ся к прежней жизни, не хочу опять стать просто женой - до первой встречной бабы. Допустим, от перца у него уже изжога, но на сладенькое может потянуть... Нет, не хочу. Эти мысли меня охладили. И я покатила домой. Мужчина по-прежнему стоял на углу. Он, видимо, меня не замечал, а вернее, просто вовсе не меня ждал. Так и оказалось. Мужчина был незнакомый, в белой ветровке поверх черного свитера. Ну и дура, сказала я себе. Размечталась. Мне вспомнилось, как по такому случаю выражается Уля: "Разбежалась, а нога в говне". Сейчас сниму ролики и сбегаю в автомат, позвоню Уле. Из дома я звонить не хочу, не хватало еще Эмме оплачивать мои разговоры. Но у Ули был включен автоответчик: "Привет! Я уехала. Оставьте свое сообщение после сигнала. С Новым годом!"
     Жаль, мне хотелось услышать ее живой голос. Наверное, умотала за город, к своей подружке. Это хорошо, по крайней мере, не будет сидеть одна в праздник. Хотя что в этом плохого, особенно в Москве, можно включить телевизор и в сотый раз посмотреть "Карнавальную ночь", "Иронию судьбы" или "Чародеев"... Стоп, стоп, только не грустить, это уже столько раз было, а вот на роликах по набережной Майорки в Новый год - такое вряд ли еще будет. Хотя кто знает... Я совсем не хочу отсюда уезжать, мне безумно интересно увидеть здешнюю весну. Наверняка это великолепно.
     Около одиннадцати я накрыла стол в гостиной у камина, поставила цветы, свечки. И подумала, что надо одеться понаряднее, глупо встречать Новый год в джинсах и свитере, даже одной. Я надела темно-синее платье, которое купила здесь же, еще в первые дни. Оно было, конечно, летнее, но довольно нарядное. Я подкрасила глаза. А я хорошо выгляжу, у меня здесь даже румянец появился, все-таки морской воздух, да и ролики - неплохой вид спорта. Уже хотелось есть, но я решила, что начну ужин ровно в полночь. А сумею ли я сама открыть шампанское? Раньше мне никогда не приходилось делать это. Я села в кресло, включила телевизор. Интересно, у них король произносит какую-нибудь речь перед Новым годом, как у нас президент? На часах было еще только одиннадцать. Фабио спал в соседнем кресле.
     Когда-нибудь потом буду в Москве рассказывать, как встречала Новый год в Испании с рыжим красавцем Фабио. И совершенно не обязательно уточнять, что это кот. А потом мы с Фабио ляжем в постель. И, рассказывая об этом, я тоже не скажу, кто он такой, этот Фабио... Мне стало смешно. Побегав по программам, я нашла вечер балета. Вполне интернациональное зрелище. Танцевали седьмой вальс Шопена. Под него я задремала. И вдруг очнулась от громких звуков. Исполняли "Танец с саблями". У меня слегка защемило сердце. Внезапно Фабио поднял голову и прислушался. Почти сразу раздался резкий звонок в дверь. Я испугалась. Кто же может прийти в такой час? Хотя, кажется, в Европе в Новый год никто не сидит дома, все шляются по улицам. Но у меня здесь нет знакомых. Может, соседи? Звонок повторился. Я побежала к двери. В стеклянной прорези увидела мужчину. И еще больше испугалась.
     - Кьен эс? - крикнула я.
     - Саша, откройте, ради бога! Это Шалимов!
     Так вот почему "Танец с саблями"! Я распахнула дверь. Передо мной стоял Алекс собственной персоной. И между прочим, под кожаной курткой на нем был белый свитер.
     - Саша, Сашенька! Наконец-то я вас вижу!
     - Как вы меня нашли?
     - О, это целый детектив. Вы впустите меня? А то скоро Новый год... Не заставите же вы меня встречать его на улице.
     - Да-да, конечно, заходите, только я не знаю.., я не понимаю...
     - Вы мне не рады, Саша? Я мчался к вам через пол-Европы, а вы смотрите на меня, простите, как баран на новые ворота. Дайте хоть руку поцеловать.
     Я смотрела на него в изумлении. В голове был полный кавардак. Неужели он и есть то вымечтанное новогоднее чудо? И чем больше я на него смотрела, тем больше в этом убеждалась.
     - Как вы похорошели, Сашенька. Я вам не помешал? Вы кого-то ждете?
     - Нет, я никого не жду и меньше всего ждала вас...
     - Мне уйти?
