!..  -  возразила она ему с своей стороны. -
Сами вы зачем разошлись с княгиней?
     - Ну, мы с ней разошлись на основании весьма уважительной причины.
     - А именно?
     - А именно потому, что никогда и не сходились с ней.
     Елена сомнительно покачала головой.
     - Конечно,  это  очень благородно с  вашей стороны,  -  сказала она:  -
говорить таким  образом  о  женщине,  с  которой все  кончено;  но  кто  вам
поверит?..  Я  сама читала письмо Петицкой к князю,  где она описывала,  как
княгиня любит вас,  и как вы ее мучите и терзаете,  - а разве станет женщина
мучиться и терзаться от совершенно постороннего ей человека?
     - Я  не то,  чтоб был посторонний ей человек:  она говорила,  что любит
меня, но что все-таки желает остаться верна своему долгу.
     - Какому это долгу?
     - Да такому,  как и  Татьяна пушкинская,  что вот-де:  другому отдана и
буду ввек ему верна!
     - Меня,  знаете, эта Татьяна всегда в бешенство приводит! - воскликнула
Елена.  -  Если действительно Пушкин встретил в  жизни такую женщину,  то  я
голову  мою  готова  прозакладывать,   что  ее   удерживали  от  падения  ее
генеральство и ее положение в свете:  ах,  боже мой, как бы не потерять всех
этих сокровищ!
     - Может  быть!   -   согласился  Миклаков.  -  Но  мою  госпожу  другое
останавливало... - присовокупил он с усмешкой.
     - Другое? - спросила Елена.
     - Да!..  Она боялась в  этом случае бога,  греха и  наказания за него в
будущей жизни.
     Лицо Елены сделалось удивленное и насмешливое.
     - После этого она просто-напросто дура! - проговорила она.
     - Не очень умна! - согласился Миклаков.
     - Но  я  одного тут  не  понимаю:  каким  образом вы  могли влюбиться в
подобную женщину и влюбиться до такой степени, что целые полтора года ездили
за ней по Европе.
     - Эта самая непорочность больше всего и влекла меня к ней...  Очень мне
последнее время надоели разные Марии Магдалины{376}!..  Но кто,  однако, вам
сказал,  что мы с  княгиней больше не встречаемся?  -  спросил в  заключение
Миклаков.
     - Жуквич! Ему кто-то писал об этом из Парижа! - отвечала Елена.
     - А! - произнес Миклаков. - Поэтому он еще здесь?
     - Здесь!  Он  тут через два нумера от меня живет!  -  отвечала Елена не
совсем спокойным голосом.
     - Вот где!..  -  произнес не без ударения Миклаков. - Так вы, значит, к
нему под крылышко переехали?
     - Не к нему,  но потому, что я только эту гостиницу и знала в Москве; а
переехать мне надо было поскорее,  - проговорила Елена, еще более смутясь. -
Скажите,  однако, не знаете ли вы, что он за человек?.. Собственно, я до сих
пор еще не могу хорошенько понять его.
     Миклаков подумал некоторое время.
     - Человек,   как  вы  видите,   неглупый...  плутоватый,  кажется...  -
проговорил он.
     - Но  я  подозреваю,  что он предводитель какой-нибудь большой польской
партии! - подхватила Елена.
     - Нет, не думаю! - возразил Миклаков.
     - Непременно так!  -  продолжала Елена.  -  Потому что он тут хлопочет,
делает сборы на помощь польским эмигрантам.
     - Ну, немного еще, видно, собрал... - заметил с усмешкой Миклаков.
     - Это из чего вы заключаете? - спросила Елена.
     - Из того, что некоторые из эмигрантов в поденщики идут на самые черные
работы.
     Елена при этом даже изменилась в лице.
     - Я знаю,  по крайней мере,  что несколько времени тому назад он послал
им в Париж значительную сумму! - проговорила она.
     - Не  слыхал-с  этого!..  Знаю только,  что  господа польские эмигранты
составляют до сих пор один из главных элементов парижского пролетариата.
     - Странно, - произнесла Елена, видимо, желавшая скрыть обеспокоившую ее
мысль.
     Миклаков между тем встал с тем, чтобы уйти.
     Елена тоже встала.
     - Когда же мы опять увидимся? - спросила она.
     - Нескоро, я думаю, потому что я завтра уезжаю в Малороссию.
     - В Малороссию?.. Это зачем?
     - По двум причинам...  Во-первых, я за границей климатом избаловался, -
мне климата хорошего желается,  а здесь холодно; кроме того, на днях княгиня
возвращается в Москву к своему супругу.
