на роликах из нашего городка в соседний по набережной. Ощущение захватывающее! А попутно Дуня еще учила меня испанскому.
     Ей, похоже, страшно нравилась роль учителя, тем более что я оказалась довольно толковой ученицей.
     А вечерами мы с Верой Ивановной и Дуней частенько играли в "эрудита".
     - Саша, я удивляюсь, - сказала мне как-то Вера Ивановна, когда Дуни не было дома, - при вас Дуня совершенно другая, куда менее капризная. Видимо, с вами ей проще, вы ближе ей по возрасту.
     - У нее же здесь есть подруги.
     - Не больно-то она с этими подругами дружит.
     Ей с ними не очень интересно, а с вами, похоже, совсем другое дело. Мне с ней стало гораздо проще, да и спокойнее, если честно. Все-таки еще один взрослый человек в доме. Я уже не говорю, что с вами веселее стало. Сказать по правде, когда Эмма вас привезла, я немножко испугалась, как еще отношения сложатся, знаете, всякое бывает...
     - Я тоже немножко трусила, - призналась я. - Но мне в жизни везет на хороших людей.

***

     Сезон кончился, стало холоднее, работать на балконе было уже невозможно, часто шли дожди, море иногда угрожающе шумело, но мне это не мешало.
     Набережная опустела, многие магазинчики и кафе закрылись, народу стало совсем мало. И только в столице острова, Пальма-де-Майорке, текла прежняя жизнь элегантного европейского города. Мы с Дуней ездили иногда в Пальму на автобусе и обязательно заглядывали на рыбный рынок, неизменно приводивший меня в восторг. Что только не лежало там на льду! Стоили эти дары моря очень недешево, надо сказать. Но Хуанита, наша кухарка, презрительно фыркала, когда Дуня сообщала ей о ценах в Пальме. Она покупала дары моря у рыбаков, и это стоило значительно дешевле. Хуанита, немолодая, полная женщина, до колик смеялась над моими попытками говорить с ней по-испански, но тем не менее вскоре мы уже могли с грехом пополам объясняться. И за это она частенько готовила для меня мои любимые тигровые креветки или что-то еще из даров Средиземного моря. В общем, в нашем бабьем царстве был мир и покой. Вероятно, кому-то такая жизнь показалась бы скучной, но не мне. Работа теперь уже не отнимала у меня столько сил, как в начале, я приноровилась к Эмминым жутким текстам и с легкостью кроила из них нечто удобоваримое. Странное дело, но Тарас оказался прав. Сюжет у нее и впрямь был прекрасно выстроен. А писать она не умела вовсе. И как такое может быть? Хотя известно, что в Голливуде, например, сюжет разрабатывает один человек, диалоги пишет другой и так далее. Эммин сюжет был хоть и строен, но достаточно прямолинеен, без всяких извивов и отклонений. Иногда я что-то выдумывала сама, записывала это на отдельных листках и складывала в особую папку, чтобы потом показать Эмме. Это были просто небольшие зарисовки, бытовые эпизоды, которые, на мой взгляд, немного оживляли сюжет. И это мне доставляло безмерное удовольствие.
     Как-то ко мне в комнату явилась Дуня:
     - Привет, к тебе можно?
     - Заходи.
     - Саш, я хочу тебя спросить...
     - Спрашивай.
     - Тебя не тошнит от маминых кошмариков? Это ж тихий ужас.
     - Ты так считаешь?
     - Ага. Считаю. Я пробовала читать, ничего не понимаю, бредятина какая-то.
     - Ну если б это была полная бредятина, как ты выражаешься, это не печатали бы.
     - Ха! Мама же бабки издательству платит. Нормальные люди за книги деньги получают, а не платят.
     И еще, ты вот на нее горбатишься, а книжки потом будут под маминым именем. Мне это не нравится, это нечестно.
     - Понимаешь, это, в конце концов, мамино частное дело. Я взялась за эту работу, потому что мне нужны деньги, потому что я толком ничего другого делать не умею, и еще мама предложила мне тут пожить. Меня это устроило, вот и все. К тому же ты можешь мне не верить, но я от этой работы ловлю определенный кайф.
     - Ну да, милое дело - лепить из говна конфетку.
     - Дуня!
     - Да ладно, я ж не дура, понимаю.
     - И потом, честно скажу, мне нравится твоя мама.
     - Она хорошая, только шалопутная.
