а,  и  только  после  того,  как
организаторы  поездки  Горького  убедились   в  провале  своих  планов,  они
обратились  к рабочим организациям. С помощью Американской  социалистической
рабочей партии, еврейских рабочих организаций и нью-йоркской группы со-



     действия  РСДРП  Горькому удалось прорвать  ту  блокаду,  которая  была
начата против него.
     Именно  этими  организациями  были  проведены  и  сборы  денег.  Точное
выяснение  истории всей этой кампании и  финансовых ее результатов требовало
бы специального  обследования тогдашней американской  рабочей  печати. Но  и
поверхностное знакомства с последней убеждает, что кампания  эта проводилась
как  общая кампания всех  групп РСДРП, причем особенно важную роль играли, с
одной   стороны,  ежедневная  еврейская  газета  "Фор-вертс"  и,  с  другой,
нью-йоркская группа  содействия  РСДРП. "Фор-вертс"  в  то  время фактически
проводила политическую линию Бунда, а группа содействия,  хотя  и включала в
свой  состав также и большевиков,  возглавлялась определенными  меньшевиками
(М.  Роммом, Д. М. Рубиновым и  др. ), которые  проводимые  в фонд  Горького
сборы поддерживали и  организовывали как сборы в пользу всей партии. Никогда
и  нигде,  ни  в  печати,  ни  в процессе внутриорганизационных переговоров,
группам, поддерживавшим и проводившим кампанию этих сборов, ни  сам Горький,
ни кто-либо из его  представителей не делал и намека, что сборы производятся
на нужды фракции большевиков. Если бы такое заявление  ими было  сделано, ни
одна   из   указанных   организаций   не   приняла  бы   участия   в   таких
сборах24.
     Тем не менее все средства,  собранные во время этой кампании, поскольку
они  попали  в руки Н. Е. Буренина, были  отправлены не общепартийному ЦК, в
состав  которого  тогда входили • и  большевики,  а в БЦ,  который  под
разными предлогами  их  передачу  в  общепартийную  кассу задерживал.  После
долгих и  безрезультатных переговоров вопрос был поставлен перед ревизионной
комиссией Лондонского съезда. Уклончивые ответы представителя  большевиков в
Берлине, на  чье имя  была  переведена  часть денег  из Нью-Йорка,  помешали
комиссии  вынести решение; дело  было  передано  в  ЦК25, но этот
последний, имевший большинство из  большевиков и польских социал-демократов,
несмотря  на  все  настояния   никакого  дополнительного  расследования   не
произвел26- Вопрос был похоронен. Деньги остались в кассе БЦ.


     ратута  ("Виктор")  добился  "путем  недопустимых  угроз"28.
Большевики  во главе с Лениным  категорически отвергали эти  обвинения, и за
подписями   Ленина,   Зиновьева,  Каменева  и  Дубро-винского   опубликовали
заявление о  том,  что  Таратута  это  дело "вел вместе  с нами,  по  нашему
поручению,  под нашим  контролем" и  что они  все "целиком отвечают  за  это
дело"29.   Каменев   утверждал,  что   правильность   их   версии
подтверждается  многочисленными  документами30,  которые  они  не
могут публиковать по соображениям конспирации.
     Вопрос этот был поставлен на пленуме  ЦК в январе 1910 г.  Подробностей
мы не  знаем, но известно, что  обсуждение  закончилось принятием  следующей
резолюции:  "ЦК  считает  необходимым признать,  что  игнорирование  ЦК  его
членами, входящими  в  состав  БЦ,  при  совершении различных  операций"  по
реализации пожертвования "было неправильно, и в особенности неправильно было
согласие  передать  без  ведома  ЦК  на  рассмотрение представителей  партии
социалистов-революционеров спор БЦ с частными лицами"31.