     - Боже сохрани! Просто все так неожиданно... Но я рада, я очень рада...
     И вдруг во мне опять зазвучала мелодия, но на этот раз не "Половецкие пляски" и не "Танец с саблями", а одна из самых упоительных и романтических мелодий двадцатого века - вальс Хачатуряна к "Маскараду". Интересно, отчего это при Алексе во мне все время звучит музыка?
     - Раздевайтесь. На чем вы приехали?
     - На машине, взял в аэропорту напрокат, но, пока вас отыскал, думал сойду с ума. Лучше было взять такси... Саша, милая, я.., я уж думал, что окончательно вас потерял, и вдруг портрет в "Огоньке"!
     Я кинулся к Тарасу, чуть душу из него не вытряс, и он сжалился, свел меня с этой Эммой - и вот я здесь...
     - Вам Эмма дала адрес?
     - Да, я растопил ее ледяное сердце своими жалкими мольбами... Саша, если я вам неприятен, что ж, вы скажите прямо, я найду, где переночевать...
     - Алекс, не дурите, я рада, я правда очень рада...
     - Но вы надеялись увидеть на моем месте вашего мужа, так?
     В который уж раз я поразилась его проницательности, но в душе не было ни малейшего разочарования, только вальс Хачатуряна...
     Мы так и стояли в холле. Он гладил меня по щеке.
     - Какой чудный цвет лица, Саша... Можно я возьму из машины свою сумку?
     - Ну конечно. И поторопитесь, скоро Новый год, по крайней мере, будет кому открыть шампанское, а то я не была уверена, что справлюсь.
     Он выбежал на улицу, а я кинулась ставить на стол второй прибор. Надо же, никогда не думала, что мой любимый композитор Хачатурян. И еще немножко Бородин...
     - Саша, я тут привез вам московские лакомства.
     Он начал вытаскивать из сумки какие-то пакеты и банки.
     - Алекс, вы с ума сошли, у меня все есть!
     - Не правда, у вас нет икры, нет моченых яблок.
     - Боже, и вы все это перли на Майорку?
     - Да. Я помню, что вы говорили про моченые яблоки...
     Я чуть не заплакала. Ну надо же, и вправду как в сказке - принц с мочеными яблоками...
     - О, ну и котище! И такая женщина встречает Новый год одна с рыжим котом... Я обожаю вас, Саша! Можно, я не буду переодеваться?
     - Конечно, вам очень идет этот свитер. Сколько там до Нового года?
     - Семь минут. Я загадал, если успею найти вас до двенадцати...
     - То что?
     - То все будет хорошо. У нас с вами. Можно, я вас поцелую?
     - Но тогда мы пропустим Новый год, - неуверенно пролепетала я, ибо больше всего на свете мне хотелось с ним поцеловаться.
     - А у меня часы с будильником... - хрипло проговорил он.
     Но когда заверещали его часы, я забыла обо всем на свете.
     - Ох, Саша, а может, ну его к бесу, этот испанский Новый год, а? Встретим через два часа наш, русский?
     - По-моему, гениальная идея...
     ...Но мы пропустили и русский Новый год, мы вообще очухались часам к пяти утра, вернее, к этому часу мы уснули в полном изнеможении. И новогодний пир состоялся уже около полудня, при ярком свете солнца.
     - Я тебя люблю, - шептал он, обнимая меня. - Ты это поняла наконец, правда?
     - Правда.
     В эту ночь я вообще многое поняла. Например, то, что, несмотря на все, я хочу быть свободной, и потому с некоторым страхом ждала, что Алекс вот-вот снова предложит выйти за него замуж.
     - У меня в жизни еще не было такого роскошного Нового года, - сказал он с улыбкой. - А я так много новых годов встречал...
     - А мне никогда раньше не нравились мужчины с темными глазами.
     - Ну еще бы, голубые глаза Глеба Ордынцева уже стали притчей во языцех у московских дам. Ну не хмурься, я ревную, хоть сейчас ты со мной, но почти вся твоя жизнь прошла с ним, и меня это, должен откровенно признаться, бесит. Поэтому умоляю, не напоминай мне о нем.
     - Очень интересно, ты сам о нем заговорил.
     Мне показалось, что черные глаза красивее, хотя это было для меня странно... И в этих черных глазах отражалась такая нежность, что у меня от нее даже живот заболел. Или это от того, что мы как безумные накинулись на еду?
