ьный ужин в шикарном ресторане. Я  такое  разве  что  в
кино видела.
   - Это потому, что ты обозначила только вехи, а то, что между ними,  -
проза, серые, скучные будни. Я  говорю  о  себе,  у  тебя  жизнь  совсем
другая, вы, люди искусства...
   - Марат, ради Бога...
   - Я знаю только одно и только об одном могу сейчас думать  -  как  мы
будем жить вместе. Я прекрасно представляю себе,  что  поднимется  дома,
когда я скажу обо всем, и вполне понимаю, что  не  выйду  из  этого  боя
невредимым, но цель того стоит. Пусть даже этот бой  сократит  мои  дни,
но, ей-богу, лучше прожить два-три года  с  тобой,  чем  влачить  убогое
существование еще лет десять. И я не желаю ничего слушать  о  прощальном
ужине, он вовсе не прощальный, будем считать этот ужин нашей помолвкой!
   Здрасьте, я ваша тетя!  Вторая  помолвка  за  неделю  -  круто,  Кира
Кирилловна!
   - Марат, что ты несешь, какая помолвка!
   - Ну позволь мне помечтать, как мы будем жить с тобою. Хочешь,  уедем
жить за границу. Моих денег вполне хватит, чтобы купить  скромный  домик
или квартиру где-нибудь, где ты захочешь, и спокойно  прожить  несколько
лет. Давай я все брошу к чертям, мы уедем и будем жить друг  для  друга.
Твоя работа ведь не требует постоянного присутствия в Москве. Будем жить
где-нибудь у моря, вдвоем, ездить к Дашеньке, разведем кошек, ты  будешь
рисовать и заниматься домом, а я садом, обожаю возиться в саду. Подумай;
это может быть райская жизнь...
   Он говорил так страстно, так убедительно, глядя мне в  глаза,  что  я
совершенно ошалела.
   - А первое апреля будем праздновать или у нас, или в  Тель-Авиве,  но
непременно вчетвером!
   Мы пошли танцевать, и Марат, крепко прижимая меня к  себе,  продолжал
нашептывать мне весь этот сладостный бред.
   Мы вернулись за столик, нам подали что-то  неимоверно  изысканное  из
лангустов или чего-то в этом роде.
   Марат продолжал расписывать прелести нашей будущей жизни, и  я  вдруг
поддалась магии его голоса, этой ночи, этого ужина, этого платья...  Чем
черт не шутит! Разве  могла  я,  собираясь  в  Израиль,  даже  отдаленно
предположить, что в моей жизни может случиться такой вечер, и с  кем,  с
Маратом!
   - - Ты согласна, скажи, скажи мне, да? Да?
   - - Ну, если все так.., то...
   - Значит, ты согласна! Давай же выпьем за это, любовь моя!
   И мы пили, ели, танцевали, говорили  о  будущем,  решали,  где  будем
жить, и я уже видела наш маленький дом на берегу  моря,  видела,  как  я
стою у плиты, готовя для любимого мужа что-то  очень  вкусное,  а  он  в
толстом синем свитере возится в саду, потом  мы  вдвоем  обедаем,  потом
едем на машине за чем-то в ближайший городок...
   Марат пил мало, а я все  пила  какое-то  божественное  белое  вино  и
хмелела не только от него,  но  и  от  ощущения  собственной  красоты  и
неотразимости под взглядом этих любящих синих глаз.
   - Марат, любимый, неужели все это наяву...
   - Да, моя девочка, судьбе было угодно...
   - Суженого конем не объедешь, да?
   - Да, да, еще не поздно, еще все будет...
   Наконец, совершенно счастливые, мы  стали  спускаться  по  ступенькам
ресторана и... Проклятый каблук за что-то зацепился и с громким  треском
сломался пополам. Хорошо еще, Марат  крепко  держал  меня,  а  то  бы  я
свалилась. Я мигом протрезвела. Конечно, это судьба опять  предупреждает
меня. Счастье еще, что каблук,  могла  бы  и  ногу  сломать,  уж  так  я
занеслась...
