и   независимости!   -
присовокупила она с легкой досадой.
     - Вы нисколько и не утратите ее! - возразил барон.
     - Увидим!  -  отвечала,  вздохнув,  Анна Юрьевна и вскоре ушла наверх в
свой будуар,  где  продолжала быть задумчивою и  как бы  соображающей что-то
такое.
     Барон,  напротив, оставшись один, предался самым приятным соображениям:
Анна  Юрьевна,  конечно,  передаст ему  при  жизни  довольно порядочную долю
своего состояния; таким образом жизнь его устроится никак не хуже того, если
бы  он  служил все  это  время и,  положим,  дослужился бы  даже,  что почти
невероятно, до министров; но что же из этого? Чтобы долго удержаться на этом
щекотливом и  ответственном посту,  надобно было иметь или  особенно сильные
связи, или какие-нибудь необыкновенные, гениальные способности; но у барона,
как и сам он сознавал, не было ни того, ни другого; а потому он очень хорошо
понимал, что в конце концов очутится членом государственного совета, то есть
станет получать весьма ограниченное содержание.  Без сомнения, в этом случае
больше  бы  удовлетворилось его  самолюбие и  он  бы  больше стяжал в  жизни
почестей.  "Но если здраво рассмотреть, что такое в сущности все эти мундиры
шитые,  кресты,  ленты и даже чины?.. Одна только мишура и громкие слова!" -
философствовал барон.  Кроме того,  идя по служебному пути,  он не скопил бы
тридцати тысчонок,  которые теперь покоились у  него в кармане и которые он,
продолжая управлять именьем Анны Юрьевны, надеялся еще увеличить; не было бы
впереди  этого  огромного наследства,  которое  она  обещалась завещать ему.
Конечно, как женщина, Анна Юрьевна была не совсем привлекательна. "Но нельзя
же, чтобы в жене соединились все достоинства!" - утешал себя и в этом случае
барон.


                                   * * *

     Часам к  восьми вечера богатый дом Анны Юрьевны был почти весь освещен.
Барон,  франтовато одетый,  пришел из своего низу и с гордым,  самодовольным
видом начал расхаживать по  всем парадным комнатам.  Он  на  этот раз как-то
более  обыкновенного строго относился к  проходившим взад  и  вперед лакеям,
приказывая им  то  лампу поправить,  то стереть тут и  там пыль,  -  словом,
заметно  начинал  чувствовать себя  некоторым  образом  хозяином  всей  этой
роскоши.
     Вскоре приехали князь  и  Елена.  Анна  Юрьевна только перед  самым  их
появлением успела кончить свой  туалет и  вышла из  своей уборной.  Вслед за
князем приехал и Жуквич.
     - Здравствуйте, здравствуйте! - говорила Анна, Юрьевна, пожимая всем им
руки. - Пойдем, однако, князь, со мной на минуту, - мне нужно переговорить с
тобой два - три слова! - присовокупила она и, взяв князя под руку, увела его
в свой будуар.
     Барон  догадался,   что   разговор  между  ними   будет  происходить  о
предстоящей свадьбе,  а  потому тихими шагами тоже пошел за ними.  Комнаты в
доме  Анны  Юрьевны были  расположены таким образом:  прямо из  залы большая
гостиная,  где остались вдвоем Жуквич и  Елена;  затем малая гостиная,  куда
войдя,  барон  остановился и  стал  прислушиваться к  начавшемуся в  будуаре
разговору между князем и Анной Юрьевной.
     - Ты знаешь, - начала она, как только они уселись, - я замуж выхожу.
     - Вы?.. Но за кого же?.. - спросил князь удивленным голосом.
     - Конечно, за барона! - отвечала Анна Юрьевна.
     - Зачем вам это понадобилось? - продолжал князь.
     - Он пристал; он этого требует!
     - А, вот что! - произнес князь, почесав у себя за ухом.
     - Говорит,  что его положение в обществе неприлично. И точно что, - сам
согласись, - оно не совсем ловкое.
     - Он это положение, я думаю, прежде бы должен был предвидеть, - заметил
князь.
     - Да, но оно сделалось теперь ему невыносимым.
     Князь сомнительно усмехнулся.
     - Я хотела тебя спросить об одном,  -  присовокупила Анна Юрьевна, - не
зол ли  он очень?  Может быть,  он скрывает от меня это...  Tu le connais de
longue date; c'est ton ami*.
     ______________
     * Ты его знаешь издавна; это твой друг (франц.).