     При оценке этой резолюции необходимо иметь в виду, что она была принята
после того, как БЦ заявил о своей готовности самораспуститься и передать все
свои  средства в кассу общепартийного  ЦК. В этих условиях многим участникам
пленума казалось  не  только ненужным,  но  и прямо  вредным  настаивать  на
проведении  более  решительного  осуждения  членов  БЦ  и  на  подчеркивании
ставшего, как им казалось, академическим вопроса  о  том, кто именно обладал
моральными правами на наследство  Шми-та --  БЦ или общепартийный  ЦК -- так
как оно все равно  переходит в  кассу общепартийного ЦК- Если, тем не менее,
пленум, на котором решающий голос все же принадлежал умеренным большевикам и
людям,  к  ним  близким, счел необходимым в особой резолюции закрепить  свою
оценку поведения членов БЦ как "неправильное" и квалифицировать их поведение
как "игнорирование  ЦК",  то  это нельзя  не  рассматривать  как  показатель
сильного недовольства теми недопустимыми приемами,  которые  БЦ  применял  в
борьбе за наследство Шмита.
     Таково   было   положение   вопроса  в  дореволюционные   годы.  Теперь
соображения  старой конспирации  отпали, но  ни один  из тех  многочисленных
документов,  которые  по утверждению Каменева имелись  в распоряжении  БЦ  и
якобы  доказывали -бесспорную  правильность  их  толкования  воли  Шмита, не
опубликован,  хотя документы эти должны  храниться  в  архивах ЦК КПСС.  Это
вызывает   тем  более  основательные  подозрения,  что  даже  большевистская
мемуарная  литература  с бесспорностью  устанавливает, что второе обвинение,
выдвинутое  тогда против Таратуты, было вполне правильным:  он действительно
угрожал  убийством  тех,  кто  будет пытаться  помешать передаче большевикам
наследства



     Шмита.  Об этом  рассказал С. П. Шестернин,  старый социал-демократ  из
Иваново-Вознесенска,  который   не  играл  активной  роли  в  большевистском
движении,   но  был   использован  БЦ  как   человек,  занимавший   солидное
общественное положение, для получения  наследства  Шмита  и  вывоза  его  за
границу. В  своих  воспоминаниях "Реализация наследства после  Н. П. Шмита и
мои встречи с Лениным"32 он рассказывает,  между прочим, о первой
встрече представителей  БЦ (Ленин, Красин, Таратута) с юным братом  Шмита  и
его адвокатами. Встреча эта состоялась в Выборге весною 1907 г. Разговор шел
вполне нормальным порядком,  стороны выясняли  положение  вопроса.  Внезапно
Таратута  вскочил  и  "резким  металлическим  голосом"  заявил:  "Кто  будет
задерживать деньги, того мы устраним". Ленин  поспешно "дернул  Тарату-ту за
рукав",   а   среди   питерских  адвокатов,  сопровождавших  молодого  Шмита
"произошло какое-то замешательство". Это была,  наивно прибавляет Шестернин,
"единственная  шероховатость" во  всех  переговорах,  но  именно  она делает
понятным, почему через несколько дней адвокаты  сообщили, что  Шмит-брат  от
своих прав на наследство отказывается, передавая эти права двум юным сестрам
Шмита.
     Если  Таратута  (а ответственность  за  его  действия,  как мы  видели,
приняло на себя  все  тогдашнее  бюро  БЦ во главе с Лениным)  позволял себе
делать  столь  откровенные угрозы  на сравнительно  широких  совещаниях,  то
имеются все основания  считать правильными старые рассказы Андриканиса, мужа
старшей из сестер Шмита, который утверждал, что Таратута "путем недопустимых
угроз"33 добивался  от него передачи наследства в БЦ, а не  в ЦК-
Каменев, возражая Мартову, доказывал,  что спор между БЦ  и Андриканисом шел
не о том, кому должен Андриканис передать наследство Шмита, а о  том,  какую
долю этого наследства Андриканис может удержать в свою пользу 34.
Но эта версия Каменева ни в коем случае не опровергает рассказа Андриканиса;
наоборот, именно она делает последний законченно цельным.
     Н. А. Андриканис, молодой московский адвокат,  в 1905--  --1907 гг. был
членом большевистской организаций Москвы и в качестве большевика поддерживал
сношения  с семьей Шмита. На старшей  из сестер Шмита он женился в 1907 г. В
то же время БЦ привлек его к хлопотам по реализации наследства35.
В  1907--  --1908  гг.  Андриканис входил  в  состав  большевистской  группы
содействия РСДРП  в Париже; но  в конце 1908 г. из этой группы вышел, хотя и
заявил, что  остается социал-демократом36- Именно к этому времени
относится  начало  суда  между  БЦ  и  Андриканисом,  причем  этот  суд (его
председателем был  М.  А.  Натансон,  один из лидеров  партии эсеров) обязал
Андриканиса  внести  в кассу большевиков не  то  треть, не  то  половину той
суммы,   которая   была   получена   его   женой   из   наследства   Н.   П.
