л и обратился к княгине.
     - Князь утомился; ему вредно долго беседовать - к-ха! - сказал он.
     - Хорошо, я уйду! - сказала кротко княгиня и сама встала при этом.
     - До свиданья!  -  сказал ей князь, стараясь как можно поприветливей ей
улыбнуться.
     Княгиня ушла,  но Елпидифор Мартыныч не уходил: он ожидал, что не будет
ли  еще каких-нибудь приказаний от  князя,  и  тот действительно,  когда они
остались вдвоем, обратился к нему.
     - Вы  там сказали,  -  начал он  прерывающимся голосом,  -  что госпожа
эта...  переехала к  Жуквичу;  но  она  вместе с  собой  таскает и  ребенка,
которому я отец тоже и не могу допустить того! Вся жизнь ее, вероятно, будет
исполнена приключениями,  и это никак не может послужить в пользу воспитания
ребенка!
     - Конечно-с!  У такой матери какое воспитание?..  - подхватил Елпидифор
Мартыныч.
     - А потому заезжайте к ней, хоть завтра, что ли, и скажите ей, что я не
сужу нисколько ее поступков;  но за всю мою любовь к ней я прошу у ней одной
милости -  отдать мне  ребенка нашего.  Я  даю  ей  клятву,  что  сделаю его
счастливым: я ему дам самое серьезное, самое тщательное воспитание. Княгиня,
как вы знаете,  очень добра и вполне заменит ему мать;  наконец,  мы сделаем
его наследником всего нашего состояния!
     - Отдаст!..  Вероятно, отдаст! - подхватил Елпидифор Мартыныч. - И куда
он ей?.. У нее новые, я думаю, скоро дети будут.
     - Пожалуйста, заезжайте! - повторил ему еще раз князь.
     - Заеду-с! - отвечал Елпидифор Мартыныч.
     Князь в  тот  день  не  выходил больше из  своего кабинета и  совсем не
видался с  княгиней,  которая вместе с  Петицкой разбирала и расстанавливала
разные вещи на своей половине.


                                   * * *

     Перед тем как Елпидифору Мартынычу приехать к  Елене,  у  ней произошла
весьма запальчивая сцена  с  Жуквичем.  Елена недели две,  по  крайней мере,
удерживалась и  не высказывала ему своих подозрений,  которые явились у  ней
после свидания с  Миклаковым,  и,  все это время наблюдая за ним,  она очень
хорошо видела,  что  Жуквич хоть и  бывал у  нее довольно часто,  но  всегда
как-то   оставался   недолгое   время,    и   когда   Елена,   несмотря   на
непродолжительность его посещений, заговаривала с ним о польских эмигрантах,
о  польских делах,  разных социальных теориях,  он  или говорил ей  в  ответ
какие-то фразы, или отмалчивался, а иногда даже начинал как бы и подшучивать
над  ней.  Елена не  из  таких была характеров,  чтобы равнодушно переносить
подобные вещи:  у ней час от часу все более и более накоплялось гнева против
Жуквича,  так что в  одно утро она не  выдержала и  нарочно послала за  ним,
чтобы  он  пришел  к  ней  переговорить об  одном  деле.  Жуквич  явился  и,
по-видимому, был несколько смущен.
     - Мы последнее время решительно играем с вами в какие-то жмурки,  где я
хожу с  завязанными глазами,  а  вы  от меня увертываетесь!..  -  начала она
прямо.  - Но так как я вообще полусвета не люблю, а потому и хочу разъяснить
себе  некоторые обстоятельства:  прежде  всего,  я  получила  известие,  что
польские эмигранты в Париже до сих пор страшно нуждаются.
     Жуквич при этом вспыхнул весь в лице.
     - Кто ж вам сообщил это известие? - как бы больше пробормотал он.
     - Один очень и очень достоверный человек!  -  подхватила Елена. - Но вы
мне этого не говорили;  значит,  вы или сами не знаете этого,  чего вам, как
агенту их, не подобает не знать, или знаете, но мне почему-то не доверяете.
     - О,  панна Жиглинская,  почему ж я стану вам не доверять! - воскликнул
удивленным тоном Жуквич.
     - Этого я не знаю!..  Вам самим лучше это знать!  - подхватила Елена. -
Во всяком случае,  - продолжала она настойчиво, - я желаю вот чего: напишите
вы  господам эмигрантам,  что  ежели они действительно нуждаются,  так пусть
напечатают в какой-нибудь честной, серьезной газете парижской о своих нуждах
и назначат адрес,  кому бы мы могли выдать новую помощь;  а вместе с тем они
пояснили бы  нам,  что  уже  получили помощь и  в  каком именно размере,  не
упоминая, разумеется, при этом наших имен.
