оздание?
   - Таня, ее зовут Таня, и предупреждаю, руками не трогать!
   - Да что ты, Ник, но любоваться-то можно? Давно уж в  нашей  компании
не было таких юных дев! А что ж ты меня не представишь?
   - Танечка, это Виталий Витальевич Авдеев, наш знаменитый режиссер, ты
видела "Ничто не вечно"?
   - Ник, не говори глупости, как Таня могла видеть  "Ничто  не  вечно",
если фильм сразу положили на полку?
   А вот "Апрельские сны" вполне могла  видеть,  и  "Майскими  короткими
ночами" тоже!
   Я молчала, я этих фильмов, наверное, не видела или  не  запомнила,  а
режиссер, поняв это, сразу же утратил ко мне интерес.  В  компании  было
человек  десять  и  все  немолодые,   некоторые   даже   старше   Никиты
Алексеевича. Около камина спал огромный, белый с черными пятнами пес. Он
ни на кого не обращал внимания, не лаял,  и  я  его  не  боялась  и  все
посматривала в сторону большого, красиво накрытого  стола.  Несмотря  на
шоколадку и некоторую неловкость, которую я тут испытывала,  мне  ужасно
хотелось есть. И Никита Алексеевич не забыл об этом. Он  взял  со  стола
пирожок и сунул мне.
   - Съешь скорее!
   Но я не могла... Мне было неудобно одной есть, казалось, все на  меня
смотрят. Так и сидела как дура, зажав пирожок в руке. Но  тут  появилась
еще одна пара.
   Хозяева дома. Высокая женщина в длинном серебристом платье и  мужчина
в черном костюме с галстуком-бабочкой.
   - О, Марет, ты, как  всегда,  неподражаема!  -  неискренне,  как  мне
показалось,  воскликнула  женщина  в  ярко-малиновом   платье.   -   Эти
серебристые тона...
   - Но ведь мы встречаем год зайца, просто серый  все-таки  скучноватый
цвет для праздника, согласитесь! - с едва заметным акцентом  проговорила
Марет.
   - Но, кажется, это будет год синего зайца! - засмеялся кто-то.
   - Синий заяц? - в притворном ужасе произнес Виталий Витальевич.  -  В
нашем советском обществе нет места  формалистическим  вывертам,  где  вы
видали синих зайцев? Нет, товарищи, надо быть ближе к природе,  ближе  к
нашей социалистической действительности!
   Он,  конечно,  придуривался,   я   сразу   поняла.   Видно,   кого-то
передразнивал.
   - Никита, это и есть  твоя  девушка?  -  обратила  на  меня  внимание
великолепная Марет. - Что ж ты нас не познакомишь? Здравствуйте, Таня! -
Она протянула мне руку с роскошным серебристым маникюром, а я с перепугу
сунула ей руку, в которой был зажат пирожок, пирожок упал, на лице Марет
промелькнула слегка брезгливая улыбка, меня бросило  в  жар,  но  Никита
Алексеевич сразу пришел мне на помощь.
   - Таня умирает с голоду,  я  сунул  ей  пирожок,  а  она  стесняется,
давайте наконец сядем за стол и проводим старый год,  уже  без  двадцати
двенадцать, между прочим! - Он поднял пирожок и отнес собаке. Та  лениво
повела носом и, не поднимая головы, приоткрыла пасть.
   Раз - и нет пирожка!
   Все стали рассаживаться. Никита Алексеевич  обнял  меня  за  плечи  и
усадил рядом с собой.
   - Девочка моя, я так счастлив, что ты здесь, со мной...
   - Я тоже, - прошептала я.
   Он наливал мне вино, накладывал что-то на тарелку.
   - Ешь, не стесняйся, но помни, что потом еще будет потрясающий  гусь.
Любишь гуся?
   - Наверное, я не знаю...
   Телевизора не было. Интересно, как они узнают, что уже Новый год?
   Вдруг раздался бой часов, но не кремлевских, а  старинных  напольных,
что стояли в углу. Очень красивый бой, я никогда такого не слышала.