     - Возвращается? - повторила Елена, как бы уколотая чем-то.
     - Возвращается-с;  и так как я вовсе не желаю, чтобы про меня говорили,
что я всюду следую по пятам княгини, то и уезжаю отсюда.
     - Просто,  я  думаю,  боитесь за  себя,  что  не  утерпите и  прибежите
поглядеть на свое холодное божество,  а потом, чего доброго, опять, пожалуй,
начнете поклоняться ему! - заметила Елена.
     - Нет-с,  нет!..  Другой раз таким дураком больше не буду! - воскликнул
Миклаков, отрицательно кивая головой и уходя.
     Елена между тем, после его посещения, сделалась еще более расстроенною:
у  ней  теперь,   со  слов  Миклакова  о  продолжающейся  бедности  польских
эмигрантов,  явилось  против  Жуквича еще  новое  подозрение,  о  котором ей
страшно даже было подумать.


                                     X

     В одно утро Елпидифор Мартыныч садился на свою пролетку,  чтоб ехать по
больным,   как  вдруг  перед  ним,  точно  из-под  земли,  выросла  Марфуша,
запыхавшаяся, расстроенная и испуганная.
     - Батюшка, Елпидифор Мартыныч, с барыней нашей что-то очень нехорошо-с!
- завопила она.
     - Что такое?.. - спросил Елпидифор Мартыныч.
     - Без чувств все изволит лежать-с! - отвечала Марфуша.
     - О, о!.. Отчего же это с ней случилось? - произнес Елпидифор Мартыныч.
     - Да вчера к  ней-с эта проклятая горничная Елены Николаевны пришла,  -
продолжала Марфуша.  -  Она больше у нашей барышни не живет-с! - И начала ей
рассказывать,  что Елена Николаевна из  заведенья переехала в  гостиницу,  в
нумера, к этому барину Жуквичу.
     - Переехала?.. Фю!.. - поздравляю! - воскликнул, присвистнув, Елпидифор
Мартыныч.
     - Переехала-с...  Елизавета Петровна  очень  этим  расстроилась:  стала
плакать, метаться, волоски даже на себе рвала, кушать ничего не кушала, ночь
тоже не изволила почивать,  а поутру только было встала, чтоб умываться, как
опять хлобыснулась на  постелю.  "Марфуша!  -  кричит:  -  доктора мне!".  Я
постояла около них маненько: смотрю точно харабрец у них в горлышке начинает
ходить;  окликнула их раза два -  три,  - не отвечают больше, я и побежала к
вам.
     Елпидифор Мартыныч выслушал Марфушу с  внимательным и нахмуренным лицом
и потом, посадив ее вместе с собой на пролетку, поехал к Елизавете Петровне,
которую нашел лежащею боком на постели; лицо ее было уткнуто в подушку, одна
из ног вывернута в сторону и совершенно обнажена.
     - Закрой! - сказал Елпидифор Мартыныч, указывая прежде всего Марфуше на
эту ногу.
     Та закрыла.
     Елпидифор Мартыныч  после  этого  заглянул  Елизавете Петровне в  лицо,
потряс ее потом довольно сильно за плечо,  затем взял ее руку и  стал щупать
пульс.
     - Баста!.. Кончено! - проговорил он.
     - Что, батюшка, умерла, что ли, она? - спросила трепещущая Марфуша.
     - Умерла!..  Поди  объяви об  этом  в  полиции!  -  продолжал Елпидифор
Мартыныч, как-то беспокойно озираясь кругом.
     Марфуша заревела во весь голос и пошла.
     Оставшись один,  Елпидифор Мартыныч,  по-прежнему озираясь по сторонам,
проворно подошел к  комоду,  схватил дрожащими руками лежавшие на нем ключи,
отпер одним из  них верхний ящик комода,  из которого,  он видал,  Елизавета
Петровна доставала деньги. Выдвинув этот ящик, он отыскал в нем туго набитый
бумажник и раскрыл его:  в бумажнике оказалось денег тысячи полторы.  Тысячу
рублей Елпидифор Мартыныч сунул себе в  карман,  а  пятьсот рублей оставил в
бумажнике,  который снова положил на  прежнее место,  задвинул ящик и  запер
его.  Тысячу эту  Елпидифор Мартыныч решительно считал законно принадлежащею
ему -  за  все те хлопоты,  которые он употребил с  своей стороны по разного
рода делам Елизаветы Петровны.