   Марат присел на корточки, чтобы расстегнуть ремень на босоножке, а  я
посмотрела вниз, на его, как раньше писали, апоплексический загривок, на
поредевшие волосы, вспомнила, сколько ему лет, и с той  же  живостью,  с
какой только что видела семейную идиллию  у  моря,  увидела  его  таким,
каким он может мне достаться после всех битв, то есть  попросту  руиной.
Я, конечно же, со всей страстью примусь за  реставрацию,  но  увы,  увы,
увы... Вот такие не слишком  веселые  и  не  слишком  благородные  мысли
посетили меня, покуда мой герой  расстегивал  босоножки.  Поделом  тебе,
Кира, нечего носить каблуки, которые тебе уже не по возрасту. Один  раз,
с Котей, сошло, а второй раз, с Маратом, нет.
   Упоенное настроение улетучилось полностью, осталась только  противная
мысль: как дойти до машины - и ногам больно, и колготки жалко.
   - Постой тут, я сейчас! - сказал Марат и бросился на стоянку.  Вскоре
он вернулся с парой толстых резиновых шлепанцев, в которых мы шкандыбали
по берегу Мертвого моря. Ну что ж,  лучше,  чем  ничего,  пожалуй,  даже
идеально в сложившихся обстоятельствах. Во всем этом мне виделось что-то
символическое. На высоких каблуках с Маратом в эмпирее, каблук ломается,
но все не смертельно, шлепанцы под рукой. Котя... Это  что  же,  я  Коте
отвела роль шлепанцев? Ах боже мой, пусть уж лучше все будет по-прежнему
- приходящий раз в неделю Юра и спокойное одиночество в другие  дни.  По
крайней мере, до сих пор меня такая жизнь устраивала.
   Иными словами, если вспомнить опять Цветаеву, то "ох вдоль пахот" мне
куда ближе, чем "ах с эмпиреев".
   - Девочка моя, ты расстроилась из-за туфель?
   - Да нет, просто протрезвела. И спустилась с небес на землю. На земле
оно как-то привычнее, и каблуки не ломаются.
   Когда мы приехали домой, там тоже бушевали страсти. Дашка ссорилась с
мужем. Уж не знаю, чем провинился Даня, но от него только  пух  и  перья
летели, разумеется в переносном смысле.
   - Молодежь, что тут у вас? - спросил Марат.
   Дашка с рыданиями бросилась ему на шею.
   - Данила, в чем дело? - тихо спросила я зятя. Он был сильно  пьян,  я
никогда его таким не видела.
   - Ваша дочь.., ваша дочь... - дрожащими от  злости  губами  заговорил
он.
   - Мама, не смей с ним разговаривать! Если бы ты знала...
   - А я и так знаю, я вам как по книжке все сейчас расскажу.
   Все трое удивленно уставились на меня.
   - Даня приревновал Дашу, был ли повод, не знаю, но  приревновал.  Они
начали ссориться, слово за слово, и Даня, как нормальный зять,  во  всем
обвинил тещу, хотя вообще-то он к ней неплохо относится. Он заявил,  что
чего  можно  ждать  от  дочери,  если  у  нее   такая..,   ну,   скажем,
легкомысленная мать. Верно?
   Дашка и Марат вылупили на меня глаза,  а  Даня  покраснел  как  маков
цвет.
   - Кира Кирилловна, да я...