     При этом вопросе Анны Юрьевны барон весь превратился в слух.
     - Нет, не зол! - отвечал князь протяжно.
     - А что же он?  -  спросила Анна Юрьевна, поняв, что князь тут кое-чего
не договаривает.
     - По-моему,  во-первых,  он пуст, а потом подловат немного, - извините,
что я так выражаюсь! - заключил князь.
     - Ничего! - отвечала Анна Юрьевна.
     Барон невольно даже отшатнулся от драпировки,  к  которой приложил свое
ухо.
     - Это еще ничего!  -  продолжала Анна Юрьевна.  -  Но я боюсь, чтобы он
капризничать, командовать надо мной не стал очень.
     - Вы сами ему не поддавайтесь, - возразил ей князь.
     - Я не поддамся,  конечно... Я помню, как и тот мой муж вздумал было на
меня кричать,  что я  долго одеваюсь на бал,  я  взяла да банкой с  духами и
пустила ему в  лицо;  но  все же  неприятно иметь в  доме бури,  особенно на
старости лет...
     - Но  отчего  барон  так  вдруг  вздумал  требовать  вашей  руки?..  От
ревности, что ли? - спросил князь, слегка усмехаясь.
     - C'est possible!..  Je n'en sais rien!* - отвечала, усмехнувшись, Анна
Юрьевна.  -  И требует еще,  чтоб я,  выйдя за него,  отдала ему часть моего
состояния.
     ______________
     * Это возможно! Я этого не знаю! (франц.).

     - Состояния, однако, требует?.. Не дурак, значит, он.
     - Какой дурак!..  Он  очень умный и  расчетливый человек,  но это бог с
ним!  Я  ему дам;  а  главное,  скажи,  как по нашим законам:  могу я всегда
отделаться от него?
     - Почему же не можете?.. Можете!
     - Par consequent tu m'eneourage!* - заключила Анна Юрьевна.
     ______________
     * Следовательно, ты меня поощряешь! (франц.).

     Князь некоторое время подумал.
     - Ничего  особенного не  имею  сказать против  того!  -  проговорил он,
наконец.
     Его  в  это  время,  впрочем,  занимала  больше  собственная,  довольно
беспокойная мысль.  Ему пришло в  голову,  что барон мог уйти куда-нибудь из
гостиной и  оставить Жуквича с  Еленой с глазу на глаз,  чего князь вовсе не
желал.
     - Итак, все? - сказал он, вставая.
     - Все! - отвечала Анна Юрьевна.
     Барон в эту минуту юркнул,  но не в большую гостиную, а через маленькую
дверь во внутренние комнаты. Несмотря на причиненную ему досаду тем, что тут
говорилось про него,  он,  однако, был доволен, что подслушал этот разговор,
из  которого узнал  о  себе  мнение князя,  а  также  отчасти и  мнение Анны
Юрьевны, соображаясь с которым, он решился вперед действовать с нею.
     Князь недаром беспокоился: у Елены с Жуквичем, в самом деле, происходил
весьма интимный разговор.  Как только остались они вдвоем в гостиной,  Елена
сейчас же обратилась к Жуквичу.
     - Вы, однако, не дочитали мне письма, которое вчера получили.
     - Я  ж его привез сюда!  -  отвечал Жуквич и,  вынув из кармана письмо,
подал его Елене.
     Елена принялась читать письмо,  а  Жуквич стал ходить взад и  вперед по
комнате, с целью, кажется, наблюдать, чтобы не вошел кто нечаянно.
     Елена, дочитав письмо, изменилась даже вся в лице.
     - Это ужасно! - произнесла она.
     Жуквич молча принял от нее письмо и положил его снова в карман:  грусть
и почти скорбь отражались в глазах его.
     - Надобно как можно скорее пособить им, - сказала Елена стремительно.
     - А чем?..  -  возразил ей печальным голосом Жуквич.  - У меня ж ничего
нет! Все взято и отнято правительством!
     - У меня тоже решительно ничего нет, - подхватила Елена, смотря себе на
гуттаперчевые браслеты и готовая,  кажется,  их продать.  - Но вот чего я не
понимаю,  -  продолжала она, - каким образом было им эмигрировать, не взяв и
не захватив с собой ничего!
     - Одним нечего было захватить,  -  ответил с грустною улыбкой Жуквич, -
другие ж не успели.
     - В таком случае я лучше бы осталась дома и никуда не пошла.