Шмита37. Несомненно, что-


     именно к  этому  времени относится и  вторая полоса  угроз  со  стороны
Таратуты, который должен был быть недоволен этим  решением суда, и обращение
Андриканиса в  ЦК с  жалобой на  эти  угрозы, на поведение  БЦ в  этом  деле
вообще, и  его специальное указание  на  недопустимое поведение  БЦ, который
пытается обратить на фракционные  нужды  состояние Шмита, завещанное партии.
Текст  этого  обращения  Андриканиса  в  печати неизвестен,  но Каменев  его
определял  как  попытку "достаточно  искусно  маскировать  тяготеющее на нем
обвинение в покушении на партийное имущество"38.
     Это  обвинение  в  основе,  по-видимому,  правильно:  бывший  большевик
Андриканис  к  делу  реализации  наследства  Шмита   подходил,   конечно,  с
корыстными личными  целями, стараясь урвать  себе как можно большую долю. Но
сама  возможность  такого  подхода была  создана той  корыстной  фракционной
игрой, которую повел вокруг наследства БЦ.  В только  что приведенной цитате
Каменев  говорит о  покушении Андриканиса на партийное  имущество. Но  в  то
время,  когда  Шмит делал свои распоряжения о передаче его имущества партии,
зимой 1906--1907  г., существовала  только одна объединенная  РСДРП, с общим
ЦК, с общею  социал-демократической фракцией в  Государственной думе и т. д.
Только  этой объединенной партии  принадлежало все  партийное  имущество. БЦ
имел имущество  фракционное.  Но  лидеры  большевистской  фракции  решили  и
партийное  имущество захватить в пользу своей  фракции: так  они поступили с
американскими  деньгами,  собранными в  фонд Горького,  так они  поступили с
наследством Шмита. Андриканис в начале 1907 г. пытался против этого бороться
и дал общепартийному  ЦК сведения об игре, которую вели большевики. Но ЦК, в
котором  тогда  большинство  составляли  большевики  вместе  с  их  прочными
союзниками,  польскими  социал-демократами,  от этого  сообщения отмахнулся:
предоставил  большевикам  вести  это  дело,  оставив  за  собой  лишь  право
вернуться к вопросу,  когда реализация наследства  будет  закончена,  и лишь
обязав большевиков держать ЦК в курсе этого дела.
     После этого Андриканис замолчал больше, чем на два года- В это время он
входил в  парижскую  группу большевиков-ленинцев, посещал их  собрания.  Его
никто  не беспокоил. БЦ им занялся  только с  конца 1908 г., после того, как
реализация той половины наследства Шмита, права на которую перешли к младшей
сестре, вышедшей замуж за Таратуту, уже подошла к концу. Весною и летом 1909
г.  дело БЦ  против Андриканиса  разбиралось третейским  судом. Судьями были
лица безупречной, по партийным понятиям, честности -- Натансон, А. Ю. Фейт и
др. Очень важно, что этот суд обязал Андриканиса передать БЦ не  всю ту долю
наследства,  которую  получила  жена Андриканиса, старшая из сестер Шмита, а
только часть -- или треть, или половину. Это решение



     может иметь  только одно объяснение:  Андриканис очевидно  доказал, что
сам БЦ  признал  его  права  на  остальную  часть  наследства.  В эмиграции,
действительно,   тогда   ходили   слухи,   что  после  первых   разоблачений
Андриканиса, в 1907 г., он замолчал  об этом  деле потому,  что между ним  и
представителями БЦ было заключено соглашение,  согласно которому Андриканис,
за  поддержку большевистской версии о том, что наследство было предназначено
не для всей  партии,  а  только  для  одной большевистской фракции,  получил
согласие  БЦ  оставить  часть  наследства  в  личную  пользу.  Чтобы   иметь
возможность присвоить  общепартийное  имущество,  представители БЦ заплатили
Андриканису большое отступное.
     Решение третейского суда Андриканис, несомненно, выполнил39.