     - Что-что? - ахнула я. - Это кто же тебя научил?
     - Это у нас раньше соседка была. Она все меня по головке гладила и говорила: "Ох и шалопутная у тебя мать, ох и шалопутная..." Но я не про то... Ты уж прости, один раз, когда тебя дома не было, я заглянула тут в твои писания... Ты пишешь классно!
     С маминой жвачкой не сравнить. Я понимаю, ты так деньги зарабатываешь, но почему ты сама-то не пишешь, свое? Ты же можешь!
     - Ox, Дуня, у меня так жизнь по-дурацки сложилась, ничего я толком не умею. Даже сама не думала, что могу писать. Честное слово. И потом, еще не факт, что я смогла бы придумать сюжет, а мама твоя сюжеты классно придумывает, чтоб ты знала.
     - А что толку, если к этому сюжету не пробиться?
     - Вот я ей и помогаю, и она мне за это по-царски платит. Живу у моря в прекрасном доме, с прекрасной компанией, на всем готовом, никто ко мне не пристает, и еще деньги откладываю. Да о таком можно только мечтать.
     - А у тебя муж есть?
     - Был.
     - И сплыл?
     - В общем, да, то есть сплыла я, но вопрос был только в том, кто сплывет первым. Я успела.
     - А он у тебя кто?
     - Артист.
     - Знаменитый?
     - Сейчас да.
     - А фамилия его как?
     - Ордынцев. Глеб Ордынцев.
     - Я такого не знаю, тут же русского кино нет.
     Мама, конечно, кассеты привозит, но... Ничего, я в Интернете пошурую!
     - Зачем тебе?
     - Интересно. А ты, значит, тут от него прячешься?
     - Я не прячусь, просто мне жить негде. Вот заработаю деньги, куплю квартиру.
     - Или замуж выйдешь.
     - Нет, замуж я не хочу, хватит с меня.
     - Ты феминистка?
     - Нет, просто надоело.
     - Правильно, замуж выходить скучно. Вся эта мутотень с белыми платьями, кольцами, свадьбами...
     Ни за что не выйду замуж, противно.
     - Погоди, вот влюбишься...
     - Я уже влюблялась, подумаешь.
     - Ты еще маленькая.
     - Почему? Раз у меня менструации, значит, у меня уже детородный возраст, выходит, я взрослая.
     Я озадаченно смотрела на ее детское пухлое личико. Ну и логика у девочки!
     - Да-да, я все прекрасно понимаю.
     - Так уж и все?
     - Да уж побольше некоторых!
     - Ты имеешь в виду меня?
     - Нет, что ты. Ты как раз человек понимающий.
     Ладно, замнем для ясности.
     Прошло еще несколько дней, и она опять явилась ко мне. В руках у нее было несколько листов бумаги.
     - Саш, я тебя оторву, а?
     - Валяй! - потянулась я. Работа уже близилась к концу, и я делала в день до десяти страниц. - Надо немножко передохнуть.
     - Понимаешь, я покопалась в Интернете - ну насчет твоего мужа...
     - И что?
     - Он жутко красивый.
     - Это факт.
     - Я тут для тебя скачала разные статейки про него, интервью - тебе, может, интересно?
     - Надо взглянуть. Только не сейчас.
     - Боишься?
     - Да нет, просто неохота с рабочего настроения сбиваться. Знаешь что. Ты пока сложи все в папочку, но держи у себя. А я через недельку закончу и уж тогда на свободе погляжу. Договорились?
     - Как хочешь, - пожала плечами девочка.
     Мне, конечно, безумно хотелось взглянуть на эти статьи, но я и вправду решила сначала закончить работу.
     - Слушай, Саш, а вот ты все закончишь, и что дальше?
     - Дальше? Ну мама приедет, привезет новый роман, она давно грозится. Мы с ней вместе посмотрим этот, вдруг ей что-то не понравится...
     - Ой, не смеши меня! Как ей может не понравиться? После ее кошмариков?
     Ровно через неделю я закончила работу. Из тысячи ста семи страниц у меня получилось триста пятьдесят четыре. Я перечитала его целиком, и, ей-богу, он мне понравился.
     - Дуня, пожалуйста, прочти! - взмолилась я. - Ты будешь самым первым читателем! И мне очень важно твое мнение.
     - Саш, я, конечно, прочту, просто ради тебя, но я все равно знаю, что все клево получилось.
     - Ты в меня веришь? - засмеялась я.