     - Да,  но  человеку жить желается,  -  его  ж  инстинкт влечет к  тому;
остаться значило - наверное быть повешену.
     - Потом еще,  -  допытывалась Елена, - они жили до сих пор!.. Этому уже
лет пять прошло, как они эмигрировали; но отчего они вдруг все разорились?
     - О,  тому причина большая есть!..  - подхватил Жуквич. - До последнего
времени правительство французское много поддерживало...  в Англии тоже целые
общества помогали, в Германии даже...
     - А теперь, что же, они прекратили эту помощь?
     Жуквич грустно склонил при этом свою голову.
     - Теперь прекратили!.. Прусско-австрийская война{325} как будто ж всему
миру перевернула голову наизнанку;  забыли ж всякий долг, всякую обязанность
к другим людям; всем стало до себя только!..
     - Ужасно!  -  повторила еще раз Елена.  -  Нельзя ли в Москве составить
подписку в пользу их?.. Я почти уверена, что многие подпишутся.
     - В Москве ж...  подписку в пользу польских эмигрантов?.. Что вы, панна
Жиглинская! - почти воскликнул Жуквич.
     Елена сама поняла всю несбыточность своего предположения.
     - В  таком случае составьте подписку только между поляками московскими,
- те должны отдать все;  я хоть полуполька какая-то,  но покажу им пример: я
отдам все мои платья, все мои вещи, все мои книги!
     - И  все это будет такая ж  крупица в море,  -  произнес Жуквич.  -  Вы
прочтите: двести семейств без платья, без крова, без хлеба!..
     У  Жуквича при этом даже слезы выступили на  глазах;  у  Елены тоже они
искрились на ее черных зрачках.
     - Ну,  так вот что!  -  начала она.  -  Я просто скажу князю,  чтобы он
послал им денег сколько только может!
     - О, нет, нет!.. - опять воскликнул Жуквич, кивая отрицательно головой.
- Вы ж не знаете, какой князь заклятый враг поляков.
     - Тут дело не  в  поляках,  -  отвечала Елена,  -  а  в  угнетенных,  в
несчастных людях.  Кроме того,  я  не думаю,  чтоб он и  против поляков имел
что-нибудь особенное.
     - Против ж поляков он имеет!..  Я могу вам это доказать ясно, как божий
день, из его заграничной жизни.
     - Пожалуйста,  я  никогда  ничего  подобного  от  него  не  слыхала!  -
проговорила Елена с заметным любопытством.
     Жуквич некоторое время медлил и как бы собирался с мыслями.
     - Это было ж в Лондоне,  -  начал он,  заметно приготовляясь к длинному
рассказу.  - Я ж сам, к сожалению, был виновником тому, что произошло... Был
митинг в  пользу поляков в одной таверне!..  Восстание польское тем временем
лишь началось...  Я  только прибыл из  Польши и,  как  живой свидетель,  под
влиянием неостывших впечатлений,  стал рассказывать о том, как наши польские
дамы не совсем,  может,  вежливо относятся к  русским офицерам...  как потом
были захвачены в казармах солдаты и все уничтожены...  Вдруг князь,  который
был тут же,  вскакивает...  Я передаю ж вам, нисколько не преувеличивая и не
прикрашивая это событие: он был бледен, как лист бумаги!.. Голос его был это
ж голос зверя разъяренного. "Если ж, говорит, вы так поступаете с нашими, ни
в чем не виноватыми солдатами,  то клянусь вам честью, что я сам с первого ж
из вас сдеру с  живого шкуру!"  Всех так ж  это удивило;  друзья князя стали
было его уговаривать,  чтобы он попросил извиненья у всех; он ж и слушать не
хочет и  кричит:  "Пусть,  говорит,  идут со  мной ж  на  дуэль,  кто обижен
мною!.."
     Елена  слушала Жуквича с  мрачным выражением в  лице:  она  хоть  знала
нерасположение князя к полякам,  но все-таки не ожидала,  чтобы он мог дойти
до подобной дикой выходки.
     - Это,  может быть, тогда произошло под влиянием какой-нибудь случайной
минуты, но теперь, я надеюсь, этого не повторится, - проговорила она.
     - Вы думаете ж? - спросил ее Жуквич.
     - Совершенно уверена в том! - отвечала Елена.
     - Разве ж  красота женская способна так  изменить человека?  -  сказал,
пожимая плечами,  Жуквич.  - А я ж полагаю, что князь мне будет даже мстить,
что я передал вам о положении моих несчастных собратов.
