнит, что он уж опытный пловец
   Артур Хью Клаф. Высшая смелость (1840)
 
   Я не отринут! Не забыт!
   Я к ней стремлюсь, безгласный...
   Но гневный Божий глас гремит.
   "Остановись, несчастный!"
   Мэтью Арнольд. Озеро (1852)
 
   Происходивший в 1835 году процесс лейтенанта  Эмиля  де  Ла  Ронсьера,  с
точки зрения психиатрии, одно из самых интересных дел начала  девятнадцатого
века. Сын грубого служаки графа  де  Ла  Ронсьера  Эмиль  был,  по-видимому,
довольно легкомыслен (он имел любовницу и  влез  в  большие  долги),  однако
ничем не отличался от молодых людей своей страны, эпохи и профессии. В  1834
году он служил в знаменитом Сомюрском кавалерийском училище в долине  Луары.
Его командиром был барон де  Морель,  имевший  чрезвычайно  неуравновешенную
шестнадцатилетнюю дочь по имени Мари. В  те  времена  дом  командира  служил
своего рода столовой и клубом для офицеров гарнизона. Однажды вечером барон,
такой же самодур, как и отец Эмиля, но  гораздо  более  влиятельный,  вызвал
лейтенанта к себе и в присутствии других офицеров и  нескольких  дам  гневно
приказал ему покинуть свой дом. На следующий  день  Ла  Ронсьеру  предъявили
целую пачку гнусных анонимных писем, полных угроз по адресу де Морелей.  Все
они  свидетельствовали  о  непостижимом  знакомстве   с   самыми   интимными
подробностями жизни семейства и все - первый  вопиющий  промах  обвинения  -
были подписаны инициалами лейтенанта.
   Но  самое  худшее  было  впереди.  В  ночь  на  24  сентября  1834   года
шестнадцатилетняя Мари разбудила свою гувернантку и в слезах рассказала  ей,
как Ла Ронсьер в полной офицерской форме  только  что  забрался  в  окно  ее
спальни, расположенной рядом со спальней гувернантки, запер  дверь,  изрыгал
непристойные угрозы, ударил ее в грудь, укусил за руку, после чего  заставил
поднять подол ночной сорочки и нанес ей рану в верхнюю  часть  бедра.  Затем
удалился тем же путем, которым пришел.
   На  следующее   утро   другой   лейтенант,   по   слухам   пользовавшийся
благосклонностью Мари де Морель, получил чрезвычайно оскорбительное  письмо,
опять якобы от Ла Ронсьера. Состоялась дуэль. Серьезно раненный Ла Ронсьером
противник и его секундант отказались признать, что  письмо  было  подделано.
Они пригрозили Ла Ронсьеру, что, если  он  не  подпишет  признания  в  своей
виновности, они расскажут все его отцу, в противном же случае обещали замять
дело. Проведя ночь в мучительных сомнениях, Ла Ронсьер согласился дать  свою
подпись.
   Затем он испросил отпуск и уехал в  Париж,  надеясь,  что  на  этом  дело
кончится. Однако  в  дом  де  Мореля  продолжали  приходить  письма  за  его
подписью. В одних  говорилось,  что  Мари  беременна,  в  других  -  что  ее
родителей скоро убьют, и тому подобное. Терпение барона лопнуло. Ла Ронсьера
взяли под арест.
   Число фактов, свидетельствующих в пользу обвиняемого,  было  так  велико,
что сегодня просто не верится, что его вообще могли отдать под  суд,  а  тем
более признать виновным. Во-первых, всему Сомюру  было  известно,  что  Мари
ревнуе