   Вот  тут  все  вскочили,  стали  чокаться,  поздравляться,  а  Никита
Алексеевич сказал тихо:
   - Таня, давай выпьем за нас, глядя в глаза. И не надо  стесняться!  -
Он смотрел на меня, и в его невозможных глазах отражалась  любовь..  Или
мне так хотелось? Но я ее там видела  и  была  счастлива...  Однако  это
продолжалось недолго. Они, наевшись и выпив немножко, завели разговор  о
политике, и буквально через десять минут началась свара. Одни  говорили,
что верят Горбачеву, а другие, что  нет.  Кто-то  кричал,  что  вся  эта
перестройка и гласность затеяны только для того, чтобы выявить  наиболее
опасные тенденции в обществе, а как выявят, так опять кислород перекроют
еще хуже прежнего, так гайки закрутят, что только держись, поэтому ни  в
коем случае нельзя расслабляться, вон в Китае  тоже  когда-то  объявили,
пусть расцветают все цветы, а потом Такое началось и вообще.
   - Да ты пойми, чудак-человек. - схватив кого-то за грудки,  горячился
Никита Алексеевич, - все это только  отчасти  связано  с  идеологией,  а
главное - экономика, мы дошли до ручки, дальше уже ехать  некуда,  да  и
оружием бряцать тоже опасно стало... Ни этой поблажкой, пусть временной,
надо воспользоваться,  чтобы  стребовать  с  властей  как  можно  больше
свобод, потом отнять их все разом вряд ли кто посмеет...
   - Нет, это ты чудак! Они посмеют! Еще как посмеют! Посмели же  ввести
войска в Прагу, не задумались!
   - Время уже другое, почти двадцать лет прошло!
   - Да в совке всегда одно время - совковое!
   И все в таком роде. Не то  чтобы  мне  было  наплевать  на  все,  что
творилось в нашей стране, нет,  конечно,  но  в  Новый  год,  когда  мой
любимый,  совершенно  забыв  обо  мне,  горячо  отстаивал  свою  веру  в
Горбачева и его перестройку, я пришла в отчаяние И все  думала,  как  бы
так невзначай обратить на себя внимание, может,  он  все-таки  вспомнит,
что сам выписал меня из Москвы.
   А зачем, спрашивается?  Но  ничего  умного  в  голову  не  приходило.
Хотелось мне, конечно, повести  себя  как  Танька  с  улицы  Углежжения,
топнуть ногой, стукнуть по столу, выругаться матом, но я  понимала,  что
это - конец.
   И тогда я тихонько отползла от стола, ушла  в  смежную  комнату,  где
стояла елка, и прилегла на красивый  светло-бежевый  диванчик.  Я  вдруг
страшно устала, как  будто  из  меня  выпустили  воздух  Ничего,  полежу
немножко и оклемаюсь. А в столовой продолжали гомонить  на  политические
темы. Черт бы вас всех побрал,  и  зачем  я  сюда  приперлась  из  самой
Москвы? Я закрыла глаза и тут же заснула. Проснулась  как  от  толчка  и
сразу услышала  какой-то  разговор.  Два  женских  голоса.  Видимо,  эти
женщины сидели в креслах недалеко от моего диванчика.
   Они говорили вполголоса, но я слышала каждое слово.
   - Кошмар какой-то, весь праздник испортили своей политикой, так  я  и
знала! Сейчас вообще невозможно стало  встречаться  со  знакомыми.  Чуть
что, кто-то лезет в бутылку! Наверное, лучше было бы просто лечь спать у
себя дома.
   - Вот Никитина нимфетка так и поступила.
   Я насторожилась, хотя понятия не имела, что такое "нимфетка".
   -  Ну,  ты  не  права,  она  вполне   половозрелая   особь,   только,
по-видимому, мало тронутая цивилизацией. И зачем он ее сюда привез?
   - Ну, это более или менее понятно зачем. Она свеженькая,  аппетитная.