   - Ты, Даня, на днях  сказал,  что,  глядя  на  меня,  радуешься,  что
женился на Дашке. Только имей в виду, Дашка - может, матери и не  стоило
бы так говорить - очень красивая женщина, и если ты будешь ревновать  ее
к каждой паре брюк, то очень скоро  можешь  ее  потерять.  Что  касается
меня, то я, вероятно,  не  самая  добродетельная  теща,  и,  кстати,  не
сомневаюсь, что дражайшая Генриетта Борисовна, ах, пардон, Етта, тебя на
сей счет предупреждала. Кроме того, задевать сейчас, в  такой  непростой
ситуации, какая у нас сложилась, Дашкины дочерние  чувства,  по  меньшей
мере глупо, впрочем, все мужчины толстокожие и недалекие существа в том,
что касается женских чувств! И ты, Дарья, тоже дура, нечего рыдать, надо
в таких случаях просто дать сдачи! - Меня уже  несло  по  кочкам.  Марат
совершенно ошалел. - Данила, ты не думай, что я на тебя обиделась, да ни
капельки, для женщины моего возраста это комплимент,  учти  на  будущее!
Дашка, как он меня называл?
   Блядью, шлюхой, потаскухой? Как бы ни назвал - все верно, верно!
   - Кира! - вскричал Марат.
   - Да, я потаскуха, да, ну и что? А кто в этом виноват? Ты,  и  только
ты!
   - Боже мой, мама, да ты же пьяная!
   - Да, пьяная, да, потаскуха! Кому какое дело до моей добродетели? Мне
сорок семь, дочь замужем, могу делать что хочу, захочу  спать  со  всеми
подряд и буду!
   И никто мне не указ! Я сама себе хозяйка! А чего это  у  вас  у  всех
такие постные рожи? Это что, общественное презрение? А я плевать хотела,
понятно?
   - Папа! Что это? Я никогда ее такой не видела!
   - Папа! Папа! Что он понимает в жизни, твой папа!
   А в любви? Да ни хрена! Он вообще, если хочешь знать...
   - Ну хватит! Кира, идем! Даша, возьми мой пиджак и принеси ее халат!
   С этими словами он потащил меня в ванную.
   - Дурак, пусти меня! - вопила я.
   - Тихо, что ты так развоевалась? Ну успокойся, приди в себя,  умой-ка
лицо холодной водой, сразу станет  лете.  Погоди,  давай  сперва  снимем
платье, вот так, молодец; а теперь умоемся...
   - Нет, пусти меня, не хочу, не желаю!
   - Чего ты не желаешь, дуреха моя? -  очень  ласково  произнес  Марат,
открыл воду и, когда я хотела вырваться из его рук, решительно сунул мою
голову под кран. Я взвыла. Но он крепко держал меня, а я рыдала,  икала,
захлебывалась  водой  и  слезами,  изнемогая  от  жалости  к  себе.   Но
мало-помалу холодная вода сделала свое  дело,  и  я  затихла.  -  Вот  и
умница, вот и молодец. - Марат накинул мне на голову полотенце и  закрыл
кран. - Боже мой, на кого ты похожа, посмотри!
   Я глянула в зеркало - по щекам текли черные ручьи, под  глазами  было
черно, помада размазалась вокруг рта, словом, чучело чучелом, и от ужаса
я снова зарыдала, но уже тихо.
   - Дурочка, совсем как маленькая. А я и не заметил,  когда  ты  успела
так надраться! Ну не беда, давай умойся сама тепленькой  водичкой,  смой
эту гадость, ну вот, хорошо, совсем другое дело. Вот, опять моя  девочка
красивая, даже еще красивее без этой краски.
   Он вытирал мне волосы, гладил меня, и я постепенно успокоилась.
   Когда мы вышли из ванной, дети с перепуганными лицами, забыв о  своих
ссорах, сидели на кухне. Дашка вскочила.
   - Мамуля, садись!
   - Кира Кирилловна, простите меня.
   - Да ладно, все мы хороши..,  вы  тоже  меня  простите,  я,  кажется,
перепила немножко...
   - Немножко! - хмыкнула Даша.
   - Вот была бы у вас кошка, ничего бы этого не было! - заявила я.
   И все с облегчением расхохотались.
   В пятницу все было тихо и мирно. В субботу тоже.
   Настал наш последний вечер.  Мы  с  Дашей  расстарались,  приготовили
роскошный ужин и сидели довольно долго.