     После завтрака мы решили выйти погулять. Медленно брели вдоль набережной, а море бесновалось, хотя светило солнце и настроение у нас было поистине безоблачным, как новогоднее небо над Майоркой. Время от времени мы целовались. Народу было совсем мало. И вдруг сзади я услышала цокот копыт.
     - Алекс! - воскликнула я.
     Он оглянулся и все понял без слов. Поднял руку, и к нам подкатила пролетка. И пусть на мне нет ни большой шляпы, ни даже длинного шарфа, но со мной мужчина, в которого я конечно же влюблена.
     Воплощение оказалось куда лучше мечты, такое бывает редко. Неужели в новом году будут сбываться мои мечты? А разве они у меня есть? Это все так, маленькие мечтенки... Но сейчас ни о чем не мечталось, и без того было невозможно хорошо.
     - Ты о чем задумалась, Сашутка?
     - Так, ни о чем. Мне просто хорошо. Послушай, Алекс, а ты надолго приехал? - вдруг испугалась я.
     - У меня билеты на шестое...
     - Билеты?
     - Я надеюсь, что ты полетишь со мной.
     Начинается. Надо сразу расставить все точки над "и". Я не хочу второй раз наступить на те же грабли.
     - Нет, Алекс, я никуда не поеду.
     - Но почему? Тебе разве плохо со мной? Я хочу жениться на тебе. Неужели ты не поняла?
     - Это ты не понимаешь! Я начала совсем новую жизнь, и я хочу в этой жизни состояться.
     - Ты полагаешь, что можешь состояться, вкалывая на Эмму? Сашенька, я же не собираюсь запирать тебя в клетку. Ради бога, делай что хочешь, я буду только рад...
     - Алекс, ну давай не будем сейчас об этом. Ты пойми, я обещала Эмме год работать на нее.
     - Ну так ты нарушишь это обещание. Она хорошая баба, и к тому же, я уверен, она к этому готова, раз не утаила от меня твои координаты.
     - Но я дала слово. И еще, я бесконечно ей благодарна, она помогла мне именно в тот момент, когда я в этом нуждалась. И потом, я тут сама начала писать...
     - Об этом я тоже знаю от Эммы. Тогда тем более.
     - Алекс, я написала пьесу, я не знаю, хорошая это пьеса или никудышная, но для меня она безумно важна, пойми.
     - Нет, я не понимаю. - Он уже начинал сердиться. - Почему ты не можешь писать у меня в доме, то есть у нас, в нашем доме, там тихо, чудесная природа... И я буду рядом... Саша, поверь, у тебя будет все, что ты пожелаешь.
     - Понимаешь, Алекс, я, наверное, дура...
     - Даже наверняка, - ласково улыбнулся он.
     - Так вот, пусть я дура, но я привыкла добросовестно относиться к своим обязанностям, я была хорошей женой, и если я когда-нибудь еще выйду замуж, то опять буду хорошей женой... Но сейчас просто не чувствую в себе сил. И еще я обещала Эмме и не могу ее подвести. Что же, одну книжку сделала и бросила?
     - Да на таких условиях она найдет десяток людей, готовых ее переписывать.
     - Это уже сказка про белого бычка, - рассердилась я. Он не хотел меня понять, а мне не удавалось ему как следует объяснить. Нет, в пролетке лучше было ехать одной. Он, кажется, почувствовал, что действовал чересчур напористо, и сбавил тон:
     - Ну хорошо, давай пока не думать об этом, давай просто наслаждаться жизнью.
     - Давай, - довольно вяло согласилась я. Мне казалось, что он должен был проявить какой-то интерес к моей пьесе, а он даже не спросил, как она называется. Видимо, считает это блажью... Ну и пусть! Какой он был чуткий и проницательный, пока добивался своего, а добился - и вот пожалуйста, оглох и ослеп. Нет, к черту всех мужиков. Проводить с ними время приятно, но в душу пускать нельзя, они там натопчут... Какой же из этого следует вывод? Я буду проводить с ним время, пока он тут, а дальше - скатертью дорожка.
     Надо признать, время мы проводили прекрасно, но он ни разу так и не спросил меня о пьесе.
     Пятого января вечером у нас состоялся тяжелый разговор.
     - Сашутка, так ты со мной не хочешь ехать?
     - Нет, я уже говорила.
     - Это окончательное решение?
     - Да.
     - Значит, тебе на меня наплевать?
     - А вот этого я не говорила.