А Ник стареет, раньше ему нравились  зрелые  женщины,  с  шиком,  а  эта
пейзаночка...
   Так, еще одно незнакомое и довольно противное слово...
   - А все-таки странно, что он не уехал на Новый год в Москву.
   - Что ж тут странного? В Москве пришлось бы  встречать  Новый  год  с
семьей, а он, по-моему, свою Валентину едва терпит уже.
   - Но и на юную подружку тоже наплевал в политическом  запале.  Боюсь,
если дело и дальше так пойдет, наши мужики скоро станут  импотентами  на
почве политики. Кстати, тебе не кажется, что Марет сделала подтяжку?  Уж
больно хорошо выглядит!
   - Просто у нее новый любовник, ты не знала?
   - Понятия не имела! А кто?
   - Не знаю, он не из  нашего  круга,  но  я  их  видела  в  Питере,  в
"Астории". Картина была вполне недвусмысленная, особенно  зная  привычки
Марет. Ой, сейчас будет гусь, этого я пропустить не  хочу  ни  за  какие
блага мира!
   - А давай девочку разбудим, жалко ее, пусть хоть гуся попробует!
   - Нет, надо сказать Никите, пусть разбудит ее сам,  а  то  ей  обидно
будет, бедолажке.
   Оттого, что эти две чужие тетки меня пожалели, мне захотелось  просто
завыть в голос! Но я сдержалась, решила подождать, что будет. Бабы  ушли
к столу,  и  буквально  через  минуту  к  моему  дивану  кинулся  Никита
Алексеевич. Он встал на колени и поцеловал мне руку.
   - Танечка, маленькая моя, проснись,  пожалуйста,  проснись  и  прости
меня, старого дурака...
   Я решила сыграть в эту игру.  Открыла  глаза,  как  будто  ничего  не
понимая, где я, что со мной.
   - Что? Я спала?
   - Да, маленькая моя, ты устала, проголодалась,  нервничала,  а  потом
поела  и  уснула.  А  теперь  пора  вставать,  сейчас  будет  совершенно
фантастический гусь! Ты ела когда-нибудь гуся, фаршированного говядиной?
Это сказка! Вставай, соня!
   Ишь как  он  все  хитро  повернул!  Я,  видите  ли,  заснула,  а  он,
благородный рыцарь, просто охранял мой сон...
   Изворотливый  товарищ!  Мне  было  так  противно,  что  я  его  почти
возненавидела. Старый обманщик! К тому же он был здорово пьян.:
   Мы вернулись за стол. Грязные тарелки были убраны, и посреди стола на
блюде лежал громадный золотистый гусь, украшенный маринованными яблоками
и сливами, окруженный крупной румяной картошкой. У меня потекли  слюнки.
Хозяин дома, муж великолепной  Марет,  виртуозно  орудуя  ножом,  быстро
нарезал птицу, и в самом деле  начиненную  мясным  фаршем.  Запах  стоял
обалденный.  Я  попробовала  это  чудо  и  ахнула.  Фантастика,  вот  бы
научиться такое готовить! Хотя поди еще в Москве достань все для  такого
пиршества... А сколько денег на это надо! Меня сразу затошнило.  Я  даже
ощутила  ненависть,  классовую,  наверное.  Но  тут  Никита   Алексеевич
спросил:
   - Ну как, нравится? ;
   Я посмотрела на него и поняла: гусь и классовая ненависть тут ни  при
чем. Это его я ненавижу! Ненавижу так, что в глазах  темно!  Сволочь!  Я
что ему, кукла?
   - Нет, не нравится! - отчеканила я. - Если хотите знать,  мне  вообще
все тут не нравится! А больше всего - вы!
   Он опешил.
   - Таня!
   - Зачем вы меня сюда приперли? Зачем вызвали из Москвы? Я думала, это
будет самый лучший в жизни Новый год... Но такого поганого у меня еще не
было!
   Кто так празднует? С тоски помереть можно! Я вам что?