   Марат был в ударе, разливался соловьем, рассказывая,  как  мы  с  ним
поженимся и уедем  куда-нибудь  к  морю,  как  будем  навещать  ребят  в
Тель-Авиве, как они будут приезжать к нам.  Дашка  сияла,  глаза  у  нее
горели. Даня слушал не без интереса, а я сидела молча  и  уже  не  могла
включиться в эту игру. Я знала, что это конец.  Потом  ребята  деликатно
куда-то смотались, оставив нас вдвоем.
   - Любимая, пойдем, наше ложе ждет нас!
   Мы за это время вполне освоили коварный диван.
   А у меня не было сил встать. Ведь  пойти  сейчас  к  нему  -  значит,
начать последнюю, теперь уже самую последнюю ночь.
   - Нет, давай еще немножко посидим тут.
   Я все смотрела на него и не  могла  наглядеться.  Как  я  любила  это
немолодое лицо, эти дивные глаза. Он осунулся за последние дни - еще бы,
такие любовные подвиги ему уже явно не по возрасту. Ну что ж,  еще  одна
ночь, и он будет отдыхать от этих трудов уже всю оставшуюся жизнь.
   - Кира, милая, идем!
   - Иди, я сейчас приду.
   Он ушел, и слышно было, как он торопливо раскладывает диван. А я  все
сидела в полном изнеможении.
   - Девочка, что с тобой? - Он подошел  ко  мне,  заглянул  в  лицо.  -
Отчего ты такая грустная? Ты мне не веришь?
   - Нет, не верю.
   - Ну как мне убедить тебя? - Он сел рядом, обнял меня.  -  Хочешь,  я
поклянусь своими детьми?
   - Ой, нет, не надо!
   - Хорошо, тогда просто поверь мне, вот возьми и поверь! Ты думаешь, я
струшу, да? Пойми, дурочка моя, я теперь боюсь только одного -  потерять
тебя снова, а все остальное мне  не  страшно.  Подумай  сама,  чего  мне
теперь бояться? Скандалов? Так я их столько пережил, что еще один, пусть
и грандиозный, меня уже не испугает.
   В институте теперь никому нет дела до личной жизни преподавателей,  к
тому же я давно хочу уйти оттуда.
   Средства у меня есть. Дети  мои  взрослые,  устроенные,  зачем  я  им
нужен? Имущество делить с ними я не буду, оставлю все, так чего  же  мне
бояться, скажи на милость?
   Я почти старик, прожил пустую, тоскливую, безлюбую жизнь, и вдруг мне
улыбнулось такое счастье!  И  ты  думаешь,  я  теперь  убоюсь  какого-то
скандала?
   Он  говорил  так  убедительно,  так  по-преподавательски  логично   и
проникновенно, что хотелось ему поверить, наплевать на все  и  поверить.
Ну а вдруг? Вдруг он и в самом деле  решится  на  этот  шаг?  Но  что-то
мешало мне поверить. И он это видел.
   - Я понимаю, ты однажды обожглась и теперь дуешь  на  воду.  Но  ведь
прошло двадцать лет, выросла девочка, прелестная, красивая,  умная,  моя
дочь. Ты думаешь, это мало для меня значит?
   - Ладно, Марат, давай сделаем так - ты по приезде не заявляй с  места
в карьер о своем решении, подожди, поживи дома, подумай, прикинь все как
следует, а то если ты сразу скажешь, надо сразу и  уходить,  а  куда  ты
денешься, пока меня нет? Поэтому, если к моему приезду ты своего решения
не  изменишь,  то  жди  меня  ночью  в  Шереметьеве.  Кстати,   я   могу
рассчитывать, что ты в любом случае меня встретишь? Не хотелось  бы  там
куковать до утра.
   - Любимая моя, никакого любого случая не будет и  быть  не  может,  я
тебя встречу, и мы поедем домой. К  нам  домой.  А  в  твоем  совете  не
говорить об этом сразу есть свой резон. Я только не  уверен,  что  смогу
часто тебе звонить, ты это понимаешь?