     - Это невозможно,  панна Жиглинская!  - снова воскликнул Жуквич, как бы
приведенный почти в ужас последними словами Елены.
     - Почему невозможно?  -  спросила она его насмешливо и  в  то  же время
пристально смотря на него.
     - Да  потому ж,  панна Жиглинская,  как  я  могу это написать?..  Мои ж
письма,  как сосланного,  все читаются на почте; меня за это ж письмо сейчас
сошлют в Сибирь на каторгу.
     - Но вы посылали,  однако, деньги туда... - Да боже ж ты мой! Я посылал
через банкиров от неизвестного лица.
     - В  таком случае поедемте мы с  вами в Париж,  потому что я последними
деньгами решительно хочу  сама распорядиться и  даже думаю остаться совсем в
Париже,  где сумею найти себе работу:  я могу учить музыке, танцам, русскому
языку и сидеть даже за конторкой купеческой.
     - Но как ж я поеду с вами,  панна Жиглинская?.. Меня арестуют на первой
станции, потому что я беглый буду.
     - Подите вы,  Жуквич!.. Вы не сумеете убежать и попадетесь кому-нибудь,
когда  вы  с  виселицы успели  уйти!..  -  воскликнула Елена.  -  Не  хотите
только!..
     - Да ж,  панна Жиглинская, и не хочу, - это так! - воскликнул Жуквич, в
свою очередь,  явно оскорбленным тоном и весь краснея в лице. - Потому что ж
вы,  -  я  не знаю чем я  подал повод тому...  -  вы едете в  Париж поверять
меня!..  Я  ж не подлец,  панна Жиглинская!..  Я миллионами ж польских денег
располагал,  и мне доверяли; а вы в грошах ваших подозреваете меня!.. Да бог
ж  о  вами и  с деньгами вашими,  я сейчас выпишу их из банка и возвращу вам
их!..  Да съест их дьявол!..  Поляки никогда ж  не нуждались в такой обидной
помощи!..
     Монолог этот еще более рассердил Елену.
     - Кто честен-с,  тот не  боится,  чтоб его поверяли!  -  произнесла она
каким-то почти грозным голосом.
     - Я ж честен и не боюсь ваших поверок! - кричал ей на это Жуквич.
     - Нет,  вы боитесь,  -  это вы извините!..  Вас выдают ваше лицо и  тон
вашего голоса.
     - Да  нет ж,  не боюсь,  и  через неделю ж  вы получите все ваши деньги
назад! - продолжал кричать Жуквич, берясь за дверь и уходя.
     - Сделайте одолжение,  очень рада тому!  -  кричала ему в  свою очередь
Елена.
     Она предположила,  как только он возвратит ей деньги, все их отослать к
Николя Оглоблину с запиской,  что от таких людей,  как он и отец его, она не
желает принимать помощи ни  для какого дела.  Елена не  успела еще несколько
прийти в себя,  как ей сказали, что ее спрашивает Елпидифор Мартыныч. Елена,
полагая,  что он  приехал к  ней по  случаю смерти ее  матери,  послала было
сказать  ему,  что  она  никакой  надобности и  никакого  желания  не  имеет
принимать его,  но  Елпидифора Мартыныча не  остановил такой  ответ  ее.  Он
явился к ней в комнату.  Взглянув, впрочем, в лицо Елены, Елпидифор Мартыныч
понял,  что  ему  не  совсем удобно будет разговаривать с  ней,  а  потому и
постарался принять как можно более льстивый тон.
     - Пословица русская справедлива:  старый друг лучше новых двух!.. Нашел
же,  наконец,  я вас,  отыскал!  - сказал он, придав самое сладкое выражение
своему лицу.
     - Совершенно     напрасно      трудились!      -      отвечала      ему
насмешливо-презрительным тоном Елена.
     Елпидифор Мартыныч хоть бы глазом при этом моргнул.
     - Что делать-с!  -  произнес он спокойным тоном философа. - Не по своей
вине вас беспокою,  а по приказанию князя, который мне поручил передать вам,
что он вас по-прежнему уважает и  почитает...  И  как бы вы там лично сами -
к-ха!  -  ни поступали -  к-ха!  - он не судья вам; но вы еще молоды, можете
выйти замуж,  будете переезжать с  места на место,  а  это он находит весьма
неудобным для  воспитания вашего сына и  потому покорнейше просит вас отдать
ему малютку вашего!..