Но осенью 1909  г. началась новая  полоса угроз со стороны Таратуты, который
стремился этим  путем оторвать из "львиной доли", оставшейся  у Андриканиса,
еще какую-то часть для  кассы БЦ. Именно эти новые угрозы Таратуты заставили
Андриканиса   незадолго  до  январского  пленума  ЦК  обратиться  к   членам
последнего с новой жалобой "на недопустимые действия"  Таратуты. Но и теперь
Андриканис не довел дела  до конца: очень похоже, что дело было замято,  так
как представители БЦ заключили с Андриканисом  какое-то соглашение. Конечно,
в ущерб интересам партии.
     * * *
     Вторым  важнейшим  источником  пополнения  кассы  БЦ   были  доходы  от
экспроприации   казенных   сумм,   производимых   большевистскими   "боевыми
дружинами"  и  родственными  им  группами.  Волна  экспроприации  (их  тогда
называли сокращенно "эксами") в 1906--1908 гг. широко расплескалась по  всей
стране. Их производили как различные революционные  группы, так  и случайные
отряды людей,  которых революция и безработица выбила из нормальной колеи. В
качестве  орудия борьбы  против  правительства  их  особенно часто применяли
организации  партии  эсеров  и  союза  эсеров-максималистов,  а   также  ряд
революционных   национальных   партий  (польская  социалистическая   партия,
грузинские  социалисты-федералисты, армянская партия Дашнакцутян и т. п.  ).
Особо  следует  поставить  анархистов,  которые  вели  пропаганду  в  пользу
экспроприации  не  только  казенных средств,  но  и у  частных лиц и  широко
развили практику такого рода выступлений.
     В  рядах  социал-демократии   отношение  к  экспроприациям  было  резко
отличным  у  большевиков  и  у меньшевиков. Впервые этот  спор развернулся в
апреле   1906   г.   на   съезде  в  Стокгольме.  Большевики,   рассматривая
экспроприации  как  одну  из  форм "партизанских  боевых выступлений" против
правительства, признавали


     экспроприации  допустимыми, но  только  казенных  сумм, обязательно под
строгим  контролем партии  и с тем, чтобы добытые таким путем  средства были
обращены   обязательно  на  работу  по  подготовке   восстания.  Меньшевики,
наоборот,  подчеркивая   деморализующее   влияние  экспроприации,  призывали
"бороться против выступлений отдельных лиц или групп с целью  захвата  денег
под именем или девизом социал-демократической партии".
     Захват  казенных средств  меньшевики считали  возможным только в  одном
единственном  случае:  если  власть  в  данной  местности  перешла  в   руки
революционных органов. В подобных случаях меньшевики  признавали возможность
конфискации  капиталов  в   государственном  банке   и  в  правительственных
учреждениях, но исключительно по  указанию этих органов революционной власти
и при условии полной отчетности и гласности40.
     * * *
     Стокгольмский  съезд  принял  резолюцию   меньшевиков,  которая,  таким
образом,  стала  общеобязательным  партийным  решением   по  этому  вопросу.
Лондонский съезд в  мае  1907 г.  это  запрещение  подтвердил,  дополнив его
решением  о роспуске  всех специальных  боевых дружин  и  групп,  причем это
решение  прошло  подавляющим  большинством  (блок  меньшевиков   с   Бундом,
польскими социал-демократами и частью социал-демократов Латышского края  при
воздержании  значительной  части  большевиков)41.  Тем  не  менее
большевики не  только после  Стокгольмского, но  и после Лондонского  съезда
продолжали сохранять  во всяком  случае некоторые из  своих  боевых дружин и
проводили   экспроприации,   причем   и   политическое,   и  непосредственно
практическое  руководство этими  выступлениями  находилось в руках  основной
тройки БЦ "финансовой группы" последнего, т. е. Ленина, Богданова и Красина.
     Особенно  широкую  деятельность  в  этой области  развивали  большевики
Урала,  с одной стороны,  и  Закавказья -- с другой. И  боевые  организации,
созданные в этих  районах,  и люди,  стоявшие во  главе  их, были совершенно
различными по типу. Уральские большевики, во главе которых  стояли три брата
Кадомцевых  (Эразм,  Иван  и  Михаил),  делали попытки  создания в  подполье
массовой рабочей милиции, разрабатывали  далеко идущие военно-стратегические
планы  восстания на Урале и т. д.,  и  свои экспроприации  проводили главным
образом  для  получения  денежных средств на эту работу, а  в БЦ  передавали
относительно лишь небольшую часть доходов от своих предприятий42.