   - Понимаю. Но ты действительно меня в любом случае встретишь?
   - Ну неужели я брошу мою девочку ночью в аэропорту с вещами?
   Я  посмотрела  ему  в  глаза.  Глаза  были  такие  честные,  любящие,
красивые. Как не поверить им?
   - Ладно, идем.
   Этой ночью мы почти не спали. После  бурных  ласк  долго  еще  лежали
обнявшись, словно боялись, что стоит нам отдалиться Друг от  друга  хоть
на сантиметр, и это расстояние превратится в неодолимую пропасть.
   - Любовь моя, ты плачешь?
   - Нет, с чего ты взял?
   - А у тебя все лицо мокрое и соленое. Не надо, прошу тебя, не  плачь,
все у нас будет хорошо, не может быть, чтобы судьба не вознаградила  нас
за то, что мы двадцать лет берегли нашу любовь.
   - Ты и вправду думаешь, что любил меня?
   - Разве ты сама не видишь?
   - Но ведь ты это понял только здесь, когда мы встретились, да?
   - Нет, я уже говорил тебе, что просто...
   - Просто отсек меня за ненадобностью.
   - Отсек? Откуда ты знаешь это выражение, я, кажется, ни разу  его  не
употребил?
   - От Воли. Он мне еще тогда сказал, что ты меня отсек.
   - Ах, все не так, все не то... Я полюбил  тебя  с  первой  минуты,  с
первого взгляда, но никак не мог поверить, что и ты полюбила  меня,  мне
казалось, не может такая молодая и красивая  полюбить  меня.  Я  грешным
делом думал - тебе от меня что-то нужно, может, ты хочешь выйти за  меня
замуж, чтобы стать профессорской женой...
   - Боже, какой идиот!
   - Да, полный и беспросветный идиот, приходится  признать.  Но  кругом
было столько подобных историй, а я в то время  еще  думал  о  карьере  -
развод и неминуемый скандал положили бы ей конец.
   - А что же ты не сделал этой своей карьеры,  которой  принес  меня  в
жертву? Проректор, насколько я понимаю, не такая уж недосягаемая высота.
   - Да нет,  проректор  по  науке  -  это  в  моем  случае  всего  лишь
представительская должность, не более того...
   И потом, я, честно скажу, вообще не карьерист. Это жена все подгоняла
меня, подхлестывала мое честолюбие.
   - Не хочу говорить о твоей жене. Лучше скажи мне, неужто за  все  эти
годы тебе ни разу не захотелось снять трубку и позвонить? Просто так...
   - Если бы ты знала, сколько раз я подавлял это желание в первые годы,
а потом.., потом я решил, что ты давным-давно и думать обо  мне  забыла.
Но теперь все в прошлом, теперь мы вместе, и я  счастлив,  по-настоящему
счастлив. Когда я думаю, что мог  не  поехать  на  эту  экскурсию,  меня
прошибает холодный пот. Ведь я мог умереть, не зная, что такое счастье с
женщиной, что такое любовь, страсть наконец! Скажи мне, девочка моя, а у
тебя.., у тебя за эти годы было много мужчин?
   - Были. А кому я должна была хранить верность?
   - Но почему ты не вышла замуж?
   - Не случилось. Да и не всякий Дашке в отчимы годился.
   - А этот, Котя?
   Вот только этого мне и не  хватало  -  обсуждать  Котю  в  постели  с
Маратом.
   - Я не хочу говорить о Коте. Лучше ты мне скажи, неужто за всю  жизнь
ты только со мною и изменял жене?
   - Да нет, было несколько раз,  но  как-то  мельком,  по  пьянке,  без
особого удовольствия, в основном в командировках. Но постоянной связи не
было никогда.
   Меня всегда держали в такой узде...
   - И думаешь, теперь тебя легко отпустят?
   - А от меня больше нечего ждать! Выше проректора  я  уже  не  прыгну.