     - Спрашиваешь!
     Такое отношение девочки было приятно. И я с некоторым волнением вручила ей роман.
     И уже на следующий день она мне заявила:
     - Это кайф!
     Но, отдавая Дуне роман, я взяла у нее папку с сообщениями о Глебе. Открыла ее с каким-то немного сторонним любопытством. Боже, чего там только не было! Интервью, фотографии, статьи, заметки, рецензии на спектакли... Он в октябре сыграл премьеру в антрепризе, а из театра все-таки ушел. Жаль, он был таким дивным Чацким . А еще он снимался в нескольких фильмах сразу. В одной заметке даже говорилось, что ему предложили роль в Голливуде, у самого Спилберга, и он сейчас "рассматривает предложение". В каком-то интервью его спросили, намерен ли он совсем порвать с театром, на что Глеб ответил, что ни в коем случае. Слава богу! Хотя какое мне до этого дело, одернула я себя. А вот это еще интереснее. Фотография, сделанная на какой-то презентации. Глеб в шикарном, незнакомом мне костюме с галстуком, в котором явственно видна булавка Мамонта Дальского, подаренная Инной Кирилловной, а рядом с ним молоденькая девушка, не очень высокая - верх ее прически едва достает ему до плеча, очень хорошенькая - с живыми темными глазами. И подпись - Глеб Ордынцев с подругой, Яной Беловой, каскадершей. Так вот она какая, эта Яна. Пикантная, в высшей степени пикантная. Каскадерша, значит, лихая, наверное... А в другой газете было интервью с ними обоими. Рубрика называлась:
     "За чашкой чая". И на фотографии было видно, что чай они пьют на нашей кухне, из купленных в "Икеа" кружек...
     А чего я, собственно, удивляюсь? Я уехала, а он остался. Природа, как известно, не терпит пустоты, особенно мужская, свято место пусто не бывает, и все такое прочее, более чем банальное... Здесь, на Майорке, это ощущение банальности ни разу во мне не возникало, и никакие мелодии, кстати, тоже не звучали. Ладно, чего я могла еще ожидать? Именно этого. Значит, удивляться и расстраиваться попросту глупо. У меня новая жизнь, и плевать я хотела на Глеба. Мне нельзя расслабляться, мне нужно работать, тогда я спокойна. Скорее бы приехала Эмма с новым романом.
     Я пошла к Дуне.
     - Дуняшка, свяжись с мамой по электронной почте, сообщи, что я все сделала и готова приступить к новой работе.
     Дуня испытующе на меня поглядела и проговорила:
     - Тебе кисли?
     - Что?
     - Тебе от той папки кисло? Хочешь работой все заглушить, да?
     - А если и так?
     - Слушай, я тут думала о тебе.
     - Очень тронута.
     - Подожди, я не самая глупая на этом острове, можешь мне поверить.
     - Я это давно знаю. И что ты надумала, умная голова?
     - Ты должна писать сама.
     - Это ты мне уже говорила.
     - Подожди, - отмахнулась Дуня, она явно была захвачена своей идеей. - Ты должна написать пьесу!
     - Почему пьесу?
     - Мне кажется, у тебя получится пьеса. У тебя люди так здорово разговаривают... Диалог классный!
     Я очень люблю пьесы читать. Я всего Лопе де Вега прочитала и Кальдерона, и Тирсо де Молину.
     - Ну ты даешь! По-испански?
     - Конечно, откуда тут русские книги? Вот стихи, например, я читать не люблю. А пьесы, даже в стихах, обожаю. И ты просто обязана написать пьесу!
     - Но о чем? Я как-то не думала.
     - Ты попробуй! Ты напишешь пьесу не просто так...
     - А как? - испугалась я.
     - Там должна быть отпадная роль для твоего Глеба!
     - Роль для Глеба? - ахнула я.
     - Именно! Ты только представь себе: ты напишешь пьесу - под псевдонимом, эту пьесу поставят, он будет в ней играть, это окажется гвоздем сезона, а ты придешь на премьеру, и зрители будут топать ногами, визжать и кричать: "Автора! Автора!" И тогда ты выйдешь на сцену, и твой Глеб увидит, что это ты... - захлебывалась Дуня. - Во кайф будет! Ломовуха! Правда, клевая идея?
     - Зашибись! - засмеялась я. - Только тут очень много всяких сложностей.
     - Да какие тут сложности? Ерунда!