Группа   же  большевиков-боевиков   Закавказья  никакими  большими   планами
восстания не  задавалась и составляла небольшой, но  тесно сплоченный кружок
отчаянно смелых "удалых добрых молодцев" (Ленин назы-


     вал их главаря С. Т. Петросяна-Камо "кавказским разбойником"  и в  этом
определении была  не одна только добродушная шутка, которая относилась  не к
одному только Камо), которые с южной романтикой были  увлечены Лениным, жили
впроголодь  (ряд  из  них  поумирал  молодыми  от туберкулеза),  но  мечтали
совершить крупный "экс", захватить  200--300 тыс. руб. и принести их Ленину:
возьми и делай, что знаешь43.
     Для нас важно прежде всего установить, что вся работа обеих  этих групп
проходила под непосредственным руководством не только всей указанной тройки,
как целого, но и Ленина лично. Для Урала имеется прямое свидетельство в этом
духе,  исходящее,  несомненно,  от  Э.  Кадомцева.  С.  М.  Познер  в  своих
комментариях  к "Протоколам Первой  конференции военных и боевых организаций
РСДРП" в  совершенно категорической  форме утверждает,  что  "ни одно важное
предприятие на  Урале не  совершалось без ведома Ленина  и  "Любича", И.  А.
Саммера" (последний был уполномоченным БЦ по сношениям с Уралом, прикрываясь
в  то  же  время  официальным внутрипартийным положением "агента ЦК").  А за
1906--1907 гг. на Урале большевиками было  проведено много десятков "эксов",
большей частью  мелких ограблений казенных винных лавок и т. д., но иногда и
весьма  крупных (при  экспроприации  почтового  поезда на Деме, под Уфой,  в
августе  1906 г., в руки большевиков попало свыше 200 тыс. руб. ).  Из  этих
денег,  как  теперь известно44, в кассу БЦ поступило 60 тыс. руб.
(через того же Саммера).
     Что  касается до экспроприации в Закавказье, то, по свидетельству М. Н.
Лядова, вопросы  о них всех  обсуждались в  БЦ.  Непосредственное  участие в
разработке  планов  принадлежало  больше  всего  Красину,   в  которого,  по
свидетельству Лядова,  "Камо  был прямо влюблен". "Вот человек,  --  говорил
Камо, --  он  с  полслова  все  понимает,  дает  сразу такой совет,  который
предрешает  успех   всего   дела"45.  Общее   количество   денег,
захваченных группой  Камо,  надо  определить приблизительно в 325--350  тыс.
руб.,  причем главная экспроприация на Эриванской площади в Тифлисе (25 июня
1907 г. ) дала не меньше 250 тыс. руб. Все эти суммы были переданы в БЦ. 250
тыс. руб., взятых в Тифлисе, лично  привез Камо и сдал их в штаб-квартиру БЦ
в Куоккала. Крупская  пишет, что эти деньги "нельзя  было использовать", так
как  номера  пятисотрублевок  были  известны  и  сообщены правительством  по
банкам. Но это  не вполне точно:  из 250 тыс. в пятисотрублевках было только
100 тыс. Остальные 150 тыс. были в более мелких купюрах, и размен их никаких
трудностей не представлял. Лядов нарисовал небольшую сценку в  штаб-квартире
БЦ, когда Крупская и жена Богданова зашивали пятисотрублевки в жилет Лядова,
который и повез их за границу для попытки размена 46.


     Наследство  Шмита принесло  БЦ в  общей  сложности около 280 тыс. руб.,
которые в кассу поступили частями  в 1907--1909 гг.,  боевые  предприятия на
Урале и  на Кавказе, даже если не  считать злополучных пятисотрублевок, дали
значительно большую сумму. А ведь  нам известны далеко не все предприятия БЦ
этого рода.
     Приходный  бюджет  БЦ исчислялся  действительно  многими  сотнями тысяч
рублей  -- в  этом  отношении  Богданов  был  совершенно  прав.  Красин  был
настоящим  гением  и  в организации  предприятий  такого  рода,  и  вообще в
использовании  всевозможных  источников добычи  с