     - Просто я дурак, я думал, что ты тоже меня полюбила, это было наивно, где уж мне соперничать с голубоглазым секс-символом, и я понимаю, почему ты пишешь именно пьесы, почему хочешь остаться одна и, как ты выражаешься, "состояться". Все очень просто, даже примитивно. Всякая оскорбленная женщина мечтает утереть нос оскорбившему ее мужчине. И ты, наверное, написала прекрасную роль для своего героя - что ж, все элементарно, только я не убежден, что это на него произведет впечатление, он вылетел уже совсем на другую орбиту, играет за границей, снимается, у него куча ослепительных женщин... Боюсь, у тебя, детка, не тот замах. Не дотянешься.
     Я даже задохнулась. Он явно хотел меня обидеть, причинить боль...
     Все мелодии в душе умолкли. Там было тихо и тоскливо.
     - Алекс, у меня к тебе одна просьба. Если не трудно, сними на эту ночь номер в гостинице. Я не хочу больше быть с тобой...
     - Саша, прости, прости меня, я... Мне так больно, что я хотел и тебе причинить боль. Поверь, я действительно тебя люблю.
     - Я не хочу никакой любви, Алекс, я устала. Мне казалось, ты особенный, все понимаешь, а ты понимаешь, пока тебе это надо.
     - Просто ты меня не любишь, что ж тут понимать. Насильно мил не будешь. Ну что ж, все иллюзии рассеялись, может, оно и к лучшему.
     Он побежал наверх и через пять минут спустился с сумкой в руках.
     - Извини, если невольно обидел тебя, но это от любви. Когда-то мне цыганка нагадала - твоя поздняя любовь будет безответной. Видно, от судьбы не убежишь. Прощай.
     Он открыл дверь и оглянулся, не рванусь ли я за ним. Я сидела неподвижно.
     Он хлопнул дверью, и вскоре я услышала, как взревела машина.
     И вся любовь.

***

     Восьмого вечером вернулись Эмма с Дуней и Верой Ивановной.
     - Ой, Саша, зря ты с нами не поехала! - закричала Дуня, кидаясь мне на шею. - Париж - это кайф. Тут такая деревня! А там.., где мы только не были - ив Версале, и в Тюильри, и в соборе Парижской Богоматери, и в театре, и...
     - Дуня, умоляю, не трещи, - поморщилась Эмма. - Расскажешь все Саше, когда я уеду. Меня от этих достопримечательностей с души воротит.
     - А еще в Лувре, в музее импрессионистов, в Сакре-Кер, на Эйфелевой башне, - захлебывалась девочка.
     - Чуешь, Сашка, каково мне там пришлось? Ноги отваливаются до сих пор, а Вера Ивановна ничего, как огурчик! А насколько старше меня.
     Эмма плюхнулась на диван в гостиной и сбросила с ног туфли. Дуняша побежала к себе - распаковывать вещи.
     - Все! До отъезда в Москву из дома носу не высуну! Саш, к тебе тут никто не приезжал? - как-то осторожно осведомилась Эмма.
     - Приезжал. Зачем ты ему адрес дала?
     - Пожалела А не надо было?
     - Как тебе сказать .
     - Понимаешь, он так на меня насел, ну я и подумала - вдруг это то, что надо. Мужик интересный, глаз бешеный, деньги есть, умираю, говорит, от любви, ну я и рассиропилась...'А что? Не сгодился?
     - Нет, не сгодился!
     - И ты такому мужику не дала?
     - Почему, дала.
     - Ну и как?
     - С этой точки зрения у меня к нему претензий нет.
     - Тогда что? Захомутать хотел?
     - Вот именно!
     - Честно говоря, я думала, что тебя уж тут не застану, записочку найду: мол, извини, подруга, но я свой выигрыш не упущу. Или ты мне это сейчас сказать собираешься?
     - И не подумаю. Я собираюсь тут жить и работать, как договорились.
     - Ну а как твоя пьеса?
     - Я ее закончила.
     - Иди ты! Ну молодчага! А как называется?
     - "Хочу бабу на роликах!"
     - Как-как? "Хочу бабу на роликах!"? Ну кайф!
     Это что, комедия?
     - Да, конечно.
     - Дашь почитать?
     - Тебе интересно?
     - А ты как думала? Еще бы не интересно! Да, между прочим, я как в издательство нашу книжку снесла, мне через два дня ихний главный звонит:
     "Эмма, дорогая, вы, конечно, можете послать меня очень далеко, но кто вашу книжку обрабатывал?" Я спрашиваю: "Тебе зачем?" А он и подпускает: "Это очень одаренный человек, держитесь за него. И узнайте, может, он сам что-то пишет, нельзя ли с ним поговорить?" И все такое...