     - Малютку моего?.. - переспросила Елена.
     - "Я,  говорит, - продолжал Елпидифор Мартыныч, не отвечая на ее вопрос
и  как-то  особенно торопливо,  -  в  какие-нибудь  тридцать лет  сделаю его
действительным  статским  советником,   камергером,   и   если  хочет  Елена
Николаевна,  так и  свиты его императорского величества генерал-майором!"  У
князя ведь прекрасные связи!..  -  "Потом, говорит, я сделаю его наследником
всего своего состояния, княгиня, говорит, заменит ему вторую мать".
     - А княгиня разве приехала? - остановила его Елена.
     - Да-с! Вчерашнего числа возвратилась, - отвечал Елпидифор Мартыныч.
     Какая-то злая улыбка появилась при этом на губах Елены.
     - Все  эти  предложения князя,  конечно,  очень лестны и  заманчивы,  -
отвечала она насмешливым голосом.  - Но, по несчастью, я никак не желаю сына
моего видеть ни  действительным статским советником,  ни генерал-майором,  а
желаю, чтобы он был человек и человек немножко получше отца своего.
     - Это  я  собственно сказал вам  от  себя;  это  мои  предположения,  -
подхватил Елпидифор Мартыныч,  видя,  что он ошибся в своих обольщениях, - а
князь его воспитает, как только вы пожелаете.
     - Нет,  он никак его не воспитает,  как я того пожелаю: князь сам очень
хорошо знает, как мы на это розно с ним смотрим.
     - Но  состояние-то-с,  состояние-то,  поймите  вы!..  -  старался  было
убедить Елену Елпидифор Мартыныч.  -  Вы, еще бог знает, будете ли богаты, а
князь, мы знаем, что богат и сделает сына вашего богачом.
     - Сын  мой,  надеюсь,  будет  настолько неглуп,  что  и  без  состояния
просуществует на  свете,  -  возразила Елена,  -  и  вы потрудитесь передать
князю,  что я так же,  как и он,  по-прежнему его уважаю и почитаю,  но сына
моего все-таки не отдам ему.
     Проговоря это, она подошла к этажерке, взяла с нее шляпку свою и начала
ее надевать перед зеркалом.
     - Вы, кажется, уезжаете куда-то? - спросил ее робко Елпидифор Мартыныч.
     - Да,  мне  нужно  по  одному моему делу!  -  отвечала Елена,  начавшая
собираться единственно с  тою  целью,  чтобы  выпроводить как-нибудь  своего
гостя.
     - К-ха! - конфузливо откашлянулся Елпидифор Мартыныч. - Очень жаль, что
я не мог с успехом исполнить моего поручения, - присовокупил он грустно.
     - И мне тоже жаль! - проговорила Елена.
     Елпидифор Мартыныч, делать нечего, поклонился ей и вышел.
     - Вот дура-то девка! - выбранился он, сходя с лестницы, и к князю прямо
проехать не  решился,  а  первоначально околесил других своих больных и  все
обдумывал, как бы ему половчее передать ответ Елены.
     Князя он застал в нетерпеливом ожидании.
     - Нет-с,  она никак не  соглашается на то!  -  начал Елпидифор Мартыныч
нежным голосом. - "Я, говорит, мать, и так люблю моего ребенка, что никак не
могу расстаться с ним".
     - Но она может видаться с ним хоть каждую неделю! - произнес князь.
     - И  я  говорил ей  это,  но  она не  соглашается!  -  сказал Елпидифор
Мартыныч.
     Князь некоторое время тер себе лоб.
     - Послушайте!.. - начал он, видимо что-то придумав. - Я никогда не имел
подобных дел...  но,  говорят,  полиция всемогуща...  нельзя ли похлопотать,
чтобы хоть силой они взяли у нее ребенка и отдали его мне.
     Слова эти заставили Елпидифора Мартыныча призадуматься.
     - К-ха!  -  кашлянул он  многознаменательно.  -  Пожалуй,  можно  будет
попробовать;  у меня есть кой-какие каналы, по которым можно будет подойти к
разным властям.
     - Ну,  подойдите и  обещайте им  денег -  десять,  пятнадцать тысяч!  -
подхватил князь.
     - Ой,  господи,  для чего так много! - произнес Елпидифор Мартыныч, как
бы  испугавшись даже такой огромной цифры денег;  и  после этого обещания по
крайней мере с неделю ходил по своим каналам;  затем,  приехав,  наконец,  к
князю,  объявил ему с отчаянным видом:  -  Нет-с! Ничего тут не поделаешь, и
слышать  не  хотят.   "Как,  говорят,  при  нынешней  гласности,  можно  это
сделать?.. - Пожалуй, все газеты протрубят: она мать, - кто же может взять у
нее ребенка?"