     - Ну первая сложность - написать хорошую пьесу.
     - Не хорошую, а гениальную!
     - Это просто исключается, дай бог хорошую-то накалякать...
     - Вот не надо так.
     - Как?
     - Накалякать! Калякает мама, а ты как раз пишешь. И я просто уверена, что ты напишешь классную пьесу - ладно, пока, может, не гениальную, а классную! Это даже лучше.
     - Почему?
     - Ну гениальную в антрепризе вряд ли ставить будут, и в обычном театре тоже. Гениальную современники не поймут, а вот классную - легко!
     - Дуня, ты знаешь, кто ты?
     - Знаю. Я классная девчонка.
     - Точно! Именно это я и хотела сказать.
     - Ты тоже классная. Я сперва подумала, что ты немножко мымра...
     - Почему? - расхохоталась я.
     - У тебя, когда ты только приехала, глаза какие-то мымристые были. Ты не обижайся, правда-правда.
     Но это быстро прошло.
     - А вот ты мне сразу понравилась.
     - Это нормально.
     - Почему?
     - Потому что мне еще мало лет, и у меня.., как бы это сказать.., слоев меньше.
     - Слоев? - не поняла я.
     - Ну да. Знаешь, когда дерево спилят, на пне кольца есть? Вот так и у людей, с каждым годом новый слой нарастает, и чем дальше, тем труднее пробиться к серединке, к тому, какой человек на самом деле.
     - Значит, по-твоему, самые загадочные существа - старики?
     - Нет, наверное... - задумчиво проговорила девочка. - Старики как раз не загадочные, они уже как дети, многие во всяком случае. Я про это еще не думала, но, наверное, эти слои нарастают, пока у человека сил много, а потом они, наоборот, начинают опадать, как листья. Говорят же: старик впал в детство. Слои опали...
     - В этой теории что-то есть. Не знаю, может, она и не оригинальная, может, кто-то до тебя до этого додумался. Я, честно говоря, философию всегда терпеть не могла, хотя я даже не знаю, философия это или просто...
     - Или просто белиберда? - засмеялась Дуня.
     - Вот именно.
     - Я и сама не знаю. Да ладно, проехали. Но что мне в тебе нравится, Саш, - ты не притворяка.
     - Это точно.

***

     Должна признаться, что слова Дуни запали мне в душу. Конечно, не детская идея насчет того, что Глеб будет играть в моей пьесе, но мысль написать пьесу теперь меня уже не оставляла. Мне действительно лучше всего удавались диалоги, я это и сама чувствовала, как и то, что на одном диалоге многое можно построить, не впадая в длинные описания событий и чувств. Сейчас только конец ноября, Эмма обещала приехать ближе к Рождеству, а до тех пор я свободна... Однако привычка с утра садиться за машинку уже вошла в плоть и кровь, как говорится, да и три курса театроведческого дали необходимые представления о законах драматургии. И я решилась. Попробую написать пьесу. Но о чем? Для начала лучше писать о себе, ведь себя я неплохо знаю. Но что за сюжет это должен быть? Я в каких-то выдуманных обстоятельствах? Или же я в своей собственной жизни? Но что в моей жизни было такого, что может быть интересно другим? Моя любовь? Но если выставить напоказ собственные чувства, получится пошлая, слезливая мелодрама. Нет, это будет комедия, комедия о любви невзрачной дурочки к красивому и умному. Просто многие события моей жизни надо подать, как говорится, с обратным знаком. Все тяжелое, грустное, больное утрировать до полного идиотизма, который будет вызывать смех... Нет, это не мое, у меня не получится. Лучше всего мне дается легкий, ироничный тон с некоторыми заходами в любовную патетику. А впрочем, что заранее теоретизировать, вдруг на бумаге получится что-то совсем иное, я уже знаю, что так бывает.