     Когда полиция пришла,  Елпидифор Мартыныч сдал ей деньги и вещи и самое
покойницу в  полное распоряжение,  а сам уехал,  говоря,  что ему тут больше
нечего делать.  Полиция,  с своей стороны, распорядилась точно так же, как и
Елпидифор Мартыныч:  из  денег она показала налицо только полтораста рублей,
которые нужны были,  по  ее  расчету,  на похороны;  остальные,  равно как и
другие  ценные  вещи,  например,  брошки,  серьги и  даже  серебряные ложки,
попрятала себе  в  карманы  и  тогда  уже  послала известить мирового судью,
который пришел после того на  другой только день и  самым тщательным образом
описал и  запечатал разное старое платье и тряпье Елизаветы Петровны.  Елену
полиция известила о смерти матери через неделю после похорон.  Все это время
она аки бы  разыскивала ее  по Москве.  Известие это несколько встревожило и
взволновало Елену.  Внутренний голос совести в ней говорил,  что она много и
много огорчала мать свою при ее жизни.  "Что ж,  и мой сын,  вероятно, будет
огорчать меня впоследствии!" -  сказала Елена в утешение себе.  Потом, когда
ей принесли опись вещам,  оставшимся после матери,  она просила все эти вещи
отдать горничной Марфуше,  сознавая в  душе,  что та  гораздо более ее  была
достойна этого наследства.  Полиция и на этот раз,  уделив себе еще кое-что,
передала Марфуше решительно одно только тряпье.  Покуда все это происходило,
Елпидифор Мартыныч занят  был  новым  делом:  приездом княгини  Григоровой и
свиданием ее с мужем.
     Княгиня написала ему еще из Петербурга, что она такого-то числа приедет
в Москву и остановится у Шеврие.  Елпидифор Мартыныч в назначенный ею день с
раннего утра забрался в эту гостиницу,  нанял для княгини прекрасный нумер и
ожидал  ее.  Княгиня  действительно приехала  и  была  встречена Елпидифором
Мартынычем на крыльце гостиницы.  Он под ручку ввел ее на лестницу и  указал
ей  приготовленное помещение.  Княгиня не знала,  как и  благодарить его.  С
княгиней, разумеется, приехала и Петицкая.
     - А  вы,  кажется,  знакомы?  -  сказала княгиня,  показывая Елпидифору
Мартынычу на подругу свою.
     - Как же-с!  -  воскликнул он. - Имел честь даже лечить их, когда они с
извозчика упали. Изволите помнить это, сударыня? - прибавил он Петицкой.
     - Помню! - отвечала та немного сконфуженным тоном.
     - Надеюсь,  что все это теперь зажило,  прошло?.. - продолжал Елпидифор
Мартыныч не без намека.
     - Разумеется! - отвечала Петицкая, как бы не поняв его.
     - А что, муж примет меня? - спросила княгиня Елпидифора Мартыныча.
     - Конечно!..  Без сомнения!  -  отвечал было он  на  первых порах очень
решительно;  но  потом несколько и  пораздумал:  князь после того разговора,
который мы  описали,  ни  разу больше не упомянул о  княгине,  и  даже когда
Елпидифор Мартыныч говорил ему:  "Княгиня, вероятно, скоро приедет!" - князь
обыкновенно ни одним звуком не отвечал ему,  и,  кроме того, у него какая-то
тоска отражалась при этом в лице.
     - Но как нам тут поступить: вы ли к нему прежде поедете и предуведомите
его или мне прямо к нему ехать? - продолжала княгиня.
     - Нет,  я к нему наперед поеду и приготовлю его немного,  а то вы вдруг
явитесь,  это,  пожалуй,  его  очень сильно поразит!  -  подхватил Елпидифор
Мартыныч  и,  не  откладывая времени,  поехал  к  князю,  которого застал  в
довольно спокойном состоянии духа и читающим книгу.
     - К вашему сиятельству имею честь явиться с новостью великою -  к-ха! -
воскликнул Елпидифор Мартыныч, живчиком влетая в кабинет князя.
     Князь взглянул на него вопросительно.
     - Еду-с я сейчас по Газетному переулку, - продолжал Елпидифор Мартыныч,
- и вижу, что к гостинице Шеврие подъезжает карета, выходят две дамы, смотрю
- боже мой! Знакомые лица! К-ха! Княгиня и компаньонка ее - Петицкая...
     - Княгиня? - спросил князь, как бы вздрогнув при этом имени.
     - Она-с!..  -  отвечал Елпидифор Мартыныч. - Я бросился к ней, нашел ей
нумер и  говорю:  "Как вам не  стыдно не  ехать прямо в  свой дом!"  -  "Ах,
говорит, не могу, не знаю, угодно ли это будет князю!" Ну, знаете ангельский
характер ее и кротость!  -  "Да поезжайте,  говорю,  - князь очень рад будет
вам".