   Кукла тряпичная? - Я уже не могла остановиться, а тут, как назло,  за
столом стало тихо и  мои  слова  слышали  все.  -  Лучше  б  я  у  Райки
встречала, тая хоть весело, поют,  смеются,  танцуют,  а  тут...  Только
пьют, жрут да о политике трындят! Стоило из-за этого из Москвы лететь! И
вообще, я хочу уехать! Как отсюда выбраться?
   - Браво, Таня! -  захлопал  вдруг  в  ладоши  Виталий  Витальевич.  -
Молодец, девочка, умеет за себя постоять!
   В самом деле, Никита, это черт знает что! Привез девушку, а сам...
   - По-моему, это касается только нас! - ледяным тоном произнес  Никита
Алексеевич. Он схватил меня за руку. - Идем, поговорим!
   - Это кто тут такой темпераментный? - раздался вдруг  чей-то  веселый
голос. - Никита Алексеевич, не уводите девушку,  она  такая  красивая  и
совершенно справедливо заметила, что в Новый год надо танцевать!
   Позвольте вас пригласить!
   Все повскакали с мест.
   - Матвей!
   - Мотя приехал! - раздались радостные возгласы.
   На пороге стоял молодой парень,  среднего  роста,  с  пышными  рыжими
волосами и обаятельной физиономией, усеянной веснушками.
   - Нет-нет, все приветствия и дифирамбы оставим на потом, сейчас будем
танцевать! Марет, музыку!
   Он подскочил ко мне.
   - Сбацаем?
   - Запростяк!
   Марет включила музыку. Матвей взял меня за руку.
   - Ну!
   Музыка была веселенькая.
   - Как тебя звать, красавица, и откуда ты взялась?
   - Звать меня дурочка, а взялась с переулочка!
   - Самокритично! - тряхнул волосами Матвей. - Задолбало старичье?
   - Именно!
   - Ничего, я тебе скучать не дам!
   - Да уж я поняла. Слушай, а как отсюда слинять?
   - Куда?
   - Ну, вообще-то в Москву, а пока в гостиницу.
   - Так, переулочек, оказывается,  в  Москве,  а  дурочка  в  гостинице
живет? В какой?
   - Черт ее знает, я забыла, как называется, высотная такая.
   - Высотных у нас две. "Олимпия" и "Виру".
   - О, "Виру", точно, "Виру"! Как туда добраться?
   - Отсюда? Сейчас никак, если только такси ловить, да и то безнадега.
   - А ты как добрался?
   - У меня мотоцикл.
   - Слушай, будь другом, отвези меня туда, а? Тут же вроде недалеко. Мы
быстро доехали.
   - А потом ты в Москву уедешь? У тебя билет есть?
   - Нет, билета нету... Я только недавно приехала...
   - К Нику? Любишь его?
   - Ненавижу!
   - Ага, значит, любишь... А все же, как тебя звать?
   - Таня.
   - Слушай, Таня, я бы, конечно, тебя отвез... Но не могу...
   - Почему?
   - Принцип у меня такой - не лезть в чужие любовные дела. Я  один  раз
сделал такую глупость, а в результате  схлопотал  по  морде,  причем  от
обоих, и от женщины, и от мужчины. Так что, извини... Вон  Ник  на  меня
уже волком смотрит.
   - Ну и хрен с ним! Видеть его не хочу!
   Но тут музыка кончилась. Матвей подвел меня к моему месту за  столом,
и я увидела, что  Никита  Алексеевич  допивает  свою  водку,  причем  из
стакана.
   - Таня, пойдем поговорим, пожалуйста!
   Он встал, взял меня за руку и почти силой повел куда-то. Оказалось, в
прихожую. Интересно, что он мне скажет?
   Он сорвал с вешалки мое пальто.
   - Обуйся!
   - Зачем?
   - Надо!
   Я обулась, застегнула сапоги, а он стоял с моим пальто в руках.
   - Мы уходим? Туфли брать?