     - Но  чем он  может мстить вам?..  Не  донос же  он  на вас сделает,  -
возразила ему Елена, уже обидевшись за князя.
     Разговор их  при  этом должен был прекратиться,  потому что в  гостиную
вошли Анна Юрьевна и князь. Сей последний, как только взглянул на Елену, так
сейчас догадался,  что между ею и Жуквичем происходила весьма одушевленная и
заметно взволновавшая их обоих беседа.  Такое открытие, разумеется, не могло
быть ему приятным и придало ему тревожный и обеспокоенный вид.  Анна Юрьевна
тоже явилась какая-то все еще расстроенная,  да и  барон,  вскоре пришедший,
никак не мог скрыть неприязни,  которая родилась у  него против князя за его
отзыв  о  нем.   Вечер,   вследствие  всего  этого,  начал  тянуться  весьма
неодушевленно,  и  даже  превосходнейшим  образом  приготовленное  мороженое
никого не  развлекло:  хозяева и  гости  очень  были  рады,  когда  приличие
позволило сим последним двинуться по домам.
     Князя до того мучила замечаемая им интимность между Еленой и  Жуквичем,
что он, едучи в карете с нею, не утерпел и сказал ей:
     - Когда  я  вчера  возвратился домой  поутру и  входил в  гостиную,  то
случайно, конечно, видел в зеркало, что Жуквич вам читал какое-то письмо.
     - Да, читал! - отвечала Елена, нисколько не смутившись.
     - Но от кого же это письмо и какого рода? - спросил князь.
     - Об  этом  много говорить надобно,  а  я  сегодня слишком утомлена для
того.
     - Но вы, однако, мне скажете это?
     - Непременно, - отвечала Елена.
     У князя точно камень спал с души.
     - А когда именно скажете? - присовокупил он.
     - Завтра, вероятно! - отвечала Елена.
     Она хотела прежде обдумать хорошенько,  с  чего ей  начать и  как лучше
подействовать на князя, который, со своей стороны, убедясь, что между Еленой
и  Жуквичем  начались  не  сердечные отношения,  а,  вероятно,  какие-нибудь
политические, предположил по этому поводу поговорить с Еленой серьезно.


                                     IV

     На  другой день  князь  Григоров совершенно неожиданно получил письмо с
заграничным штемпелем.  Адрес  был  написан  незнакомой ему  рукою.  Как  бы
заранее предчувствуя что-то недоброе,  князь с  некоторым страхом распечатал
это письмо и  прочел его.  Оно было от г-жи Петицкой и несколько загадочного
содержания.  "Извините,  князь,  -  писала она,  -  что я беспокою вас,  "но
счастие и  спокойствие вашей супруги заставляют меня это  делать.  Известный
вам человек,  который преследует княгиню всюду за  границей,  позволяет себе
то,  чего я вообразить себе никогда не могла:  он каждодневно бывает у нас и
иногда в весьма непривлекательном, пьяном виде; каждоминутно говорит княгине
колкости и дерзости; она при нем не знает, как себя держать. Я несколько раз
умоляла ее сбросить с  себя эту ужасную ферулу;  но она,  как бы очарованная
чарами этого демона,  слышать об этом не хочет и совершенно убеждена, что он
тем только существует на свете, что может видеть ее. Ваш совет и ваше слово,
я уверена в том, могущественнее всего подействуют на княгиню. Она до сих пор
сохранила  еще   к   вам   самое   глубокое  уважение  и   самую   искреннюю
признательность;  а  ваша  доброта,  конечно,  подскажет  вам  не  оставлять
совершенно в беспомощном состоянии бедной жертвы в руках тирана,  тем более,
что здоровье княгини тает с каждым днем, и я даже опасаюсь за ее жизнь".
     Письмо это очень встревожило князя. Он порывисто и сильно позвонил.
     Вбежал лакей.
     - Позови  сюда  скорее  Елену  Николаевну!   -   сказал  князь,   забыв
совершенно,  что такое беспокойство его о  жене может не понравиться Елене и
что она в этом случае будет ему плохая советница.
     Елена,  когда ее  позвали к  князю,  непременно полагала,  что он будет
говорить с нею о Жуквиче,  а потому, с своей стороны, вошла к нему в кабинет
тоже в не совсем спокойном состоянии,  но,  впрочем,  с решительным и смелым
видом.
     - Посмотри,  что мне пишут из-за границы! - сказал князь, подавая Елене
письмо Петицкой.