***

     Я шла по набережной, море бушевало. Зимние штормы мне до Майорки видеть не приходилось, я всегда бывала на море летом. Волны грохотали, подбираясь к парапету набережной, обдавая меня брызгами, и волнующий запах моря, почти не ощутимый летом, здорово бодрил. Мне страшно нравилось гулять в такую погоду, тем более что тут я купила себе чудесную кожаную куртку, оливковую с белым. Мне уже не составляло труда объясняться по-испански в здешних магазинах. А после такой прогулки я любила зайти в кафе, выпить капучино, посидеть в тепле, особенно мне нравилось кафе под названием "Пепе и Хуанита", где горел камин. В доме Эммы тоже был камин, но Вера Ивановна панически боялась живого огня, и потому мы зажигали его очень редко. В такие блаженные минуты я часто добрым словом поминала Тараса, который свел меня с Эммой. Но сегодня я впервые подумала: конечно, спасибо Тарасу, но ведь к Тарасу-то я попала благодаря Алексу. Да-да, именно Алекс изменил мою жизнь. Все время на Майорке я запрещала себе о нем думать. Более того, мой организм инстинктивно отторгал всякие воспоминания именно об Алексе. О Глебе я вспоминала часто, и это было достаточно больно. А об Алексе - нет. Я как будто о нем забыла. А может, и вправду забыла? Мы так мало были знакомы... И так противно все кончилось. На другой день он примчался ко мне, клялся, что все это чепуха, что Инга просто редкая истеричка и скандалистка, что меня он любит, хочет жениться и все в таком роде, но в душе звучали уже не половецкие пляски, а веселенькая мелодия Кальмана "Красотки, красотки, красотки кабаре". И меня тошнило от пошлости и банальности происходящего. А сегодня я почему-то вспомнила о нем, и воспоминание было волнующим и приятным. Я как будто вновь ощутила, как он обнимал и целовал меня за секунду до появления Инги. От этого воспоминания по спине побежали мурашки. Нет, к черту, ко всем чертям, с Глебом у меня долгие годы были хотя бы иллюзии, а с этим с самого начала никаких иллюзий.
     А я без иллюзий, наверное, не могу. Да и не хочу.
     Лучше все чувства и ощущения выразить в пьесе.
     Даже Эмма говорит, что влюбляется в своих героев.
     Мне это подходит, совершенно безопасное дело!
     Фрейд писал о сублимации, вот и я буду сублимировать, перерабатывать живущую во мне сексуальность в шедевры драматургии. Мне самой стало смешно от этих глупых мыслей. Я расплатилась и пошла домой.
     - Саша, ну где вас носит в такую погоду? - огорченно качала головой Вера Ивановна. - Холод на улице, сырость. Ох, как я по нормальной зиме соскучилась! Со снегом, когда все бело...
     - Да бросьте, Вера Ивановна, в Москве, когда снег, такая грязища непролазная, под ногами снежная каша, соль, а под этой "прелестью" еще лед, фу!
     То ли дело здесь. Я когда куртку эту покупала, мне продавщица говорит, "вы ее всю зиму проносите, если свитерок надеть". Я по привычке думаю: ничего себе, у нас в такой куртяшке разве что в октябре ходить можно. А тут и вправду всю зиму в ней прохожу, никакие шубы не нужны, теплые сапожищи...
     Мне такая зима больше нравится.
     - Вы морская душа, Саша, - засмеялась Вера Ивановна.
     Почему-то от этих слов мне опять вспомнился Алекс. Он ведь тоже морская душа. Корабел окаянный, не корабел, а кобель, самый обычный кобель... И Глеб кобель... Они все кобели... Ну их к черту, обойдусь!
     Я поднялась к себе и села за машинку. Начну писать пьесу, там поглядим... Может, ничего и не получится. Но чистый лист в машинке меня не только не пугал, а, наоборот, неудержимо привлекал. Вероятно, так начинается графомания.

***

     Минула неделя. Я ощущала лихорадочное возбуждение от своей работы. Когда перечитывала написанное, сама бурно переживала все происходящее в пьесе, смеялась, грустила, негодовала... Вероятно, со стороны меня можно было принять за сумасшедшую, но, к счастью, никто меня не видел за работой. А потом вдруг все застопорилось. Я никак не могла решить, что делать дальше. Получалось как-то жидко... Не хватало чего-то или кого-то... Наверное, нужна еще какая-то, как выражаются в оперетте, "каскадная пара". Или комический персонаж, словом, что-то отвлекающее немного от главных героев.
     Я попробовала изобразить свою свекровь, но получилось слишком ходульно и примитивно, вероятно оттого, что я ее не любила. Своих главных героев, которых я назвала Мария (в честь бабушки) и Тарас (естественно, в честь Тараса Асламазяна), я успела полюбить. Дуня, узнав, что я взялась за пьесу, ходила буквально на цыпочках и не приставала.
     Часов в пять я вдруг ощутила жуткую усталость, голова плохо соображала, и