   Он вырвал туфли у меня из рук и швырнул под вешалку, подал  пальто  и
вывел меня на крыльцо. Сам он был в одном  свитере.  И  вдруг  сбежал  с
крыльца, сгреб двумя руками снег и принялся растирать лицо.
   - Ах, хорошо! - Он снова и снова хватал чистый снег и тер себе  лицо.
Потом вдруг вскинул руки:
   - Таня, иди сюда, смотри, какая ночь! А воздух какой, чуешь?  Ну  иди
сюда, не бойся!
   Я подошла к нему.
   - Вы простудитесь!
   - Нет! А если простужусь, ты будешь за мной ухаживать?
   - И не подумаю!
   - Умница! Мужики не для того, чтобы за ними ухаживать! А  совсем  для
другого, да? Ты зачем приехала?
   - Ни за чем. Много вы понимаете! А приехала, потому что  дура!  Самая
последняя дура!
   - Дура, говоришь? Это хорошо, что, дура.. Я давно  хотел  найти  себе
дуру... Умные бабы меня достали уже, я по горло  сыт!  А  ты  маленькая,
невозможно красивая дурочка, и я тебя люблю!
   - Пустите меня! Никого вы не любите...
   - Много ты понимаешь!  Ты  еще  ребенок!  Думаешь,  почему  меня  так
корежит? Потому что я хочу тебя до сумасшествия,  а  ты  еще  девушка...
Зачем я буду ломать твою жизнь? Найдешь себе  парня  под  стать,  ему  и
подаришь свою невинность... А я старый хрыч для тебя...
   - Так что ж мне, лечь под первого встречного, чтобы быть с вами?  Да?
Вам так легче будет, что ли? Конечно, тогда никаких угрызений, тогда  вы
как будто ни при чем будете! Да ну вас к черту!
   Я попыталась вырваться от него, но он держал меня очень крепко.
   - Что ты сказала?. Ты правда хочешь.., быть со мной?
   - А как вы  думали?  Я  что,  маленькая?  Только  вы  все  врете  про
любовь... Какая это любовь, вы же ничего про меня не знаете...
   - Почему? Знаю, что ты  с  Урала...  Из  поселка..,  как  его..,  фу,
забыл...
   - Вы ж мне ни одного вопроса нормального не задали, вы все время  про
себя самого говорите... Небось только себя и любите...  -  задыхаясь  от
злости,  шипела  я.  -  На  кой  ляд  вы  меня   вызвали,   поизмываться
захотелось?
   - Дура ты! Молчи, я... - Он вдруг поднял меня  на  руки,  швырнул  на
снег, я даже пикнуть  не  успела,  как  он  навалился  на  меня  и  стал
целовать. - Дуреха, какая дуреха... Но самая лучшая, самая любимая, я  с
первого взгляда понял.., знаешь, как я тебя хочу, с  той  самой  минуты,
как увидел... И ты тоже хочешь, ты тоже сразу захотела,  думаешь,  я  не
понял.., ладно, желание дамы закон...
   Он все глубже вдавливал меня в снег, мне уже нечем было дышать, тогда
я сгребла снег рукой и сунула ему за шиворот.
   Он вскрикнул, дернулся, и мне удалось вскочить.
   Он очумело вертел головой, сидя в снегу.
   - Тань, ты чего? На тебя не угодишь! - И вдруг он начал хохотать  как
сумасшедший. Я протянула ему руку.
   - Хватит, простудите себе свое хозяйство!
   Он вскочил.
   - Танька, откуда ты такая взялась? Я тебя обожаю!
   И не злись на меня! Это называется  -  любовь  интеллигента  в  эпоху
перестройки! А ты олицетворяешь собой здоровое народное начало. Солнышко
мое! Идем в дом, а то и впрямь простудимся, ты вон вся  в  снегу  и  нос
холодный.
   - Не хочу я в этот дом, не нравится мне там...
   - Почему?
   - Долго объяснять. А вы идите.
   - Без тебя не пойду. Но если ты настаиваешь, мы уедем... Ой, Танечка,
милая моя, я сейчас вдруг понял, как мне выйти из положения... Я  говорю
про свой сценарий, я понял, как надо  все  повернуть,  и  это  благодаря
тебе...