     Говоря  таким  решительным  тоном,   Елпидифор  Мартыныч  очень  хорошо
заметил, что на лице князя опять отразилась какая-то тоска.
     - "Нет,  говорит,  прежде съездите и  спросите,  примет ли он меня?"  -
присовокупил он не столько уже настоятельно.  -  Вот я  и  приехал:  как вам
угодно будет; но, по-моему, просто срам княгине жить в гостинице, вся Москва
кричать о том будет.
     Князь при этом еще более нахмурился.
     - Пусть она едет сюда!  - начал он каким-то прерывающимся голосом, - но
я человек больной, раздражительный и желаю, чтобы не приставали ко мне!
     - Господи боже мой!  Княгиня приставать станет,  ангел-то этот!.. Разве
только ухаживать за вами будет.
     - И  ухаживанья я  ничьего не  хочу!..  Мне  дороже всего,  чтобы  меня
оставляли одного! - воскликнул князь.
     - Ну,  и будут вас оставлять,  как вы желаете того; я даже предпишу это
как медицинское правило.  Прикажете поэтому послать к княгине сказать, чтобы
она ехала к вам? - заключил Елпидифор Мартыныч.
     - Посылайте!  -  отвечал князь, отворачиваясь несколько в сторону и как
бы не желая, чтобы видели его лицо.
     Елпидифор  Мартыныч  отправил  за  княгиней  свой  собственный  экипаж,
приказав ей сказать, чтоб она немедля ехала.
     Княгиня  приехала  вместе  с  Петицкой.  Вся  прислуга  княжеская очень
обрадовалась княгине:  усатый  швейцар,  отворяя ей  дверь,  не  удержался и
воскликнул:   "Ай,   матушки,   вот  кто  приехал!".  Почтенный  метрдотель,
попавшийся княгине на  лестнице,  как  бы  замер перед нею в  почтительной и
умиленной позе.  Одна из  горничных,  увидав через стеклянную дверь княгиню,
бросилась к  сотоваркам своим и  весело начала им рассказывать,  что прежняя
госпожа их приехала.
     - А вы пока пройдите туда, на мою половину, - сказала княгиня Петицкой.
     - Знаю-с! - отвечала ей та и прошла в задние комнаты.
     Княгиня стала приближаться к кабинету мужа;  она заметно была в сильном
волнении.  Елпидифор Мартыныч,  все время прислушивавшийся к малейшему шуму,
первый услыхал ее шаги.
     - Княгиня приехала!.. - проговорил он каким-то торжественным голосом.
     Князь при этом изменился несколько в лице и привстал с своего места.
     Княгиня, войдя в кабинет, прямо и быстро подошла к нему. Князь протянул
ей руку.  Княгиня схватила эту руку и  начала ее целовать.  Князь,  с  своей
стороны,  поцеловал ее  в  лоб  Елпидифор Мартыныч,  тоже стоя на  ногах,  с
каким-то  блаженством смотрел на  эту  встречу супругов.  Наконец,  князь  и
княгиня сели.  Последняя поместилась прямо  против  мужа  и  довольно близко
около него. Елпидифор Мартыныч занял прежнее свое место.
     - Как  ваше здоровье теперь?  -  проговорила княгиня,  смотря на  князя
беспокойными глазами.
     - Ничего себе;  я,  собственно,  недолго был болен и  теперь совершенно
почти здоров, - отвечал он трудным и медленным голосом.
     Княгиня  продолжала  смотреть  на  князя  с   беспокойством:   ее,   по
преимуществу, поразил мутный и почти бессмысленный взгляд князя.
     - А вы тоже были больны?  - спросил он, в свою очередь, почти совсем не
глядя на княгиню.
     - Да, я в Париже была очень больна, - отвечала она, немного покраснев.
     В ее наружности,  впрочем, только произошла та перемена, что ее белое и
нежное лицо начало немного дрябнуть и походить на печеное яблоко.
     - Но потом где вы жили? - сказал князь как бы более механически.
     - Потом я жила в Италии, в Германии, - отвечала княгиня.
     - С  кем-нибудь из русских или одни?  -  спросил князь;  ему,  кажется,
хотелось узнать, жил ли там Миклаков.
     - Совершенно одна!.. С одной только Петицкой, - подхватила княгиня, как
бы угадав его тайную мысль.  -  В Риме,  впрочем,  в одно время со мной жила
Анна Юрьевна, где она и умерла.
     - Умерла Анна Юрьевна? - воскликнул Елпидифор Мартыныч.