     - Но   она  погубит  его,   понимают  ли  они  это?   -   воскликнул  с
мучительнейшим выражением в лице князь.
     - Понимают-с, но гласности боятся! - отвечал Елпидифор Мартыныч.


                                     XI

     Елена,  не  видав Жуквича после описанной сцены около недели,  начинала
раскаиваться,  что так резко высказала ему столь обидную вещь,  и  полагала,
что он нейдет к  ней в  ожидании присылки денег ему из Парижа,  а  что,  как
только банк вышлет ему,  он явится к ней и швырнет ей эти деньги... О, тогда
Елена  намерена была  самым  искренним образом испросить у  него  прощения в
своем подозрении и  умолять его взять деньги назад и распоряжаться ими,  как
только он желает.  Наконец,  прошла еще неделя,  но Жуквич не шел к Елене, и
она ни  от  кого даже звука о  нем не слыхала,  так что решилась послать его
просить к себе и для этого позвала нумерного лакея.
     - Попроси ко мне, пожалуйста, господина Жуквича! - сказала она тому.
     Лакей при этом с каким-то недоумением взглянул на нее.
     - Господин Жуквич уехал-с, - проговорил он.
     - Куда уехал? - спросила Елена, удивленная и пораженная этим известием.
     - Да  неизвестно-с,  по  петербургскому ли тракту или по курскому:  они
сами себе-с изволили нанимать извозчика.
     - То есть как?.. Он совсем из Москвы уехал? - переспросила Елена.
     - Из Москвы совсем-с! - отвечал лакей.
     - Но когда же он уехал? - продолжала Елена.
     Лакей назвал ей  день.  Это был тот именно день,  в  который она с  ним
поссорилась.
     - Но  кто его мог отпустить?..  Он  сослан в  Москву!  -  расспрашивала
Елена, все еще не совсем доверяя словам лакея.
     - Кто? Господин Жуквич?.. Нет-с! - отвечал тот усмехаясь.
     - Как нет...  когда он сам мне говорил это?.. Позови мне лучше хозяина,
- ты ничего тут не знаешь!..  - говорила Елена, берясь за голову и чувствуя,
что она начинает терять всякую нить к пониманию.
     Лакей  пошел  и   позвал  хозяина,   который  был   купец,   в   скобку
подстриженный,   в   длиннополом  сюртуке   и   с   совершенно  бесстрастною
физиономией.
     - Извините, что я вас беспокою, но мне очень нужно знать: что, господин
Жуквич, который, говорят, уехал, под присмотром полиции содержался?
     - Нет-с,  нет! - отвечал хозяин, как бы даже обидевшись на эти слова. -
Разве я стал бы держать такого? - прибавил он потом с усмешкой.
     - Но тут, собственно, ничего нет дурного... Я только спрашиваю: что сам
он приехал в Москву или сослан был?
     - Как же сосланный может ко мне в гостиницу попасть?  Сосланных полиция
прямо препровождает и  размещает в  дома,  на  которых дощечки нет,  что они
свободны от постоя,  - создавал хозяин свое собственное законоположение, - а
у нас место вольное: кто хочет, волей приедет и волей уедет!..
     - У вас он поэтому по паспорту жил?
     - По  паспорту  настоящему...  Я  сам  читал  его...  Станислав Жуквич,
коллежский секретарь даже... барин, как следует быть.
     - Но куда же он теперь уехал? - говорила Елена.
     - Не сказал,  куда именно;  отметился только к выбытию из Москвы...  Да
что, он вам должен, что ли, остался?
     - Немножко... пустяк там какой-то, - отвечала Елена.
     - Забыл, чай, надо быть... Со мной так честно расчелся, барин хороший!