   Ты - моя муза!
   Я уже не могла на него сердиться...
   - А еще я понял, что надо делать сейчас.
   Мы вошли в дом, он натянул дубленку, замотал шею шарфом.
   - Где твоя сумка? Туфли возьми, - распорядился он. - Мы уходим!
   Я обрадовалась, схватила туфли, сумку, надела шапочку.
   - Я готова.
   - Вот и славно. Прощаться не будем, уйдем по-английски.
   Мы прошли по аккуратно выметенной дорожке к воротам. Он взял меня под
руку. Стоял легкий морозец, градусов семь, ветра не было, но  все  же  в
воздухе ощущалась  сырость.  А  кругом  было  так  красиво!  Заснеженные
деревья в садах, а за ними огни домов.
   - Это что, дачный поселок?
   - Да нет, скорее пригород...
   - А куда мы?
   - Куда глаза глядят! - засмеялся он.
   - Нет, правда?
   - Попробуем поймать машину! А нет, пойдем  ножками,  тут  не  так  уж
страшно далеко до твоей гостиницы.
   - А вы где живете?
   - Ты хочешь ко мне?
   - Нет, просто спросила.
   - Я тоже живу в гостинице, но в другой. Такая  маленькая  гостиничка,
всего какой-нибудь  десяток  номеров,  и  принадлежит,  представь  себе,
колхозу имени Кирова. Знаешь такой колхоз?
   - Откуда? - засмеялась я.
   - В этом колхозе делают знаменитые таллинские кильки, шпроты...
   - А какое отношение вы-то имеете к колхозу?
   - Да никакого! Я тут уже две недели торчу, переделываю  сценарий  для
Таллинфильма, я написал его вместе с одним эстонским писателем, -'вот он
мне по блату и устроил эту гостиницу. Там тихо и спокойно, а расположена
она в самом центре. Стоп! Я опять  говорю  о  себе!  Как  верно  ты  это
подметила... Вот что, сейчас ты мне все расскажешь про свою жизнь.
   - Я не могу так, ни с того ни с сего...
   - Тогда я буду задавать тебе вопросы, идет?
   - Попробуем.
   - Тебе трудно живется?
   - Да нет, не очень.., раньше было хуже...
   Я сама не заметила, как начала рассказывать о себе.
   Он слушал внимательно, а мы все шли и шли...
   - А вот и море, - вдруг сказал он.
   - Море? Где? - закричала я.
   - Вон там, за соснами...
   Но я ничего не могла разглядеть за соснами, кроме черноты. И чуть  не
заплакала от разочарования.
   - Ты что, никогда не видела моря?
   - Никогда.
   - Боже мой! Бедная девочка! Ну ничего, я свожу" тебя к морю летом, мы
поедем в Коктебель! Будешь купаться в Черном море, нет, лучше в  Пицунду
или в Леселидзе... Тебе очень пойдет загар, ты хорошо загораешь, правда?
Тебе должно очень пойти море... Нет, я еще весной отвезу тебя  в  Пярну,
когда цветет сирень,  знаешь,  в  Пярну  удивительная  сирень,  розовая,
совсем розовая...
   Будем есть с тобой копчушки... Ты любишь копчушки?
   - Не знаю, не пробовала...
   - Господи помилуй, девочка моя, сколько же приятных открытий тебе еще
предстоит в этой жизни!
   - По-вашему, копчушки - это жизненное открытие? - засмеялась  я.  Мне
вдруг стало с ним легко и хорошо.
   - Да, все новое в этой жизни можно воспринимать как открытие.  Ты  не
устала, Танечка?
   - Немножко... А нам далеко еще?
   - Думаю, за час доберемся. Что-то никто не хочет ч нас  везти.  -  Он
обнимал меня за плечи, идти с ним рядом было удобно. Вдруг  я  заметила,
что мы уже вошли в город.
   - Ну, еще немного