     Елена поспешила прочесть его.
     - Что же из этого? - спросила она совершенно равнодушным голосом князя.
     - Ничего из этого!  -  отвечал он. - Только господин этот может уморить
княгиню, - больше ничего!
     - Это очень бы,  конечно, было жаль! - сказала Елена протяжно и, будучи
совершенно убеждена,  что  Петицкая от  первого до  последнего слова налгала
все,  она присовокупила:  -  Из  этого письма я  вовсе не вижу такой близкой
опасности, особенно если принять в расчет, кем оно писано.
     - Оно писано женщиной, очень хорошо знающей настоящую жизнь Миклакова и
княгини, - отвечал князь.
     - Но  ты забыл,  что эта женщина -  врунья,  сплетница,  завистница!  -
возразила ему Елена.
     - Все это, может быть, справедливо! - согласился князь. - Но тут-то она
не имеет никакой цели ни лгать, ни выдумывать.
     - Цель ее,  вероятно,  заключается в  ее  гадкой и  скверной натуришке,
жаждущей делать гадости и подлости на каждом шагу!
     - Что  Миклаков зол,  желчен и  пьяница,  -  это и  я  знаю без госпожи
Петицкой!.. - возразил князь.
     - И я тоже это знаю,  - подтвердила Елена, - но в то же время убеждена,
что,  при всех своих дурных качествах,  он не станет никакой в  мире женщины
мучить и оскорблять.
     - Это только твои предположения, которые надобно еще доказать.
     - Доказать это, по-моему, очень нетрудно, - отвечала, подумав, Елена. -
Пошли за  Жуквичем и  расспроси его:  он  очень еще недавно,  в  продолжение
нескольких месяцев,  каждодневно виделся с княгиней и с Миклаковым, и я даже
спрашивала у него: хорошо ли все у них идет?
     - Что же он тебе сказал на это? - перебил ее стремительно князь.
     - Сказал, что все у них мирно.
     - Что еще потом он тебе говорил об этом?
     - Да я не расспрашивала его особенно много...  Пошли, я тебе говорю, за
ним и сам расспроси его.
     Князь размышлял некоторое время.
     - Тут  одно  неудобство -  совершенно постороннего человека посвящать в
подобные интимные вещи... - проговорил он.
     - Какие  же  это  интимные вещи,  о  которых все,  я  думаю,  знают?  -
возразила Елена.
     Князь еще,  однако,  подумал немного; потом, видно, решившись, довольно
сильно позвонил. Явился лакей.
     - Поди к  господину Жуквичу,  -  начал он приказывать лакею и  при этом
назвал улицу и гостиницу, где жил Жуквич, - и попроси его пожаловать ко мне,
так как мне нужно его видеть по весьма важному делу.
     У  Елены  в  продолжение этого разговора все  больше и  больше начинало
появляться в  лице грустно-насмешливое выражение.  Участие князя к жене и на
этот раз болезненно кольнуло ее в  сердце:  как она ни старалась это скрыть,
но не могла совладать с собой и проговорила:
     - Я  еще тогда,  как княгиня взяла только Петицкую с  собою за границу,
говорила,  что та будет ссорить ее с Миклаковым,  и даже предсказывала,  что
княгиня, вследствие этого, опять вернется к тебе.
     Князь на это промолчал.
     - Ты тогда уверял,  - продолжала Елена, - что это нисколько не будет до
тебя касаться;  но  я  говорила,  что  это  неправда и  что  это  будет тебя
касаться, - оказалось, что и в этом я не ошиблась.
     Князь и на это ни слова не сказал.  Елена тоже не стала развивать далее
своей мысли,  не  желая очень раздражать князя,  так  как  предполагала,  не
откладывая времени,  начать с  ним разговор по  поводу своего желания помочь
польским эмигрантам.
     Жуквич не замедлил явиться.
     Князь встретил его самым дружественным образом.
     - Садитесь, пожалуйста! - говорил он, пододвигая ему стул.
     Жуквич  принял  всю  эту  любезность князя  с  некоторым  недоумением и
кидаемыми на Елену беглыми взглядами как бы спрашивал ее, что это значит.
     Князь, впрочем, сам вскоре разрешил его сомнения.
     - У  меня просьба к вам есть...  -  начал он,  и лицо его мгновенно при
этом покрылось румянцем. - Вы, может быть, слышали... что я... собственно...
в разводе с женой, и что она даже... уехала за границу с