     Для Елены не  оставалось никакого сомнения,  что она была самым грубым,
самым  наглым  образом обманута!..  "Но  как  же  Миклакову было  не  стыдно
рекомендовать ей подобного человека?" - думала она; хотя, собственно, что он
ей  рекомендовал?  Что  Жуквич  умный  человек и  последователь разных новых
учений -  все  это  правда,  а  остальное Елена  сама  придала ему  в  своем
воображении.  Какой-то злобный смех над собой и своим положением овладел при
этом Еленою.  "Нечего сказать, - проговорила она сама с собой: - судьба меня
балует:  в любви сошлась с человеком,  с которым ничего не имела общего, а в
политическом стремлении наскочила на мошенника,  -  умница я великая, должно
быть!" Но как бы затем,  чтобы рассеять в Елене эти мучительные мысли, к ней
подбежал Коля,  веселенький,  хорошенький,  и начал ласкаться.  Елена как бы
мгновенно воскресла духом и, вспомнив, что она мать, с величием и твердостью
выкинула из души всякое раскаяние, всякое даже воспоминание о том, что было,
и дала себе слово трудиться и работать, чтобы вскормить и воспитать ребенка.
Для  этого  она,  не  откладывая  времени,  отправилась по  конторам,  чтобы
спросить там, нет ли в виду мест гувернантки, и вошла в первую попавшуюся ей
из таковых контор,  где увидала кривого и безобразного господина,  сидевшего
за  столом и  что-то  такое  писавшего.  Елена  обратилась к  нему  с  своим
вопросом.
     - Три рубля серебром с вас следует получить! - сказал он ей.
     - Но я заплачу, когда получу место! - возразила было Елена.
     - Нет-с, у нас вперед берется! - отвечал ей спокойно кривой господин.
     Елена подала ему три рубля серебром,  а затем у ней осталось в портмоне
только  двадцать рублей.  Кривой господин дал  ей  после  этого  адрес  трех
семейств,   желающих  иметь  гувернантку,  из  которых  на  одном,  прочитав
купеческую фамилию,  Елена  прежде  всего  решилась идти  в  это  семейство,
предполагая,  что с  простыми людьми ей  легче будет ужиться.  Семейство это
жило в Таганке.  Елена отправилась туда пешком.  Подойдя к довольно большому
каменному дому,  она решительно не знала, как ей в него войти, так как он со
всех сторон показался ей запертым, и только со двора раздавался страшный лай
цепной,  должно быть,  собаки. Елена хотела было уже уйти от этого дома, как
вдруг  растворилась  одна  из  тяжелых  калиток  его,  и  появился  дворник.
Оказалось,  что  калитка была не  заперта,  только у  Елены недоставало силы
отворить ее.
     Елена сказала ему, зачем она пришла, и спросила, дома ли господа купцы.
     - Хозяйка-то дома, а самого-то нет, - в городе, - отвечал дворник.
     Елена попросила его провести ее к хозяйке.
     Дворник повел ее сначала двором,  где действительно привязанная на цепи
собака не  то  что лаяла на  них,  а  от злости уж храпела и  шипела;  затем
дворник повел Елену задним ходом, через какой-то чулан, через какую-то кухню
и  прачечную даже и,  наконец,  ввел ее в высокую и небольшую комнату,  но с
огромною божницей в  одном  углу  и  с  каким-то  глупо и  ярко  расписанным
потолком. Запах жареной рыбы и луку царил всюду, и все это вместе показалось
Елене,  по  меньшей мере,  очень неприятным.  Вскоре к  ней вышла лет сорока
женщина, набеленная, с черными зубами и с головой, повязанной платочком.
     - Покорнейше прошу садиться! - проговорила она, показывая на один конец
худого кожаного дивана и сама садясь на другой конец его.
     Елена села. Ее разделял с хозяйкой один навощенный столик.
     - Вы гувернантка-с? - спросила ее та.
     - Гувернантка! - отвечала Елена.
     - А рекомендацию вы имеете? - продолжала хозяйка.
     - Какую рекомендацию? - спросила ее в свою очередь Елена.
     - А где-с вы прежде жили,  оттедова:  вон у нас и приказчиков николи не
берут, ежели старый хозяин за него не ручается.
     - Но у меня нет никакого старого хозяина, потому что я в первый раз еще
желаю жить в гувернантках, - возразила ей Елена.
     - Вот видите-с,  вы, значит, к этому делу-то еще и непривычны, а мы так
желаем, чтобы дочь наша танцевать выучилась и чтобы писала тоже поисправней,
а то отец вон все ругается: "Что, говорит, ты пишешь как скверно!".
     - Всему этому я  могу учить;  вот диплом мой на  звание гувернантки!  -
проговорила Елена и подала было купчихе свой университетский аттестат.
     - В этих бумагах мы что понимаем?  - Люди темные; а нам бы рекомендацию
лучше чью-нибудь! - повторяла все свое хозяйка.
     - Рекомендации я  ничьей не могу вам представить,  потому что нигде еще
не жила, - проговорила Елена.
     - А нам без этого как решиться-то?.. И характер тоже - кт