Наследство я получил и разделил поровну. На дачу и квартиру посягать  не
собираюсь, возьму только машину. Дети более чем взрослые. Мы с женой уже
лет десять спим в разных комнатах. Деньги я по нынешним временам получаю
очень небольшие. Ну так что с меня взять? Зачем за меня держаться?
   - Какой же ты все-таки наивный, Марат! А положение? Женщина  привыкла
быть замужем, и вдруг ты ее бросишь. Вот это сильнее всего ее и уязвит.
   - Да она меня ни в грош не ставит.
   - Это пока ты есть.
   - Любимая моя,  не  будем  терзаться  этими  мыслями,  зачем  портить
последние часы? Скажи лучше, ты любишь меня?
   - Люблю, да, конечно, люблю, но не верю.
   - Девочка моя, милая, любимая, какую же рану я тебе  нанес,  если  за
столько лет не затянулась... Прости, прости меня грешного,  и  поверь  -
сколько мне осталось прожить, я буду  с  тобой,  до  последнего  вздоха,
если... если ты сама этого хочешь. Может, ты просто не  хочешь  быть  со
мной и потому говоришь, что не веришь мне? -  Он  вдруг  зажег  свет  на
столике. - Дай мне заглянуть в твои глаза, скажи правду:  ты  не  хочешь
быть со мной, я слишком стар для тебя, ты предпочитаешь этого Котю,  да?
Нет, вижу по твоим глазам, что ты меня любишь, а не его. Ведь твои глаза
врать не умеют, такие красивые, любимые глаза, такие зеленые...
   Утром мы, конечно, встали вконец разбитые. Марат пошел  проститься  с
друзьями, а я как  потерянная  бродила  по  квартире.  Подумать  только,
неделю назад, в прошлое воскресенье, улетел Котя,  и  за  эту  неделю  я
прожила  целую  жизнь  с  другим  человеком  -  счастливую,   неимоверно
счастливую жизнь, - и вот она подошла к концу.
   А что, если он и в самом деле бросит семью и уйдет ко мне?  Здесь  мы
были вырваны из жизни, а в Москве как будет? Ведь это  не  просто  взять
чемодан и уйти на другую квартиру. Кто-то из его друзей не примет  меня,
кто-то из моих - его. Он лелеет мечту уехать за границу.
   Но ведь это легко сказать, а сделать куда труднее. А я, разве я смогу
бросить Москву, подруг, привычную жизнь? Да, но зато я  буду  с  ним,  с
Маратом, с отцом моей Дашки, которого  она  так  полюбила!  Неужели  это
возможно?
   Тут зазвонил телефон.  Междугородный.  Нет,  не  буду  брать  трубку.
Наверное, это Котя. Как мне говорить с ним? Котя, Котя, зачем ты  уехал?
Как легко и хорошо мне было с тобой. Никакой  тяжести,  никаких  счетов,
никакого надрыва. Господи, да я же рвусь на части! Что же мне делать,  с
кем посоветоваться? Да с кем бы я ни  советовалась,  все,  кроме  Дашки,
скажут, что я последняя дура, если хочу ставить на Марата. Я и сама  это
понимаю.
   Но...
   Вскоре вернулся Марат, а за ним и Даша - ее отпустили пораньше, чтобы
она могла проводить отца.
   Даня провожать Марата не поедет, сегодня вечером  у  него  концерт  В
Ашкелоне. Началась обычная предотьездная суета, потом мы обедали втроем,
Марат и Даша напоследок наслаждались друг другом.
   И вот мы уже в аэропорту. Все  формальности  выполнены,  и  мы  сидим
втроем за столиком в кафе.
   - Папа, а Когда вы с мамой опять приедете?
   - Может быть, даже этой осенью.
   - Вот было бы здорово!
   - - Мама вернется в Москву, и я займусь разводом,  много  времени,  я
думаю, это не потребует, потом мы как можно  скорее  поженимся  и  будем
подыскивать для себя какой-ниб