     - Умерла,  и  какою-то  страшной  смертью,  так  что  кричала  на  весь
маленький переулок,  в  котором жила,  а итальянцы,  вообще очень суеверные,
перестали даже ходить мимо ее дома.
     - Какая  же  болезнь  у  нее  была?   -   спросил  князь  опять  как-то
механически: его даже известие о смерти Анны Юрьевны нисколько, по-видимому,
не тронуло.
     - Я не знаю, какая, - отвечала княгиня.
     - К-ха!  - откашлянулся глубокомысленно Елпидифор Мартыныч. - По образу
ее жизни ей и нельзя было ожидать от бога покойной кончины, - проговорил он.
- Желательно было бы знать, к кому теперь перешло все ее громадное состояние
в наследство?
     - Барону, кажется! - отвечала княгиня.
     - Барону,  однако! - воскликнул Елпидифор Мартыныч. - Но ведь это тысяч
сто годового дохода?
     - Д-да!  Впрочем,  он и стоит того: последнее время он такую показал ей
привязанность,  что она мне сама несколько раз говорила,  что это решительно
ее ангел-успокоитель!  Недели две перед смертию ее он не спал ни одной ночи,
так что сам до того похудел, что стал походить на мертвеца.
     - Ну,  из-за  этакого наследства отчего и  не  похудеть!..  -  произнес
Елпидифор Мартыныч не без усмешки.
     - Барон, вероятно, скоро сюда приедет!.. - продолжала княгиня.
     - Вот как!..  Что ж, это и хорошо! - произнес Елпидифор Мартыныч, а сам
с собой в это время рассуждал: "Князь холодно встретился с супругой своей, и
причиной тому, конечно, эта девчонка негодная - Елена, которую князь, видно,
до  сих пор еще не  выкинул из  головы своей",  а  потому Елпидифор Мартыныч
решился тут же объяснить его сиятельству,  что она совсем убежала к Жуквичу,
о  чем Елпидифор Мартыныч не  говорил еще князю,  не  желая его расстраивать
этим.
     - И здесь такожде новостей немало! - продолжал он, как бы исключительно
обращаясь  к  княгине.  -  Елизавета Петровна  Жиглинская,  если  только  вы
помните, тоже померла.
     - Померла? - спросила княгиня.
     - Когда она померла? - воскликнул при этом князь.
     - Недели с  три,  надо  быть,  -  к-ха!  -  отвечал Елпидифор Мартыныч,
потупляясь несколько.
     - Отчего вы не сказали мне об этом? - спросил князь почти строго.
     - Да так как-то все забывал - к-ха! - отвечал Елпидифор Мартыныч как бы
и искренним голосом.
     - И  долго  она  была  больна?   -   проговорила  княгиня,  сначала  не
подозревавшая, к чему ведет всю эту речь Елпидифор Мартыныч.
     - С ней два удара собственно было!  -  отвечал тот с какой-то особенною
пунктуальностью и  резкостью.  -  Один  вот  первый вскоре после поступления
дочери в  кастелянши!  -  На  слове  этом  Елпидифор Мартыныч приостановился
немного.  -  Сами согласитесь,  -  продолжал он,  грустно усмехаясь, - какой
матери это может быть приятно!.. А потом-с другой раз повторился, как дочь и
оттуда переехала.
     - А куда она оттуда переехала?  - спросила княгиня не совсем уже смелым
голосом.
     Она еще за границей слышала,  что Елена главным образом потому оставила
князя,  что  он  стал ее  ревновать к  Жуквичу;  но  чтоб эта  ревность была
справедлива, она не слыхала подтверждения тому.
     - В  гостиницу тут  одну;  в  нумера,  где вот Жуквич поляк живет!..  -
проговорил Елпидифор Мартыныч, как бы больше обращаясь к князю.
     Княгиня  при  этом  ответе  окончательно смутилась и  не  стала  больше
расспрашивать.  Князь тоже молчал и начал щипать себе бороду;  известие это,
впрочем,  мало,  по-видимому, его поразило, - он как будто бы ожидал заранее
этого, и только его блуждающий взгляд несколько сосредоточился, и он заметно
стал что-то серьезное и важное обдумывать.
     Княгиню между тем все беспокоила мысль,  как сказать князю о  Петицкой,
и, видя, что разговор ни о чем другом не начинается, она решилась наконец:
     - Я  Петицкую  с  собой  привезла;  вы  позволите ей  жить  у  меня?  -
проговорила она.
     - Пожалуй,  мне все равно!  -  отвечал князь с  явною досадой,  что его
отвлекают от собственных мыслей.
     Елпидифор Мартыныч это замети