     - А ты что?
     - Обязательно, говорю, познакомлю, только не сейчас. А он, сучара эдакая: мол, вы попросите вашего человека немножко похуже писать, а то, когда он вас бросит, трудновато будет замену найти. Вот говнюк! Сашка, ты меня пока бросать не собираешься, а?
     - Собиралась бы - бросила бы уже, улетела бы с Шалимовым, и дело с концом. А с издателем твоим я пока тоже знакомиться не намерена, нечего мне ему показать. Так что давай следующий роман. Ты привезла?
     - Ага.
     - Так где он?
     - На дискете. Дунька к моему отъезду распечатает. И кстати, пускай она твою пьесу тоже набьет и на дискетку сбросит. Мало ли что... Слушай, а ты, может, мне почитаешь?
     - Почитаю? Да нет, что ты.
     - Тогда давай гони рукопись. Я сейчас ни на какие другие дела неспособна, а вот посидеть в креслице у камина с интересным чтением - милое дело.
     Я принесла ей пьесу. Конечно, Эмма не тонкий ценитель драматургии, но она будет моим первым читателем, и мне это важно.
     - Вот возьми, только если тебе покажется, что это скучно, ты мне скажешь.
     - Обещаю!
     Я принесла рукопись Эмме и поднялась к себе. От волнения я сразу уснула и проснулась от того, что Эмма трясла меня за плечо:
     - Сашка, кончай дрыхнуть!
     - А? Что? - Спросонья я ничего не поняла.
     - Слушай, подруга, я оборжалась! Я, конечно, не знаток и все такое, но, по-моему, это кайф! В чистом виде! И посмеяться, и поплакать, и сопли пустить можно, и конец клевейший - одним словом, мне жутко понравилось. А до чего эта пожилая парочка прикольная! Когда старый хрен к Ирине подъезжает, я чуть не уписалась! Одно слово - кайф! Вставай, подруга, пошли выпьем винца по такому случаю! А можно я утром Дуняшке дам почитать?
     - Конечно. Что за вопрос.
     - Она у меня девка умная, я поражаюсь. Столько всего знает! В Париже меня прямо задолбала. Мама, а вот такой-то король вот с такой-то королевой... А вон там горбун какой-то жил, забыла, как звать, похоже на японское что-то - вроде Хакамады...
     - Квазимодо? - сообразила я.
     - Во-во! Я в ее возрасте и половины того не знала - где там, одной сотой... У меня тогда на уме совсем другое было. Теперь жалею, конечно. Может, если бы побольше книг читала, теперь и сама могла бы писать свои романчики. Но с, другой стороны... а, ладно, что сделано, то сделано. Но дочкой могу гордиться!
     - С полным правом! - искренне подтвердила я.
     - Ох, и неохота мне в Москву, столько дел. Вздохнуть некогда. Слушай, я знаешь чего думаю... Я, когда твою пьесу читала, все разных артистов на роли ставила. Тараса точно твой бывший играть должен, это ведь с него написано, да? Я, конечно, не знакома с ним, но мне так кажется, а вот этого пожилого дядечку лучше Паладьева никто не сыграет!
     - Эмма, ты меня поражаешь! Я именно Паладьева себе в этой роли и представляла. Он само обаяние!
     - Во-во! А Марию кто бы сыграл? Лучше всех была бы Фрейндлих, но она уж старая, зато Ирину она могла бы... Во кайф был бы... Сашка, я возьму твою пьесу в Москву, я что-нибудь с ней гам сделаю!
     Знаешь, если у меня есть цель, я стену лбом могу прошибить.
     - Погоди, Эмма, я не знаю, надо ж сначала ее кому-нибудь показать. Я прекрасно к тебе отношусь...
     - Ну понятно, я ж не специалистка. Ладно, сначала покажу какому-нибудь специалисту, не дрейфь!
     Я пупком чую, что это пойдет!

***

     Эмма уехала, и жизнь вошла в свою колею. Я запретила себе думать об Алексе, стала жить по строго Заведенному порядку, чтобы все успевать. Рано вставала, вместо гимнастики, которую ненавижу, полчаса каталась на роликах, потом принимала душ, пила кофе и садилась за работу. С утра я писала новую пьесу, и это было мне интереснее всего на свете. А после обеда садилась за Эммин роман. Работа над ним продвигалась на удивление быстро. Я поняла, что вообще могу работать только в темпе, мне так интереснее. Вторая пьеса была в известном смысле тоже обо мне, но биографичес